ть   слова  "четырехмерное   информационное   поле",  более   простыми
"пространственно-временное  разнообразие". То, что  в нашем  мире пестрит  в
глазах  от  изобилия  различных  материальных   предметов   и  .всевозможных
физических, биологических, социальных, астрономических, политических и т. д.
явлений  и  событий,  известно  всем.  То,  что  картины этого  разнообразия
сменяются не  только в пространстве,  но и во времени:  одно сникает, другое
появляется также ни для кого не тайна.
     Обобщающая мысль  Федора  Ефимовича  заключалась в том, что  всем  этим
живописным и конкретным картинам жизни нашей можно придать единый смысл: они
информация. Понятие это хорошо тем, что соединяет в себе  качественный смысл
с  количественной  мерой;  соединяет  именно  таким образом, что,  чем ярче,
выразительней, диковинней  явление,  событие или  предмет,  тем больше в нем
количество  информации.  Ну,  а  там,  где  сводится  к  количествам,  можно
применить математику, расчет а за ними и технику.
     Нам нет  нужды следовать по  извилистому  руслу  рассуждении  и поисков
Федора Ефимовича, тем более что в деталях они  малооригинальны и заключаются
в использовании методов статистики и теории  информации.  Обратимся  прямо к
результатам.
     Главный  вывод Дробота  был тот, что  для  любого  достаточно обширного
участка   пространства-времени  справедлив   закон   сохранения   количества
информации.  Суть его  хорошо  выражают  бессмертные слова Ломоносова:  "Все
перемены, в Натуре случающиеся, суть того состояния, что если у одного  тела
чего-то убудет,  то  в другом месте  в  том же  количестве  прибавится".  Во
времена  Ломоносова,  да   и   долго  после,  не  было  понятия  "количество
информации",  поэтому смысл закона толковали  лишь в  частных  применениях к
сохранению вещества или энергии. Но Федору Ефимовичу было  ясно, что Михайло
Васильевич понимал дело  шире: у него сказано "все перемены" что и позволяет
применить идею сохранения в  любой сфере  жизни. И  верно,  не  бывает ведь,
чтобы  в  одном месте в  небольшое время произошли  сразу и землетрясение, и
государственный переворот, и  великое открытие, и засуха, и кроличья чума, и
падение  крупного  метеорита, и  демографический  взрыв,  а  в других местах
ничего не случалось бы. Все события, большие и малые, рассеянны по планете и
по временам достаточно  равномерно. В  сущности, закон сохранения информации
можно вывести даже из чтения газет.
     Но коли  так, рассудил далее Дробот, то информационное поле  в принципе
управляемо. Пусть, к  примеру, в данном месте произошло крупное, отхватившее
изрядную  долю  общего   количества  информации   событие.   Какое  неважно,
содержание значения не имеет. Тогда по закону сохранения все  прочие события
здесь  должны  быть,  информативно  мелки  по   количествам   информации,  а
соответственно  и по качеству ее. Их разнообразие, если использовать  глагол
Ломоносова,  убудет. Спадет,  иначе  говоря, сверхсобытие  подавит окрестное
разнообразие,  в  том  числе и  разнообразие  человеческих  дел,  поступков,
взаимоотношений. Ну, это, положим, не фонтан: какой в этом смысл! А вот если
наоборот!.. Постой,  а  как наоборот?  Не  выходит  наоборот: если  случится
"управляющее" событие  с малой  информацией,  то...  ничего,  собственно, не
случится. Мелкое событие ни на что не влияет, ничем управлять не в силах. Но
если так... гм! Н-да!.."
     И  Федору  Ефимовичу  искренне   захотелось  позабыть  об   открытии  и
потраченных на него годах.
     ...Современную   цивилизацию  сделали   не   ученые,   а   изобретатели
смекалистые  парни,  которых  всегда  почему-то  не  устраивала   окружающая
действительность. Ученые уже потом наводили  академический лоск  на их дела,
доказывали, что то, что сделано, можно  сделать. Правда, многие ученые сверх
того доказывали еще, что  то, чего  нет,  не сделано, и быть не может; но, к
счастью, изобретателей эти доводы не останавливали. И  Федор Ефимович был по
своей натуре не  академическим мыслителем, а изобретателем.  Его куда больше
занимало  не беспристрастное  исследование для  наращивания  знаний,  а  как
применить  его на  пользу  людям. И  желательно  всем  людям,  а  не  одним,
избранным, в ущерб  другим. Вот и изучение информполя и его свойств было для
него производным проблемы,  над  которой  он  давно ломал  голову:  проблемы
талантливости и бездарности людей.
     К ней он подступал с разных сторон: изучал биографии великих писателей,
изобретателей, ученых,  распространял среди творческих работников анкеты или
сам  расспрашивал их,  как, при каких  обстоятельствах  пришли они  к важным
результатам.   Собранные   сведения   систематизировал,   обрабатывал   даже
статистическими  методами  на  ЭВМ,  надеясь обнаружить  закономерности,  по
которым  люди  познают  и  создают  Новое.  На  этих  законах  Дробот мечтал
воздвигнуть великую науку Творчествоведение и посредством  нее обучить  всех
людей творчеству. "Ведь  как  было бы  славно  сделать всех людей  творцами,
разнеженно  думал  Федор Ефимович.  Сейчас идет  к  тому, что  нетворческие,
рутинные работы будут  автоматизированы. Тогда  люди,  не  умеющие  творить,
почувствуют себя лишними. Что же им дичать  у телевизоров? А вот  научить бы
их такому...  И не для наслаждения вовсе: мол, в  творчестве  только  и есть
смысл  жизни,  и  не  для  пользы,  выражаемой  в  рублях или  сэкономленных
киловаттах,  нет!  Просто  тогда  они сами,  без подсказок,  разберутся  и в
пользе, и в смысле жизни, и в самой жизни".
     Многое было в собранных им сведениях: условия жизни первооткрывателей и
состояние погоды в момент  открытия или изобретения, намерения исследователя
и технические задания; советы знакомых, отношения с обществом, с близкими, с
начальством,  состояние здоровья,  политические убеждения, житейский опыт...
даже советы  Алексея  Толстого пишущим  почаще  чистить желудок,  а  если  и
курить, то  трубку,  которая часто  гаснет. Не было только  одного:  законов
творчества. Аналитический путь завел Дробота  не  туда. Не смог он  из хаоса
фактов вывести условия, пригодные для всех и на все случаи,  такие, что если
в  них  поставить человека, то он непременно начнет творить.  После двух лет
деятельных  размышлений  Федор  Ефимович пришел к тому, что общих условий  и
быть не может, ибо творчество проявление индивидуальности человека,  то есть
именно того, чем он отличен от других.
     "Да, но индивидуальность-то есть у каждого!" не сдавался Дробот.
     Пожалуй, единственным дельным  выводом его  на  этом  этапе  было,  что
талантливых и бездарных людей нет есть лишь талантливые  и бездарные дела  и
поступки людей.  Даже  авторы  выдающихся  работ  и  эпохальных  изобретений
возвышались над обыденностью  (и над собой), лишь когда делали это а не до и
после,  когда  ссорились  с  близкими,  интриговали,   маялись  животом  или
пропивали гонорар в кругу  друзей-марафонов. Следовательно, талантливые дела
есть   просто   события   с   большим   количеством   информации,   всплески
информационного поля.
     Эта  мысль  и  вывела Федора  Ефимовича  на  верную,  как  ему  вначале
показалось,   дорогу   общего   информационного   рассмотрения.   "Не   надо
подробностей,  к  черту гаснущие  трубки,  вздыбленные  патлы  и  нечищенные
желудки! Не  следует  искать  особой  природы  талантливого.  Да  и нету ее:
прекрасные стихи пишут теми же словами, какими мы  сплетничаем, рассуждаем о
погоде-футболе-политике и выступаем на собраниях. Талантливые дела рук наших
возникают  из  тех   же  мышечных  усилий,   как  и  размахивание  кулаками,
аплодисменты  или голосования  "за".  Замечательные  идеи  возникают в сером
веществе мозга  в  результате тех  же биохимических процессов, что и  мелкие
мысли. Это  события в  поле разнообразия,  этим  все сказано.  Как добиться,
чтобы крупных (талантливых) всплесков в информполе стало больше и хватило на
всех?
     Закон  сохранения количества информации  такому не препятствует:  пусть
убудет  число  мелких  обыденных  дел,  пустой  суеты, кипения  коммунальных
страстей,  а  за  их  счет возрастет количество  талантливых событий-дел.  В
принципе возможно. А практически?.."
     Вот тут-то у Дробота и получилось разочарование,  о котором мы помянули
выше. Возможно управление информационным  полем корреляция его событиями или
действиями, которые содержат  большую информацию, но... за  счет  окрестного
разнообразия.  Корреляция сглаживает  поле; при  этом перво-наперво  сникнут
самые выразительные  всплески, носители  талантливых  действий.  А подобного
управления в жизни и так предостаточно, помогать ей техническими новшествами
не  надо: суеверия, догмы, доктрины, традиционные авторитеты,  зоологическая
неприязнь  многих  людей  ко  всему  выдающемуся,  напоминающему  им  об  их
посредственности  все  это естественные  корреляторы. Они  сильно  уменьшают
число талантливых дел в сравнении  с тем, сколько бы их могло быть. По идее,
Федору Ефимовичу следовало искать способ раскорреляции но он-то и оказывался
в принципе невозможным.
     Читатель,  вероятно,  с трудом и  неудовольствием  преодолевает научные
суждения   последних   страниц,    ждет   занимательности   или   хотя    бы
художественности ну, в  описании, например, личности этого персонажа Дробота
Ф. Е. А то ведь только и известно: пол, образование да ф. и. о. на анкету не
наберется.
     Здесь нелишне отметить, что,  описывая идеи  и гордые замыслы человека,
его попытки понять мир и жизнь, мы сообщаем  самое  главное о нем то, что на
девять десятых составляет личность. Разумеется, если они есть идеи, замыслы,
попытки.  А  если  их нет...  что  ж,  тогда действительно надо  напирать на
художественность:  какой у персонажа рот,  рост, нос,  костюм, какие  глаза,
ресницы,  уши,  волосы,  как  одет...  чтобы  персонаж  сей  предстал  перед
читателем как живой. Оно  все бы ничего да вот только живой  ли  он на самом
деле?  Не гальванизируем ли  мы этой художественностью безличные  полутрупы,
обреченные  как  в   жизни,  так  и  в   книгах  на  мелкое,  необязательное
существование,  в  котором,  как  ни  поступи,  все  равно?  Нужен  ли  этот
золотушный реализм в  наше  страшное  ядерно-космическое время, реализм, все
жанры  которого  сводятся к  одному  под  названием  "Почеши  меня там,  где
чешется"?
     Но это в сторону. Что же до  Федора Ефимовича, то  более существенной в
нем  автору представляется  не  его  внешность (хорошо,  пожалуйста:  брюхом
толст, бороду  бреет,  умеренно плешив, дальнозоркость четыре диоптрии, речь
несколько невнятная от обилия  и  напора  мыслей),  а, скажем,  его фамилия,
несущая  признаки казацкого происхождения.  А тем самым и повышенного заряда
жизненной активности. Такие фамилии сначала были кличками: может,  наградили
ею прадеда за удалой дробный пляс вприсядку  в гульбе на Сечи или на Тереке;
а может, не за пляс за быструю стрельбу. Во всяком  случае то, что у предков
выражало себя стремлением к воле, победам и добыче, у Федора Ефимовича пошло
в научный поиск.
     Разочарование разочарованием, но он был не из тех, кто  легко отступает
от  выношенной идеи.  "Я слишком упростил  дело:  нельзя считать талантливые
поступки чисто случайными, рассуждал он далее.  Все-таки носители их люди со
способностями. И распределены эти дела среди них далеко  не  равномерно.  По
статистике  как? Если  некто  исполнил  талантливое  дело  (картину,  поэму,
изобретение), то более  от него  и ждать нечего. А на самом  деле именно  от
людей, совершивших что-то из ряда  вон выходящее, мы ждем еще  что-нибудь. И
часто  (хотя  далеко  не  всегда) надежды  оправдываются. Стало быть,  чисто
случайным  для человека  бывает лишь первый талантливый поступок  то, о  чем
биографы потом напишут: ему  представился  случай проявить свои способности.
Здесь  действительно важно  стечение  обстоятельств. А  затем переживания  в
деле, новый эффективный результат,  признание,  может  быть, даже премия или
награда позволяют человеку понять, что он что-то может, поверить в себя.  Он
запоминает это и далее сам ищет дело и условия для самовыражения .
     То  есть  важен  переходный   процесс  скачок  в  состояние  деятельной
талантливости. Если организовать такой процесс технически в обширной области
информполя, то... то он охватит  многих людей.  Конечно,  далеко не  все они
создадут  шедевры:  нужны  условия,  свои  для  каждого,  а  их  способности
проявятся в деле.  В деле вот что важно! Это запомнится, закрепится, и далее
такой человек сможет творить и без допинга. Первый же допинг-скачок устроить
в  моих  силах: закоррелировать  на  какое-то  время  изрядный участок поля,
подавить  разнообразие...  и  резко выключить  корреляцию.  Переход возбудит
всплески информации. Что-то должно произойти!"


        3. ОПЫТ


     Итак,  идея эксперимента была. Идею прибора-коррелятора  Федор Ефимович
выпестовал  давно,  реализация  его  не  заняла  много  времени.  Оставалось
подобрать полигон.
     Вопрос был деликатный. С одной стороны, для испытания требовались люди,
желательно побольше. С другой для чистоты опыта надо, чтобы на полигоне было
как можно меньше  своих очагов творчества, лучше бы  вовсе без них,  то есть
крупные  города, исследовательские  и университетские  центры  отпадали.  И,
наконец, Дробота смущало, что  на стадии  усиления корреляции в  этом  месте
возникнет  болотный застой  мысли, а когда  он выключит прибор, то ли  будет
что, то ли нет, неизвестно. Опыт есть опыт. Как бы не навредить!
     Намерение не тратить время и  силы на всякие согласования, на собирание
виз  (еще  соберешь  ли!),  а  поставить  эксперимент  на свой страх и риск,
естественно,  еще более  ограничили  для  Дробота  возможности  продуманного
выбора  места. В  сущности,  нельзя  утверждать,  что  он  выбрал Таращанск,
взвесив все "за" и "против".
     Комиссию  на предприятии п/я  No  ...  потом  более всего  интересовало
устройство  коррелятора.  Федор  же  Ефимович  более  охотно излагал картину
действия его  в  математическом аспекте.  Местное  разнообразие он,  Дробот,
рассматривал  как пространственно-временную функцию распределения количества
информации;   прибор  находился  в   координатном   нуле  ее.   Чем   богаче
разнообразие,  тем  сложнее функция и тем  больший  вес имеют ее производные
высших  порядков  по пространству  и времени. А  именно с производными самых
высоких порядков  связаны  черты  человеческой индивидуальности,  такие, как
оригинальное мышление, творческие задатки, вкус, идеи... Коррелятор во время
работы уменьшал в окрестности высшие производные, что приводило к повышенной
однородности, к искусственному уменьшению разнообразия.
     Проще всего прояснить это на эпизоде с повторяющимися снами о похищении
стиральной  машины у  жителей  дома  на  Прорезной.  Сон  такого  содержания
привиделся  в  первую после включения  коррелятора ночь  кому-то  из жильцов
(возможно, Дарье Кондратьевне, владелице  такой машины)  чисто  случайно.  В
обычных условиях другие жильцы могли бы видеть  иные сны или спать спокойно,
без   сновидений;   при   этом   информационное   различие  между  соседними
событиями-снами было бы  большим. Выражаясь  математически,  значения высших
производных информационной функции в этих точках  (в  квартирах  дома No 12)
были бы  велики. Действие  коррелятора состояло в  том, что он ограничил эти
значения,  свел  их  почти  к  нулю;  поэтому  в  окрестности  спящей  Дарьи
Кондратьевны и должны были повториться оттиски ее сна. Это позволяет понять,
почему и в следующие ночи жители видели тот же сон. Если бы они увидели иные
или  не  увидели  ничего  ("сон-нуль"),  то   разница  между  предыдущими  и
последующими сновидениями была бы велика. Коррелятор это запрещал.
     А "Кукарача"? спросил один член комиссии.
     Аналогично.  Вся причина в  музыкальной выразительности исполняемого, в
синкопах особенно. Синкопа скачок в мелодии, а любой  функциональный  скачок
порождает массу  высших  производных. Чтобы  свести мелодию-функцию  на нет,
надо  привлечь  еще более высокие производные.  А их  не  было из-за  работы
коррелятора.  Музыканты  и  зациклились...  Собственно,  произошел всем  нам
хорошо знакомый эффект навязчивого мотива, только усиленный.
     Товарищ  Дробот,  но как  ваш коррелятор подавлял  высшие  производные?
поинтересовался другой член.
     Он  их не  подавлял,  он  их  отнимал.  По  тому  ломоносовскому закону
сохранения: если в одном  месте в корреляторе они  велики,  то в окрестности
малы.
     Не хотите ли вы сказать, что ваш прибор генерировал информацию, которая
содержала  высшие  производные  те  самые,  которыми вы измеряете  талант  и
творчество? Информацию превыше всех творческих озарений, так что ли?
     Пожалуй, так оно и было, кивнул Дробот.
     Что же это за информационная функция, позвольте узнать?
     "Белый  шум".  Подробности  в  работах  доктора  Эшби. - Член  комиссии
завелся и стал настаивать, чтобы Дробот сам дал подробные объяснения; он был
радист, специалист  по борьбе  с помехами,  и заявление,  что "белый шум", с
коим он враждовал, содержит  духовные ценности, его поразило. Федор Ефимович
их дал:
     "Белый шум" и не содержит никаких информационных ценностей, и  содержит
их все вместе. Все зависит от того, как смотреть... или как его фильтровать,
если  угодно.  Вот  пример:  возьмем  пластинки  с  произведениями  Моцарта,
Бетховена,  Шопена, Чайковского,  Шостаковича... всех великих  композиторов,
поставим их  числом этак в  несколько сотен  на проигрыватели и подадим  все
выходные  сигналы от них на  один динамик.  Мы  услышим  "белый шум"...  или
"белый рев", если хотите. Но из чего он составился-то? И так обстоит дело со
всеми проявлениями нашей разумной деятельности: каждое имеет смысл и нередко
большой само по  себе,  по отдельности. А если свести все вместе,  получится
"белый шум", обильный высшими производными,  но и только: большое количество
информации, лишенное качественного содержания.
     Но  насколько я  понимаю, не  унимался радист,  чтобы  подавить  поле в
масштабах даже  небольшого  города  по  высшим производным,  вам  надо  было
генерировать  весьма мощный  высокочастотный  шум. Как  же такую  помеху  не
заметили,  ведь ваш коррелятор должен был  забить  помехами все телевизоры и
радиоприемники!
     Ничего он не забивал, не генерировал  и не излучал. Все было  тщательно
экранировано. В нем физика совсем другая, в корреляторе.
     Какая именно, Федор Ефимович? -- вступил представитель.
     М-м... физика без физики. Физика черного ящика.
     Такой физики не бывает, раздраженно сказал радист.
     Темнишь,  Федор  Ефимович? напрямую  спросил  председатель;  он  знавал
Дробота и прежде как человека странного, даровитого и непробиваемо упрямого.
     Да, темню. Это изобретение не заслуживает распространения.
     Но  почему?!  поразились  члены  комиссии.  Ведь если  не  считать того
мелкого происшествия в ресторане, там же ничего такого не произошло.
     А вот именно поэтому...  Дробот насупился, замолк, вспоминая прожитый в
Таращанске месяц.
     После  случая  в  ресторане он  решил  не  испытывать  судьбу,  устроил
коррелятор,  завернув  его в  пластиковый  пакет, в  сухом  бачке  унитаза в
назначенном под снос  старом  доме  неподалеку от  завода газовых  ламп; сам
наведывался  раз в три дня сменить  батарейки.  И так-то прятать было лишне,
понял  скоро  Федор  Ефимович:  положи  он  этот прибор  включенным  посреди
оживленной улицы,  ничего бы не случилось ни одна машина не переехала бы, ни
одному прохожему, даже мальчишке,  не пришло  бы в голову по