тает ножа? - сонно спросила она. -  Ты  голоден  по  его
прикосновению?
     Теперь уже не было нужды лгать,  и  от  осознания  этого  он  испытал
восхитительное чувство свободы.  С  какой  радостью  он  теперь,  наконец,
смотрел на нее, полностью обнаженный как в мыслях, так и во плоти.
     - Да, моя госпожа, - ответил  он  слегка  охрипшим  голосом.  Мне  не
хватает ножа. Его прикосновение... снова воспламеняет огонь в моей душе.
     Она  снова  закрыла  глаза,  позволяя  себе  медленно  проснуться,  и
рассмеялась. - Иногда  бывает  так  приятно  возвращаться  к  полузабытому
прошлому.  Ты  даже  не  представляешь,  как   какой-нибудь   ВКУС   может
расшевелить воспоминания. И в этом смысле я рада видеть тебя снова. Я  уже
привыкла видеть в тебе серого механика. Но сейчас...
     Он рассмеялся, столь же коротко, как и она, но смех обернулся кашлем,
и нечто в этом звуке навело ее на подозрение, что все  идет  не  так,  как
должно быть. Она открыла глаза, приподняла голову и повернулась к нему.
     - Но, Эдмунд, - воскликнула она, - ты бледен, как смерть!
     Она протянула руку, коснулась его щеки и тут же отдернула ее,  словно
щека оказалась неожиданно горячей и сухой. По  ее  лицу  разлился  румянец
недоумения. Он взял ее за руку, глядя ей прямо в глаза.
     - Эдмунд, - тихо спросила она, - Что ты сделал?
     - Я не до конца уверен, - ответил он, - и не  доживу,  чтобы  в  этом
убедиться, но я попытался убить тебя, моя госпожа.
     Он с удовлетворением увидел, как удивленно дернулся  ее  рот,  как  в
выражении ее глаз смешиваются неверие и тревога. Она  не  стала  звать  на
помощь.
     - Чушь, - прошептала она.
     - Возможно, - признал он. - Возможно, такая же чушь, как и то, о  чем
мы вчера говорили. Чушь о предательстве.  Почему  ты  велела  мне  сделать
микроскоп, моя госпожа, зная при этом, что позволив мне узнать о  подобном
секрете, ты тем самым подписала мне смертный приговор?
     - О, Эдмунд, - сказал она со вздохом. - Неужели ты думаешь,  что  это
была моя идея? Я пыталась защитить тебя, Эдмунд, от страхов  и  подозрений
Жирарда. И я  передала  тебе  его  приказ  лишь  потому,  что  была  твоей
защитницей. Что ты сделал, Эдмунд?
     Он начал отвечать, но его слова утонули в приступе кашля.
     Она села, выпрямившись, высвободила руку из его ослабевших пальцев  и
пристально посмотрела на него, утонувшего в подушке.
     - Ответь мне, ради  любви  Господней!  -  воскликнула  она  столь  же
испуганно, как и любой искренне верующий. - Это чума... чума из Африки!
     Он попытался подтвердить ее подозрение,  но  смог  сделать  это  лишь
кивком головы - после приступа кашля ему не хватало воздуха.
     - Но ведь "Фримартин" простоял возле берега Эссекса полных две недели
карантина, - запротестовала она. - На борту не было и следов чумы.
     - Болезнь убивает людей, - хрипло прошептал  Эдмунд,  -  но  животные
переносят ее в крови, и не умирают.
     - Ты не можешь этого знать!
     Эдмунд смог коротко рассмеяться. - Моя госпожа, - сказал он, - я член
того самого Братства, которое интересует все, что  может  убить  вампиров.
Информация пришла ко мне уже давно, и я смог организовать доставку крыс  -
хотя заказывая их, я и не помышлял использовать их  так,  как  только  что
сделал. Но недавние события... - Он снова был вынужден остановиться, не  в
силах набрать в грудь достаточно воздуха,  чтобы  поддержать  даже  слабый
шепот.
     Леди Кармилла  коснулась  рукой  горла  и  сглотнула,  словно  ожидая
почувствовать доказательства того, что заражена.
     - И ты уничтожишь меня, Эдмунд? - спросила она, все еще  не  в  силах
поверить его словам.
     - Я уничтожу все вас, - ответил он. - Я вызову  на  свет  катастрофу,
переверну мир вверх ногами, но покончу с вашим правлением... Мы  не  можем
позволить вам душить даже знания ради вечного  сохранения  вашей  империи.
Порядок нужно отыскивать внутри хаоса, и хаос настал, моя госпожа.
     Когда она попыталась встать с постели, он  протянул  руку,  удерживая
ее, и хотя в нем уже не оставалось сил, она позволили себя задержать.  Она
села, покрывало скользнуло вниз, обнажив груди.
     - Твой сын умрет, мастер Кордери, - сказала она, - И его мать тоже.
     - Они уже скрылись. Прямо  из-за  вашего  стола  Ноэль  отправился  в
тайное убежище общества, которому я служу. Теперь  они  уже  вне  пределов
вашей досягаемости. Архидюку их не поймать.
     Она пристально посмотрела на него, и теперь он увидел  в  ее  взгляде
пробуждающиеся ненависть и страх.
     - Ты пришел  сюда  вчера  вечером,  чтобы  напоить  меня  отравленной
кровью, - сказала она. - Надеясь, что  новая  болезнь  сможет  убить  даже
меня, ты приговорил себя к смерти. Что ты наделал, Эдмунд?
     Он снова протянул руку к ее руке и с удовлетворением отметил, как она
ее отдернула - ей стало страшно.
     - Только вампиры живут вечно, - прохрипел он.  -  Но  кровь  способен
пить любой, если только сможет себя заставить. Я выпил две порции крови от
двух больных крыс... и молю Господа о том,  чтобы  семена  болезни  успели
размножиться в моей крови... и в моем  семени.  Ты  тоже  получила  полную
меру, моя госпожа... и теперь ты тоже в руках Господа, как  любой  простой
смертный. Я не могу знать наверняка, заболеешь ли ты чумой, и убьет ли она
тебя, но я - неверующий - не стыжусь молиться об этом. Молись  и  ты,  моя
госпожа, и  мы  увидим,  сможет  ли  Господь  оказать  милость  одному  из
неверующих.
     Она все еще смотрела на него сверху вниз, и ее лицо постепенно теряло
прежнее выражение, превращаясь в застывшую маску.
     - Ты мог встать на нашу сторону, Эдмунд. Я  доверяла  тебе,  и  могла
заставить и архидюка поверить тебе. Ты мог стать  вампиром.  Мы  могли  бы
разделить с тобой столетия.
     Ее слова были ложью, и они оба  знали  это.  Он  был  ее  любовником,
перестал им быть, и постарел на столько лет, что теперь она вспоминала его
больше через его сына, чем через него самого.  Ее  обещания  были  слишком
явно пусты, и она поняла, что все равно не смогла бы соблазнить его ими.
     Со столика возле кровати она взяла маленький серебряный нож,  которым
ночью делала надрезы у него на груди. Теперь она держала его как кинжал, а
не как деликатный инструмент, которым следует пользоваться тщательно  и  с
любовью.
     - Я думала, ты до сих пор меня любишь,  -  сказала  она.  -  Искренне
думала.
     Хоть это, подумал он, может быть правдой.
     Он откинул голову назад, обнажив  горло  для  ожидаемого  удара.  Ему
хотелось, чтобы она ударила его  -  разгневанно,  жестоко,  страстно.  Ему
нечего было больше сказать, и он не станет отрицать или подтверждать,  что
до сих пор любит ее.
     Теперь он признался самому себе, что мотивы его оказались смешанными,
и он в самом деле не  знал,  действительно  ли  только  верность  Братству
заставила его провести этот необычный эксперимент. Да какая разница?
     Она перерезала ему горло, и несколько долгих секунд он он видел,  как
она неотрывно смотрит на бьющую из  раны  кровь.  Потом  увидел,  как  она
поднесла к губам окровавленные пальцы. И теперь, зная, что она все  знает,
он понял, что она, пусть по-своему, но все-таки любила его.