ия Саттона. Тот, по
всей видимости, был доволен своим положением и нисколько не
возмущен ссылкой в этот мир. "Они вовсе не безмозглые чудища",
заявил Саттон, намекая, что руководители проекта - рассудительные
люди, озабоченные интересами общества. Он пребывал в убеждении, что
задуманная им книга будет опубликована и реабилитирует его
посмертно. А еще, напомнил себе Лэтимер, у Инид пропали стихи, а у
Дороти - роман. Может статься, стихи и роман оценены кем-то как
шедевры, которые нельзя утратить, и уже опубликованы в первичном
мире, допустим, под псевдонимом?
	А что случилось с теми кто вел исследования, приведшие к
открытию альтернативных миров, кто придумал, как достичь их и
заселить? Уж кого-кого, а этих отселили из первичного мира в самую
первую очередь - они-то действительно ставили секретность проекта под
угрозу. Вероятно, ныне они в отставке, живут помещиками на каком-
нибудь из открытых ими миров.
	Вслед за Саттоном Лэтимер обогнул одну из рощиц, щедро
рассыпанных по парку, и тогда услышал отдаленный гомон: где-то
счастливо резвились, играли дети.
	- Вот и уроки кончились, - заметил Саттон. - В ближайший час
ребятишки здесь - полные хозяева.
	- С вашего разрешения, - произнес Лэтимер, - еще один вопрос. Во
всех этих альтернативных мирах есть ли свои собственные туземцы?
О6нарушены там представители рас, отличных от вашей?
	- Насколько мне известно, - ответил Саттон, - человек появился
лишь однажды, в первичном мире. Но я, наверное, не в состоянии
полностью ввести вас в курс дела. Допускаю, что я и сам многого не
знаю. Слишком занят по прямой своей специальности, и пытаться что-то
выяснить за ее пределами не остается времени. То, чем я поделился,
отрывочные сведения, почерпнутые из случайных разговоров. Я даже не
знаю, сколько всего альтернативных миров, не знаю, во многих ли мирах
учреждены станции. Правда, знаю, что в мире бескрылых гагарок есть и
другие станции, помимо дома на берегу.
	- Под станциями вы подразумеваете места, где содержатся
нежелательные элементы.
	- Вы прибегаете к очень жестким формулировкам, мистер Лэтимер,
но, в общем, вы правы. А по поводу появления человека где-либо, кроме
нашей с вами Земли, не думаю, что такое предположение вероятно. Мне
сдается, что и в одном-то мире человек появился лишь в результате
серии счастливых случайностей. Вдуматься пристально - у него не было
настоящего права на перспективное развитие. Человек - своего роли
эволюционная ошибка.
	- А разум? Разум развился в первичном мире, в вы доказываете, что
и здесь тоже. Нельзя ли предположить, что эволюция нацелена на
возникновение разума и добивается этой цели в какой бы то ни было
форме в каждом из миров? С чего вы взяли, что в мире бескрылых
гагарок нет разума? Вокруг дома на берегу обследовано всего-то пять-
шесть квадратных миль. Да и вокруг других станций, вероятно, не
больше.
	- Вы задаете немыслимые вопросы, - сухо ответил Саттон. - При
всем желании ответить на них не могу. Они наконец, достигли точки,
откуда здание центра было видно полностью. Да, теперь здесь было
людно. Мужчины и женщины прогуливались, грелись на солнышке,
валялись на траве. На террасах составилось несколько увлеченно
беседующих компаний. Повсюду носились дети, играющие в свои
беззаботные игры. И вдруг шедший впереди Саттон остановился так
резко, что Лэтимер с трудом уклонился от столкновения, и показал куда-
то:
	- Вон они, легки на помине!
	Лэтимер послушно взглянул в указанном направлении, но не
заметил ничего необычного.
	- Кто? Где?
	- На вершине холма, сразу за северными воротами...
	Спустя секунду-другую Лэтимер различил дюжину прижавших к
земле фигурок: они оседлали тот самый холм, откуда всего несколько
часов назад он катился кубарем вниз, к воротам, в поисках убежища.
Фигурки были слишком далеко, чтобы рассмотреть их толком. Пожалуй,
они слегка напоминали рептилий и казались угольно-черными, но был
ли это естественный цвет их кожи или обман зрения, порожденный тем,
что приходилось смотреть против солнца, художник решить не смог.
	- Те самые, про которых я говорил вам, - пояснил Саттон. -
Довольно обычное для них занятие - сидят и наблюдают за нами. Надо
думать, мы интригуем их ничуть не меньше, чем они нас.
	- Что, разумные динозавры?
	- Они самые...
	Откуда-то издали донесся крик - слов было не разобрать, но это
был несомненно панический крик, вопль ужаса. Потом крик подхватили
многие, на разные голоса.
	По парку отчаянно, сломя голову бежал человек. Руки его
рассекали воздух, как крылья мельницы, ноги мелькали так, что
сливались в смутное пятно. На расстоянии бегун выглядел совсем
игрушечным, но направлялся он несомненно в северо-восточный угол
территории, прямо к четерехфутовому заборчику внутри основной, более
высокой ограды. За ним неслась целая толпа преследователей с явным,
но тщетным намерением догнать бегущего и повалить наземь.
	- Боже мой. это Брин! - воскликнул Саттон.
	У палеонтолога перехватило дыхание, лицо посерело. Он рванулся
вперед, но запнулся, открыл рот, чтобы присоединиться к крику, но
задохся. Бегун перемахнул внутренний заборчик одним прыжком.
Ближайший из преследователей отставал на много футов.
	Брин поднял руки над головой и с маху ударил ими по проволоке
под током. Его словно стерло ослепительной вспышкой, вдоль
проволоки пробежали язычки пламени, яркого и искристого, как
фейерверк.
	Секунда - и пламя погасло, и у ограды осталось лишь чадящее
темное пятно, отдаленно напоминающее человека. Толпа будто издала
тяжкий вздох и стихла. Преследователи остановились, на какой-то миг
утратив способность шевелиться. Потом одни побежали снова, другие
нет, и опять зазвучали голоса, хотя криков стало поменьше. Лэтимер
глянул на вершину холма - там было пусто. Динозавры куда-то пропали.
И Саттон тоже сгинул без следа.
	"Так, значит, это Брин висит там на ограде, подумал Лэтимер.
Тот самый Брин, глава группы оценки, единственный, если верить Гейлу,
кто мог бы объяснить, отчего его, художника, решили заманить в дом на
берегу. Тот самый Брин, погрязший в психологических тонкостях,
вникавший в характер каждого клиента, сопоставлявший каждый
характер с экономическими выкладками, с индексами социальной
диагностики и Бог весть с чем еще, и все ради решения: позволить ли
клиенту оставаться в первичном мире, как и раньше, или изъять его
оттуда раз и навсегда. А ныне изъяли самого Брина - и изъяли куда
решительнее, чем любого из остальных".
	Однако, помнится, в тот момент, когда заварилась эта каша, они с
Саттоном как раз собирались выпить. Лэтимер четко ощутил, что нужда
не отпала, рюмка не повредит, и решительно зашагал к подъезду.
	В вестибюле было по-прежнему почти пусто. Три человека сидели
за столиком в углу, не притрагиваясь к стоящим перед ними стаканам.
	В другом углу, на диване, мужчина и женщина были погружены в
тихий разговор, и еще кто-то, оккупировав бар самообслуживания,
сосредоточенно подливал себе из бутылки. Лэтимер направился к бару,
взял чистый бокал. Человек у стойки произнес:
	- Вы, наверное, новичок. Не припоминаю, чтобы мне случалось
видеть вас здесь прежде.
	- Да я только сегодня прибыл, - отозвался Лэтимер. - Часа три-
четыре назад...
	Он пригляделся к бутылкам, но его любимого сорта виски среди
них не нашлось. Пришлось согласиться на другой, чуть похуже, зато
плеснул он себе поверх льда, щедро, от души. Рядом стояли подносы с
сандвичами. Он положил себе на тарелку два.
	- Ну, - спросил человек у стойки, - и как вам нравится эта история с
Брином?
	- Не знаю, что и сказать. Я с ним еще и знаком-то не был. Правда,
Гейл называл мне его имя.
	- Третий, - сообщил человек. - Третий за последние четыре месяца.
Что-то тут не так.
	- Что, все на заборе?
	- Нет-нет. Один выпрыгнул с тринадцатого этажа. Бог ты мой, ну и
неаппетитное зрелище! Другой повесился...
	В эту минуту в вестибюле появился еще один гость, и человек,
оторвавшись от стойки, направился к вновь прибывшему. Лэтимер
остался наедине со своим бокалом и сандвичами. Народу больше не
прибавлялось, и ему сделалось одиноко. Внезапно на него обрушилось
чувство, что он здесь иностранец, незваный и всем чужой. Наверное, это
неприятное чувство сидело в нем все время, но здесь, в пустоте
вестибюля, поразило его с особенной силой. Можно было присесть за
какой-нибудь столик или в кресло, или на краешек дивана, благо
свободных столиков, кресел и диванов было хоть отбавляй. Можно было
подождать, чтобы кто-то составил ему компанию, но он содрогнулся при
самой мысли об этом. Не хотелось ни знакомиться с этими людьми, ни
тем более разговаривать с ними. По крайней мере, сейчас хотелось
держаться от них подальше.
	Пожав плечами, он добавил себе на тарелку третий сандвич,
потянулся к бутылке и долил бокал до краев, вышел из вестибюля и
поднялся лифтом на свой этаж. В комнате выбрал самое удобное кресло
и расположился в нем, водрузив тарелку с сандвичами на столик. А затем
позволил себе вволю хлебнуть из бокала, поставить его рядом на пол и
объявить вслух:
	- И пусть они все катятся к дьяволу...
	Он расслабился, осязая буквально физически, как раздробленное
"я" потихоньку опять собирается воедино, как осколок за осколком
вновь ищут и находят свои законные места, возвращая ему, Лэтимеру,
ощущение цельности, ощущение собственной личности. Без всякого
усилия он стер из памяти Брина, Саттона и вообще события последних
часов - он хотел быть всего-навсего человеком, расположившимся в
удобном кресле в своей комнате, и это ему удалось.
	И все же он задумался о силах, игрушкой которых стал, о тайных
властителях мира. Нет, им мало завладеть одним миром, они желают
заполучить в рабство все остальные миры. Но какова методичность,
каков загляд в будущее - и какова наглость. Им, видите ли, нужна
уверенность, что освоение других миров обойдется без противников,
тявкающих им вслед, без энтузиастов, требующих охраны окружающей
среды в этих мирах, и без фанатиков, самозабвенно протестующих
против засилия монополий. Им нужна только и единственно
примитивная деловая этика вроде той, какую насаждали надменные
бароны-лесопромышленники, возводившие для себя имения наподобие
дома на берегу.
	Лэтимер поднял бокал с пола и сделал еще глоток. В бокале, как
выяснилось, осталось уже меньше половины. Надо было прихватить с
собой всю бутылку, никто бы не возразил. Потянувшись за сандвичем,
он быстро сжевал его, взялся за второй. Сколько же времени прошло с
тех пор как ему случилось поесть в последний раз? Он бросил взгляд на
часы и мгновенно понял, что время, которое они показывают, в этом
мире мелового периода недействительно. Факт был бесспорным и все же
озадачил его: откуда взялась разница во времени между мирами? Может,
ее и нет - по логике вещей, не должно бы быть, но тогда влияют какие-то
иные факторы... Он поднес циферблат к самому лицу, но цифры плясали,
а стрелки не хотели согласовываться друг с другом. Тогда он хлебнул
еще.
	Проснулся он в темноте, недоумевая, где он и что с ним. Спина
одеревенела, ноги сводило судорогой. Однако затмение вскоре
кончилось, память вернулась, подробности последних двух дней
обрушились на него лавиной - сперва они были разрозненны, но быстро
выстраивались в цепь, смыкались в узор беспощадной реальности.
	Стало быть, он так и забылся в кресле. Лунный свет, льющийся из
окна, отражался в пустом бокале. На столике неподалеку стояла тарелка
с половинкой сандвича. Вокруг царила полная тишина, ниоткуда не
доносилось ни звука. Должно быть, мелькнула мысль, уже за полночь, и
все угомонились. А что если в здании и вовсе никого нет? Может, по
стечению обстоятельств, по каким-то неведомым причинам вся штаб-
квартира эвакуирована и в ней уже ни души, кроме проспавшего
художника? Хотя такое, он понимал и сам, крайне маловероятно.
	Он поднялся на непослушные ноги и подошел к окну. Окрестный
ландшафт стелился чистым серебром, гравированным там и сям
глубокими тенями. Где-то сразу за оградой улавливался намек на
движение, но что именно движется, различить было нельзя. Наверное,
какой-нибудь зверек рыщет в поисках пищи. Ведь там заведомо есть не
только рептилии, но и млекопитающие, быстроногие и пугливые,
приученные держаться настороже и убираться с дороги. Судьба не дала
им здесь шанса развиться так же, как в первичном мире, где миллионы
лет назад некий катаклизм очистил планету от былых владык и создал
вакуум, который можно и нужно было заполнить.
	Серебряный мир за окном производил колдовское впечатление - не
волшебство ли видеть новый с иголочки мир, не тронутый руками и
инструментами человека, мир чистенький, не ведающий мусора? И если
он рискнет выйти наружу и побродить под луной, не повлияет ли
незваное присутствие человека, которому здесь не место, на это
впечатление, не исчезнет ли колдовство?
	Он вышел из комнаты и спустился лифтом на первый этаж. От
вестибюля его отделял лишь небольшой коридорчик, а за ним дверь. По
коридору он прокрался на цыпочках, хотя и не мог бы объяснить,
почему, вроде бы в здании, где все давно спят, потревожить было некого.
Но неожиданно он различил голоса и, замерев в тени, быстро оглядел
вестибюль в поисках их источника. В дальнем от него углу за столиком
сидели трое. На столике были бутылки и стаканы, но трое, похоже,
совсем не пили, а, склонившись друг к другу, вели серьезный разговор. И
будто дождавшись появления Лэтимера, один из троих вдруг откинулся
на спинку стула и повысил голос, звонкий от гнева.
	- Я предупреждал вас! Я предупреждал Брина и предупреждал вас,
Гейл. А вы меня высмеяли...
	Лэтимер узнал голос Саттона. Говоривший находился слишком
далеко, и лица было не разглядеть, да и освещение оставляло желать
лучшего, но спутать голос было невозможно.
	- Вовсе я вас не высмеивал, - не согласился Гейл.
	- Вы, может, и нет, а Брин поднял на смех, другого слова не
подберу.
	- Не знаю, кто кого поднял на смех, - вмешался третий собеседник,
- но действительно слишком многое идет наперекосяк. Дело не только в
трех самоубийцах. Сколько всякого другого - ошибки в расчетах, ошибки
в обработке данных, ошибки в выводах. Все подряд летит к чертовой
матери. Взять хотя бы вчерашний отказ генератора. Мы же целых три
часа сидели без света, а ограда была обесточена. Вы что, сами не
понимаете, что случилось бы, если бы несколько крупных хищников
собрались и...
	- Да понимаем, понимаем, - перебил Гейл, - но это была просто
поломка. Такое всюду случается. Что меня тревожит по-настоящему, так
этот художник Лэтимер. Вот уж накладка чистой воды. Начнем с того,
что не было же никакого резона заточать его в доме на берегу. Операция
была тонкая, сложная и стоила кучу денег. Но вот водворили его туда, и
что дальше? На следующий же день он совершает побег. Уверяю вас,
джентльмены, накладок стало недопустимо много. Гораздо больше, чем
можно позволить себе, если мы хотим продолжать операцию.
	- Нет никакого проку скрывать друг от друга правду и играть в
секретность, - заявил Саттон. - Вам известно, что происходит, а мне тем
более. Чем скорее мы признаем это и начнем соображать, что тут можно
сделать, тем лучше для нас самих. Если здесь вообще можно что-нибудь
сделать. Мы выступили против разума, который равен нам во всех
отношениях, но устроен иначе. Настолько иначе, что бороться с ним мы
не способны. Ментальная сила против силы чисто технической ей-ей, в
таком противоборстве я ставлю на ментальную силу. Я предупреждал
вас еще много месяцев назад. Я говорил вам: обращайтесь с этими
умниками как можно деликатнее. Не делайте ничего, что могло бы их
обидеть. Относитесь к ним уважительно. Думайте о них дружелюбно,
потому что, возможно, они понимают, что вы думаете. Я лично
полагаю, что понимают. Я говорил вам все это - и что дальше?
Компания болванов решает поохотиться после работы и, поскольку
другой добычи не попадается, стреляет по нашим друзьям, как по живым
мишеням...
	- Но это ведь тоже случилось много месяцев назад, - вставил
третий собеседник.
	- Они проводили опыты, - предположил Саттон. - Выясняли, что
им по плечу. Как далеко они могут зайти. Вот результат: они могут
остановить генератор. Могут спутать наши расчеты и оценки. Могут
вынудить людей к самоубийству. Один Бог знает, что они еще могут.
Недельки через две-три узнаем и мы. Да, между прочим, хотелось бы
разобраться, какой выдающийся идиот решил расположить штаб-
квартиру всей операции именно в этом мире?
	- Тут было много соображений, - сказал Гейл. - Прежде всего место
казалось безопасным. Если бы наши противники надумали захватить нас
врасплох...
	- Да вы просто с ума сошли! - крикнул Саттон. - Какие
противники? Нет у вас никаких противников, откуда им взяться...
	Лэтимер быстро прошел краем вестибюля, приоткрыл внешнюю
дверь и осторожно протиснулся наружу. Обернувшись через плечо,
убедился, что трое по-прежнему у стола. Саттон продолжал кричать,
стуча кулаком по столешнице. Гейл заорал в ответ, и голос его на миг
перекрыл рык Саттона:
	- Ну как было заподозрить, что здесь развился разум? В мире
безмозглых ящериц...
	Лэтимер прокрался по каменным плитам террасы, сбежал по
ступенькам и выбрался на газон. В безоблачном небе плыла полная луна,
и мир оставался полон серебряного волшебства. Воздух был мягок, свеж
и чист, удивительно чист.
	Но он теперь едва ощущал волшебство и даже свежесть. В
сознании билась, гудела одна мысль: ошибка! Ему вовсе не место в доме
на берегу, произошла ошибка в расчетах. Из первичного мира его
похитили только под гипнозом разумных рептилий, населяющих мир
нескончаемого мелового периода. Однако вина за это, понятно без
долгих слов, падает не на них, а на его сограждан по первичному миру -
на тех, кто вывел схему, согласно которой первичный мир и миры
альтернативные следовало полностью избавить от всех, кто противится
интересам большого бизнеса.
	Пройдя по газону, он поднял взгляд на вершину северного холма.
Да, они опять были там вереница коренастых фигурок, согбенных,
ящероподобных, мрачно взирающих сверху вниз на пришельцев,
которые осмелились осквернить их мир.
	Вспомнилось, что еще недавно он, Лэтимер, обдумывал, как в
одиночку сокрушить бесчеловечный проект. Обдумывал, прекрасно
сознавая, что это не по силам не только одиночке, но, вероятно, даже
специально подобранной группе людей.
	А теперь оказалось, что можно не тревожиться. Рано или поздно, в
недалеком будущем проект будет похоронен. Может быть, поначалу
персонал перебросят отсюда в дом на берегу или на другие, как их
называют, станции, только бы подальше от этого злополучного здания.
Может статься даже, что будет предпринята попытка продолжить
проект, построив другую штаб-квартиру в ином, более безопасном мире.
Но, по меньшей мере, человечество выиграет какое-то время, и не
исключено, что проекту все-таки крышка. На него уже извели бессчетные
миллиарды. Сколько еще миллиардов воротилы первичного мира
согласятся вложить в свою затею? Ведь в этом же соль вопроса, в этом
смысл любого предприятия в первичном мире: стоит ли овчинка
выделки?
	Дэвид Лэтимер повернулся лицом к вершине и к тем, кто
расположился на ней. И, залитый колдовским лунным светом,
торжественно поднял руку, приветствуя собратьев по разуму.
	Он отлично сознавал, сознавал даже в эту минуту, что жест
бесполезен - жест для себя, а отнюдь не для согбенных фигурок на
вершине, которые не оценят его поступка. Но при всем при том ему
представилось важным сделать этот жест, свидетельствующий, что он,
гомо сапиенс, питает искреннее уважение к другим разумным и надеется,
что со временем две расы сумеют выработать взаимоприемлемые
правила отношений, общий моральный кодекс.
	Фигурки на вершине не шевельнулись. А чего еще можно было от
них ожидать? Откуда им было знать, что он попробовал безотчетно
пообщаться с ними? Да и что им до такого общения? В сущности, он и не
пытался общаться, а лишь подал знак, в первую очередь себе, о том, что
в данную секунду им овладели братские чувства...
	И едва он подумал о братстве, как на него