зрения  в  рассказах
людей вообще не существует. Это лишь маскировка, предназначенная для того,
чтобы обмануть или поработить кого-то. - Я хорошо  представлял  себе,  как
воспринимают мои слова эти существа, у  которых  первым  законом  является
уважение к свободе воли каждого  члена  общества.  -  Итак,  я  -  ученый,
изучающий человеческий мозг. Я составлял карты мозга, то есть определял, в
каких его местах локализованы различные центры,  управляющие  всем  телом.
Понятно, что для этого надо было провести множество опытов на живом мозге.
Кроме того, я изучал коренные, принципиальные отличия  мозга  человека  от
мозга любого иного животного. И уже как любитель,  я  пытался  установить,
имеют ли место в действительности  такие  явления,  как  познание  мира  и
приобретение информации непосредственно мозгом, без помощи органов чувств.
В связи с этим я изучил различные излучения мозга. Мне удалось открыть два
характерных излучения, я назвал их "с" и "у". "С" - от слова "супер",  "у"
- от слова "унтер". С-излучение оказалось  присущим  только  человеческому
мозгу и не наблюдалось ни у одного вида  животных.  Выяснилась  любопытная
деталь: с-излучение является преобладающим и определяющим у одних людей  и
подчиненным  -  у  других.  Те,   у   которых   преобладало   у-излучение,
свойственное мозгу животного, всегда проявляли значительные  отклонения  в
психике.  Это  ярко  выражено  у  дебилов,  идиотов  и  других   калек   с
органическими  дефектами  мозга.  Мне  удалось   построить   аппарат   для
регистрации излучений. Его можно было использовать как для  диагностики  и
лечения, так и для правильного распределения людей  на  различные  работы.
Естественно, данные исследований не всегда полагалось разглашать...
   - Почему? - спросил Маас.
   - Человек чаще всего не желает знать правду о себе.  Он  изо  всех  сил
старается казаться лучше, чем есть, не только перед другими,  но  и  перед
собой. Это нужно ему и для собственного удовлетворения, и для того,  чтобы
занять местечко получше.  Многие  бы  ужаснулись,  узнав  правду  о  своем
организме; многие  отказались  бы  иметь  детей,  которым  суждена  участь
родителей; многим пришлось бы  переместиться  гораздо  ниже  по  служебной
лестнице; а некоторым нашлось бы место разве что в клетках зверинца или  в
клиниках для душевнобольных. Теперь вы понимаете, что  тысячам  богачей  и
властителей, получившим блага не в соответствии  с  балансом  между  с-  и
у-излучениями, было очень выгодно избавиться от меня. Однако в это время в
моей стране появилась новая политическая  партия.  Она  решила  уничтожить
устаревшие формы правления, построить во всем  мире  новое  общество,  где
блага распределялись бы в строгом  соответствии  с  силой  каждой  расы  и
национальности. Философам и руководителям этой  партии  очень  пригодились
мой аппарат-регистратор и мои наблюдения. Теперь они могли подкрепить свои
теории научными данными.
   - И остальные люди согласились с ними? -  спросил  космонавт,  сидевший
рядом с Маасом.
   - Далеко не все, - ответил я.  -  Пришлось  выдержать  упорную  борьбу.
Наконец новая партия победила в моей стране и еще в нескольких странах. Но
зато в других государствах поднялся страшный шум.
   "Мой бог, если бы они могли к тому же проникнуть в Тайну!" - подумал я,
продолжая рассказывать:
   - Всех нас, кто стремился к справедливости и порядку, обвинили в  самых
тяжких преступлениях. Даже  мои  опыты  по  изучению  мозга  они  объявили
преступными. Вспыхнула война...
   - Разве война может что-то решить в споре?
   - В том-то и дело, что нет, - согласился я. - Мы проиграли войну,  нашу
партию в родной стране  объявили  вне  закона.  Но  основа  нашего  учения
осталась. Порядок, к которому  мы  стремились,  -  господство  сильного  -
существует в природе. Желание повелевать другими живет в каждом  человеке.
Этого наши враги не могут  выкорчевать.  Потому  они  так  стремятся  меня
уничтожить, чтобы сохранить в тайне результаты моих работ. Если бы я попал
в их руки, меня всяческими  средствами  заставили,  бы  отречься  от  моих
работ, признать их ошибочность...
   - Что значит "всяческими средствами"?  -  снова  спросил  сосед  Мааса.
Почему-то он не нравился мне все больше и больше. Может быть, причиной был
тембр его голоса.
   - "Всяческими" - это когда не останавливаются ни  перед  чем,  лишь  бы
добиться желанного результата. Применяют психологическое давление,  голод,
химические препараты, страх смерти, пытки...
   - Ужасно! - воскликнул Маас, будто нервная дамочка. - Неужели на  вашей
планете еще не изжиты такие жестокие методы подавления свободы личности?
   - Если бы вы приземлились, то на себе узнали бы, что такое принуждение,
- уверенно сказал я.
   - Ну, нас принудить невозможно, - улыбнулся Маас.
   - Но во всяком случае вас не оставили  бы  в  покое.  Одно  государство
пыталось бы использовать вас в борьбе со своими соседями,  одна  партия  -
против другой. Так продолжалось бы до тех пор, пока вы  либо  потеряли  бы
ориентацию  и  отказались  от  своих  принципов,  либо  возненавидели   бы
какую-нибудь группировку, либо поверили лживым  призывам  к  гуманности  и
решили наказать зло. Пожалуй, в первую очередь вас попытались бы настроить
против меня и моих товарищей, ведь нас меньшинство, мы сейчас слабее...
   - Мы не помогаем сильным в борьбе против слабых, - твердо сказал Маас.
   - А слабым - против сильных? - спросил я. - Нам вы поможете?
   - Нет, - так же твердо сказал Маас. - Мы не помогаем меньшинству против
большинства.
   - Удобная позиция, - ответил я таким тоном, чтобы он понял, что я  имею
в виду. - Кому же вы помогаете?
   - Прогрессу.
   - Но прогресс может идти разными путями и в разных направлениях.
   - В конечном счете у него лишь одно направление.
   Мой бог, опять эти проклятые слова, которые любил Генрих, - "в конечном
счете"...
   - В таком случае соберите истинных слуг прогресса - крупнейших  ученых,
мудрецов и философов - и помогите им стать во главе человечества.
   - Ты готов указать их? - спросил Маас.
   - Готов.
   Выражение его  лица  изменилось,  и  я  понял,  что  опять  свалился  в
яму-ловушку. Маас укоризненно сказал:
   - Но ведь тогда мы совершим ошибку,  от  которой  ты  предостерегал,  -
окажемся втянутыми в вашу борьбу.
   Я ошибся в нем с самого начала. Он был гораздо хитрее, чем  казался  на
первый взгляд. Меня обманули его глаза. Почему я поверил им? Разве в своей
жизни не навидался каких угодно доверчивых и наивных глаз, которые на деле
неизменно  оказывались  обычной  маскировкой?  Или  меня   снова   подвела
невезучесть, на которую я забыл  сделать  поправку?  Все  же  я  попытался
бороться:
   - Вы поможете правому и благородному делу, поможете прогрессу.
   - Правое дело не должны насаждать инопланетяне, - мягко сказал Маас.  -
К тому же, когда они не знакомы с условиями развития данного общества.
   - Вы просто не хотите вмешиваться! - с горечью вскричал я.  -  Но  ведь
так называемое невмешательство - только ширма. Оно молчаливо  поддерживает
сильного  против  слабого,  подлого  против   честного,   хитрого   против
бесхитростного. Вот чего стоит ваше уважение свободы личности...
   - Оставим бесполезный спор, - сказал  Маас,  и  я  понял,  что  его  не
переубедить. - У нас есть правила, которые мы стараемся не нарушать.
   Он мельком глянул на одного из товарищей. Я заподозрил,  что  нарушения
правил бывают и у них. Это вселяло надежду. Маас продолжал:
   - Однако ты, кажется, убедил  меня,  что  совершать  посадку  на  Землю
преждевременно. Тем более,  что  мы  и  так  задержались  в  полете.  Если
пожелаешь, можешь лететь с нами. На нашей планете  ты,  как  представитель
Земли, подготовишь будущие контакты с твоей родиной. Если же нет...
   - Да! - не колеблясь, сказал я.
   - В таком случае разреши  нашему  биологу  осмотреть  твой  организм  -
пригоден ли он для жизни у нас?
   - Пожалуйста.
   -  Он  должен  будет  проверить  системы  усвоения  энергии,   подробно
познакомиться с устройством твоего мозга, с  особенностями  психики.  Ведь
она может нарушиться  в  наших  условиях,  и,  думая,  что  имеем  дело  с
человеком Земли, мы...
   - Согласен на все, - перебил я Мааса, уже представляя себя в роли посла
человечества. Какие возможности откроются передо мной!
   - Тогда отдохни. Биолог придет за тобой. - Маас направился к двери.
   Инопланетянин, ранее сидевший за спиной Мааса, пропустил  вперед  своих
товарищей и, прежде чем выйти из каюты, обернулся ко мне:
   - Меня зовут Куир, биолог. Я скоро приду. Пока у тебя  есть  время  все
взвесить. Ведь на Земле ты оставляешь так много: тех, кто был дорог  тебе,
с кем ты дружил, кого любил. И оставляешь надолго. Подумай...
   Я остался один. Последние слова биолога нисколько  не  поколебали  моей
решимости. Я-то хорошо знал, кого оставляю на Земле.  Соратников,  ставших
недругами. Рабов, превратившихся в гонителей. Друзей-предателей.  Те,  кто
не предал меня сегодня, предадут завтра. Семью? Но что такое моя семья?
   Жена? Типичная самка, изображающая примерную супругу. Я давно знал, что
она изменяет мне, и не очень осуждал ее, понимая, что неудачнику не  может
достаться иная жена. Да и сам я не оставался в долгу и не упускал минутных
радостей, которые иногда подбрасывала судьба.
   Буду ли я скучать по детям?
   Они росли достаточно эгоистичными, чтобы любить меня ровно на  столько,
сколько благ я им мог предоставить. А после войны я не мог им дать ничего.
Хорошо еще, если то, что они говорили обо  мне  представителям  прессы,  -
вынужденные признания, а не запоздалая искренность.
   О ком же еще я  мог  бы  пожалеть?  О  Рексе?  Но  верный  пес  заколот
солдатом. Я вспомнил безымянную могилку Рекса, и сердце сжалось. Это  было
существо, действительно любившее меня. Собачья любовь -  высшее,  а  может
быть, и единственное проявление истинной любви. У него были острые и очень
чуткие уши, умные и преданные глаза - карие, с искринками.  Светлое  пятно
на широкой груди. Всякий раз, подходя к дому, я твердо знал, что он,  лежа
на ковре, настораживает уши и подымает  голову,  интуитивно  чувствуя  мое
приближение. Его глава радостно вспыхивают, хвост начинает весело  стучать
по ковру.
   Его заколол штыком чужой солдат, когда, спасая мою жизнь, Рекс  прыгнул
на него. Обернуться ко мне солдат не успел. Моя пуля вошла в его  затылок.
Несомненно, она попала в продолговатый мозг, немедленно  наступил  паралич
дыхания, и солдат не успел даже почувствовать боли.  Слыша  последний  вой
верного пса, я сожалел, что машинально, по давней  привычке,  выстрелил  в
затылок его убийце, а не отомстил достойнее.
   Ничего, теперь я получу возможность отомстить всем, как только  овладею
знаниями и оружием пришельцев. Я засмеялся. Мой бог, если  бы  люди  могли
узнать,  что  первым  человеком,   установившим   контакты   с   внеземной
цивилизацией, буду я - изгнанник, жаждущий мести!


   Третий день на корабле.
   Я называю днем этот отрезок времени условно - просто я проснулся  после
недолгого сна. Раскрыл глаза и смотрел на мерцающие стены каюты, вспоминая
все, что  со  мной  случилось,  сомневаясь,  не  почудилось  ли  мне  это.
Возможно, все происходило вовсе не так, как мне казалось. Не было никакого
космического корабля. Меня догнали враги. Во время допросов я сошел с ума.
Теперь нахожусь  то  ли  в  психиатрической  клинике,  то  ли  в  тюремной
больнице, а мой больной мозг рождает иллюзии.
   Я возражал себе, думая,  что  сумасшедшие  не  относятся  критически  к
собственным   иллюзиям.   Впрочем,   возможно,   у   меня   особая   форма
помешательства. Я ведь неудачник. Мне могло и в сумасшествии  не  повезти.
Как проверить, происходит ли все это наяву?
   Словно опровергая мои сомнения, на стене  вспыхнул  условный  сигнал  -
можно ли войти? Я разрешил, и в дверь вошел биолог.  Куир.  В  отличие  от
порывистого Мааса, у него были медленные,  скользящие  движения,  глаза  -
круглые, похожие на совиные. Как и в  глазах  Мааса,  в  них  одновременно
мелькало столько разных выражений,  что  казалось,  будто  они  непрерывно
меняют цвет.
   Куир приветствовал меня, затем спросил:
   - Ты не передумал?
   - Конечно, нет.
   - Тогда пойдем.
   Я пошел за ним по длинному коридору. Стены здесь мерцали,  как  в  моей
каюте, на них все время появлялись и исчезали какие-то  символы.  Заметив,
что я их рассматриваю, Куир объяснил:
   - Информация для всего экипажа, поступающая и от приборов, и от  людей.
Каждый сообщает свой важнейшие мысли, информирует о решениях,  о  делах  -
обо всем, что считает наиболее важным. В любой момент, посмотрев на стены,
я могу узнать о делах и  намерениях  остальных,  поспорить  с  товарищами,
что-то им подсказать...
   - Но как вы можете узнать, говорят ли они правду?
   - Кто же станет обманывать? Это ведь не игра.
   Куир притворился, будто не понимает, о чем идет речь,  но  я  не  верил
ему.
   - Разве у ваших товарищей не бывает мыслей, которые  один  скрывает  от
других?
   - Есть мысли, которые не имеют значения для других.  О  них  просто  не
сообщают.
   "Хитришь, парень! - подумал я, но счел лучшим промолчать.
   Мы вошли в комнату,  казавшуюся  тесной  из-за  обилия  приборов.  Куир
усадил меня в глубокое кресло с контактными пластинами для рук и  ног.  На
голову мне он надел шлем с антеннами, похожий на шлем моего  регистратора.
Я испуганно дернул головой, и он сказал:
   - Это не больно и вреда тебе не принесет.
   То  же  самое  я  иногда  говорил  испытуемым,  когда  подключал  их  к
регистратору. Неприятный холодок пополз по моей спине, сердце забилось так
сильно, что тошнота подступила к горлу.
   - Ты передумал? - спросил Куир. - Никогда не поздно  изменить  решение.
Тебя ведь никто не заставляет.
   Таких фраз никогда  не  говорили  в  наших  лабораториях.  Я  несколько
успокоился и сам помог надвинуть шлем на свою голову. Я все время думал  о
том, как бы поскорее добраться до  их  знаний  и  оружия.  Меня  буквально
сжигали нетерпение и жажда мести.
   Куир покрутил верньеры, по шкале прибора пробежали  голубые  змейки,  и
вдруг я увидел наш лагерь с аккуратными  дорожками  и  чахлыми  деревьями,
знакомые корпуса блоков и служб, наблюдательные вышки. Передо  мной  стоял
Генрих в сопровождении двух солдат. Неузнаваемый Генрих - кожа  да  кости.
Длинный нос и сдвинутые брови образовывали букву "Т" на его  лице,  первую
букву слова "тоден". Он, несомненно, был отмечен и заклеймен  этой  буквой
со дня рождения. Я сказал:
   - Все-таки мы встретились, Генрих,  и  ты  пришел  ко  мне.  Рад  нашей
встрече.  Ты,  наверное,  слышал,  что  мне  удалось   построить   прибор,
регистратор  психоизлучения.  Это  тебе  не  математика,  тут  испытуемому
никакая хитрость и обман не  помогут.  Сейчас  с  помощью  регистратора  я
загляну в твои помыслы и узнаю, так  ли  они  чисты,  как  должны  быть  у
патриота. А заодно мы выясним  способности  твоего  мозга,  узнаем,  какое
излучение для него характерно и можно ли мозг твой  излечить.  Скажу  тебе
откровенно, как старому школьному товарищу, что до  сих  пор  мой  аппарат
свидетельствовал не в пользу таких, как ты. Помнится,  ты  утверждал,  что
чистый эксперимент - основа науки. Сейчас ты имеешь дело с поистине чистым
экспериментом. Я только записываю общие данные, характерные для этнических
групп,  народностей  и  народов.  У  одних   преобладает   с-излучение   и
естественно, что они должны повелевать. Так  предназначила  сама  природа.
Другим, низшим, нациям свойственно  у-излучение.  Я  уже  составил  больше
десятка таких карт, обобщил данные регистратора...
   Нет, Генрих никогда не умел проигрывать  с  достоинством.  Он  даже  не
хотел дослушать мою лекцию и закричал:
   - Сказать, что излучает твой мозг, Пауль? Я знаю это и без приборов!
   Мой бог! Трудно передать, что я чувствовал в ту минуту. Мне показалось,
что он _знает_. У меня задрожали ноги. Сразу не смог  сообразить,  что  он
никак не мог, проникнуть в Тайну. Его слова действовали, как яд кураре.  У
меня в голове все перепуталось, раздался гул и визг.  Небо  раскололось  и
падало на меня.
   Потом мне рассказывали, что я упал  и  почти  двадцать  минут  бился  в
истерике.
   Меня отвели домой, и Магда изобразила на лице испуг и сочувствие.
   Пришли коллеги. Я плохо поддавался лечению. Три дня не мог  взяться  за
работу, боялся принять снотворное. Мне казалось, что меня хотят  убить  во
сне.
   На четвертый день я рискнул показаться  в  лаборатории.  Вид  пациентов
подействовал на меня успокоительно.
   Я тотчас взялся за Генриха. Череп ему вскрывали другие - мои пальцы все
еще  дрожали.  Центры  его  мозга,  управляющие  дыханием   и   некоторыми
двигательными комплексами, функционировали нормально, а вот  в  зрительных
областях коры были  органические  изменения  -  отечная  ткань,  отложения
солей. Несколько раз во время сеанса, когда я подключал регистратор к  его
открытому мозгу, у Генриха наступала клиническая смерть,  но  лучшие  наши
реаниматоры возвращали его к жизни. Пот застилал мне глаза, но я продолжал
опыты с его мозгом до тех пор, пока реаниматоры уже ничем не могли помочь.
   Только затем я отошел от стола, вышел из операционной  и  плюхнулся  на
стул в коридоре. Мимо меня в операционную провели большую группу детей.  У
меня еще хватило сил  погладить  одного  мальчика  по  голове,  вынуть  из
кармана  конфету  и  спросить:  "Как  тебя  зовут?"  Он  смотрел  на  меня
непонимающим взглядом.
   - Откуда ты, мальчик? - допытывался я.
   Он молчал.
   Все-таки я дал ему конфету. Конвоир сказал, что эти дети из России.
   Дети... Их были тысячи. Из разных стран Европы. Я не всегда  спрашивал,
откуда они. Иногда это удавалось определить по голубым змейкам,  танцующим
на экранах осциллографов. С детьми было удобно работать, кости черепа были
значительно мягче, чем у взрослых, и легко поддавались распилке  там,  где
нужно было расчищать места для электродов. Не так уставала рука, и за день
я  успевал  исследовать  вдвое  больше  пациентов.  Со   временем,   когда
наладилась  доставка  живого  материала  с  оккупированных  территорий,  я
экспериментировал исключительно на детях,  изучал  расположение  различных
центров, находящихся в коре больших полушарий, в мозжечке и  продолговатом
мозге.
   Все говорили, что я блестящий нейрохирург, но значение моих работ не  в
этом. Я не только изобрел регистратор и дал  своей  партии  стратегические
экспериментальные  данные,  необходимые  для  точного  определения  судьбы
различных народов.  Я  уподобился  величайшим  ученым  древности,  которые
первыми изучали мертвое тело. Но я пошел  еще  дальше  -  я  изучал  живой
человеческий  мозг,  продемонстрировав,  что  настоящая  наука   презирает
запреты.
   Я был бы признан величайшим ученым современности,  если  бы  судьба  не
обернулась против меня и моих сподвижников. Все  получилось  наоборот.  Мы
хотели принести счастье своей стране,  но  в  конечном  счете  (приходится
употреблять слова проклятого Генриха!) принесли ей страшнейшие разрушения.
Мы хотели возвысить свой народ, превратить его в расу господ,  но  привели
его к тяжкому бремени - комплексу вины. Мы хотели  уничтожить  врагов,  но
сделали их сильнее. И даже  мои  опыты  с  излучением  обернулись  Тайной,
которую я унесу в могилу. Лучше бы мне не знать ее!
   Видение одно за другим проносились передо  мной.  Я  видел  разрушенные
немецкие города, пламя пожаров, черные ливни  бомб,  трупы  наших  солдат,
валявшихся по обочинам дорог. Я видел, как русские танки  неудержимо  идут
по нашим полям, как они входят в наши города. Вторично я  пережил  бегство
из лагеря, дрожащими руками бросал в печь бумаги: карты, графики, сводки -
плоды моей работы. Солдат снова закалывал моего единственного друга Рекса.
   Все повторялось. Время обратилось  вспять.  Дети,  котор