одами  напряжения.
Награда по заслугам полагалась человечеству - хотя бы той  части,  что  ее
получит. Первый взрыв был случайностью,  болезненной,  тормозящей,  но  не
способной остановить. И вот в один вечер земля, скользнув,  выпала  из-под
ног и все тошнотворно перевернулось: случайность стала закономерностью,  а
закономерность - случайностью. В один день и одну  бедственную  ночь.  Как
Атлантида у Платона.
     - Я не чувствовал. Чан,  -  признался  Ринальдо.  -  Просто  я  хотел
спокойно подумать.
     - Спокойно... - скривился Чанаргван. Помолчал. - Этот взорвется,  как
ты думаешь?
     - Конечно.
     - И что потом?
     Откуда я знаю, подумал Ринальдо. Все равно  как  пытаться,  заплыв  к
форштевню, остановить ладонями океанский корабль.  А  собственно,  чем  мы
занимаемся  здесь?   Комиссия   по   останавливанию   океанского   корабля
ладонями... Бедственного корабля.
     - Надо будет отчитываться перед Землей, - сказал он. - Все как было.
     - Тогда Комиссию возглавят другие люди.
     - Пусть.
     - И о Солнце  будешь  жаловаться?  Но  пока  тебя  на  это  никто  не
уполномочивал. Решение о закрытии этой информации принимал не ты.
     Ринальдо помолчал, прихлебывая сок.
     - Будем избегать до последнего, - сказал он.  -  Впрочем,  как  решит
Совет.
     - Значит, и отчитываться будем только перед Советом.
     - Для начала хотя бы перед Советом.
     - Не терпится скинуть ответственность, Ринальдо?
     - Не терпится перестать быть преступником.
     - Трусишь?
     - Стыжусь.
     - Ты не привык бороться.
     - Я привык заботиться.
     - Все-таки ты не мужчина, - пробормотал Чанаргван.
     Ринальдо покусал губу, припоминая.
     - Начальник ведомства барабанов, - медленно заговорил  он,  -  как-то
сказал циньскому князю: "Вы, князь, прямы и  непреклонны,  как  летящая  к
цели стрела". Князь был доволен. Ученый Гунсунь Юэ, узнав об этом, сказал:
"Сравнение оскорбительно. Когда князь прям, как летящая стрела, то у  него
нет глаз, чтобы видеть, что вокруг и что впереди. Когда князь непреклонен,
как летящая стрела, то у него нет рук, чтобы натянуть тетиву еще раз, если
первую стрелу отнесло в сторону неожиданным порывом ветра. Это значит, что
князь, подобный летящей стреле, непременно погубит государство".
     - Толковать эти парадоксы можно до бесконечности, - с досадой  сказал
Чанаргван. - Что проку? Слова.
     - Эти слова, - невозмутимо продолжал Ринальдо, -  передали  циньскому
князю, и Гунсунь Юэ был обезглавлен.
     Чанаргван помолчал.
     - Ты хочешь сказать, что я... - выговорил  он  и  запнулся.  Ринальдо
подождал, затем пожал плечами.  Чанаргван  вынул  из  полуоткрытого  ящика
стола книгу, открыл, показал Ринальдо. - Ты хочешь сказать,  что  это  обо
мне?
     Ринальдо опустил взгляд и сразу увидел грубо  и  нервно  отчеркнутое:
"По мне, все средства хороши отныне. Я так уже увяз в кровавой  тине,  что
легче будет мне вперед шагать, чем по трясине возвращаться вспять". Он сам
это нашел, с жалостью и болью понял Ринальдо. Меня волокли сюда  под  белы
руки, а он читал "Макбета". Или это "Ричард III"? Не помню. Ему до зуда  в
пальцах захотелось взять книгу и уточнить, но было неловко.
     - Это ты сказал, - тихо произнес Ринальдо.
     Чанаргван отодвинулся, сгорбился.
     - Ну вот, - с угрюмой иронией проговорил он. - Уже и от Матфея в  ход
пошло.  Прогулка  по  эпохам  и  культурам.  Тридцать  веков  человечество
уродуется на этих проблемах, а итог - словесные игры. Делать-то что?
     - Ждать, - ответил Ринальдо.
     Они ждали. Час, другой,  третий.  Ответ  задерживался.  Они  молчали,
задыхаясь в сумеречной духоте.  И  когда  за  окном  начало  светлеть,  им
принесли ответ. Он поступил из рубки. Он  гласил:  "Все  системы  работают
нормально. Проведено восемнадцать  переходов  на  трех  режимах.  Готов  к
старту. Капитан Намье".
     И, наверное, с четверть часа они вчитывались и не могли  поверить.  А
потом Ринальдо уткнулся в стол лицом и заплакал.  А  Чанаргван  подошел  к
окну и размашистым рывком отдернул штору; и  алый  свет  восхода  наполнил
кабинет.



                                  МЭЛОР

     Мэлор просыпался теперь со странным, полузабытым  ощущением  детского
счастья, словно в давние дни рождения, когда утро уже само по себе  сулило
подарок у изголовья и ожидание будущей радости вызревало еще во сне. Бекки
спала к нему лицом. Если только она не отворачивалась, играя,  она  всегда
была к нему лицом; даже когда он целовал ей  спину,  даже  когда  ластился
сзади, она ухитрялась тянуться к нему и взглядом, и губами.  Чуть  звучало
ее дыхание, и Мэлор сковался и замер, боясь. Он  по  утрам  не  смел  даже
взглянуть, закрывал глаза - вдруг разбудится; вслепую,  в  своей  темноте,
вслушивался и вникал в прильнувшую к  нему  сказку  -  хрупкую,  мерцающую
сказку щеки и колена.
     И вновь задремал, потому что работал до  пяти  утра,  а  потом  вновь
проснулся, услышав осторожный шепот:
     - Мэл... а Мэл...
     Открыл глаза, и она, увидев, что он вернулся к миру, громко велела:
     - А ну, поднимайся! Спать ночью надо, как все!
     Сама она была уже вполне дневная. Мэлор  сладко  потянулся  и  сказал
барственно:
     - Подайте, голубушка, завтрак мне в постель.
     - Что? - возмутилась Бекки. Она всегда  очень  смешно  возмущалась  -
округляя глаза и округляя рот на букве "о".  -  Давай  поднимайся  шустро!
Из-за чего теперь-то не спал?
     - Да все из-за того же.  Новый  детектор  сочинить  хочу.  Понимаешь,
совсем в ином спектре, где-то даже к нейтрино ближе...  -  Он  потрусил  в
ванную, открыл кран и начал с удовольствием швырять  горсти  воды  себе  в
лицо.
     - Что за дичь... - Бекки, прищурившись, заглянула к нему,  да  так  и
прислонилась к косяку, глядя Мэлору в согнутую спину. Мэлор фыркал тюленем
и пускал фонтаны брызг, которые веерами рассыпались по объему; можно  было
принять их за полыхающий ореол. Мэлор всегда очень живописно  умывался,  и
Бекки всегда любила смотреть на полыхающий ореол - только вот пол в ванной
от ореола делался  мокрым.  Наконец  удовлетворившись,  Мэлор  качнулся  к
полотенцу, запихал в него лицо и стал ожесточенно вытираться.
     - Не то ловим, понимаешь? - пробубнил он из полотенца.
     - Понимаю. Все понимаю. Синий стал, под глазами мешки.
     - Я мешочник, - Мэлор  вылез  из  полотенца  влажный,  всклокоченный,
действительно с мешками, но отнюдь  не  синий,  а  умильно  розовый.  -  В
мешках-то главный ум и спрятан... Знаешь, кто такие есть мешочники?
     - Слышала... какой-то был старый фильм.
     - Генераторы уже врубили?
     - Как всегда. С девяти до девяти.
     - Зря энергию жгут. Теперь я точно знаю! После завтрака  сразу  звоню
Косте...
     Костя пришел сам,  когда  Мэлор  торопливо  допивал  кофе,  а  Бекки,
которая, никогда не торопясь, всегда все  успевала  вдвое  быстрее,  уютно
сидела рядом в кресле, поджав под  себя  колени  и  уложив  подбородок  на
кулачок.
     - Однако спать вы горазды, - укорил Костя.
     - А-а! М-м! - ответил Мэлор и едва не подавился.
     - Не торопись, жуй радостно! - замахал руками Костя. - Я  слышал,  ты
нынче в ночь мировую науку перевернул?
     Бекки при этих его словах покраснела и отвернулась.
     - Женщина  продала?  -  спросил  Мэлор,  поспешно  доглатывая.  Костя
кивнул. - И-эх! - сказал Мэлор горестно и  придвинул  к  себе  здоровенную
кипу исписанных листков. - Весь эффект поломала... Ну, получай тогда. Вот.
Как я догадался, что декваркованные полосы спадаются именно так - я и  сам
не помню, но потом железно вышло, что ряд уходит в нейтринную область.  Да
что я тебе буду - ты сам смотри. - Он стал махать бумагой  у  Кости  перед
глазами, но тот поймал его руку, зафиксировал и стал  читать  по  порядку,
что-то присвистывая едва слышно. Брови его поползли  вверх.  Мэлор  ерзал,
порывался что-то объяснить, показать, ткнуть пальцем, но  Бекки  незаметно
его  придерживала,  и  он  лишь  увлеченно,  сопереживающе  дышал   широко
раскрытым ртом да заглядывал посмотреть, до чего уже дочитал Костя.
     Костя дочитал до конца и некоторое время  молчал.  Зачем-то  похлопал
себя по карманам куртки, бессмысленно озирая при этом стены.
     - Тебе бы раньше жениться... - пробормотал он потом. - А  то  сколько
времени ходил вокруг да около...
     - Так? - изнывал Мэлор. - Ну ведь так, скажи?
     - Чем ты его кормила последнее время? - спросил Костя, повернувшись к
Бекки всем корпусом.
     - Собой! - заорал Мэлор, и Бекки мгновенно  покраснела  снова.  -  Ее
порывы благотворны! - Мэлор сиял. - Что, уел я тебя?
     - Мало, что уел... - все еще несколько ошалело  пробормотал  Костя  и
опять  зачем-то  похлопал  себя  по  карманам.   -   И   как   изящненько,
простенько-то как... Черт, впервые за шесть лет опять курить захотел.
     - И посему предлагается такая вот схема детектора! - затрубил  Мэлор.
Схватил чистый лист бумаги и карандаш, стал ожесточенно  черкать  вдоль  и
поперек.  -  Здесь  мы  отсеем  фон...  рекваркуем...  разделим  право-  и
левоспиральные...
     - Знаешь, что у тебя получилось? -  засмеялся  Костя,  вглядываясь  в
чертеж. - Нейтринный запал для гиперсветового двигателя, только навыворот.
     Мэлор перестал чертить; рука его увяла.
     - Врешь, - потерянно сказал он.
     -  Кто  врет,  тот  помрет,  -  ответил  Костя.  Возбуждение   Мэлора
передалось ему. - Да что ты испугался-то? Тебе по потолку бегать положено!
Даже  приборы  новые  измышлять   не   надо,   просто   затребуем   запал,
перемонтируем чуток и будет тебе приемник, это дело недели!
     - Так значит... - голос Мэлора пресекся. -  Ты  все-таки  думаешь,  я
правильно это придумал?
     Костя поднялся.
     - Побегу на радио. Нет, к  Карелу  сначала...  Надо  послать  запрос.
Прямо Астахову.
     - Костя, - позвала Бекки. - И знаешь... Ведь Мэлоровы  генераторы  мы
уж неделю гоняем на этих самых режимах. Надо запросить заодно, не было  ли
замечено каких-то странностей во время стартов.
     - Во! - закричал восторженный Мэлор. - Вот  кто  у  нас  голова!  Вот
идея!  Конечно,  они  же  должны   буквально   захлебываться   нейтринными
обломками! Там же надо сначала виртуал рекварковать по л-п осям...
     - Да вы спятили, - пробормотал Костя, ошеломленно пятясь под натиском
кричащего,  пылающего,  размахивающего  руками  Мэлора.  -  Больше  десяти
миллионов километров... Мы же всего ничего даем на входе...
     - Что ты понимаешь! - звенел Мэлор, захлебываясь. - Ведь на то  связь
и рассчитана, чтобы малой энергией достреливать до других галактик!
     - Да ты что? Всерьез уверен, что уже имеешь связь?
     - Конечно! И это называется,  человек  читал  мой  бессмертный  труд!
Бекки, ласонька, ты приберись тут, а я к Карелу побегу...
     Счастливая Бекки поднялась на цыпочки и звонко  поцеловала  Мэлора  в
щеку.



                                 РИНАЛЬДО

     Ринальдо  остановился,  не  решаясь  встать  на  ступеньку.  Когда-то
ступени скрипели, и Ринальдо любил их  скрип,  оттого  что  это  приходила
Айрис. Ветви кленов удлинились и окрепли, резные  листья  стояли  в  тихом
воздухе вокруг крыльца. Ринальдо сорвал один из них и размял в пальцах; на
позеленевшей коже остались пахучие волокнистые комочки. Вот Земля, подумал
Ринальдо и, осторожно отведя ветку в сторону, шагнул и сел  на  ступеньку.
Ступенька промолчала. Конечно, подумал Ринальдо. А вон там, на полянке,  я
ставил орнитоптер. Теперь нельзя, теперь там цветы. Красивые. Не знаю, как
называются. Опять хотелось плакать. Когда-то, когда-то  я  сидел  на  этой
ступеньке, слушал, как гудят в этом шиповнике пчелы, и думал, что  у  меня
есть будущее. Что мое будущее - не арифметическое  распухание  настоящего,
но - прорыв в принципиально иные просторы... Принципиально  иные  просторы
себя.
     Потом   он   увидел   скользившую   сквозь   кустарник   девушку    в
импровизированной  набедренной  повязке  из  цветастого   полотенца.   Она
действительно скользила - ни одна ветка не вздрагивала,  ни  один  листок.
Ринальдо узнал ее сразу, хотя прежде видел не иначе как на стереофото, - и
неловко встал, хватаясь за резные деревянные опоры по сторонам лесенки.
     Девушка увидела его и смущенно съежилась.
     - Здравствуй, Чари, - произнес он.
     - Здравствуйте, а я вас не знаю, - ответила она. - Вы к маме?
     - Разумеется, -  ответил  Ринальдо  и  улыбнулся  своей  половинчатой
улыбкой. - И не стесняйся ты...
     Девушка,  презрительно  фыркнув,  мгновенно  перелилась  в   гусарски
свободную  позу  -  отставила  одну  ногу,  уперла  кулак  в   слабенькое,
мальчишеское еще бедро.
     - Вот еще! - сказала она. - Я только никак не ожидала, что тут кто-то
есть. А что вы в дом не идете? Мама там, я знаю.
     - Сидел и смотрел. Я только что пришел, а здесь у  вас  замечательно.
Тебе нравится?
     Она кивнула, и волосы влажным клоком навалились ей на лоб  -  черные,
смолянистые, жесткие. Чанаргвановы. Она сердито отшвырнула их  к  затылку.
На левом ухе ее массивно  раскачивалась  длинная  золотая  капля  -  клипс
кристаллофона.
     - Да... Только вот Дахр улетел, без него скучно. Я ему  так  завидую.
Мне еще года два ждать, а он через отца выклянчил, улетел вне очереди... Я
вот так никогда не умею, - она безнадежно шевельнула рукой. - А вы кто?
     Ринальдо прикинул, кто же он.
     - Да так, знаешь... старый знакомый. А что это за цветы?
     - Где? - она обернулась. -  А...  Орхидеи...  специальные,  для  этих
широт. Мама сама выводила, вы разве не слышали? Об этом писали.
     Ринальдо виновато развел руками.
     - Не довелось как-то. Знаешь, за всем не уследишь. Ты не замерзла?
     - Вот еще! - опять возмутилась она.  -  Я  зимой  купаюсь!  С  Дахром
вместе.  Это  брат  мой,  -  спохватилась  она.  -  Везунчик.  Вы  с  нами
поужинаете?
     - Если не стесню.
     - Стесню... - яркие губы ее недоуменно надулись. - Этакий  домина  на
двоих. Гость каждый на вес даже не золота, а я уж и не знаю чего. Горючего
для гиперсветовых кораблей, вот чего. Маме-то никто не нужен, а  я...  она
хочет, чтобы я все время при ней сидела, вот буквально все  время.  Вы  уж
заходите, пожалуйста, -  она  просительно  взглянула  на  Ринальдо  сквозь
длинную блестящую челку, опять  навалившуюся  на  глаза.  Глаза  огромные,
пламенные, черные, как сливины, - отцовские глаза...
     - Почту за счастье, - сказал Ринальдо.
     Чари мягко и точно, как рысь, вспрыгнула к двери, минуя  ступени.  Ее
плечо пронеслось мимо лица Ринальдо -  круглое  и  светлое,  блестящее  не
успевшими высохнуть каплями близкого озера. Ринальдо  улыбнулся  половиной
лица и на миг прикрыл глаза. Плечо от матери.
     - Надо же... - пробормотала Чари удовлетворенно.  -  Вот  так  идешь,
идешь - и вдруг человека встретишь...  Ма-ам!  -  звонко  крикнула  она  и
ударом ноги распахнула дощатую  дверь.  Изнутри  густо  и  сладко  пахнуло
дачей. - Ма-ам! Тут к тебе ужинать пришли!
     Ринальдо  осторожно  двинулся  вслед  за  девушкой.  Она  раскачивала
бедрами, стараясь казаться взрослее, и полотенце ее, как  хвост,  моталось
вправо-влево. Ринальдо поймал  себя  на  совершенно  инфантильном  желании
дернуть за этот хвост.
     - Не споткнитесь, тут доска  из  пола  оттопырилась,  -  предупредила
Чари, и Ринальдо споткнулся. Чари поддержала его ловко и небрежно. - Ну  я
же предупредила! - укоризненно сказала она.
     -  До  старика  долго  доходит,  -  невнятно  от  смущения  попытался
оправдаться Ринальдо.  Чари  воззрилась  на  него  -  в  сумраке  коридора
казалось, что глаза у нее светятся собственным светом.
     - А вы что, разве старик? - удивленно сказала она.
     Рука ее была прохладной; тонкой, но крепкой. Отцовская рука.
     Чари открыла еще какую-то дверь - на  этот  раз  на  себя,  изящно  и
нарочито манерно потянув за ручку мизинцем и безымянным, - и стало светло.
     - Я уж проголодалась, пока ты... - сказала Айрис, поднимая  голову  к
открывшейся двери. И подняла. И перестала говорить, и провела  ладонью  по
задрожавшим губам.
     - Здравствуй, - сказал Ринальдо и, подойдя, поспешно подал ей руку  -
он очень боялся, что она захочет чмокнуть его  в  щеку.  Прежде  Айрис  со
всеми здоровалась и прощалась так.  Впрочем,  Ринальдо  сразу  понял,  что
опасался зря. Айрис секунду помедлила, потом  ответила  на  рукопожатие  и
произнесла:
     - Здравствуй, Ринальдо... - глотнула. Как Чанаргван. Надо же, подумал
Ринальдо, как Чанаргван над шифрограммой. Сроднились. - Ты давно здесь  не
был. Садись.
     - Давно. Все, знаешь, недосуг...
     - Вас можно поздравить? - спросила она. -  Чари,  детка,  закажи  нам
что-нибудь на свой вкус.
     Она сильно изменилась, подумал Ринальдо, садясь. Раньше она ни за что
не показала бы волнения.
     Да раньше она и волноваться бы не стала.
     - С чем поздравить? - спросил Ринальдо, жадно рассматривая  ее  лицо.
Она  настолько  изменилась,  что  смутилась,  отвела  взгляд  и  поправила
воротник, а затем подняла его, чтобы не видны были  молочно-белые,  слегка
украшенные веснушками плечи. Чари стояла у двери и смотрела не дыша.
     - Ну, как же, -  сказала  Айрис.  -  Дело  запущено  наконец.  Третий
корабль пошел.
     - А, - сказал Ринальдо, - ты об этом... - На стене висело  стереофото
Чанаргвана  времени  Школы:   ослепительная   улыбка,   блестящий   летный
комбинезон в обтяжку, в руках  -  необъятная  охапка  полевых  цветов,  он
держал ее, как держат младенца; позади - небо с веселыми облачками. -  Да,
мы не зря потрудились, - подтвердил он,  издеваясь.  -  Жизнь  прожита  не
напрасно. Теперь можем позволить себе ежедневные старты, а в будущем -  до
трех, а то и четырех в сутки. Колонизация началась замечательно.
     - Я поздравляю искренне, - сказала Айрис. - Чан тебе здорово мешает?
     - Нет, что ты. Мы отлично сработались.
     - Чари, я просила ужин.
     - А... а что вы любите? -  нерешительно  спросила  Чари  из-за  спины
Ринальдо. Ринальдо повернулся к ней.
     - Я всеядный.
     - А больше-больше всего?
     - Да как сказать... - Ринальдо покосился на Айрис. На Чари прямо-таки
написано было: хоть режьте, а я принесу самое ваше любимое. Но не  в  коня
корм. Ринальдо давно забыл, что именно он любит. Любить было  некогда,  он
или думал, не замечая поспешно  заглатываемой  пищи,  или  что-то  кому-то
доказывал и во время обедов, и во время ужинов, и во время завтраков тоже.
И всегда похваливал: ого, как вкусно сегодня готовят.
     - В такую жару наш гость даже вечером запросил бы  окрошку.  Ну,  еще
ломоть буженины и бокал грейпфрутового сока. Вот такая  мешанина.  У  него
странные вкусы, детка.
     - Ты так считаешь? - искренне удивился Ринальдо. - Я  думал,  у  меня
вовсе нет вкусов.
     - Тебе только кажется. На самом деле ты очень привередлив, - ее  губы
уже перестали дрожать.
     Вот эти губы...
     - Я поняла, - сказала Чари робко.
     Айрис принялась изучать платье у себя  на  коленях.  Потом  принялась
тщательно разглаживать его ладонью. Чари тихо вышла.
     - Ты зачем приехал? - спросила Айрис, не поднимая глаз.
     - Просто так, - ответил Ринальдо, асимметрично улыбнувшись.  -  Давно
хотел - а теперь появилось свободное время.
     Это была неправда. Он приехал не просто  так.  Третий  корабль  погиб
сегодня, несмотря на ночную проверку, взорвался на старте  в  четыре  часа
дня, как и первые два, и  на  нем  были  убиты  еще  сто  тысяч  тщательно
отобранных замечательных людей. Будто и впрямь  куражился  и  хохотал  над
бессилием слегка разумных муравьев божок-садист. Ринальдо приехал  оттого,
что опустились руки. Приехал вспомнить. Воскресить. Вновь полюбить и вновь
возненавидеть. Он давно уже не любил и не ненавидел  -  только  спасал;  и
теперь спасать, не любя, не хватало сил.
     - Детей нет? - спросила она. Ринальдо не ответил. - Почему ты украл у
меня Дахра?