ее
обстоятельство отложило отпечаток на всю жизнь Антуана--для оправдания своей
интеллектуальной внешности он много работал и, не  став Спинозой или Нильсом
Бором, превратился в незаурядно эрудированного человека.
  Жаннет сегодня  была  изумительно хороша.  Ее,  в общем, незначительное
лицо было  точно и  с большим  вкусом подправлено косметикой,  на щеке  была
посажена пикантная  мушка, а  волосы серебрились  от  пудры. Кэндзибуро Смит
проводил ее  изумленным  взглядом и  одобрительно покачал головой. Когда  он
обернулся, на его лице возникла откровенно ласковая улыбка.
  -- Мзия Коберидзе и Рэд Селинджер! -- Капитан прижал шляпу к сердцу.
  Затем пришла пара кибернетиков. Навигатор с био-ником.
  И наконец капитан пророкотал:
  -- Ютта Торгейссон и Эррера Мартин!
  Зал потихоньку заполнялся. Шуршали пышные юбки, сверкали драгоценности,
синтезированные здесь же на корабле.
  -- Ты посмотри на Жаннет! -- прошептала Ютта.
  -- А что? -- не понял Эррера. -- Ну, пестровато немного...
  -- Нет, костюм исключительно точен. Хоть в учебник истории. Я не о том.
Посмотри, как она хороша! Королева бала!
  -- Эффектный цвет, изумрудный, но мелочи разрушают впечатление.
  -- Ты меня не понимаешь! -- с досадой' сказала Ютта и  замолчала. Потом
сказала:  --  У  нее раньше  не хватало  женственности гордиться  даже своей
фигурой!
  --  Может, ты  и права. -- Эррера был  смиренен,  как монах, -- Но Мзия
сегодня мне нравится больше.
  -- Мзия -- влюбленная девочка, -- задумчиво  произнесла Ютта  и, лукаво
взглянув на него, добавила:--А влюбленная женщина всегда красива!
  Первый  сюрприз  обществу  преподнес  капитан.  Он  появился  из двери,
ведущей в раздевалку, неся канделябры со свечами,  великолепными свечами  из
цветного воска.  Где он достал рецепт воска и сколько  затратил времени  для
его синтезирования и выделки свеч, трудно было сказать.
  -- Канделябры сделаны Алексеем Сударушкиным! -- объявил капитан, вынося
последние два светильника.
  Все   зааплодировали,  Сударушкин  поклонился.  Потом  Кэндзибуро  Смит
выключил    освещение,    и   аплодисменты    усилились.    Этот   странный,
сконцентрированный  в  двадцати  четырех  язычках  открытого   пламени  свет
колебался от невидимого  и неощутимого  движения воздуха и жил своей жизнью.
Костюмы стали выглядеть совсем иначе, а украшения заиграли с большей  силой,
и даже в глазах людей появились загадочные и неверные искорки того же огня.
  Невидимый оркестр заиграл  вальс,  которым независимо  от  переживаемой
эпохи начинался каждый  праздник, и пары поплыли по дворцовому залу, где еще
несколько часов назад  дымились  трупы жутких химер психопата Ван Риксберга.
Праздник начался.
  Эррера  жил на корабле как в казарме, все зная о десантниках, и даже на
празднике  выполнял  свой долг  командира самым  подходящим,  как он считал,
образом. Естественно,  что  на  Ютту у  него  почти  не  оставалось времени.
Недаром она  как-то  сказала  Жаннет, с которой дружила:  "Антуан  твой муж,
твой.  Рэд принадлежит  Мзие,  а Эррера  принадлежит  всем. И мне  мало моей
доли!"
  Вот и  сейчас  он протанцевал сначала со  всеми  дамами и сказал каждой
что-то веселое и приятное, а затем уж подошел к Ютте. Сказал комплимент. Она
не  обрадовалась. Она создала улыбку  на своем прекрасном лице и  обозначила
благодарность холодноватым поцелуем в лоб.
  Эррера, огорченный, оставил ее и подошел  к Алексею Сударушкину, тощему
человеку,  с лицом,  как бы обтянутым  кожей, и  тонкими, ниточкой,  губами,
желчному и остроумному.  Кажется,  именно в нем  сейчас  и  нуждался молодой
офицер.
  -- Как тебе нравится Жаннет?
  --  Жаннет?  Когда я  мысленно  снимаю  с  нее пудру, мушку  и  платье,
остаются серые волосы...
  -- Пепельные.
  --  Нет,  прости   меня,  серые.   Тусклые  рыбьи   глаза  и  маленький
невыразительный рот!
  Эррера знал, что Сударушкину нравится Ютта.
  -- Зато хорош Антуан.
  -- Повезло зануде. Он для нее  сосредоточие ума  и обаяния.  -- Алексей
фыркнул. -- Жаннет придана ему судьбой для его полного комфорта!
  Эррера улыбнулся, но тут же получил свою порцию.
  --  Глядя  на  них  и  на  вас  с Юттой,  я  вывел закон  биологической
компенсации.
  -- Какой это?
  --  С  древнейших  времен мудрые, но  лысые  мужчины  находили  на свое
несчастье красивых и обаятельных подруг, а стройные красавцы  -- некрасивых,
умных и заботливых жен.
  -- Я не лысый, -- растерялся Эррера.
  -- Извини,  у  меня  плохое настроение! --  сказал  Сударушкин.  Офицер
повернулся и отправился налаживать отношения со своей "красивой, обаятельной
подругой".
  Он решил задать ей один из естественных, но никчемных вопросов, ответом
на которые служит фраза: "Потому что болит голова, я устала". Нашел Ютту, но
вопроса задать не успел, подошел  Кэндзибуро Смит. За весь вечер  капитан не
произнес ни одного  комплимента. Он их  не готовил, как другие, так  как был
занят  повседневными  заботами  и  изготовлением  свечей.  Его  единственный
комплимент предназначался прекрасной мулатке.
  -- Впервые, -- говорил он, пыхтя, как пыхтели от умственного напряжения
настоящие капитаны семнадцатого века,-- впервые я вижу румянец на шоколаде.
  Сказано было неуклюже, но соответствовало мере восхищения, светившегося
в его  глазах, и прозвучало правдиво и трогательно.  Лицо Ютты просияло, и в
глазах от свечечек пошли лучи.
  Эррера, слышавший и видевший капитанский восторг, почему-то сник и ушел
бродить  по залу, как  разочарованный  гимназист  на  балу  где-то  в  конце
девятнадцатого века. Время  от времени он победительно и равнодушно окидывал
взглядом  танцующих и веселящихся товарищей, но ни разу  почему-то его глаза
не встретились с глазами Ютты.
  И тогда, стараясь быть незаметным,  он выскользнул из зала  и  пошел  в
рубку.
  В рубке  было  тихо  словно какие-то  механические насекомые, монотонно
жужжали и пощелкивали приборы  интимно  перемигивались  цветными  лампочками
щиты и  пульты управления. На  большом экране, прямо  в  визирной крестовине
сияла  маленькая планетка  -- их  находка в странствиях,  а  теперь  и пункт
назначения.  Есть  ли  жизнь на  этом комке  серебристой  ваты, трудно  было
сказать,  но  наличие атмосферы  вселяло надежды. Растительность, во  всяком
случае, если судить по анализам, там была. Экипаж напряженно ждал  появления
чуда и теперь, когда оно свершилось, танцевал на последнем балу во всеоружии
неведения, возбужденный ожиданием необычного. Кто знал, все ли они  вернутся
обратно? -- Вы здесь, Эррера  Мартин? Я  так и  знал.  --  У  капитана  была
отвратительная  манера называть  членов  команды полным именем  и  фамилией.
Остальные давно уже перешли к сокращениям  и школярским прозвищам. -- Шли бы
вы к Ютте Торгейссон, она ищет вас и огорчается.
  Эррера, помедлив, обернулся, чтобы сказать какую-нибудь колкость, но не
сказал. Он  увидел, что капитан  низко  склонился над ЭТ-экраном, может быть
пытаясь найти что-нибудь  новое в  изображении планеты, открытой им самим  в
огромном космическом море. Увидел, что капитан уже забыл про него, про Ютту,
да и  про сам бал.  На лицо Кэндзибуро  Смита мягко легла счастливая улыбка,
разбежалась морщинками. Капитану было за шестьдесят.
  --  Вы  знаете,  сколько  мне лет?  --  вдруг  спросил  Кэндзибуро.  --
Шестьдесят четыре! Предельный возраст для космолетчика. Сорок лет в космосе.
Да, сорок  лет,  потому что, даже отдыхая между рейсами в кругу семьи, я все
равно оставался здесь, на корабле, в  космосе. Сколько я перетаскал грузов и
людей с планет  Солнечной  системы и сопредельных, не сосчитать!  Загнал  до
смерти четыре корабля, а ведь я человек аккуратный!
  -- У вас огромный опыт, капитан. --  Офицер не  понимал,  с чем связана
эта вспышка воспоминаний.
  -- Что  значит сейчас мой  опыт?  Грамотно произвести посадку и старт в
сложных  условиях  может  выпускник академии  с  двухлетним  стажем.  Умение
бороться  с метеоритными полями и навигационное чутье --  разве что это?.. А
все-таки  мне повезло!  -- Голос капитана  зазвучал  даже торжественно.--  В
радиусе  тридцати  световых  лет  любопытные  человеки  не  нашли  ни  одной
обитаемой  планеты.  Ни  одной  планеты  с  растительностью  и  даже  просто
пригодной  для жизни.  Тридцать  восемь  лет  назад я участвовал в последней
экспедиции, искавшей "братьев по разуму". С тех пор внеземными цивилизациями
занимаются дилетанты  и  энтузиасты. -- Капитан вытянул руку к экрану.  -- И
мне будет что внести  в графу "Итог". Горько  только, что я сам не ступлю на
ее почву!
  -- Теперь эта проблема опять вспыхнет.
  -- Может быть.
  Старик  был  прав:  космические  проблемы  до  сих  пор  мало  занимали
человечество.
  Капитан  после  своей  страстной  речи опять  погрузился  в  созерцание
экрана. Эррера постоял, потом  тихо выскользнул из рубки. Но в зал не пошел.
Пусть поищет  его  Ютта, виноватая в том,  что  посмела радоваться без него.
Пусть вспомнит, как попала сюда из дублеров.
  Ютта действительно попала на "Левингстон" благодаря ему.
  Почти перед самым отлетом из команды отчислили второго пилота, и Эррера
убедил начальство и врачей, что не сможет жить и странствовать  по Вселенной
без Ютты Торгейссон. Ему пошли навстречу, а уж Ютту он уговорил сам.
  Ютта  всю жизнь предпочитала  красивых мужчин, а красивыми  она считала
высоких  блондинов.  Но  в  Эррере  она  усмотрела  скрытую  энергию,  ум  и
деловитость.  И   еще   ее   подкупило  откровенное  восхищение,  прямо-таки
струившееся  из глаз  офицера. Она  сочла  себя первооткрывательницей  этого
маленького мужчины (в чем жестоко заблуждалась-- многие женщины тоже впервые
открывали Мартина) и  решила,  что для этого забавно самоуверенного и умного
мужчины она будет королевой, объектом поклонения всей его жизни. Кроме того,
он  полчаса  декламировал   ей  стихи.  Он  прочитал   не   менее   двадцати
стихотворений  на любовные темы, "от Ха-физа  до Блока", как он  сам сказал.
Что-то  она читала,  что-то слышала,  вспомнить было трудно,  но такой взрыв
поэтических страстей ей был в новинку и тоже сыграл немаловажную роль.

  Он  направился  в  отсек  Биотрансформатора.  В конце  концов,  это его
обязанность -- время  от  времени проверять  агрегаты,  предназначенные  для
десантных операций.
  Обычно в отсеке пусто. Но сейчас там стояла долговязая, изящная фигура.
При скудном дежурном освещении офицер не сразу узнал Жаннет Пуйярд, а узнав,
повернулся, чтобы уйти.  Он  старался избегать  ее. Однако женщина  заметила
его:
  -- Великое изобретение, Эр.
  Офицер  обреченно  кивнул. Голос у нее был мелодичный,  хотя и не такой
красивый, как низкое контральто Ютты Торгейссон.
  -- А  ты заметил, -- продолжала она, --  что за последние пятьдесят лет
сделано больше открытий и гениальных изобретений, чем за предшествующие сто?
  -- Это заметило Центральное Статистическое Управление.
  Получилось  сухо и  грубо.  Тем  более  что  информация ЦСУ еще не была
опубликована, и он узнал о ней случайно.
  -- Я не знала об этом. --Жаннет обиделась.
  Действительно, одним из интереснейших открытий века и важнейшим для них
был  Биотрансформатор. Вначале медицинский прибор  для заживления ран, потом
трансплантатор, на основе генетического  кода клетки восстанавливающий целые
органы,  он  вырос  в  биологический  преобразователь,  трансформатор  одних
тканей, а  затем и  существ,  в  другие. Исполнились сказочные мечты древних
народов, калиф мог превратиться в аиста, принц -- в дракона.
  --  Все-таки  его применение ограничено!  -- Эррера поднял упавшую было
нить разговора. Надо было сгладить грубость.
  -- Да.  И  встряска  ужасная.  --  Жаннет  нервно  повела  плечами.  --
Коллоидный   консерват,   именуемый   нашим  организмом,   плохо   переносит
трансформацию.
  У офицера все тело заныло при воспоминании о трансформации.
  -- А ведь биологи применяют ее. И с великим успехом.
  Усовершенствования  самого   последнего   времени   позволили  биологам
трансформироваться  в животных,  сохраняя  человеческий  разум и  инстинкты,
воспринятые от зверя. Человек автоматически "получал  язык"  животного и его
"способности", такие как слух,  обоняние,  осязание и так  далее.  Это  было
необходимо для восстановления животного мира. И не только для этого. У людей
было много вопросов к природе.
  Эррера  начал  опасаться  продолжения  разговора.  Жаннет  не  случайно
оказалась   около   Биотрансформатора,  ему  следовало  уйти.   Нельзя  было
допустить, чтобы она напомнила ему о тренировочных трансформациях.
  Перед  отлетом  в космос, еще в период  тренировок,  все  члены экипажа
вместе с дублерами должны были пройти  две контрольные трансформации. Первую
--  когда  все  были  превращены в  стаю  птиц  -- перенесли ужасно  тяжело.
Физическим,  да и моральным состоянием они напоминали  смертельно больных. И
несмотря на то что такое состояние после шести часов сна проходило, несмотря
на то что обратный переход был много легче,  некоторых пришлось отчислить из
отряда.
  Вторая трансформация  -- в пятнистых  оленей -- прошла проще. То ли все
уже знали,  что их ждет, и  были готовы, то ли адаптировались, но, очнувшись
от сна, все стадо пятнистых красавцев без излишних переживаний отправилось в
таежный  парк в районе  Енисея. Хищники из их  зоны на  несколько дней  были
удалены.
  Здесь-то он понял,  какую роль в жизни животных занимают запахи. Запахи
трав, деревьев, земли, других животных. Эррера в течение двух дней испытывал
бешеное неутолимое влечение к Жаннет. Наконец, на третий инстинкт осилил его
разум. Его не смутили даже миниатюрные передатчики,  повешенные биологами им
на шеи. При обратном превращении он испытал тяжкий и липкий  стыд. Ни до, ни
после  у него и  в  мыслях не  было таких желаний. Еще  долго воспоминания о
сибирской тайге заставляли его краснеть в темноте, когда он ложился спать.
  Никогда до этого ему не приходило в голову даже поухаживать за  Жаннет.
Она  ему  просто  не нравилась. У нее были длинные, очень  стройные  ноги  и
высокая, красивой формы грудь, но такое неинтересное и  невыразительное лицо
и  такое  полное отсутствие  какого  бы  ни  было  огонька в характере,  что
последними  двумя качествами она  резко  выделялась  из всей  команды  своей
человеческой бесцветностью.
  И  вот  теперь  Эррера  мучительно хотел уйти.  Он  испытывал  к Жаннет
какие-то смутные  чувства, может быть, не  чувства, а  комплекс вины. Ему не
хотелось разбираться, чтобы не завязнуть в этом. Но сейчас нужно было прежде
всего уйти.
  Неожиданно  сзади раздалось сухое покашливание. Молодые люди обернулись
--  в  дверном  проеме стоял  капитан.  По-видимому,  он  задался  целью  не
отставать сегодня от офицера.
  -- Теперь  вы здесь,  Эррера Мартин,  -- констатировал  он. -- Так  я и
знал.  Только  с  этим  отсеком  нет  никакой   связи,  кроме   аварийной  и
специальной... Простите меня, Жаннет Пуйярд, но нам нужно поговорить.
  -- Я пойду? -- почему-то спросила она.
  Офицер  виновато  пожал  плечами,  так,  будто  ему помешали  закончить
интересный для него разговор. Мужчины молча проводили ее взглядами.
  -- Вы не  должны портить праздник Ютте Торгейссон,-- сказал старик.-- Я
не знаю, да  и  не  вправе интересоваться, серьезно ли это у вас, но не надо
девочке портить  последний праздник перед высадкой. Кто  знает, что ждет вас
там?
  -- Мне кажется, это серьезно. Я пойду, капитан?
  --  Да.  А  завтра  нам  предстоит  обсудить  состав  разведывательного
отряда... Пусть меня не ждут -- я подойду к столу позже.
  -- Что-нибудь случилось? -- спросила Ютта, когда Эррера вернулся в зал.
В ее  глазах  не было свечечек, в них  застыло беспокойство  и смятение. Она
как-то поникла, и даже ее чудесная кожа казалась серовато-оливковой. Все уже
сидели за накрытым столом,  уставленным хрусталем и  причудливыми сервизными
приборами. Никто не ел, все молча и вопросительно глядели на командира.
  -- Простите за опоздание, вместе  с  капитаном  проверяли  агрегаты, --
сказал он и сел рядом с Юттой.
  Внезапно  Эррера  почувствовал,  что  ребята  огорчены  его  поступком,
обижены за Ютту. Товарищи связывают их воедино и своим молчанием налагают на
него  какие-то обязательства. Понял, что в  какой-то  мере принадлежит  ей в
глазах окружающих, но эта мысль его впервые не испугала.
  --  Прошу простить меня  за задержку!  -- В дверях показался Кэндзибуро
Смит. -- Виновны дела  текущие!  -- Он поискал  глазами, нашел среди сидящих
Эрреру и поинтересовался: -- А где наш уважаемый Рэд Селинджер?
  -- Я здесь, капитан!  -- пробасил Крошка, появляясь  из двери за спиной
Смита  с   огромным  блюдом  в  руках.   --  Кабаньи  головы,  фаршированные
куропатками!--торжественно провозгласил он.
  Действительно,  на  подносе  лежали  три  кабаньи   головы,   от  блюда
поднимался пар. По традиции балов каждый член экипажа обязан был представить
на  суд  товарищей  одно блюдо, изготовленное своими руками. Рэд, с  помощью
пищевого синтезатора, совершил чудо --  создал кости кабаньей головы, мясо и
даже хрящи, начинил фаршем куропаток, что, впрочем, было  уже проще,  и даже
ухитрился как-то  сделать  шерсть.  Он повторил кулинарный  подвиг  лаосских
монахов, еще в XVI веке приготовлявших  из  сои и бумбуковых  палочек вполне
натуральных кур.
  Появление Крошки было встречено аплодисментами, выстрелил металлический
баллон с шипучим  безалкогольным  напитком, из  горлышка  баллона  вырвалось
пламя.
  --  За  мать-Землю!  За  восемь  миллиардов  наших  братьев,  тяжелым и
самоотверженным  трудом  преобразующих  ее!  --  сказал  капитан  вставая  и
поднимая  бокал с кроваво-красной жидкостью.  Тост был  традиционный,  и все
выпили стоя.
  Поднялся обычный за праздничным столом шум.
  Эррера и Ютта брели по длинному коридору в свои каюты.
  --  Замечательно  прошел  праздник!  Ютта слегка охмелела  и была  всем
довольна. Эррера шел, держа в  руке шпагу, которую отобрал у кого-то. О том,
что у него своей не было, он помнил, вспоминал, как отобрал шпагу, но не мог
восстановить в памяти, кому он  кричал:  "Я здесь  единственный офицер, сдай
оружие!".  Впрочем, все  это  было неважно,  главное было  охранять  Ютту от
капитана.
  -- Милый, обними меня или хотя бы возьми под руку, я, кажется, пьяна.
  Он обнял ее и поцеловал в смуглую щеку. Она согласно кивнула головой.
  -- Еще.
  Он поцеловал ее еще раз, в глаз. Под губами шевельнулись ресницы.
  -- Мы так не дойдем, -- сказала она, не делая никаких попыток тронуться
в путь.
  Тогда он взял ее за прохладную руку и повел за собой. Шпагу он бросил.
  --  Ютта,  ты  меня любишь? --  спросил  Эррера,  когда  они,  наконец,
добрались до каюты.
  -- Что с тобой? --она стояла спиной к нему и глядела на себя в зеркало.
  --  Нет, скажи мне,  ты  меня  любишь?  -- настойчиво  допытывался  он,
заглядывая ей в лицо.
  -- Что с  тобой? --- повторила она. Внимательно посмотрела в зеркало и,
увидев его встревоженное лицо, заволновалась:
  -- Ты заболел? Сходи завтра к Мзие.
  Он молчал, и выражение его лица не менялось.
  -- Люблю, ну, люблю,
  -- А серьезно?
  -- Люблю. Но запомни, Эр. Я не Жаннет. И холодного  человека около себя
не потерплю!
  -- Но ведь он же любит ее!
  -- Мне такой любви не надо!--тихо сказала она. И он понял.
  Антуан Пуйярд  любил  свою  жену великодушно. Он вообще  снисходительно
относился  к  человеческим слабостям. Но Жаннет от  этого почему-то  не была
счастливее. В глазах общества  и перед лицом закона они не были семьей, хотя
и  прожили  совместно уже пятнадцать лет. Пуйярды  не считались семьей из-за
того,  что  Антуан не хотел детей,  и теперь,  как  сожители,  они не  имели
никаких льгот и не пользовались никакими преимуществами.  Их положение можно
было  приравнять  к  гражданскому браку  в  средневековой Европе,  когда там
властвовала христианская  церковь.  "Что  мне их  регистрационный  номер? --
говорил Антуан. -- Я не самец, учтенный статисти