слышанным мною до них пор. Впечатление было такое, словно кто-то
разрывает лес на кусочки; рев, скрежет, визг раздираемой древесины.
Земля задрожала у меня под ногами, будто по ней колотили увесистым
молотом.
	Я огляделся. Бронко с Синтией на спине отступал от костра в
темноту, готовый в любой момент припустить бегом.
	Оглушительный и душераздирающий, шум обрушился на нас. Я
отпрыгнул в сторону и побежал бы, если бы знал куда; и тут я различил
на гребне холма нечто громадное, заслонившее от меня звезды. Деревья
задрожали мелкой дрожью; черная махина слетела с холма, сокрушая все
на своем пути, едва не разнесла лагерь и устремилась дальше по лощине.
Шум быстро затихал. Деревья на холме тихонько постанывали.
	Я стоял, прислушиваясь к удаляющемуся шуму, который вскоре
пропал, словно его и не было вовсе. Я стоял, загипнотизированный тем,
что произошло; не понимая, что произошло; гадая, что произошло.
Элмер, судя по его позе, пребывал не в лучшем состоянии.
	Я плюхнулся на землю рядом с костром; Элмер оглянулся и
направился ко мне. Синтия соскочила с Бронко.
	- Элмер, - выдохнул я.
	Он замотал головой.
	- Не может быть, - пробормотал он, обращаясь, скорее, к себе, чем
ко мне. - Не может быть. Сколько лет прошло...
	- Боевая машина? - спросил я.
	Он поднял голову и посмотрел на меня.
	- Такого не бывает, Флетч, - сказал он.
	Я подбросил в огонь хвороста. Я не жалел дров, я отчаянно
нуждался в огне. Пламя вспыхнуло с новой силой.
	Синтия подсела ко мне.
	- Боевые машины, - продолжал разговаривать сам с собой Элмер, -
строились для того, чтобы нападать на людей, брать города, сражаться с
другими машинами. Они дрались до конца, до тех пор, пока в них
оставалась хоть крупица энергии. Их не предназначали для выживания.
И они, и мы, те, кто создавал их, знали это. Их единственным заданием
было - уничтожить. Мы готовили их к смерти и посылали их на смерть...
	Его голос был голосом далекого прошлого; он вещал о древней
морали, о старинной вражде, о первобытной ненависти.
	- Те, кто был в них, не имели желания жить. Они были все равно
что мертвы. Они умирали, но согласились потерпеть...
	- Элмер, Элмер, - перебила Синтия. - Те, кто был в них? А кто был
в них? Я не знала, что в них кто-то был. В них же не было экипажей.
Они...
	- Мисс, - сказал Элмер, - они были не до конца машинами. По
крайней мере это можно сказать про нашу модель. У нее был
искусственный мозг, который находился в контакте с мозгом человека, В
мозг машины, которую создавал я, было заключено сознание нескольких
людей. Я не знаю, ни кто они, ни сколько их было, хотя всем на
стройплощадке было известно, что они - быть может, самые крупные
военные специалисты, пожелавшие продлить себе жизнь для того, чтобы
нанести врагу последний удар. Искусственный мозг в союзе с
человеческим мозгом...
	- В нечестивом союзе, - бросила Синтия.
	Элмер метнул-на нее быстрый взгляд и опять уставился на костер.
	- Пожалуй, вы правы, мисс. Однако вы не представляете, что такое
война. Война - возвышенное безумие, греховная ненависть, которая
рождает неоправданное чувство собственной правоты...
	- Давайте не будем об этом, - предложил я. - В конце концов, это
могла быть не боевая машина, а что-нибудь еще.
	- Что, например? - поинтересовалась Синтия.
	- Не знаю, но ведь прошло десять тысяч лет.
	- Да, - протянула она, - за такой срок мало ли что может случиться.
	Элмер промолчал.
	На гребне холма раздался крик. Мы вскочили. Наверху мелькал
огонек; слышно было, как кто-то пробирается через поваленные деревья.
	Крик повторился.
	- Эй, у костра!
	- Эй, там! - отозвался Элмер.
	Огонек мелькал по-прежнему.
	- Фонарь, - сказал Элмер. - Должно быть, те люди, которые
охотились с собаками.
	Мы следили за фонарем. Окликать нас больше не окликали.
Наконец огонек перестал мелькать и поплыл вниз по склону холма.
	Людей оказалось трое: высокие, одетые в тряпье мужчины с
ружьями за плечами. Один из них тащил что-то на закорках. Они
улыбались, и зубы их сверкали в бликах пламени костра. Вокруг них
прыгали собаки.
	Остановившись на краю освещенного круга, они бесцеремонно
вытаращились на нас.
	- Вы кто? - подал голос один из охотников,
	- Путники, - ответил Элмер. - Путешественники.
	- А ты? Ты ведь не человек, - последнее слово он произнес как
"чолвик".
	- Я робот, - сказал Элмер. - Я уроженец Земли. Меня изготовили на
ней.
	- Ну и дела, - заметил другой охотник. - Прямо ночь больших дел.
	- Вы знаете, что это было? - спросил Элмер.
	- Разорительница, - отозвался первый. - Про нее много чего
толкуют. Моему прадедушке еще его папаша о ней рассказывал.
	- Коль она вам показалась, - вступил в разговор третий, - можно
перед ней не дрожать. Никому пока не удавалось повстречать ее дважды.
Она возвращается только через много лет.
	- И вам неизвестно, что она такое?
	- Разорительница. (Как будто это слово все объясняло.)
	- Мы углядели ваш костер, - сказал первый охотник, - ну и решили
перекинуться словцом.
	- Присаживайтесь, - пригласил Элмер.
	Они уселись на корточки у костра, уперев приклады ружей в
землю, а стволы выставив в воздух. Тот из них, который тащил что-то на
спине, сбросил свою ношу с плеч.
	- Енот, - сказал Элмер. - Хорошая добыча.
	Собаки, тяжело дыша, улеглись у ног хозяев, время от времени
принимаясь вилять хвостами.
	Охотники ухмыльнулись, и один из них проговорил:
	- Меня зовут Лютер, это Зик, а это Том.
	- Очень приятно, - ответил Элмер вежливо. - Меня зовут Элмер,
молодую леди - Синтия, а джентльмена - Флетчер.
	Они кивнули в знак приветствия.
	- А что у вас за животное? - спросил Том.
	- Его зовут Бронко, - сказал Элмер. - Он механический.
	- Рад познакомиться с вами, - сообщил Бронко.
	Они уставились на него во все глаза.
	- Наверное, мы кажемся вам страшноватыми, - хмыкнул Элмер. -
Мы прилетели с другой планеты.
	- Да нам, в общем-то, без разницы, - сказал Зик. - Мы увидели ваш
костер и решили заглянуть на него.
	Лютер сунул руку в задний карман брюк и вытащил оттуда
бутылку. Он помахал ею, предлагая выпить.
	Элмер покачал головой.
	- Не пью, - объяснил он.
	Я сделал шаг вперед и взял у Лютера бутылку. Пришло время
выйти на сцену и мне; до сих пор в разговоре с нашей стороны
участвовал только Элмер.
	- Шикарная штука, - подмигнул Зик. - Старик Тимоти муры не
гонит.
	Вышибив пробку, я поднес бутылку к губам и отхлебнул. Я чуть не
задохнулся и с трудом удержался от кашля. Самогонка обожгла мне
внутренности. Ноги мои стали ватными.
	Охотники, ухмыляясь во весь рот, внимательно наблюдали за
мной.
	- Знатная вещь, - похвалил я, сделал еще глоток и вернул бутылку
хозяину.
	- Леди? - осведомился Зик.
	- Для нее будет слишком крепко, - сказал я.
	Тогда они принялись за дело сами. Я не спускал с них глаз. Они
снова протянули бутылку мне, и я не стал отказываться. В голове у меня
зашумело, но я твердил себе, что страдаю на благо общества. Ведь кому-
то же из нас надо перенять язык охотников.
	- Повторим? - спросил Том.
	- Попозже, - сказал я. - Попозже. Мне не хочется оставить вас без
"горючего".
	- Оно у нас не последнее, - усмехнулся Лютер, похлопав себя по
карману.
	Зик отцепил от пояса нож и пододвинул поближе тушку енота.
	- Лютер, - распорядился он, - набери-ка прутьев для жаркого. Мясо
у нас есть, выпивка тоже, и костерок славный. Гуляем, ребята!
	Я искоса поглядел на Синтию. Побледнев, она широко
раскрытыми от ужаса глазами следила за тем, как нож Зика вспарывает
белое брюшко енота.
	- Эй, - окликнул я ее, - не берите в голову.
	Она одарила меня вымученной улыбкой.
	- А утречком, - проговорил Том, - потопаем домой. Чего зазря в
темноте ноги ломать? Завтра у нас большой праздник. Вам обрадуются,
вот увидите. Ведь вы идете с нами, верно?
	- Конечно, - сказала Синтия.
	Я посмотрел на Бронко. Он застыл в напряженной позе, выставив
напоказ все свои сенсоры.



	Глава 8.

	Он провел меня по полям, где пригибались к земле колосья и
золотились на солнце тыквы; он продемонстрировал мне сад с
немногими необобранными еще плодовыми деревьями, готовую к работе
коптильню, сарай, в котором хранили всякого рода металлический
утиль, курятник, помещение для инструментов, кузницу и амбары; я
увидел жирных свиней, которых откармливали лесными желудями на
убой; я полюбовался на коров и овец, что паслись на высокой луговой
траве; вдосталь загулявшись, мы уселись на верхнюю перекладину
шаткой изгороди.
	- Сколько вы тут живете? - спросил я. - Не лично вы, а люди
вообще.
	Он повернулся ко мне. Морщинистое лицо, кроткие голубые глаза,
благообразная седая борода до груди ни дать ни взять деревенский
патриарх.
	- Глупости спрашиваете, - сказал он. - Мы тут всегда жили. По всей
долине люди селились с незапамятных времен. Живем мы вместе,
семьями. Иногда попадаются бирюки, но таких раз-два и обчелся. Кое-
кто уходит - от добра добра искать. Нас немного, но так оно и было
искони. То женки не рожают, то детишки не выживают. Говорят, кровь у
нас дурная. Не знаю: слухов ходит без числа, досужие языки чего только
не болтают, а вот как правду ото лжи отличить?
	Он уперся пятками в нижнюю перекладину изгороди и обхватил
руками колени. Пальцы у него были по-стариковски скрюченные, острые
костяшки, казалось, вот-вот прорвут кожу. На тыльных сторонах
ладоней отчетливо проступали синие вены.
	- А с Кладбищем вы уживаетесь? - поинтересовался я,
	Он ответил не сразу, он с первых слов произвел на меня
впечатление человека, который сначала думает, а потом говорит.
	- Да вроде бы, - отозвался он наконец. - Они, черти, все ближе
подбираются. Ходил я туда пару раз, толковал с этим... ну как его...
	Он нетерпеливо прищелкнул пальцами.
	- С Беллом, - подсказал я, - Его зовут Максуэлл Питер Белл.
	- Точно, с ним самым. Толковал я с ним, да ни до чего мы не
договорились. Он скользкий как угорь. Улыбается, а чего - кто его
разберет? Он хозяин, а мы - так, мелкота. Я ему говорю; вы наседаете на
нас, сгоняете с насиженных мест, а в округе полным-полно заброшенных
земель. А он мне: мол, своей землей вы тоже не пользуетесь. Ну, я
отвечаю, что, дескать, пускай мы не пашем, но жить-то нам надо; к
тесноте мы непривычные, нам простор подавай. А он меня спрашивает,
есть ли у нас право на землю. Я говорю: какое такое право? Вы мне ваше
право докажите. Мекал он, мекал, да так ничего путевого и не сказал.
Вот вы, мистер, вы человек пришлый; может, вам известно, есть ли у него
право на нашу землицу?
	- Сильно сомневаюсь, - фыркнул я.
	- Уживаться мы с ними уживаемся, - продолжал он. - Некоторые
наши подрабатывают у них: ну там, копают могилы, траву подстригают,
деревья с кустами подрезают. Они порой зовут нас, когда не могут
обойтись своими силами. Сами понимаете, могильник требует ухода.
Если б мы того захотели, мы могли бы делать куда больше, да какой от
работы прок? У нас есть все, что нам нужно, и им попросту нечего нам
предложить. Одежда? Овцы дают нам довольно шерсти+, чтобы
прикрыть срам и не замерзнуть в холода. Выпивка? Мы гоним самогон, и
кладбищенскому пойлу до него, пожалуй, далеко. Если самогон
настоящий, после него и нектар отравой покажется. Что еще? Кастрюли
со сковородками? Да много ли их надо?
	Мы вовсе не лентяи, мистер. Мы трудимся как пчелки: рыбачим,
охотимся, роемся в земле, раскапываем железо. В окрестностях хватает
холмов с железом внутри; правда, путь до них неблизкий. Из железа мы
делаем инструменты и ружья. К нам частенько заглядывают торговцы с
запада и с юга. Мы вымениваем у них порох и свинец за продукты,
шерсть и самогон конечно, не только это, но в основном порох и свинец.
	Он оборвал рассказ. Мы сидели рядышком на верхней перекладине
изгороди и нежились на солнышке. Деревья представлялись мне
застывшими в неподвижности кострами; рыжевато-коричневые поля
пестрели золотистыми тыквами. У подножия холма, в кузнице,
размеренно стучал молот, из трубы тянулся к небу дымок, догоняя клубы
дыма из труб стоящих по соседству домов. Хлопнула дверь, и я увидел
Синтию. Она была в фартуке и держала в руке сковородку. Выйдя во
двор, она вывалила содержимое сковородки в пузатый бочонок. Я
помахал ей; она махнула мне в ответ и скрылась в доме.
	Старик заметил, что я разглядываю бочонок.
	- Помойный, - сказал он. - Мы бросаем в него картофельные
очистки, капустные листья и прочую дрянь, сливаем молоко, если оно
скисло, и отдаем свиньям. Вы что, никогда в жизни не видели помойного
бака?
	- Честно говоря, нет, - признался я.
	- Что-то я запамятовал, откуда вы прибыли и чем там занимались,
- буркнул он.
	Я рассказал ему про Олден и постарался объяснить, что мы
задумали. Кажется, он меня не понял. Он мотнул головой в сторону
амбара, около которого с самого утра пристроился Бронко.
	- Значит, вон та штуковина работает на вас?
	- Изо всех сил, - ответил я, - и куда как толково. Он очень
восприимчивый. Он впитывает в себя образы амбара и сеновала, голубей
на крыше, телят в стойлах, лошадей, что пасутся на лугу. Потом из этого
возникнет музыка и...
	- Музыка? Как если играют на скрипке, что ли?
	- Можно и на скрипке, - сказал я.
	Он недоверчиво и вместе с тем ошарашенно покрутил головой.
	- Я вот о чем хотел вас спросить, - переменил я тему разговора.-
Что это за штука - Разорительница?
	- Точно не знаю, - сказал он. - Ее называют так, а почему -
непонятно. Мне не доводилось слышать, чтобы она кого-нибудь
разорила. Опасно только оказаться у нее на дороге. Она - редкая гостья в
наших краях. Мы не видим ее десятилетиями. Прошлой ночью она
впервые прокатилась так близко от нас. По-моему, никому не взбрело в
голову попробовать выследить ее. Она из тех, кого лучше не трогать.
	Я видел, что он что-то скрывает, и потому решил на него
надавить, не рассчитывая, впрочем, на удачу.
	- А что говорит молва? Разве о Разорительнице не сложено
никаких легенд? Вы не слышали, чтобы ее называли боевой машиной?
	Он со страхом посмотрел на меня.
	- Какой машиной? - переспросил он. - Да с кем ей биться-то?
	- Вы хотите сказать, что вам ничего не известно о войне, которая
чуть было не уничтожила Землю? О войне, после которой люди
покинули планету?
	По его ответу я понял, что он не лукавит, - просто время стерло
воспоминания о тяжелой године.
	- Народ болтает всякое, - проговорил он. - Коль ты парень с
головой, то особо слухам доверять не станешь. Есть тут у нас переписчик
душ - ну, тот, кто знается с призраками; мы зовем его Душелюбом. Я в
него не верил до тех пор, пока нос к носу не столкнулся. А есть еще
бессмертный человек, но его я ни разу не встречал, хотя если кое-кого
послушать, так он их лучший друг. На свете существуют и магия, и
колдовство, однако в нашей округе ничего такого не замечалось, да оно
и славно. Мы - люди тихие, живем скромно и к сплетням не
прислушиваемся.
	- А книги? - воскликнул я.
	- Были да сплыли, - ответил он. - Я про них слышал, но ни одной в
глаза не видел, да и другие тоже, кого ни спроси. Тут у нас книг нет и,
верно, никогда и не было. К слову, мистер, что такое книга?
	Я попытался объяснить. Вряд ли он понял меня как следует, но
вид у него был ошеломленный. Он ловко перевел разговор на другую
тему, чтобы, как мне показалось, скрыть замешательство.
	- Ваш аппарат придет на праздник? - спросил он. - И будет
смотреть и слушать?
	- Да, - сказал я. - Спасибо вам, кстати, за гостеприимство.
	- Народ начнет подходить, лишь солнце сядет. Будет музыка и
танцы, а на улицу выставят столы с угощением. У вас на вашем Олдене
бывают такие гулянки?
	- Отчего же нет, - сказал я, - только гулянками их не называют.
	Не сговариваясь, мы замолчали. Мне подумалось, что день, вроде
бы, выдался неплохой. Мы прошлись по полям, и старик с гордостью
показал мне, какое у них уродилось зерно; мы заглянули в свинарник и
понаблюдали, как поросята с хрюканьем роются в отбросах; мы
полюбовались на работу кузнеца, который при нас докрасна раскалил
лемех плуга, ухватил его щипцами, бросил на наковальню и пошел
стучать по нему молотом так, что во все стороны полетели искры, мы
насладились прохладой амбара и воркованьем голубей на сеновале,
беседа наша была неторопливой, потому что нам некуда было спешить.
Да, денек выдался хоть куда.
	В одном из домов распахнулась дверь, и наружу выглянула
женщина.
	- Генри! - позвала она. - Где ты, Генри?
	Старик медленно слез с изгороди.
	- Это они меня ищут, - проворчал он. - Нет чтобы объяснить, что
случилось. Решили, видно, что я сижу без дела. Пойду узнаю, чего им
надо.
	Я смотрел, как он лениво спускается по склону холма. Солнышко
согревало мне спину. Пойти, что ли, поискать, чем заняться? Должно
быть, выгляжу я как петух на насесте; и потом, неудобно бездельничать,
когда кругом все работают. Однако я испытывал странное нежелание
что-либо делать. Впервые в жизни мне не нужно было ни над чем ломать
голову. И я не без стыда признался самому себе, что такое положение
вещей меня вполне устраивает.
	Бронко по-прежнему стоял у амбара, а Синтии не было видно с тех
пор, как она выплеснула что-то в помойный бак. Интересно, где это
целый день пропадает Элмер?
	Он словно подслушал мои мысли: вышел из-за амбара и
направился прямиком ко мне. Он не проронил ни слова, пока не
приблизился вплотную. Я заметил, что ему явно не по себе.
	- Я ходил посмотреть на следы, - сказал он негромко. -
Сомневаться не приходится: прошлой ночью мы видели боевую машину.
Я обнаружил отпечатки протекторов: такие могла оставить только она.
Я прошелся по колее: она умчалась на запад. В горах найдется немало
таких уголков, где она сможет укрыться.
	- От кого ей прятаться?
	- Не знаю, - ответил Элмер. - Поведение боевой машины
непредсказуемо. Десять тысяч лет она была предоставлена самой себе.
Скажи мне, Флетч, чего можно ожидать от ее комбинированного
интеллекта после стольких лет одиночества?
	- Либо ничего, либо всего сразу, - хмыкнул я. - Во что
превратилась боевая машина, которая уцелела в чудовищной бойне? Что
побуждает ее к жизни? Как воспринимает она окружающее, столь
отличное от того, для которого ее изготавливали? И вот что странно,
Элмер: похоже, люди совершенно не боятся ее. Она для них - нечто
непостижимое, а, как я успел убедиться, постигнуть они не в силах очень
и очень многого.
	- Чудные они какие-то, - проговорил Элмер. - Мне здесь не
нравится. Я чувствую себя не в своей тарелке. Сомневаюсь, чтобы та
троица с енотом заявилась к нашему костру без причины. Ведь им по
пути надо было преодолеть колею боевой машины.
	- Ими двигало любопытство, - сказал я. - У них тут тишь да гладь,
поэтому, когда что-нибудь происходит, их разбирает любознательность.
Так было и с нами.
	- Естественно, - согласился Элмер. - И все же...
	- Факты?
	- Да нет, ничего конкретного. Но что-то меня тревожит. Давай
сматывать удочки, Флетч.
	- Я хочу, чтобы Бронко записал праздник. Едва он закончит, мы
сразу уйдем.



	Глава 9.

	Как и предрекал старик Генри, люди начали собираться вскоре
после захода солнца. Они приходили поодиночке, парами и троицами, а
иногда - целыми компаниями. Все толпились во дворе, у столов с едой.
Кто-то пока отсиживался в доме; часть мужчин удалилась в амбар, и
оттуда послышался звон посуды.
	Столы вытащили во двор ближе к вечеру. Парни приволокли из
плотницкой козлы, на которые положили доски, - так получились
лавочки и платформа для музыкантов. Последние уже расселись по
местам и теперь настраивали инструменты: с платформы доносилось
пиликанье скрипок и треньканье гитар.
	Луна еще не взошла, но небо на востоке отливало серебром, и
черные стволы деревьев отчетливо выделялись на фоне светлой полоски
в небесах. Собака подвернулась кому-то под ноги и с воем исчезла во
мраке.
	Мужчины, что стояли у одного из столов, вдруг громко
расхохотались, очевидно, над отпущенной кем-то шуткой. Костер, в
который то и дело подбрасывали хворост, стрелял искрами; пламя жадно
лизало сухие ветки.
	Бронко расположился на опушке леса, и его металлический корпус
мерцал в бликах костра. Элмер, присоединившись к как