вестия" по телевизору, и взъерошила ему волосы. Он уже знал, что жена ищет
намечающуюся  лысину.  По  ее  мнению,  лысины  у  мужчин  являются  как  бы
воздаянием за грешки холостой жизни.
  -- Слушай, Боря, а ты ведь еще не старый! -- в ее голосе звучали вопрос
и удивление одновременно. -- Лысина у тебя пока не предвидится!
  Санька известие об ожидаемом ребенке воспринял весьма положительно.
  -- Вы  родите ребенка, а я его воспитаю, -- сказал  он.-- Люди не умеют
воспитывать  своих  детей.   --  Он   впервые  не  причислил  себя  к   роду
человеческому, но Милочка пока еще ничего не поняла.
  Может  быть, к таким  мыслям его  привел неудачный  опыт  в  сексульной
жизни. Начался этот  эпизод с того, что  однажды  он увидел, как отец целует
жену.
  -- А  у нас некоторые мальчики тоже целуются с некоторыми девочками, --
эпически сообщил он за ужином.
  Наступила неловкая пауза. Обстановку разрядила Милочка.
  -- А ты с девчонками...? -- она не любила сказуемые.
  Скорее всего, то, что она плохо относилась не  только к сказуемым, но и
вообще  к глаголам,  находилось в  прямой  связи с тем, что  она  не  любила
действия. Лучшим препровождением времени для нее было застыть у телевизора с
нераскрытой книжкой в руках.
  -- Я  пробовал один раз на вечере, -- продолжал свои откровения Санька.
-- С Нюшкой.
  Нюшка,  иначе Анечка  Величко,  была  самой  интеллигентной  девочкой в
классе,  отличным  математиком   и   музыкантшей  --   прекрасно  играла  на
фортепьяно.
  --  Она  научила  меня,  минут  десять  со  мной  целовалась,  а  потом
повернулась и пошла. Сказала, что я еще маленький.
  В дальнейшем разговор на  эту тему протекал между Милочкой и  Санькой в
его комнате и при закрытых дверях.
  -- Боря,  -- сказала  она  вечером  мужу, -- его совсем  не  интересуют
девочки.  Понимаешь, он  их  -- да, как я поняла,  а они  его  совершенно...
Послушай,  ведь  он  большой  парень...   Это   ненормально...  Его  надо  к
врачу-сексологу или хотя бы эндокринологу!
  Морозову  было неудобно  рассказывать  о чужой  интимной жизни.  Как-то
аморально. Хотя с другой стороны, если вдуматься, какая интимная или  личная
жизнь у пылесоса или телевизора? И он все ей рассказал.
  Милочка была потрясена. Сослуживицы ей ничего не рассказали.
  -- А я думала,  что он от твоей первой, второй или третьей жены. -- Она
была убеждена, что чем больше жен было у мужчины, тем это для него почетнее.
-- Вот, значит, ка-ак!
  И она удалилась на кухню поразмышлять в одиночестве.
  Борис  Алексеевич долго  боялся  этого разговора и выводов  жены.  Он с
трудом понимал  этические и моральные установки молодого  поколения. Правда,
он считал,  что  суть  человеческих отношений сейчас та же,  что  и при  его
родителях,  и  что  только  формы  меняются, но  к  формам-то  он  и  не мог
привыкнуть.
  Например,  к непринужденности. Конечно, некоторая сдержанность и, может
быть,  чопорность  приходит  к людям  с  возрастом  молодость  контактнее  и
свободнее в  обращении.  Но Милочкина  непринужденность  была  для  Морозова
просто непостижимой.  Она могла у  его старого  друга, с  которым только что
познакомилась,  спросить,  сколько  он  зарабатывает  и где  взял деньги  на
автомобиль.  Может,  и правильно  было,  что  она так прямо  и беззастенчиво
спросила у этого приятеля, к слову  сказать,  с  не  очень-то понятными  его
доходами,  но все равно  прямота Милочки показалась тогда Борису Алексеевичу
грубой  и  инфантильной,   что  ли.  Или  могла  перекинуться  с  незнакомым
попутчиком  в  транспорте  двумя-тремя  репликами  по  поводу  личной  жизни
известного   певца.  Вопросы  морали  существовали,  но  где-то  в  какой-то
параллельной жизни, и не для нее, а для таинственных "для них".
  Для  Сашки это  не имело  никакого  значения,  он  относился  к Милочке
неизменно  хорошо.  По-видимому,  он  уже  был  знаком  с  тяжелой  реакцией
сверстников на  развод  родителей и воспринимал женитьбу отца как пополнение
семьи до полного комплекта и, в некотором роде, как победу Морозова.
  Милочка же, когда узнала, что ее пасынок -- электронный робот,  сначала
долго  подвергала  его  тестам,  которые добывала  неизвестно  где, а затем,
поняв, что он знает неизмеримо больше, чем она, и вовсе охладела к  нему. То
ли по этой, то ли по другим причинам, но отношения в семье начали портиться.
  Усугубила семейный разлад  ссора по совершенно  ничего не значащему, по
мнению  Морозова, поводу. Как-то, возвращаясь с работы, они зашли в магазин,
в  котором обычно  покупали  гастрономию.  Магазин  отличался  разнообразием
ассортимента  и  сдержанностью,  если   не  благожелательностью   продавцов.
Внезапно над самым его ухом раздался знакомый зычный голос:
  -- Альбина, зайди ко мне в кабинет!
  Он обернулся и увидел Музу. Это была та же его напарница, которая таким
же  громовым голосом  командовала тремя вечно полупьяными  мужиками.  Только
теперь  вместо грязного клеенчатого фартука на  ней был белоснежный да еще и
подкрахмаленный  халат, а  на голове  вместо  вязаной  шапочки была солидных
размеров шляпа из серебристой норки.
  -- Борька, -- сказала она, вдруг увидев его, и засмеялась.-- Боря!--но,
заметив  рядом с ним Милочку, вцепившуюся в его рукав, еще раз повторила: --
Борис Алексеевич?
  -- Надо же, -- растерянно сказал  он, -- Муза! Ты что, здесь работаешь?
-- вопрос был лишним.
  -- Директором, -- сообщила она, поправляя шляпу.-- Как ты ушел, я  тоже
скоро уволилась  и в торговый техникум.  Алкаша своего выставила. Вот теперь
директором! Ну,  а ты-то, ты-то как? Боря? Красивый! Смотрю, шапка  дорогая,
одет богато. Все нормально?
  -- Седины не хватает! -- вторглась в разговор уже оправившаяся Милочка,
заправляя выбившуюся прядь мужниных волос под шапку.
  -- Седина еще будет, насмотришься! -- фамильярно, на "ты" бросила Муза.
  -- Знакомься, Милочка, --- засуетился Морозов. -- Это Муза, о которой я
тебе рассказывал. Муза, это моя жена, Милочка!
  -- Значит, рассказывал! -- ее красное лицо даже  посветлело, т- Значит,
заняла  я в твоей  жизни какое-никакое  место! Ну, что  ж,  когда чего нужно
будет,  колбаски  твердокопченой,  рыбки красненькой,  заходите  по  старому
знакомству! -- и, легко неся свое полное тело, она пошла в соседний торговый
зал. Перед тем как исчезнуть за стеной, она обернулась  и как-то даже изящно
помахала рукой.
  Когда пришли домок,  разразился грандиозный  скандал. Милочка указывала
на уровень его "бывших любовниц", которым она "вынуждена  улыбаться"  и  так
далее.  Морозов  сначала  оправдывался,  потом начал  возражать.  Александр,
призванный обоими на роль арбитра, с присущим ему вниманием выслушал их и  в
пять минут логически  доказал, что  Милочка не права. Но  какое может  иметь
отношение логика к  ссорам молодых супругов. К ссорам,  которые вырастают не
из ошибок разума, а  из чувств, только из чувств. О чувствах же компьютерный
подросток не имел точного представления, а если бы даже имел, то не  счел бы
необходимым  с  ними считаться. Он наблюдал, и Морозов  вдруг понял, что это
для Саньки тоже школа.
  Несмотря на весь прогресс, на всю  эмансипацию, женщины продолжают жить
в  мужском  мире. В  мире,  где законы существования  придуманы мужчинами, в
одних странах более великодушными, в других --  менее.  Кто знает,  если  бы
продолжался  матриархат,  какими путями развивалась бы  логика.  Может быть,
женская  логика приводила бы к тем же самым выводам, что  и  мужская,  но  в
совершенно другой, женской системе мышления и рассуждений. Может,  в женской
логике есть какие-то свои закономерности --  ведь никто из мужчин не пытался
этого выяснить, остановленный простой несхожестью.
  Безусловно,  женская  логика  должна  быть  не  менее плодотворна,  чем
мужская. И хотя  до сих пор на основе ее применении не создано  сколь-нибудь
значительных  открытий  или,  хотя бы,  рационализаторских предложений,  это
можно отнести к тому,  что никто указанный творческий прием не использовал в
соответствующих  целях. Когда-нибудь человечество,  наигравшись с  бионикой,
эргономикой и другими новейшими техническими увлечениями, использует женскую
логику в целях стимулирования прогресса, и  мужчины, окончательно научившись
думать по-женски, доведут общество до сверкающих вершин,
  Итак,  жизненные  программы  двух  Морозовых  заурядно  не  сошлись  на
проблеме  "чужой  ребенок".  После ссоры  Милочка  неожиданно сразу потеряла
интерес к  хозяйству,  стала  готовить  супы из  пакетиков,  как  в недобрые
времени  морозовского  люмпенства, и жарить готовые котлеты.  Санька пытался
возражать в интересах отца, но Борис Алексеевич попросил его не вмешиваться.
Милочка  же,  не  получившая достаточного воспитания в  родительском  доме и
учебных заведениях,  все  чаще  в разговорах с подругами  по работе называла
мужа  "мой тюфяк"  и рассказывала  подробности о  своей семейной жизни.  Как
говорила ее подруга Вера, она "соскочила с защелки".
  Морозов  все  это  знал и  чувствовал  себя обманутым.  В обмен за свою
любовь  он  не получил обещанного. Его надули  ... ему подсунули... Он начал
было задумываться о принципиальной невозможности  семейного  счастья и  стал
принуждать себя "философски смотреть на жизнь". Однако,  окончательно  стать
вторым  Сенекой или  Конфуцием ему  не дала судьба,  в просторечии именуемая
"производственная необходимость".
  В один из ближайших к памятной ссоре и, может быть, удачнейших дней его
вызвали  в  кабинет директора. Кроме  "самого" сидели  главный инженер  (или
"шеф") и  какой-то  сравнительно молодой,  около тридцати  пяти,  человек  в
прекрасно  сшитом костюме  и модном импортном галстуке  обычно  такие хорошо
одетые и коротко,  по-деловому  подстриженные молодые люди выступают в  роли
заказчиков из солидных московских ведомств.
  --  Позвольте вам представить  нашего ведущего конструктора,  -- сказал
директор молодому человеку. -- Борис Алексеевич Морозов.
  --  Очень  прекрасно!  -- промолвил молодой  человек,  ослепил Морозова
улыбкой и крепко пожал ему руку. -- Петров Арсений Иванович,  из... -- и  он
назвал влиятельную организацию, связанную с космическими исследованиями.
  -- Мы можем  начать  наше  маленькое  совещание? -- спросил  директор у
представителя.
  -- Да, мы в кворуме!
  По-видимому, он хотел сказать, что все необходимые люди собрались.
  -- Видите ли, Борис  Алексеевич, -- молодой человек произнес  его имя и
отчество так, будто они не менее пяти лет проработали вместе, -- в настоящее
время  готовится освоение  Луны,  для жизни на ней и плодотворного труда. Об
этом  даже  было  объявлено  по центральному  телевидению  и в периодической
печати.  Ведущий  организацией  по  проекту  "Луна"  назначена  наша  фирма,
соисполнителей мы отыскиваем сами.  На одном  из совещаний в Москве один  из
ответственных  товарищей  предложил вашу организацию, -- он мотнул головой в
сторону директора, -- для выполнения работ, связанных с грунтами: разведкой,
бурением   и   анализами,   вскрышными   работами   и   добычей  руд,   даже
сельскохозяйственными работами. И все это в условиях Луны.
  -- То есть...?
  -- То  есть: во-первых, вопросы  транспортировки -- оборудование должно
быть легким и компактным, во-вторых, работа  в  условиях уменьшенного веса и
при  отсутствии  атмосферы  и,  в-третьих,  управляться   должно   человеком
дистанционно или командоаппаратом по программе. Ясно?
  Морозову было  ясно, но не все. Даже  первоначальные объяснения длились
два дня. Так он попал в это дело ответственным соисполнителем. Причем решать
кадровые и  финансовые  вопросы  было предоставлено ему  самому. "В пределах
разумного", конечно.
  Борис  Алексеевич с головой окунулся в работу. Правда, ранее сплоченный
коллектив был  несколько дезорганизован  Милочкиными откровенностями, но нет
ничего более организующего, чем большая и  интересная работа, общая задача и
предельно сжатые сроки.
  Это время стало  временем  наилучшего  контакта, можно  сказать,  любви
Морозова к Саньке и чего-то похожего на ответное чувство.

  К реальности его вернул голос Чугуева:
  -- Борис Алексеевич, ведь вы же не спите! Ответьте мне!
  -- Нет, не сплю.
  -- Я же  вижу, что вы бодрствуете, глаза открыты  и вообще!.. Но вы так
уходите в себя, что мне просто страшно становится!
  -- У меня есть сын, -- неожиданно для себя монотонным голосом сказал он
совсем  невпопад. Ему давно хотелось  это сказать. Он должен был это сказать
кому-нибудь, все равно кому.
  Его  вступление в разговор было  по  меньшей  мере  странным,  и  сосед
тревожно замолчал, понимая, что с ним что-то происходит.
  --  У  меня есть сын. Электронный  ребенок, которому я отдал двенадцать
лет  своей  жизни. Лучшие, пожалуй,  двенадцать  лет.  --  Борис  Алексеевич
задумался, потом повторил: -- Всего один ребенок и тот электронный!
  "Электронный!"  -- не  то подумал, не то повторил он. Реальность как-то
перемешалась для него с воспоминаниями.
  Александр Павлович деликатно молчал, чувствовал, что лезть с  вопросами
сейчас не стоит.
  "Вот такого друга мне не  хватало все эти годы, -- подумал  Морозов. --
Даже  с  Сазоновым  не  смог подружиться.  А ведь Сазонов был  таким же, как
Чугуев".
  По часам подошло земное обеденное  время. В  воздухе,  выдвинувшись  из
стенки,  услужливо повис  поднос  с  ужином.  Морозов  привычно  разложил  и
расставил блюда, пообедал молча, обходясь лишь  самыми необходимыми фразами.
Потом закурил, и  сосед неожиданно тоже попросил сигарету. Опять  вспомнился
Санька. Как он перешел в ведение преподавателей-предметников.
  Лет  до  десяти  он  был  послушным  мальчишкой, уважавшим  морозовский
авторитет и вообще взрослых. Маленькие и  простые  проблемы,  с которыми  он
сталкивался, легко разрешались "отцом", поскольку находились в  границах его
знания и  опыта. Кроме  того, Морозов  уже  тогда  понимал, что  истории,  в
которые попадают дети, взрослым проще именовать шалостями  или хуже  того --
"нарушениями  дисциплины". На  самом деле происходят  эти приключения тогда,
когда дети на свой страх и риск начинают исследовать и познавать мир, еще не
зная его законов.
  Молодая  преподавательница младших классов была  неопытна,  но обладала
ровным характером и детской душой  она была старшей  соучастницей учебы, что
помогало   ей  легко   добираться  до  детских  сердец.  Но  при   этом   ее
педагогическая нагрузка  становилась иногда непомерно высокой,  она уставала
от детей, и тихий, послушный и усидчивый парень был просто подарком для нее.
  В  четвертом  классе  положение изменилось. У  детей появился жизненный
опыт, часто сомнительного характера. Но теперь на  ристалище учебы собрались
близкие  по  уровню индивидуальности,  из  которых ученики  уважали  учителя
минимум как носителя  знания, а педагоги учеников  не уважали, считая  их не
сложившимися  личностями,  людьми  со  своими  характерами,  а   "обучаемыми
единицами". "У меня в  классе  сорок  человек",  -- жаловались они, не делая
различия  между этими  "человеками" и  оценивая  положение,  скорее,  только
количественно.
  Дети, чрезвычайно чувствительные  к  людским  взаимоотношениям,  быстро
улавливали новый  для  них педагогический дефект и воздвигали между собой  и
учителями невидимые баррикады.
  Первого сентября  Александр пришел из своего четвертого  "А" с новейшей
информацией.
  -- Ну, какие у тебя новые учителя? -- спросил Морозов.
  -- Все новые. Химоза,  Физома, Вобла-Кари глазки и Русалка. Один физрук
старый, -- отчеканил сын.
  --  Та-ак, -- растерялся отец. -- Ну, Химоза преподает  химию, а Физома
-- физику, это ясно. А что преподают Вобла, Кари глазки и Русалка?
  --  Вобла-Кари глазки -- это одно  лицо, --  поправил отца  Санька,  --
преподает математику...
  -- Тощая, что ли?
  -- Ага.
  -- А Русалка? Красивая?
  --  Не  знаю,  -- у электронного  мальчишки  с  понятиями красоты  дело
обстояло  плохо, и Борис  Алексеевич не мог найти  метода,  по которому  его
можно было обучить понимать красоту.  Да и  можно  ли вообще  этому обучить?
Хотя позже ему пришлось столкнуться с эстетическим образованием  еще не один
раз, и  вот тогда он понял, что можно научиться понимать и оценивать красоту
и удивляться прекрасному. А сейчас расшифровка была проста.
  -- Русалка по русскому языку, -- объяснил сын.
  Преподаватели, чтобы потом  не наверстывать  упущенное, начали бороться
за свои авторитеты.  Борьба велась способами, напоминавшими кулачные. Двойки
сыпались  на строптивцев как  из  рога Фортуны. Особенно заботилась о  своем
престиже  классная  руководительница  по кличке "Химоза".  Борис  Алексеевич
улыбнулся, вспомнив, как эта дама вызвала  его  в  школу и пожаловалась, что
"Сашенька" не учит химию.
  -- Я его  вызвала  по  первым  трем группам  таблицы Менделеева,  но он
ответил неправильно.
  Она  так  и назвала мальчишку  "Сашенька",  хотя  Морозов  знал,  что у
"Химозы"  не  только  не  было  любимчиков, что она просто  не любила  детей
вообще.  Ему очень хотелось объяснить этой женщине, что у его Саньки одно из
лучших  в технике  запоминающих  устройств,  но  он пробормотал в ответ, что
"проследит за занятиями сына". Похоже, что от него ждали не этого.
  Зато  у  остальных  преподавателей  он  очень скоро оказался  в  чести.
Особенно  его полюбила "Вобла-Кари глазки" или сокращенно  просто "Вобла" --
тощая, длинная женщина в строгом, черном костюме,  с расчесанными  на прямой
пробор  черными  же   прямыми  волосами.  Ребята  любили  передразнивать  ее
правильную, но совершенно лишенную интонаций, монотонную речь. Видимо, такой
способ разговора "Вобла" считала  образцовым  отсюда в общем невыразительная
речь  Саньки,  да  еще его способность  применять  для решения  задач  самые
подходящие  формулы, без  поисков новых путей решения,  делали  его  любимым
учеником.  Так же к нему относились  "Цветок  прерий" (ботаника,  зоология),
"Физома"  и "Гегемон" (учитель труда). И только "Русалка", лишенная в  своем
предмете  точных критериев оценки, каким является знание формул, безошибочно
оценила  Морозова-младшего.  "Все  правильно,  -- говорила она,  отдавая ему
очередное сочинение, -- и  ошибок нет, и цитаты на месте. А вот души в твоем
сочинении нет". И выше четверки ему не ставила.
  Неизвестно,  что   она   подразумевала  под  словом  "душа",  но  Борис
Алексеевич понимал, что она права.

  -- Борис Алексеевич, --  донесся до него голос Александра Павловича. --
Вы меня очень  разволновали, паите, я уже полчаса успокоиться не могу! Вы же
могли воспитать троих детей! Вы же спокойный, умный и добрый человек. У тебя
есть все  качества,  паите, необходимые отцу. Мог воспитать  троих детей,  а
воспитал, паите, одного робота! Трех создателей, творцов, паите,  или одного
исполнителя! Не  бьется  как-то с  рациональностью. Или  ты, паите, воспитал
робота-творца?
  --  Нет, -- сказал  Морозов. -- Роботов-творцов  не бывает. Пока что не
бывает, -- поправился он.
  --  Борис Алексеевич, расскажи  свою историю, если тебе это, паите,  не
того... -- Чугуев смутился и не закончил фразу.
  --  Могу рассказать. Даже надо  мне рассказать! --  вздохнул Морозов.--
Так вот!..
  Целый час сосед его  не перебивал. Потом оба молчали, и  каждый думал о
рассказанном и о своем. Наконец, Александр Павлович кашлянул.
  -- Борис  Алексеевич, ты меня извини, но я тебе хочу устроить маленькое
интервью, -- сказал он. -- Слишком все необычно, и у меня много вопросов.
  -- Давай! -- отозвался  Морозов. Незаметно  для себя он тоже перешел на
"ты".
  --  Первый вопрос -- как шел  у  него  процесс  познания?  Так же как у
человеческих детей?
  --  Очень похоже. Скажу  так: где-то с  расчетных трех и до  шести лет,
когда   запас   слов   уже   значительно   подрос,   он   задавал   мне   по
двадцать-тридцать, но в выходные дни до семидесяти  вопросов в день. Вопросы
возникали  при  первом  же  столкновении  с  неизвестным  ему  явлением  или