мнеют,
становятся сизыми, как чернеют тени и наступающая прохлада ночи
стирает из памяти все, кроме ощущения дневной жары.
	Вот и пришел час,- нашептывало ей сознание, изо всех сил
старающееся напомнить о себе - и надо прийти, наконец, к решению.
	Но шепоток затих в сгущающейся темноте, думать не хотелось,
хотелось просто сидеть, растворяясь в тишине.
	Фантазии, подумала Мона, все это только фантазии. Потому что в
такой час, в сумерках, дышащих обновленной влажной землей, мысли
могут быть лишь плодом воображения. Потому что все - и светляки, и
сумерки, и запахи - все говорит о цикличности, о жизни и смерти, об этих
составных частях космического начала и конца.
	Это надо запомнить надолго, сохранить в себе на те века, которые
открылись перед человечеством - не перед всем родом, но перед каждым
его представителем. Но она знала, что все забудет, ведь о таком думаешь
не в молодости. Эти мысли - удел пожилых, безвкусно одетых людей,
похожих на нее, слишком долго занимавшихся странными вещами.
Зачем, например, ей - женщине - математика? Ей хватило бы и
арифметики, чтобы вести семейный бюджет. А на что еще дается
женщине жизнь?!
	И почему она, Мона Кэмпбел, должна в одиночку искать ответ,
дать который способен только Бог - если он существует?
	Если бы только знать, каким станет мир через тысячу лет - не в
бытовых проявлениях, это неважно, это внешнее, но как изменится сам
человек? Что будет с миром, когда все человечество станет вечно
молодым? Придет ли мудрость, когда не станет ни морщинистых лиц, ни
седых волос? Не уничтожат ли ее неувядающая плоть и неутомимая
мускулатура? А доброта, терпение, раздумья - они оставят человека?
Сможет ли тогда человек сидеть в кресле-качалке, глядеть как опускается
вечер и находить удовлетворение в приходе темноты?
	Не окажется ли обманом вечная молодость? Не постигнет ли
человечество вечная пустота, раздражение от бесконечности дней,
разочарование в вечности? Что останется в человеке после
десятитысячного бракосочетания, после миллиардного тыквенного
пирога, после стотысячной весны с ее сиренью и нарциссами?
	Что нужно человеку больше, чем жизнь?
	Обойдется ли он меньшим, чем смерть?
	Она не могла ответить на эти вопросы, а ответить была должна -
хотя бы себе, если уж не остальным.
	Мона медленно раскачивалась, и мягкое чудо вечера постепенно
вытесняло все мысли.
	Внизу, в долине, зажатой между гор, затарахтел первый козодой.



	24.

	Теперь, когда борода стала густой и закрывала татуировки, Фрост
отваживался выходить на улицу еще до темноты.
	Как только толпы на улицах рассеивались, он, нахлобучив на
голову старую, заношенную шляпу, выходил на промысел. С
наступлением сумерек город принадлежал ему. Лишь немногие
попадались на пути, но и те куда-то очень спешили - будто существовал
закон, обязывающий приличных людей сидеть в это время по домам. И
они неслись сломя голову в свои клетушки в гигантских жилых башнях,
возвышающихся над городом, словно монументы, воздвигнутые
доисторическими тиранами.
	Фрост, наблюдая за прохожими из-под полей надвинутой на глаза
шляпы, прекрасно их понимал - не так давно он и сам был таким же. В
жизни есть два дела - торопиться заработать все, что только можешь, и
торопиться домой, чтобы, не дай бог, не потратить лишнего по дороге.
	Впрочем, если бы они и хотели удариться в мотовство, ничего бы у
них не вышло; все былое кануло в Лету. Где теперь таинственная ночная
жизнь города, какой она была полтора столетия назад? Все задавлены
желанием жить вечно. Конечно, такое положение дел вполне устраивало
Нетленный Центр (если только он сам не приложил к этому руку), ведь
чем меньше тратят, тем больше денег попадет в его сейфы.
	Итак, с окончанием дневных дел человеческое стадо разбегалось
по домам и там старательно развлекалось. Например, читало газеты,
полосы которых были заняты лишь очередными сенсациями и
перемыванием чьих-нибудь косточек. Или книги - потому что книги
были дешевы, и не только по цене, но и по содержанию. Или, как
зачарованные, люди просиживали вечера перед телевизором. Или
разглядывали марки, стоимость которых страшным образом возрастала
с каждым годом. Ну, если не марки, то шахматные фигуры или что-
нибудь еще.
	Были и такие, кто прибегал к наркотикам, что продавались в
любой аптеке и давали человеку пару часов жизни без повседневной
монотонности. Потому что ничего нового уже давно не происходило.
Когда-то в начале двадцатого века всех взволновал телефон, патефон.
Потом появились самолеты и радио, потом телевидение. А теперь ничего
нового не изобретали. Прогресс касался лишь областей, связанных с
Нетленным Центром.
	Теперь человек был бедней, чем его прародители. Цивилизация
оказалась в застое, и уклад человеческой жизни стал чем-то напоминать
средневековый. Тогда, чтобы прокормить себя, крестьяне весь день
гнули спины на полях, а на ночь, боясь темноты, забивались в лачуги с
крепкими дверями.
	Вот так и сегодня - торопиться днем и закрываться на ночь. Ночь
переждать и снова включаться в гонку.
	Но Фросту теперь некуда было спешить. Скрываться - да, но не
спешить. Куда ему торопиться, ни одна из его забот этого не требовала.
Каждый вечер он забирал свой пакет у бака, выискивал в урнах газеты,
подбирал прочую ерунду, которая могла пригодиться. Читал и спал при
дневном свете, а с наступлением темноты вновь отправлялся за добычей.
	Фрост был не одинок в своих скитаниях по темным и пустым
улицам. Иногда он позволял себе перекинуться с кем-нибудь словом, но,
не желая ни на кого навлечь неприятности, долгих разговоров не затевал.
Впрочем, на пустыре в районе порта он однажды посидел возле костра с
двумя бродягами, поговорил с ними. Но, когда пришел туда назавтра, их
там уже не нашел. Никаких отношений с себе подобными он не
завязывал, да никто из них и не пытался сблизиться с ним. Все они были
одиночки, Фросту просто хотелось узнать - кто они, кем могли бы стать
и зачем бродят по ночам. Но он знал, что спрашивать не должен, да
ничего они ему и не скажут. И сам он не станет рассказывать о себе.
	А что рассказывать-то? Кто он теперь? Уж никак не Дэниэл Фрост,
не личность - ноль. Чем он лучше любого из тех миллионов, спящих на
улицах Индии, тех, облаченных в отрепья, а то и вовсе нагими? Чем он
отличается от них, живущих впроголодь?!
	Какое-то время Фрост ждал, что Святые снова разыщут его, но
этого не произошло. Хотя он регулярно встречал следы их деятельности
- лозунги, торопливо начертанные на стенах.
	@НЕ ПОПАДИСЬ НА КРЮЧОК, ПРИЯТЕЛЬ!
	ЗАЧЕМ НАМ ЛЖЕБЕССМЕРТИЕ?
	А КАК НАСЧЕТ ПРА-ПРАДЕДУШКИ?!
	НАШИ ПРЕДКИ ДУРАКАМИ НЕ БЫЛИ, А ВОТ МЫ -
ПРОСТОФИЛИ!!!@
	И вновь и вновь повторялся тот самый:
	@ЗАЧЕМ ИХ ЗВАТЬ ОБРАТНО С НЕБЕС?@
	Профессиональный рекламщик, Фрост иной раз восхищался их
работой. Все это выглядело куда свежее, чем тот замшелый вздор,
который сочинял он со своими сотрудниками. Впрочем, их продукция
тоже мелькала повсюду, светящиеся буквы украшали многие здания.
	Часть лозунгов, надо признать, была позаимствована у
рекламщиков ХIХ века:
	@НЕ РАСТОЧАЙТЕ - НЕ БУДЕТЕ НУЖДАТЬСЯ!
	СБЕРЕЖЕННЫЙ ПЕННИ - ЗАРАБОТАННЫЙ ПЕННИ!@
	Но и вновь сочиненные утверждали с той же серьезностью:
	@НЕ СОМНЕВАЕТЕСЬ, ЭТО ТО, ЧТО ВАМ НУЖНО!
	ТЕПЕРЬ ВЫ СМОЖЕТЕ ВЗЯТЬ С СОБОЮ ВСЕ!
	ВЫ ВЕРНЫ ЦЕНТРУ - ЦЕНТР ВЕРЕН ВАМ!@
	Увы, все это представлялось теперь весьма банальным - для него,
стороннего наблюдателя.
	Итак, он рыскал по улицам один, без особенной цели. Уже не
убегал. Не нервничал, как хищник в клетке, но странствовал и ощущал;
что стал - пусть и не по своей воле - жить так, как и подобает. Впервые он
разглядел сквозь городское зарево звезды, восхитился их чудом и
задумался о том, как они далеки, прислушался к говору реки, плавно
катившей свои волны - теперь у него было время смотреть по сторонам.
Но так бывало не всегда. Иной раз накатывал приступ гнева, а остыв, он
принимался строить многоходовые, фантастические и на удивление
нелепые планы мести - именно мести, а не возвращения в круг
нормальных граждан.
	Так он и жил. Спал, бродил по улицам и питался тем, что оставлял
для него человек из ресторана - полбуханки черствого хлеба, залежалый
кусок пирога, что-нибудь еще. Теперь он ожидал его в переулке вовсе не
заботясь о том, чтобы остаться незамеченным. Человек выходил со
свертком, он приветствовал его взмахом руки, человек отвечал тем же.
Они не разговаривали, не пытались сблизиться, был только этот
дружеский жест, но Фросту казалось, что человек этот - его старинный
приятель.
	Однажды Фрост решился на паломничество туда, где жил до суда,
но, не дойдя квартала, повернул обратно. Он понял, что возвращаться
незачем, там ничего уже не осталось.
	Его имя в подъезде, конечно, заменено другим, другая, но
абсолютно такая же машина припаркована на стоянке - в ряду таких же,
уткнувшихся носами в кирпичную стенку соседнего дома. А его машина
давно увезена по акту о конфискации. Сам дом? Что ему до дома? Сейчас
ему куда милее подвал, в котором он обитает.
	Вернувшись в подвал, он принялся заново обдумывать свое
положение. Что же делать? Но в голову не приходило ничего нового.
Впереди брезжил только один путь - в холодильник, где, верно, будет не
так уж плохо. Но ему это не подходило. Потому что если он отправится
туда сейчас, то выйдет оттуда нищим, и вторая жизнь у него будет не
лучше, чем у пеона из Южной Америки. Не лучше, чем у нищего индуса.
Но если он останется жить, то, как знать, может, удастся составить себе
состояние - хоть какое, лишь бы не начинать вторую жизнь с нуля.
	Скорее всего, ему не светит сделаться миллионером. Но хоть бы не
стоять в очереди за благотворительной похлебкой и не дрожать без
крова над головой. В том мире, где придется родиться заново, лучше
быть мертвым, чем нищим.
	Он содрогнулся, подумав о том, как это страшно оказаться бедным
в блестящем богатом обществе; там, где люди проснувшись обнаружат,
что их сбережения увеличились многократно. И богатство их будет
прочным, потому что, когда держатели акций Нетленного Центра
вернутся к жизни, вся Земля станет собственностью Центра. Тогда те, у
кого были акции, разбогатеют, у других же не останется ни малейшего
шанса выбраться из нищеты.
	Хотя бы поэтому он не отправится туда, в склепы, по своей воле.
Есть и еще одна причина: Маркус Эплтон, ведь тот спит и видит, что
Фрост поступит именно так.
	Думая о будущем, Фрост видел перед собой бесконечную дорогу,
где дни казались деревьями вдоль обочины. Другой дороги не было, а
эта вела в никуда.
	День он проспал, а к вечеру снова отправился за свертком.
	Была уже ночь, когда он вошел в переулок. Свертка не было, он
пришел рано. Человек еще не выходил.
	Фрост отошел в темный угол возле стены, сел на корточки и стал
ждать.
	Мягко ступая, подошел кот, был он какой-то настороженный и
недоверчивый. Замер, уставился на Фроста. Решив, что тот опасности не
представляет, кот принялся умываться.
	Задняя дверь ресторана открылась, в ночь упала полоса света.
Человек вышел, его белая куртка сияла на свету, в правой руке он держал
корзинку с мусором, в левой - пакет.
	Фрост поднялся, чтобы пойти навстречу.
	Вдруг где-то рядом хлопнул выстрел, человек распрямился,
дернулся, его голова запрокинулась. Корзина выпала, перевернулась,
разбрасывая мусор.
	Человек согнулся пополам и рухнул на дорожку, а корзина еще
крутилась, пока наткнувшись на тело, не замерла.
	Фрост по инерции сделал еще шаг вперед.
	Кот убежал. Тишина - ни шагов, ни криков.
	В голове моментально пронеслось - ловушка!
	Человек убит выстрелом в голову, поврежден мозг (черное пятно
залило его лицо), и это не оставляет шансов на воскрешение. У него уже
не будет второй жизни.
	В переулке убит человек. Кто был в переулке? Фрост. Он не
вооружен? Какая ерунда, револьвер непременно найдется.
	Приехали, подумал Фрост. Здесь пахнет уже не изгнанием, а
смертью. Он убил человека выстрелом в голову.
	Что он заслуживает? Смешной вопрос...
	Но он не убивал! А кого это волнует? Kого в тот раз интересовало,
что никакой измены он не совершал?
	Фрост обернулся и посмотрел вверх.
	Двухэтажное здание, в высоту футов тридцать или чуть меньше.
Но здесь, прямо перед его глазами, был когда-то навес над входом - на
стене остался похожий на перевернутую букву "V" ряд кирпичей,
наполовину выступающих из стены.
	Фрост разбежался и подпрыгнул. Сумел уцепиться за нижний
кирпич и замер, ожидая, что тот под его тяжестью обломится либо
выскочит из кладки. Нет, кирпич держался крепко. Он протянул вторую
руку и ухватился за следующий кирпич, подтянулся, правой рукой
ухватился за третий и левой дотянулся до четвертого.
	Так в спешке он карабкался наверх, мышцы неожиданно
наполнились силой, нервы собрались в комок.
	Уцепившись за пятый кирпич и поставив на нижний ногу, он
вытолкнул себя вверх. Уперся локтями о край стены, быстро подтянулся
и плашмя рухнул на крышу. Парапет в два фута высотой скрывал его от
тех, кто мог оказаться на улице.
	Он лежал, тяжело дыша, прижавшись к крыше, а в переулке уже
раздавались звуки чьих-то шагов и крики.
	Здесь оставаться нельзя. Надо уносить ноги - не только с крыши,
из переулка, из района. Не найдя никого внизу, они примутся
обшаривать крыши. К этому времени надо успеть удрать.
	Фрост осмотрелся. Какое-то возвышение на крыше его
заинтересовало, и он пополз туда.
	Крики внизу усилились, к ним добавился вой спасательной
машины Приехали они вовремя, вот только человеку, лежащему там,
прока от этого мало.
	Фрост дополз до возвышения и увидел, что это крышка люка,
квадратная, деревянная, обшитая жестью.
	Пригнана она была на славу. Фрост изловчился, уцепился за край
и дернул. Кажется, поддалась. Он дернул сильнее, крышка слетела. Что
там внизу?
	Темень кромешная. Фрост с облегчением вздохнул, хотя
радоваться было еще рано - там могло оказаться что угодно.
	Он оттащил крышку в сторону, свесил ноги и повис на руках.
Конечно, он понимал, что там, внизу будет пол, но все равно ощущал
себя повисшим над бездной.
	Отпустил руки. Летел фута два или около того. Что-то сломалось
под ним при падении. Больно. Фрост вжался в пол, вслушиваясь в звуки.
	Сирена замолкла, и воцарилась тревожная тишина. На улице
закричал какой-то мужчина, но здесь, в этом здании, было совершенно
тихо.
	Глаза постепенно привыкали к темноте, и Фрост различал уже
какие-то смутные очертания. Слабый свет проникал в помещение - очень
большое, занимавшее весь второй этаж дома. Высокие, вытянутые окна
выходили на улицу.
	Какая-то мебель. Гнутые стулья, приземистые столы, составленные
в ряд ящики. Похоже, он очутился в демонстрационном зале
второразрядного магазина. Надо бы поставить крышку на место,
подумал он. Ее увидят и сразу поймут, куда он делся. Но как? Искать
лестницу? Где?
	Не мог он терять время. Надо немедленно выбраться отсюда.
	Фрост проковылял по комнате и, отыскав выход, спустился вниз.
Там было гораздо светлее. Подошел к двери, освободил запор, слегка
приоткрыл. Поглядел на улицу. Улица казалась пустой. Выскользнув
наружу, дверь он оставил приоткрытой - вдруг придется вернуться.
Прижался к фасаду и осмотрелся. Пусто.
	Перебежал на другую сторону, добрался до угла, свернул и
перешел на быстрый шаг. Через два квартала ему встретился пешеход, но
тот на него даже не взглянул. Появилось несколько машин, он шмыгнул
в подворотню и переждал, пока те проедут.
	Через полчаса он понял, что пронесло.
	Надолго ли? Опять придется скрываться.
	В подвале? Нет, люди Эплтона выследили его - как бы иначе они
могли подстроить ему сегодняшнее? Да, еще немного - и Фрост никому
бы уже не был опасен.
	Но кому и чем он опасен? О чем, наконец, шла речь в той записке?
Да и вообще, попала ли записка в конверт, который он отдал Энн?
	Вспомнив о ней, Фрост запаниковал. Если Эплтон узнает, что
бумага у нее, Энн грозит смертельная опасность. Любой, кто
соприкасался с ним, нынче в опасности.
	Человек из ресторана не сделал ничего,- только проявил
сострадание к незнакомцу и теперь лежал бездыханный - лишь потому,
что его смерть помогала загнать в угол того, кому он помогал.
	Эплтон знает, что Энн говорила с ним. Скорее всего, именно
тогдашний ее приход и повлек за собой его арест и осуждение.
	Может быть, подумал Фрост, следует предупредить ее? Но как?
Позвонить? Но у него нет денег. Да и телефон наверняка
прослушивается. А за ней самой следят.
	Пойти на встречу с Чэпмэном? Но и это опасно - не так для него,
как для Чэпмэна и Энн. Эплтон мог проведать, что его посетил Чэпмэн,
и тут уж не нужно особой сообразительности, чтобы связать все с Энн.
	Лучшее, что он мог сделать, держаться подальше от обоих.
	Их бы предостеречь, да только попытайся он это сделать,
причинит им больше вреда, чем не предпринимая ничего.
	Бумага, думал Фрост. Если бы у Энн не было этой бумаги! Тогда
она была бы в безопасности, но документ вернулся бы в руки Эплтона и
Лэйна. Его квартиру, несомненно, перевернули вверх дном в поисках
зловещего листочка.
	Что там было? Одна строчка. Что-то внести в список. Список. Он
не мог вспомнить, в мозгу - стоило лишь об этом подумать -
образовывалась пустота.
	Бессмыслица. Что за список? Что такого могло быть в каком-то
списке, чтобы не только уничтожить его, но и травить всех, кто
находится с ним в связи?
	Все началось с глупого инцидента, с оплошности курьера. Вся
путаница, которая последовала потом - возвращение пакета Лэйну,
объяснения... Надо было вернуть и эту бумажку, но она показалась такой
чепуховой, что он решил...
	От каких странных мелочей зависит человеческая судьба, подумал
Фрост, и отправился в долгий и безысходный путь, стараясь держаться в
тени.
	Главное сейчас, понимал он, как можно дальше уйти от переулка.
Но до рассвета он должен найти укрытие, а ночью опять в бега.



	25.

	Два человека преклонных лет встретились в парке, чтобы сыграть
в шашки.
	- Вы слышали последние новости из Центра? - осведомился один,
одетый с некоторой долей экстравагантности.
	- Столько всего,- отвечал другой, расставляя шашки,- что уже не
знаешь, чему и верить. Теперь они заявляют, что когда им удастся
решить проблему бессмертия, то умирать уже вообще будет не надо. Они
просто выстроят всех в очередь, сделают укольчик в руку, и мы станем
опять молодыми, но жить будем уже вечно. Вы об этом?
	- Нет,- покачал головой экстравагантный.- Совсем о другом.
Новость из первых рук. У моего племянника зять работает в одной из
лабораторий Центра. Так вот, он рассказывал... Знаете, кажется многих
ожидает бо-о-о-льшой сюрприз!
	- Kакой еще сюрприз?
	- Ну, возможно, я употребил не совсем то слово. Может, никто и не
удивится. Когда смерть не за горами, ничему уже особенно не
удивляешься.
	- Опять вокруг да около,- недовольно пробурчал партнер,- чтоб
вам прямо не сказать, о чем речь.
	- Я, скажем, предварительно ввожу вас в курс дела.
	- Ну так к делу и начнем играть.
	- Кажется,- заявил экстравагантный,-они обнаружили, что есть
такой сорт бактерий, он, помнится, так и сказал - бактерий, которые
живут внутри мозга. И, представьте, эти бактерии прекрасно себя
чувствуют, когда тело заморожено. Мозг просто ледышка, а их ничем не
проймешь. Живут себе, размножаются и поедают мозг.
	- Не верю я этому,- покачал головой второй.- Такую чепуху все
время болтают. Уверяю вас, Джон, ни капли истины тут нет. Не
удивлюсь, если такие истории сочиняют Святые, им лишь бы нас
омрачить. Раз эти бактерии у нас в мозге, так чего они не съедят его,
пока мы еще теплые?
	- Вот в том-то и дело! - обрадовался Джон.- Пока мы живы, в мозгу
есть антитела, что ли? Так те бактерии у них под контролем. А когда
мозг заморожен, антитела не производятся и бактериям полное раздолье.
Представляете, в подвалах навалом людей, у которых уже вообще нет
мозга, а только череп, и там кишмя-кишат бактерии!



	26.

	Фрост принял решение. Для начала нужно было угнать
автомобиль.
	Это оказалось непросто. Предстояло найти машину, хозяин
которой по забывчивости оставил бы ключ. Фрос