ировки позиций я направился к себе. Переодеться и
разложить тот минимум личных вещей, которые я взял  с  собой,  было  делом
нескольких минут. После этого я зашел в радиорубку.
     Вся аппаратура там была совершенно новенькая, с  иголочки,  последней
марки, насколько, конечно, я могу помнить каталоги.  Меня  удивило  только
то, что в принципе она могла работать и без радиста.  Во всяком случае,  я
бы не  держал  здесь  сразу  двоих,  достаточно  было  бы  обучить  любого
метеоролога уходу за автоматикой.
     Ознакомившись со своим рабочим местом, я пошел принять душ.  Дверь на
кухню  была  распахнута,  Маккин  копался  там  у   кухонного    комбайна,
распространявшего весьма привлекательные запахи. У меня вдруг засосало под
ложечкой, я проглотил слюну и заторопился в ванную. Минут через двадцать я
был, наконец, готов к ужину.
     Когда я вышел к столу, магнитофон в каминной оглушительно орал что-то
из <Новых ритмов> Стивенса.  В паузах между  дробями  ударных  и  буханьем
бас-гитары было слышно, как тоскливо  воет  снаружи  ветер.  Три  стены  в
каминной  были  заставлены  стеллажами.  На    стеллажах    стояли    тома
справочников, лежали кипы таблиц и графиков, пачки каких-то заполненных  и
незаполненных бланков, обширные бумажные рулоны с диаграммами и  без  них,
на  одной  из  полок  стоял  метеоглобус  нового,  незнакомого  мне  типа.
Четвертую стену занимала стереорама. Шел какой-то боевик; кто-то в кого-то
палил из ручного бластера, какой-то  внушительный  жизнерадостный  детина,
схватив за ноги мрачную бородатую личность, определенно пытался разбить ею
витрину супермаркета.  Судя по всему, с развлечениями здесь было  немногим
хуже, чем в Столице.  Под стереорамой, в незамеченном  мною  ранее  камине
весело трещали дрова. Интересно, откуда Маккин брал их здесь. По-видимому,
их привозили на вертолете... для таких вот торжественных случаев...
     Посреди каминной у стола хлопотал сам Маккин.  На столе  имели  место
банки с саморазогревающимися  консервами,  блюдо  с  сандвичами,  блюдо  с
неизвестным мне салатом, весьма, впрочем, аппетитного вида, бутылка виски,
бутылка рому, дюжина банок пива. Весь этот натюрморт украшала большая ваза
с фруктами.
     Заметив мое легкое недоумение, Маккин рассмеялся.
     - Не удивляйтесь, - сказал он. - Сегодня праздник.  Сегодня нас снова
двое.
     - Вас это радует? - спросил я.
     - Конечно! Вы даже представить себе не  можете,  как  тоскливо  здесь
одному.  Ночью, особенно когда на улице метель, кажется, что нет никого на
всем белом свете, кроме тебя... Поэтому у меня редко замолкает магнитофон.
- Он вздохнул. - Однако теперь все это позади. -  Он  снова  засмеялся,  и
глаза его заискрились.
     В этой радости и в этой улыбке, мне показалось,  промелькнуло  что-то
фальшивое, как будто он на мгновение снял и снова надел маску.
     <Стоп, парень! - сказал я себе. - А как же презумпция  невиновности?>
Я всегда удивлялся, как легко в подозреваемом, в его поведении и внешности
обнаруживаются преступные черты. Не будем вешать собак на честных людей...
И тем не менее, за бутылкой человек иногда говорит такое, что  трезвый  он
никогда в жизни не скажет. Поэтому я с энтузиазмом потер руки и вожделенно
посмотрел в сторону всего этого кулинарного великолепия.
     Через пару минут мы уже сидели за  столом.  В стереораме  по-прежнему
стреляли друг в друга лихие ребята, кого-то окунали в  бочку  с  водой,  и
сцена эта приводила лихих ребят в буйный восторг.  В их  лихости,  на  мой
взгляд, было что-то от кретинизма.
     - Как будем пить? - спросил Маккин. - Давайте по-русски.
     - Как это - по-русски?
     - А это когда чистое, и доза лошадиная... - Он засмеялся.
     - Вы были в России?
     - Нет, к сожалению, не был.
     - Почему к сожалению?
     - А там всегда умели пить, - сказал он, разливая виски по  рюмкам.  -
Ну а я никогда не причислял себя к трезвенникам. - Он снова рассмеялся.
     - По-моему, у вас несколько  однобокое  представление  о  русских,  -
сказал я.
     - Вы правы, - сказал он. - Но это я  так  шутил...  Ну,  за  приятное
знакомство!
     Мы выпили за приятное знакомство и, продолжая дурачиться, стали  пить
по-русски. После третьей мы были уже на <ты>. Я звал его Джоном, а он меня
Джерри, и мы были  давними  друзьями.  Нас  очень  радовало,  что  мы  оба
<Дж...>. Впрочем, я старался держаться в рамках.
     Мы выпили виски, обсудили последние международные  события  и  фигуру
новой кинозвезды Аниты Крюгер,  потом  поговорили  о  публичных  домах  на
бульваре Роз, выяснили, что бывали в одних и тех же и пришли к выводу, что
самые потрясные девочки в заведении Старухи Берты.  Потом мы допили  виски
и, перекидываясь скабрезными шуточками, посмотрели  в  передаче  <Все  для
мужчин> сеанс стриптиза с Норой Розенталь. Потом заговорили о рыбалке, и я
изо всех сил пытался выдать себя за первоклассного рыбака.  По-моему,  это
мне удалось, во всяком случае, в части вранья.  Потом  мы  начали  бутылку
рома, и я решил, что пришла пора брать быка за рога.
     - Слушай, - сказал я, - что случилось тут  с  твоими  радистами?  Мне
сказали, что радисты на этой станции не выживают.
     Мне показалось, что он отреагировал слишком быстро,  но,  видимо,  он
был еще не слишком пьян, а может быть, я был уже слишком  пьян  (мне  даже
пришла в голову идея  принять  таблетку  антивинина),  во  всяком  случае,
ничего, кроме этой быстрой реакции, я в его поведении не заметил.
     - Один упал в пропасть,  - сказал он. - Когда я ложился спать, он был
у себя,  а просыпаюсь - его нет.  Стал искать,  потом  вызвал  спасателей.
Нашли в тот же день, вот только помочь ему было уже нечем.
     - А второй? - спросил я.
     - Дик-то? А его зачем-то понесло  среди  ночи  шататься  по  горам...
Видимо, заблудился и попал под лавину. Этого нашли только на третьи сутки,
да и то с помощью собаки.
     - А почему же он не взял с собой <мигалку>? Они же именно  для  таких
случаев и предназначены.
     - Забыл, наверное...
     - Вы, должно быть, перед этим вот так же посидели?
     - Да, было дело... Ребята были компанейские, отказываться привычки не
имели.  Я, помнится, еще сказал Дику: <Смотри,  не  свались,  как  Боб...>
Первого Бобом звали, - пояснил он.  А он мне и говорит: <Что я себе  враг,
что ли?> Ну вот, а кончилось все плачевно...
     Он несомненно лгал и  лгал,  по-моему,  не  очень  умело,  на  уровне
сопливого мальчишки, который съел без спроса варенье  и  пытается  свалить
все  на  кошку.  В  папке  Клаппера  было  сказано,  что  первый    радист
действительно упал в пропасть в состоянии опьянения.  Поэтому, наверное, и
расследование закрыли, посчитали за несчастный случай.  А  вот  у  второго
радиста алкоголя при вскрытии не обнаружили.
     Я стал обдумывать, как бы мне вывести его на чистую  воду,  чтобы  он
сам себя запутал, заврался и со  вздохами,  нехотя  признался  в  этом,  и
осталось бы ему только  рассказать  правду,  одну  правду,  ничего,  кроме
правды, но тут я неожиданно ощутил себя сидящим под объективом микроскопа,
а сквозь  всю  эту  невозможную  оптику  на  меня  взглянул  чей-то  глаз,
неизвестный,  огромный,  пронизывающий,    понимающий    все    и    всех,
завораживающий, леденящий душу...  Ощущение было настолько полным,  что  у
меня засосало под ложечкой, по спине побежали мурашки и задергалось  левое
веко.  Я не выдержал и оглянулся по сторонам. Никто ниоткуда  на  меня  не
смотрел.  Маккин уставился куда-то в  угол  и,  казалось,  силился  что-то
вспомнить, но выводить его на чистую воду мне уже абсолютно расхотелось.
     Разговор наш вновь вернулся к кино-, рок-, секс-  и  прочим  подобным
звездам.  Собеседник он был отличный, и время летело быстро. Дошло дело до
пива, и тут Маккина не хватило. Он с трудом встал со стула и, пошатываясь,
вышел из каминной в ванную, а я остался сидеть за столом, открыл еще  пива
и прибавил звук в  стереораме,  чтобы  заглушить  те,  что  доносились  из
ванной.
     Потом он, цепляясь за стены,  вновь  появился  в  каминной  и  сказал
заплетающимся языком:
     - П-по-моему, мне п-пора в п-постель... Сп-покойной ночи!
     Он оторвался от стенки, сделал три шага, пошатнулся и упал в камин. Я
остолбенел,  но одежда на нем не вспыхнула. Он ворочался в камине, пытаясь
встать хотя бы на четыре точки. И тут я понял: это был не настоящий камин,
это   было  всего-навсего  голографическое  изображение,  но  до  чего  же
натурально все было сделано.
     Я помог метеорологу встать, и мы потащились в его комнату, запнувшись
по пути за несуществующий порог. Когда мы добрались до его постели, он был
уже полностью готов.  Нет более сложного занятия, чем раздевать пьяного  в
стельку человека.  Прошло несколько минут мучений и титанического труда, и
тупое пьяное сопротивление было, наконец, преодолено. Маккин ткнулся носом
в подушку и засопел, а я, вытерев со лба пот, сел на стул и огляделся.
     Комната у него была такая же, как и у меня, маленькая и уютная. Стены
ее были разукрашены множеством цветных фотографий, вырезанных из <Плейбоя>
и подобных ему журналов.  Со  всех  сторон  на  меня  смотрели  обнаженные
женщины во всевозможных позах, смотрели невинно, смотрели нагло,  смотрели
равнодушно, смотрели призывно, смотрели, смотрели... От их взглядов у меня
начала кружиться голова.  Я решил обследовать вещи метеоролога. Вещи  были
как вещи: одежда, книги, какие-то безделушки.  Впрочем, я  и  не  надеялся
найти здесь пистолет или звучник.  Книги, правда,  меня  смутили.  Я  знал
много ребят, у которых со стен их жилищ улыбались красотки в костюме  Евы.
Это были разные люди - гангстеры, наркоманы, насильники,  но  было  у  них
одно общее - книг эти типы, во всяком  случае,  не  читали.  Я  просмотрел
названия томов. Драйзер, Шекспир, Гюго, Толстой... Было несколько солидных
книжек  по  истории.  Интересная  библиотека  для  алкоголика  и  любителя
порнографии...
     Обо всем этом надо было бы хорошенько  поразмыслить,  но  голова  моя
размышлять  уже  отказывалась.  Еле  переставляя  подгибающиеся  ноги,   я
доплелся до своей кровати, упал на нее и стал проваливаться в  наползающую
черноту.  Кровать медленно начала переворачиваться вместе со  мной.  Я  на
поводу у нее не пошел и из нее не выпал, и тогда она стала  делать  оборот
за оборотом, все быстрее и быстрее,  и  подступила  тошнота,  но  поделать
что-либо с  этим  было  уже  совершенно  невозможно,  потому  что  чернота
полностью накрыла мой мозг.
     А  потом  сквозь  черноту  опять  разглядывал  меня  этот    огромный
нечеловеческий  глаз,  вокруг  мелькали  какие-то  угрожающие  бестелесные
фигуры, приходила вдруг моя прекрасная Исидора, приходила и исчезала, а ее
место вдруг занимал кто-то чужой, бесконечно ненавистный, заглядывал мне в
лицо, и я тонул в  бездонном  океане  враждебности,  а  над  этим  океаном
шуршала одежда, и слышалось чье-то удовлетворенное то ли хмыканье,  то  ли
покашливание, а потом вдруг появлялся Клаппер и начинал  спрашивать  меня,
где это я мог слышать имя полковника Гринберга, и я пытался  припомнить  и
почти вспоминал, но опять кто-то рядом хмыкал и шуршал, и опять  появлялся
страшный глаз,  и  вдруг  я  узнавал  его  и  пытался  куда-то  убежать  и
спрятаться, и бежал, и прятался, а он все смотрел и смотрел,  и  прятаться
от него было совершенно бесполезно,  а  убежать  от  него  было  абсолютно
невозможно...
     В общем, вспомнил  я  вроде  бы  все  -  таблетки  антивинина  всегда
помогают. Ночной кошмар, конечно, не в счет, а так я держался как будто бы
правильно.  А вот он допустил просчеты. Хоть и невелики они, но для меня и
то пища: солгал - это раз, дал мне возможность побывать у него в комнате -
это два. Хотя, конечно, и то, и другое могло быть сделано преднамеренно, с
определенной стратегической целью...  Например, чтобы  я  чем-нибудь  себя
выдал, хотя не представляю, как это можно лишь притвориться пьяным,  выпив
такую дозу спиртного. Тут вон даже после антивинина голова трещит...
     Я принял еще две таблетки, но головная боль не проходила, и  тогда  я
решил искать спасения в холодном душе.  Дверь в ванной оказалась закрытой,
было слышно, как там шумит вода и что-то  бурчит  метеоролог.  Через  пару
минут щелкнула задвижка, и он вышел оттуда с полотенцем на шее. Вид у него
был несколько помятый, но гораздо меньше, чем я ожидал.  Тем  не  менее  я
достал коробочку и  предложил  ему  взять  пару  таблеток  антивинина.  Он
недоверчиво посмотрел на них.
     - Примите их, Джон, - сказал я. - Вам сразу станет легче.
     Он молча кивнул, взял таблетки и пошел к себе.
     Я  плескался  в  ванной  минут  двадцать,  вода   приятно    холодила
разгоряченное тело, и я постепенно снова становился человеком.
     Когда я вышел из ванной, метеоролог был на кухне. Стол в каминной был
уже убран от следов вчерашнего погрома.  Из кухни доносился шум работающей
посудомойки.  После антивинина у меня разыгрался  зверский  аппетит,  и  я
быстро побежал одеваться.
     Маккин, уже совсем отлично  выглядевший,  встретил  меня  приветливой
улыбкой. На сковороде призывно скворчала яичница с помидорами.
     - Неработающий да не ест! - сказал Маккин.  -  Сначала,  Джерри,  вам
придется отправить сводку в метеоцентр. А затем милости прошу завтракать.
     Пришлось подчиниться диктату старшего.  А потом  мы  воздали  должное
яичнице и кофе с сандвичами.
     - Вы знаете, Джон, - сказал я. - Мне  хотелось  бы  немного  полазить
вокруг. Как вы к этому отнесетесь?
     - Не советую, - сказал он. - Мне бы не хотелось лишиться  и  третьего
радиста.
     - Почему вы думаете, что со мной что-то случится?
     - Я вовсе так не думаю, - сказал он. - Просто, если  это  произойдет,
то  тогда  уж  меня  наверняка  посадят...  Как  вам  сегодня  спалось?  -
неожиданно спросил он.
     - Всю ночь снились какие-то кошмары, - сказал я.
     - И мне тоже...  Пить меньше надо! - наставительно сказал  он,  и  мы
дружно расхохотались.
     Мы завтракали, перекидываясь ничего не значащими фразами, но  у  меня
все время было ощущение, что  что-то  все-таки  происходит,  просто  я  не
способен понять - что.  Вчерашней пьяной близости не  было,  и  я  не  мог
заставить себя сделать шаг навстречу, чтобы преодолеть  расстояние,  вновь
возникшее между нами. И все же...
     - Скажите, Джон, - спросил я, - как мы здесь будем жить?
     - Передача сводок - по расписанию, дежурный готовит завтрак,  обед  и
ужин, дежурим через день, все остальное время - по  своему  усмотрению,  -
скороговоркой сказал  он.  -  Могу  снабдить  вас  книгами,  у  меня  есть
кое-какие.
     - Тоска смертная! - сказал я.
     - Да, жизнь здесь довольно однообразна, - вздохнув, сказал он.  -  Вы
не рисуете?
     - Нет, - сказал я.
     - И не пишете?
     - Нет.
     - Тогда вам действительно будет скучно... Зато хорошо платят.
     - Да, - согласился я, вспомнив о  клапперовских  тысячах  в  сотенных
бумажках.
     Я хотел было спросить, рисует ли и пишет ли он, но промолчал.  Во мне
росла уверенность, что все,  что  здесь  говорится  -  ничего  не  стоящая
чепуха, главное не сказано и до поры-до времени сказано не  будет.  И  то,
что скучать мне не придется - сказано не было, но я в этом  совершенно  не
сомневался.


                             Глава четвертая

                                  ОХОТА

     Я лежал на койке и тупо смотрел в потолок. Впору было в него плевать,
и я бы плюнул, если бы это хоть чем-нибудь могло  помочь  делу.  Охота  за
фактами снаружи станции не дала мне ничего.  Впрочем, я заранее знал,  что
ничего оттуда не вынесу - там давно уже все было осмотрено.  Разве что для
очистки совести...
     Думать мне совершенно не хотелось, я решил сделать перерыв и  включил
приемник.  Передавали речь Президента на приеме в честь прибытия в Столицу
вновь аккредитованного посла Соединенных Штатов.  Ничего нового для себя я
не  услышал.  Карреда,  естественно,  в  очередной  раз  обвинил  соседние
прокоммунистические  правительства  в  подготовке  агрессии  против  нашей
страны - естественно, оплота свободы и демократии  в  нашем  регионе.  Он,
естественно, предупредил потенциальных агрессоров о быстром и неотвратимом
возмездии и, естественно, выразил надежду на то, что  Штаты,  естественно,
не  бросят  в  беде  своего  друга  и  союзника.  Пропагандистские   пассы
Президента неоднократно прерывались аплодисментами и восторженными воплями
фанатичных приверженок его партии, присутствующих  на  приеме.  Вопли  эти
смахивали на визг собак, которых нещадно бьют палками.
     Мне и так было ясно, что дело  идет  к  войне  (ничего  более  умного
Карреде  придумать  не  удастся),  и  я  начал  искать  в  эфире    другие
радиостанции. Почти все диапазоны были забиты угрожающим ревом глушителей.
Так, наверное, ревели в доисторические времена динозавры, подбадривая себя
в битве с противником.  В нашем Президенте, между прочим, тоже есть что-то
от динозавра.  Наверное, его политическая тупость и  неповоротливость.  Во
всяком случае, в народе многие  зовут  его  Динозавром.  Я  крутнул  ручку
настройки дальше и вздрогнул от неожиданности,  когда  мрачный  рев  вдруг
сменился  чистым  и  ясным  голосом  диктора.  Это  был  <Голос  Америки>.
Передавали  сводку  новостей.  Искать  в  эфире  что-либо  еще  было  явно
бесполезно, и я решил послушать, что же новенького  произошло  в  мире  за
последние сутки.
     <Международный  Институт  Космических  Исследований,  -  поведал  мне
бархатный голос, - успешно  осуществил  запуск  к  Юпитеру  автоматической
станции <Зевс>.  Все ж таки медным каскам из Пентагона  никак  не  удается
сорвать исследовательские интернациональные программы.
     <В туннеле между Францией и  Великобританией  из-за  неисправности  в
системе управления одного из грузовиков произошла  авария,  движение  было
приостановлено более чем на час>.  Тут же  высказывались  оценки  убытков,
которые понесут  транспортные  фирмы  обеих  стран  из-за  срыва  графиков
движения и которые я благополучно пропустил мимо ушей.
     <Группа стран Центральной Америки направила в Международный  суд  иск
против Американской Объединенной  Телекомпании,  обвинив  ее  в  нарушении
Конвенции  по  обмену  информацией>.  Опять    эта    набившая    оскомину
телеконтрабанда,  опять  будет  решение  суда  и  опять   все    останется
по-старому.
     <Повстанцы окружили     Преторию,    но    войска    Южно-Африканской
Демократической Республики,  проявляя мужество и героизм, успешно отбивают
непрерывные    атаки    озверевших   красных   и   готовятся   перейти   в
контрнаступление...  Южно-атлантические  союзники  обсуждают   возможность
применения  против повстанцев ядерной артиллерии>.  Совсем,  видно,  плохи
дела у расистов, коли дошло до подобных запугиваний.
     <После  очередной  экзекуции  с  отрубанием  правой  руки,  -   вещал
бархатный голос, - поднялась новая волна выступлений противников ислама  в
Судане>...  В Нью-Йорке Международная организация оракулов  предсказала  в
будущем году прилет  инопланетян,  после  чего  наступит  очередной  конец
света...  Всемирный похоронный трест отправил в Пояс Астероидов  еще  одну
партию капсул с прахом скончавшихся толстосумов...  В очередном  розыгрыше
кубка Канады, открывшемся несколько  дней  назад,  компьютер  прогнозирует
финальный матч с участием команд СССР и  Китая,  отдавая  канадцам  только
третье место...
     После  сводки  новостей  выступил  какой-то  тип  из  Союза    защиты
демократии.  В  подготовке  нападения  на  нашу  страну   он    разглядел,
естественно,  кровавую  руку  Москвы  и  обещал  Динозавру,   естественно,
поддержку всего свободного  мира.  Топором  вырубленные  фразы  с  головой
выдавали в ораторе военного чином не ниже полковника.  После  всего  того,
что рассказывала мне Исидора, я, кажется, кое в чем научился  разбираться.
Это