т, - сказала она. - Это самая тревожащая вещь  за  эти  последние
несколько дней. Все так утомительно обычно.
     - Невозможно отличаться _с_л_и_ш_к_о_м_, если не прошло лет  семьсот,
- заметил я. - За исключением того, что мы не имеем  изощренных  костюмов.
Танцы и выпивку трудно изъять из образа жизни людей.
     - И секс, - сухо добавила она.
     - Да, - ответил я. - Это тоже.
     - Если бы я попала из 1744 года в двадцать первое столетие, - сказала
она, - я заметила бы массу отличий. Но из двадцать первого века в двадцать
пятый... Я внимательно приглядывалась, но черт меня побери, если я  что-то
смогла найти.
     Я открыл дверь и стоял, позволяя ей пройти. Она взглянула на кровати,
застланные пластиковыми покрывалами и пошла к главному письменному  столу.
Она выдвинула кресло  из  под  него,  я  присел  поблизости  на  одной  из
кроватей.
     - На то есть  свои  причины,  -  сказал  я,  ссылаясь  на  отсутствие
существенных изменений в условиях жизни.
     - Я слышала, - ответила она.
     - Что я могу сделать для вас?
     - Вы можете дать мне некоторые разъяснения.
     Я недоуменно поднял брови, как бы спрашивая: А почему я?
     - Я уже пыталась говорить с Хармаллом, - сказала она.  Говорила  и  с
вашим боссом, Шуманом. Меня загнал в угол. Тайное распоряжение свыше.
     - Так вы думаете, что я скажу вам то, чего не захотели говорить  они?
Что вас заставляет думать, что я смогу сделать это?
     - Я полагаю, что вы не сможете, - сказала она. - И  что  должен  быть
ответ, в котором я нуждаюсь. Если вы не знаете, вы должны  предположить...
а предположения не являются секретом, не так ли?
     - При очень большой вероятности, что они могут быть не правильными.
     Она вздрогнула.
     - Почему они не позволили мне  побывать  на  Земле?  -  выпалила  она
вопрос, точно выстрелила из ружья.
     - Может быть они  нуждаются  в  вас  на  борту  "Земного  Духа".  Для
путешествия назад по новому ГПП, - предположил я.  -  Хармалл  сделал  нам
своеобразное обещание полного инструктажа о положении, которое открывается
в связи с открытием "Ариадны".
     - На борту "Ариадны" масса людей,  которые  могут  проинструктировать
вас по прибытию, сказала она. - Вы не хотите задуматься об этом сами. Я не
собиралась возвращаться. Я планировала доставить все новости  домой.  И  я
намеревалась переговорить с  как  можно  большим  количеством  людей...  и
гораздо более значительных людей, чем Джесон  Хармалл.  Дела  находятся  в
таком состоянии, что я даже не знаю, знает ли кто-либо на Земле о том, что
"Ариадна" достигла свое цели.
     - Они узнают, заверил я ее. Возможно, кое-кто не захотел,  чтобы  все
стало известно широким массам. Информационный контроль.
     - Это, - сказала она, - не нуждается в объяснении. Они  сказали  мне,
что о Наксосе не собираются сообщать... что все будет держаться в  секрете
среди группы политиков и ученых.
     - Все верно, - сказал я ей, - это удивляет вас?
     - Не совсем, - ответила она с коротким  вздохом.  -  Но  я  бы  могла
удивиться, если бы вы видели, что я имею в виду.
     Я кивнул.
     - Это утомительно обыденно, - сказала она. - Все то,  к  чему  я  уже
возвращалась. Все еще существует советский блок, как я слышала, и они  все
еще "они", так же как мы остаемся  "нами".  Я  действительно  нахожу,  что
очень тяжело проглотить все это, после такого времени. И это  после  всего
того, что вся  солнечная  система,  отправляя  меня,  была  в  подвешенном
состоянии.
     Я нашел кусок бумаги и начал старательно скручивать ее. Говорят,  что
листики бумаги ведут до самой Римской империи, если  верить  утверждениям,
что тогда бумаги не было.  Скрутив  до  предела,  я  решил  вставить  свою
реплику.
     - Не так ошибочно, мне кажется, - сказал я ей. - Вы имели парусник  в
огромном звездном море на заре Краха. Я никогда не был точен в  датах,  но
это был настоящий крах - скорее разновидность  медленного  выдыхания.  Мир
шел к концу одним ударом или издыхая, его точно  опускало  в  своеобразную
апатию. Обанкротившаяся сельскохозяйственная база преследовала несчастьями
шесть или семь поколений.  Никаких  других  причин...  кроме  постепенного
разбалансирования  механизма  экосистемы.  Пора  войн  и  их   последствий
произвели ужасные изменения, но  они  не  были  критическими.  Истребление
лесов, загрязняющие атмосферу выхлопы,  выделения  -  в  какой-то  степени
виной были они. Ископаемое горючее никогда не уходило, достаточно странно,
но  получали  его  из  земли...  это  добавляло  неприятностей.  Шахты   и
промышленность оставались, но основная производительная  система  медленно
катилась к черту, и все катилось вместе с ней. Была насильно  пересмотрена
очередность, зеленый механизм разломали, а сколько усилий потратили на то,
чтобы восстановить его снова! Они потерпели неудачу. Им только и  осталось
ждать, когда он сам починит себя. Много людей умерло... тем не  менее,  не
все, словно прошел второй потоп или чума, один за другим,  десятилетие  за
десятилетием. Распространялся голод. Если вначале он был только в Африке и
Юго-Восточной  Азии,  то  затем  наступил  повсеместно.   Все,   будь   то
латиноамериканский крестьянин или гражданин Нью-Йорка, должны были  думать
о выращивании своего огорода...
     - В этом есть своеобразная ирония, я думаю, что  каждый  рассматривал
экосистему как что-то удивительное и вечное, а  политическую  систему  как
что-то скоротечное и произвольное.  Ведь  столетие  зеленого  дома,  когда
природа неистовствовала, существовали правительства  с  их  бюрократами  и
идеологами. Они терпели все это с удивительным упорством. Были революции и
вторжения, и прочие  обычные  рутинные  вещи,  но  в  конце  концов  карта
выглядела значительно более привлекательно, чем в начале. Уровень двуокиси
углерода в атмосфере нарастал,  становилось  жарче,  но  это  продолжалось
недолго - теперь мы можем сказать хладнокровно, хотя многие погибли тогда,
те  дни  показали,  что  их   жизнеспособность   удивительна.   Экосистема
регенерировалась  без  нашего   вмешательства,   самостоятельно   залечила
нанесенные ей повреждения. Сейчас на  Земле  не  найдешь  заметных  следов
того, что было в двадцать первом столетии. У  нас  было  триста  пятьдесят
лет, или около того, которые мы не  смогли  использовать  для  дальнейшего
прогресса из-за происшедших на Земле событий. Как вы вероятно поймете,  мы
недалеко продвинулись по пути теоретических и  практических  исследований.
Существует стереотип мышления, имейте в виду, который говорит, что Крах не
принес существенных отличий какого-либо рода.  Что  мы  всегда  приближали
конец прогресса, по крайней мере теоретически, просто потому,  что  всегда
пытались убедить себя в том, в чем мы хотели быть убежденными,  накладывая
ограничения на человеческую чувствительность.
     Нужно сказать, что есть еще одна точка зрения, о которой не мешало бы
упомянуть. Существовал крохотный сегмент  человеческой  расы,  у  которого
всегда хватало забот. Здесь, в космосе,  вещи  всегда  выглядят  несколько
другими. Космонавты не были независимыми от  Земли.  Им  всегда  было  чем
ответить на те небольшие расходы, виновными в которых они были. Взамен они
давали многое, главным образом, лучевую энергию, и люди  на  Земле  всегда
поддерживали их приоритет. Думаю, вы знаете больше, чем я представляю.
     - И прогресс  продолжается  ступенчато,  несмотря  даже  на  выход  в
космос? - подвергла сомнению она.
     - Это зависит от того, какой прогресс вы имеете в виду, - сказал я. -
Большей частью я сказал бы да. Ничего подобного Сулу не было  ни  сто  лет
назад, ни даже  пятьдесят.  Исследовательское  хозяйство  в  космосе  было
чем-то действительно необычным, даже в те времена, когда я ходил в  школу.
Прогресс, которого здесь удалось достигнуть после столетий упорной  работы
был  только  физическим  прогрессом.  Мы  строили  вещи.   Мы   постепенно
вытягивали человеческую сферу обитания. Новые станции, новые корабли.  Все
время, конечно, не останавливаясь для того, чтобы  полюбоваться  на  новые
миры, и мы стали немного циничнее за последние годы.
     Она помолчала несколько минут, обдумывая услышанное. Я дал  ей  время
подумать и молчал достаточно долго. Я жалел теперь, что не  захватил  свою
выпивку с собой. В горле у меня пересохло.
     - Так советский блок все еще существует, - сказала она. - И  все  еще
остается "свободный" мир...
     - Это несколько более сложно, чем то, что было раньше, - сказал я.
     - Это всегда было сложно.
     - Между этими системами  действительно  не  осталось  антагонизма,  -
сказал я. - Помимо того, что  у  них  разные  законы,  касающиеся  частной
собственности и они не прекращают нападок друг  на  друга  по  философским
проблемам в связи с интересами их собственной социальной солидарности.  По
крайней  мере,  Советы-в-космосе  делают  поразительные  успехи  даже   по
сравнению  с  нами-в-космосе.  Есть  и  другое  измерение  "нас"  и  "их".
Существуем "мы"... и существует кто-то на дне большого хорошо.
     - Хорошо?
     -  Гравитационного  хорошо.  Земля  -  это  большое  хорошо.  Марс  -
маленькое.
     - Да, - сказала она, - конечно. И кто же этот самый неизвестный,  кто
заинтересован в поддержании секретности? Он из нас... или он из _н_а_с_?
     - Не знаю.
     - Или осторожничаете?
     - Кассы взаимопомощи не  существует.  Я  попытаюсь  сжиться  с  этим.
Сложилась  школа  мышления,  которая  основана  на   том   принципе,   что
послекраховая цивилизация мудрее, чем докраховая, потому, что она не  ждет
от вещей совершенства. Мы все допускаем - так гласит этот образ мышления -
что живет в несовершенном мире, и он всегда будет несовершенным.  Идеализм
и гедонизм, считает она, заметно изменились с момента их расцвета.
     - Вы придерживаетесь высказываний, - сказала она, - но вы  не  верите
ей?
     - Откуда мне знать, что было в прежние времена? Скажите-ка мне?
     - Я попробую,  -  заверила  она  меня,  -  если  только  смогу  найти
отклонение.
     - Вы особенно не нужны мне,  чтобы  рассказывать  обо  всем  этом,  -
сказал я. - Существуют разнообразные исторические записи в хронологическом
порядке. Вы можете нарваться на встречный  удар,  пытаясь  разобраться  во
всем этом месиве.
     - Могу, - сказала она. - Но записи не обязательно вобрали в себя вещи
в соответствии с тем, что пытливый ум хочет и нуждается знать.  И  записи,
кроме того, не в состоянии делать предположений.
     - А я тоже не делаю, - сказал я.
     - Вы доверяете Джесону Хармаллу? - выстрелила она в меня.
     - Никто не в праве спрашивать меня об этом, - воспротивился я.
     - Следует ли вам доверять ему?
     - Я не доверяю никому, - ответил я. - За исключением своей матери.  И
может быть Зено. Но он выглядит как кусочек подделки под  меня,  если  это
можно так назвать. Зачем?
     - Доктор Каретта, - сказала она мягко. - Я провела  в  полете  триста
пятьдесят лет, преодолев огромную пустыню пустого космоса. Я постарела  на
десять лет, живя в короткие промежутки из  десяти-пятнадцати  недель.  Все
это я делала потому, что страстно верила в то, для  чего  была  направлена
"Ариадна"... У меня  здесь  сложилось  впечатление,  что  никого  здесь  в
действительности  не  беспокоит,  для  чего  посылали  "Ариадну"   и   что
препятствует мне донести  всю  информацию  людям.  Я  хочу,  чтобы  миссия
"Ариадны" была полностью завершена. Джесон Хармалл не  остановит  меня.  Я
обращаюсь к  вам  за  помощью...  вы  должны  помочь  мне  сделать  Наксос
безопасным для колонизации.
     - Хармалл не хочет останавливать вас, - попытался я  слабо  возразить
ей.
     - Не знаю, чего добивается Хармалл, -  настаивала  она.  -  Но  я  не
собираюсь чего-либо допускать.
     Я заколебался, прежде чем спросить, но в конце концов вынужден был:
     - Как вы думаете, что погубило ваш экипаж?
     - Если бы я это знала, - сказала она, - мы бы не нуждались в вас,  не
так ли?
     - Предположительно, - озабоченно продолжал я, - что бы это  ни  было,
это не могло произойти мгновенно. Считаете ли вы, что это  сделает  Наксос
навечно необитаемым для людей?
     - Если это действительно было делом случая, - ровно произнесла она, -
тогда "Ариадна" не выполнила свою миссию. У нас уже было три  с  половиной
столетия. Было бы неудобно потерять еще три или два.
     Она пожелала мне  доброй  ночи,  но  я  чувствовал,  что  у  нее  еще
достаточно вопросов, чтобы еще раз обратиться с ними.  Она  храбрая  леди,
решил я, но только немного странная. Возможно у нее есть право быть такой.
     Когда  женщине  перевалило  за  четыре  сотни,  у  нее   есть   право
беспокоиться о своем возрасте.



                                    6

     Путешествие в гиперпространстве,  не  привлекательное  для  описания,
было некомфортабельным и нудным. Первые  полтора  дня  я  болел.  Частично
из-за нулевой силы тяжести, но главным образом из-за рывков,  хотя  они  и
защищали меня от физических  эффектов  невесомости.  Путешествие  не  было
рассчитано на длительный срок, но в гиперпространстве вы никогда не можете
быть уверены каким длинным оно будет, и предстоит ли ему посадка на  новый
мир с ослабевшими мышцами!
     Невесомость наполняет меня необыкновенно сильным чувством  усталости,
если мне приходится оставаться при ней слишком долго. Мне нравится плавать
и чувствовать, что ничто не беспокоит, но я считаю, что _р_а_б_о_т_а_т_ь в
невесомости трудно, а мне тяжело переносить такое положение,  когда  я  не
могу ничем занять свои руки и ничего не делать. Вглядываться  в  экраны  -
это не настоящая работа, которую можно делать.
     Наиболее неприятным из всего существующего на "Земном Духе",  тем  не
менее, было приспособление ко сну. Только капитан  -  не  Катрин  д'Орсей,
капитан "Земного Духа" - имел собственную каюту. Остальные были  размещены
в трех нишах на другой стороне прохода,  такого  узкого,  что  вдоль  него
можно было продвигаться только боком. Для  уединения  в  нем  была  тонкая
пластиковая занавеска, расцвеченная в соответствии с  вашими  пожеланиями.
Моя была черной. Я  не  любил  спать  там,  где  другие  люди  могли  меня
услышать. Иногда я разговариваю во сне.
     Экипаж "Земного Духа" состоял из шести человек, не  считая  капитана.
Его звали Аланберг. Корабль не был рассчитан на дополнительных пассажиров.
Наше оборудование также было рассовано  повсюду,  заполнив  все  свободное
место. Все знали,  что  мы  должны  лететь  вместе  с  ним,  но  никто  не
подозревал,  что  на  любой   свободный   клочок   места   будет   столько
претендентов.
     Аланберг делал все от него зависящее,  чтобы  сглаживать  возникающие
трения. Он приглашал нас по одному в багажное отделение, где наблюдал, как
мы улаживаем свои инструменты и проверял нас. Когда наступил мой черед,  я
был немного удивлен, когда увидел что не все заполнено. То, что  изображал
экран, было тем, что предположительно происходило  снаружи,  но  на  самом
деле все это - компьютерная  игра.  Вся  информация  поступала  туда:  ГПП
разбрасывал проекции на весь мир,  как  красные  стрелы  усеивали  военную
карту.
     - Это действительно выглядит так? - спросил я его.
     - Это никак не выглядит, - ответил  он.  -  Свет  распространяется  в
гиперпространстве, но наугад.  Он,  фактически,  является  мгновенным,  но
находится во всех разновидностях пространственного течения. Луч нарушается
и рассеивается  очень  быстро.  Если  посмотреть  отсюда  на  гиперпереход
"Ариадны" - который, конечно, не излучает в видимом  спектре  излучений  -
выглядит  как  вид  неудачной  кривой.  Компьютер  сортирует   фотоны   по
приблизительной  длине  волны  и  составляет   вероятностное   направление
источника, затем постепенно строит развертку. Мы  просто  точка  в  районе
высшей  судьбы  и  позволяем  искривленному  полю  швырять   нас   в   том
направлении. Затем мы наносим на диаграмму  результаты  и  снова  прыгаем.
Такого вида траектории мы придерживаемся, но это не путь в  прямом  смысле
слова, скорее оптимум, который является чем-то похожим на три прыжка в час
по корабельному времени. Если мы будем делать  более  длинные  прыжки,  то
улетим слишком далеко от цели, и при длинном маршруте это отклонение может
быть очень существенным.
     - Невозможно попасть точно в цель при прыжке?
     - Такая вероятность существует, - сказал он. -  Чтобы  совершить  три
перехода до Марса потребуется меньше времени. Однако корабли,  которые  не
могут прибыть домой, не сообщают причины  этого.  Мы  получаем  информацию
только от полетов, которые заканчиваются удачно. Это то,  чего  мы  должны
придерживаться до тех  пор,  пока  какие-нибудь  знатоки  пространственной
геометрии не разберутся в теории достаточно хорошо, чтобы сказать нам что,
черт побери, мы должны действительно делать. Все мы знаем,  что  пока  все
это работает... как правило.
     - Я уверен, что над этой проблемой работают,  -  пробормотал  я.  Это
было  достаточно  сложно  представить,  безошибочно,  когда  открыли,  что
обычное  время  имеет  четыре  направления.  Экстренно   необходимы   были
изображения  гиперпространства  для  того,   чтобы   не   разрушить   наши
математические законы, но наше трехмерное мышление просто не  в  состоянии
воспринять эти новые понятия и правила...
     Каюта  была  наименее  заполненной  частью   корабля,   куда   мы   с
удовольствием заходили. Хармалл и Аланберг, возможно, делили тайную любовь
к словесным играм. Весьма вероятно, что Хармалл  просто  играл  роль  ВИПа
[ВИП - весьма важная персона].
     Остальной экипаж работал с тем, что  они  называли  "автоматами",  по
определенной причине. Независимо от квартирмейстера, они тщательно следили
за машинами и подправляли их. Квартирмейстер  следил  за  людьми.  С  ними
трудно было говорить об  их  работе,  в  том  смысле,  что  всегда  трудно
разговаривать с высококвалифицированными специалистами, но они были вполне
сносными собеседниками благодаря своим увлечениям.  Один  был  помешан  на
музыке восемнадцатого столетия; другой писал  роман;  третий  работал  над
книгой о начальной социальной эволюции человека  и  историческом  периоде,
отделяющем охотничье-собирательские общества от земледельческих; четвертый
использовал  свободное  время  корабельного  компьютера  для  того,  чтобы
провести фундаментальные исследования  в  области  искусственного  разума;
последний (квартирмейстер) в свободное  время  упражнялся  в  компьютерной
живописи... Я так и не  осмелился  выяснить,  чем  же  занимается  в  свое
свободное время капитан Аланберг. Преимуществом всех этих хобби  было  то,
что ни одно из них не занимало места больше, чем пара книжных полок и ниша
для  принадлежностей.  Неприятностью,  связанной  с  занятием   биологией,
заключаются  в  том,  что   вы   нуждаетесь   в   органических   веществах
(предположительно живых единиц), чтобы работать с ними. На звездолетах нет
любителей-натуралистов.
     В противовес распространенному  мнению,  проживая  близко  с  другими
людьми, вы тем не менее заперты каждый  в  своей  норе.  Возможность  быть
самим  собой  становится  ценным  товаром,  когда  вы  заняты  исполнением
основных  вульгарных  обязанностей.   Звездолетная   жизнь   предоставляет
возможности  для  выработки  искусства   игнорирования   людей   -   и   к
равноценному, хотя и часто недооцениваемому искусству быть  игнорируемому.
Вы становитесь настолько сведущими  в  этих  очаровательных  искусствах  -
парадоксально  -  что  чувствуете   угрозу   одиночества.   Весь   аппарат
товарищества,  который  так  легко  сохранить,  когда  вы  находитесь   во
взаимодействии с другими только по  выбору  и  в  пределах  неограниченных
периодов времени можете легко расстроиться, или прийти,  чтобы  показаться
невероятно пустым и  бездумным,  когда  вы  заключены  в  пространстве  не
большем нескольких метр