имею  в
виду странное поведение Виталия, да и не только его - всех  нас.  Скажу  о
себе. Постоянный страх, настороженность, недоверие  даже  к  самому  себе,
стремление спрятаться в пещеру или в какую-нибудь ямину, под корягу и тому
подобное. Чтобы преодолеть этот  странный  комплекс,  приходилось  тратить
уйму сил, стискивать зубы и буквально насильно заставлять себя  заниматься
тем делом, ради которого  мы  проделали  столь  трудный  и  дальний  путь.
Виталий же, судя по всему, "сломался" от первого  прикосновения  звукового
поля. Не буду притворяться, будто я понял это сразу, в тот же час, -  увы!
Просто сработал инстинкт самосохранения, потом - разум...



   7. РАССКАЗЫВАЕТ ВИТАЛИЙ КРУГЛИКОВ

   Раньше, до диамата, сказали бы - "нечистая сила", и точка.  Теперь  так
просто не отделаешься. К сожалению, лично  я  пока  не  имею  какой-нибудь
удовлетворительной гипотезы относительно совершенно идиотского  поведения,
поэтому ничего не остается, как признать у себя еще один "пунктик",  кроме
всех тех, которые уже известны; Новый "пунктик" начался в ту  ночь,  когда
раздался звук. Янис уже хорошо тут говорил о "комплексе", могу добавить от
себя: у меня было все то же самое и плюс  внезапное  изменение  всех  моих
прежних принципов. Они словно растаяли и испарились в один миг. Даже  этот
вот, классический: не торопись  подрывать  свой  авторитет,  за  тебя  это
сделают твои подчиненные -  даже  он  не  устоял,  и,  как  видите,  такие
печальные последствия...
   Наступала четвертая ночь. После заката, как обычно,  с  озера  поднялся
туман,  потом  разъяснилось,  высыпали  звезды.  Мы  с  Ириной   пошли   к
пеленгатору.  Зоя  осталась  дежурить   возле   больного   Яниса.   Старик
нахохлившейся вороной сидел у костра и глушил чай - кружку за кружкой.  До
восхода луны оставалось еще около часа, озеро было небольшое, круглое, как
чаша спортивной арены в Лужниках. Мы с Ириной шли не торопясь,  уверенные,
что не опоздаем. Я рассказал  ей  о  своих  переживаниях.  Она  равнодушно
сказала, что ей тоже все это кажется странным.  Меня  неприятно  задел  ее
безразличный тон, но я промолчал.
   Мы пробирались сквозь чащу, когда я услышал слабый всплеск.  Так  могла
плеснуться рыба, но я знал, что  рыбы  в  озере  нет.  Предупредив  знаком
Ирину,  чтобы  не  двигалась,  я  осторожно  прокрался  к  берегу  и  стал
всматриваться в туман, призрачно колыхавшийся над водой.  Увы,  ничего  не
было видно. И мы пошли дальше.
   Вскоре появился огонек горящей вполнакала лампочки  -  это  был  первый
пеленгатор. Возле него осталась Ирина. Я зашагал ко второму.  Ходьбы  было
не более четверти часа, но я, специально не включая фонарик, шел медленно,
осторожно, прислушиваясь, напряженно вглядываясь в смутно видимые  впереди
контуры деревьев. Уже десять, пятнадцать минут прошло, а  огонька  горящей
лампочки  все  не   было.   Предчувствие   чего-то   грозного,   неумолимо
надвигающегося овладело мною. Я включил фонарик, прибавил шагу и в тот  же
момент налетел на треногу второго  пеленгатора.  Пораженный,  я  с  минуту
смотрел на  разграбленный  прибор,  не  веря  своим  глазам.  От  сложного
измерительного комплекса остались рожки да ножки:  подставка,  тренога  да
болтающиеся  оборванные  провода.  Сам  пеленгатор  и  батареи   бесследно
исчезли. Ясно, что здесь мне нечего было  делать,  и  я  немедля,  быстрым
шагом пошел обратно к первому пеленгатору. Огонек я  заметил  издали,  но,
когда подошел ближе, обнаружил, к моему величайшему удивлению,  что  возле
прибора никого не было.
   Помню, первым моим чувством была злость:  какого  черта  вздумалось  ей
бегать куда-то, когда вот-вот начнется звук! И вечно  так:  ничего  нельзя
доверить этим женщинам! Рассвирепевший, я стал громко звать Ирину,  кричал
во все горло, но только горное эхо мрачно вторило  в  этой  жуткой  черной
яме. Я стоял в растерянности: кинуться ли  на  поиски  жены  или  остаться
возле прибора. Вдруг небо засветилось, восточный хребет внезапно возник из
мрака глухой черной  громадой.  И  в  тот  же  момент  раздался  звук.  Он
вырастал, набирая силу. Я приник к прибору ночного  видения.  На  середине
озера, среди клочьев тумана, покачивался плот, на нем странно приплясывал,
размахивая руками, какой-то человек. Я тотчас узнал его. "Янис! Подлец!" -
взревел я. Мне все стало ясно. Я бросился к воде, но  тут  сильный  толчок
сотряс землю. Вслед  за  первым  толчком  последовал  второй,  и  началось
светопреставление: все кругом закачалось,  завыло,  завизжало.  Я  упал  и
покатился по колышущемуся, дергающемуся подо мной склону, - то ли вниз,  в
озеро, то ли вверх, на зубья дымящегося  хребта.  Рядом  со  мной  летели,
грохотали камни, все затянуло пылью,  я  почувствовал,  что  погрузился  с
головой в воду. Вынырнув, быстро поплыл на  середину  озера,  и  с  каждым
взмахом, с каждым рывком вперед я ощущал все более сильную жажду сделать с
Янисом что-то такое, после чего он бы не посмел своевольничать.
   Рев, грохот и вой продолжались. Озеро  как  бы  дрожало,  мелкие  волны
беспорядочно плескались, сталкиваясь и гася друг друга. Яркий лунный  свет
освещал дымящиеся горы, рябую поверхность озера, качающийся лес. Я подплыл
к плоту. Яниса нигде не было. Вдруг он вынырнул рядом со мной  -  с  двумя
горящими фонарями,  в  маске,  с  кислородными  баллонами  за  спиной.  От
баллонов к маске тянулись гофрированные трубки. Янис дернулся от меня,  но
не тут-то было: я схватился за эти трубки и стиснул их что  было  сил.  Он
завозился в воде и вдруг накинул мне на голову что-то  вроде  петли.  Меня
дернуло, шею сдавило, поволокло куда-то, я задыхался, хотел закричать,  но
не было воздуха. Кажется, я потерял сознание. То, что происходило потом, -
это так странно и так не связано с настоящим, что утверждать, будто  прямо
из озера я попал в пещеру, не имею оснований...



   8. РАССКАЗЫВАЕТ ИРИНА КРУГЛИКОВА

   Никогда бы не поверила, что в человеке,  будем  говорить  конкретно,  в
данном случае в моем муже, Виталии Кругликове, столько всего запрятано.  Я
имею в виду "пунктики". Можно вытерпеть его обжорство,  его  магнитофонные
записи, его дурацкие принципы, которые выдумывает сам на  свою  голову,  -
все можно вытерпеть, но воровство... Чтобы мой муж скатился  до  такого  -
нет, это уже выше  моих  сил.  Как  только  исчезли  продукты,  я  тотчас,
взглянув в его бегающие глазки, поняла все, то есть что  это  его  работа.
Позор, да? А что делать? Вообще Виталий теперь для меня загадка. Как можно
за  какие-то  несколько  часов  так  сильно  перемениться?   Из   доброго,
покладистого,  демократичного  вдруг   превратился   в   злого,   хитрого,
жестокого...
   Особенно меня тревожили его взаимоотношения с Янисом. Их первая  стычка
произошла в ту ночь, когда появился звук. Как известно, Виталий вернулся к
костру позднее всех, подавленный чем-то и с поцарапанным лицом. Я спросила
его, где он был и что с ним  случилось.  Он  сидел  в  палатке  и,  злобно
поглядывая на меня, молча уплетал кашу. Я ждала, что он скажет. Он ел. Тут
в палатку просунулся Янис и тоже поинтересовался, что с Виталием. И  вдруг
Виталий, прижимая к себе миску, отполз в дальний угол и стал ругать  Яниса
на чем свет стоит - дескать, тот следит за ним,  не  доверяет,  командует,
оскорбляет, жалеет для него кусок хлеба, попрекает едой,  и  так  далее  и
тому подобное. Янис слушал, слушал и тоже не  выдержал  да  как  закричит:
"Замолчи!" Никогда я не видела его таким. Даже  глаза  побелели  -  просто
ужас! Ну, думаю, сейчас начнется истерика. Но нет, Янис пересилил  себя  и
спокойно так, но холодно говорит: "Виталий, очень  прошу,  возьми  себя  в
руки. Понимаешь?"
   Второй раз они схватились  из-за  выбора  пути  обнаружения  источника:
Виталий считал, что прежде чем лезть в  воду,  необходимо  провести  более
тщательные замеры. Янис же из  каких-то  своих  соображений  настаивал  на
немедленном обследовании  дна  озера  по  результатам  первого  замера.  Я
сказала, что, наверное, прав Янис, потому что кислородные аппараты  у  нас
были, примерное место известно - зачем тянуть?  И  тут  Виталий  буквально
рассвирепел. Я была поражена. Обычно широкое, добродушное, с круглым вялым
подбородком и большими  голубыми  глазами,  его  лицо  вдруг  заострилось,
вытянулось, главным образом за счет челюсти, которая  опустилась  и  резко
выдвинулась  вперед,  глаза  ушли   вглубь,   сузились,   брови   как   бы
взлохматились и грозными валиками нависли над мрачно  горевшими  глазками,
ноздри раздались, и было видно, как они трепетали. Я со  страхом  смотрела
на него, и внутри у меня буквально выла сирена. С  Янисом  произошло  тоже
нечто странное: он присел, попятился и быстро исчез, словно его и не было.
   И вот вечером, за два дня до катастрофы, Янис сказал, что хочет со мной
поговорить. Мы пошли к озеру. По дороге он предложил не тянуть с поисками,
а при следующем же появлении звука  искать  источник  в  воде  при  помощи
пеленгатора и с аквалангом. Только пеленгатор надо отделить от  треноги  и
прибора ночного видения, чтобы просто держать в руках. Он был убежден, что
озеро является резонатором,  в  центре  которого  находится  небольшой  и,
видимо, нетяжелый источник звука, и попросил меня помочь ему  проверить  в
нескольких сечениях профиль дна озера. Я  согласилась,  мы  не  откладывая
сели на плот и медленно поплыли от одного берега к  другому.  Я  чуть-чуть
гребла, Янис при помощи грузила и капроновой веревки следил за  изменением
глубины. Таким образом мы исследовали озеро по  трем  направлениям  -  дно
озера представляло собой почти идеальную чашу.
   Утром, накануне  катастрофы,  пока  все  спали,  мы  ушли  на  озеро  и
договорились, как будем действовать в  случае  появления  звука.  Днем  он
притворится больным, чтобы не  вязался  Виталий,  и  перед  самым  заходом
солнца перенесет акваланг и веревку поближе к  плоту.  А  когда  стемнеет,
демонтирует  один  пеленгатор.  Я  должна  была  прийти  на  "пристань"  и
подтянуть к берегу плот, который Виталий еще днем  установит  на  середине
озера для наводки приборов  ночного  видения.  После  этого  я,  чтобы  не
вызывать подозрений, должна буду вернуться к костру и после захода  солнца
пойти с Виталием на дежурство к ближнему пеленгатору. Если звук  появится,
я должна буду мчаться со всех ног  к  "пристани"  и  страховать  Яниса  на
случай, если что-нибудь случится с аквалангом. Все было расписано  как  по
нотам - единственной нерешенной проблемой оставалась ледяная  вода  озера:
температура стабильно удерживалась в пределах семи-восьми градусов.  Ясно,
что в такой среде даже тренированные "моржи" более десяти-пятнадцати минут
находиться  не  могут.  Тут  я  увидела  воробья,  обычного   пестренького
маленького воробья, и меня осенило: ведь птицы плавают в ледяной воде и не
мерзнут,  потому  что  их  перья  смазаны  жиром!  Я  сказала  Янису   про
подсолнечное масло: перед купанием надо обильно намочить  нижнее  белье  в
масле и одеться - жировая прослойка будет  прекрасной  теплоизоляцией!  Он
благодарно пожал мне руку. После завтрака, улучив минутку, я  стащила  все
масло, какое у нас было, и спрятала на берегу.
   Приближался вечер. Янис великолепно изображал  больного  -  думаю,  что
если ему не повезет в науке, он  сможет  многого  добиться  на  подмостках
театра. Когда стемнело, я подтянула плот к берегу.  Потом  мы  с  Виталием
пошли к пеленгаторам. Это была  еще  та  прогулка!  С  Виталием  творилось
что-то странное: чем дальше мы отходили от костра, тем напряженнее и, я бы
даже сказала, пугливее он становился. Шел осторожно, приседая и вздрагивая
при каждом шорохе. Я включила и направила на него фонарик  -  он  чуть  не
закричал, ужас отразился на его перекошенном лице. Но  вот  что  не  менее
странно: я совершенно не испытывала страха - наоборот, было как-то забавно
и любопытно, хотелось подразнить  его,  даже,  более  того,  надавать  ему
тумаков,  потаскать  за  мохнатые  уши.  Когда  мы   подошли   к   первому
пеленгатору, Виталий пробормотал что-то бессвязное и, переваливаясь с боку
на бок, пошел дальше. Я осталась одна. Передо мной в белесой  мути  лежало
озеро. Небо, горы - все было затянуто туманом. И стояла такая тишина,  что
слышно было, как возле костра покашливал Василий Харитонович. Я  ждала  не
шелохнувшись, пронизанная каким-то странным острым ощущением, будто вокруг
меня, через меня от земли идут какие-то мощные токи, какие-то необъяснимые
силовые поля, которые все более и более плотной завесой отделяют  меня  от
всего мира. Еще, казалось, миг, и эти поля растворят  меня  в  себе,  и  я
исчезну, разойдусь  туманом,  дымкой,  как  эти  тонкие  прозрачные  слои,
колышущиеся над озером. Мне стало  страшно.  Я  бросилась  бежать,  и  мне
казалось, будто эти  поля  пытаются  удержать  меня.  Опомнилась  я  возле
"пристани", - Янис был уже на плоту и беззвучно греб к середине озера.  Он
был едва виден сквозь туман. Я включила фонарик и  стала  размахивать  им,
как мы уславливались. Он ответил мне вспышками. Я нащупала на  берегу  две
веревки, села между ними и стала следить, как они  стравливаются  по  мере
движения плота. Вдруг рядом с собой  я  услышала  прерывистое  дыхание,  и
что-то холодное и мокрое ткнулось мне в лицо. Я вскрикнула, но  в  тот  же
момент догадалась, что это Хара. Он стал тереться о мое  плечо  и  жалобно
скулить. Я шикнула на него, и он  куда-то  исчез.  Тут  раздалось  цоканье
копыт, и вскоре возле меня остановился Василий Харитонович,  держащий  под
уздцы своего коня. Молча, жестами он показал мне, что надо сделать, и  тут
же сам связал веревку, тянувшуюся к  Янису,  с  ремнями,  в  которые  была
запряжена лошадь. Я поняла его затею: в случае чего лошадь быстро  вытащит
Яниса на берег. Я стала благодарить  старика,  -  он  помотал  головой  и,
присвистнув Харе, торопливо ушел. Теперь все мое внимание  сосредоточилось
на Янисе. Он доплыл уже до середины озера, я почувствовала, как натянулась
правая веревка. Левая обвисла было, но вскоре поползла снова  -  это  Янис
перетягивал ее к себе, на плот. Одним глазом я поглядывала за конем, -  он
стоял неспокойно, пофыркивал, переставлял ноги. Вдруг  с  противоположного
берега донесся крик - то ли вопль о помощи, то ли яростное рычание. Горное
эхо принесло многократно отраженное "Ир-ри-ир-ри!"  Это  ревел  Виталий  -
господи,  никогда  не  подумала  бы,  что  он  может  так  орать!   Что-то
бултыхнулось в воду, и в тот же  момент  раздался  звук.  Мне  показалось,
будто все озеро чуть приподнялось  из  тумана  и,  как  серебряное  блюдо,
сияющее  под  луной,  задрожало,  завибрировало,  отчего  и  возник   этот
стремительно нарастающий по громкости звук. Янис, стоя на плоту, торопливо
надевал акваланг. От волнения он путался, что-то у него не получалось,  но
вот наконец он нырнул и скрылся под водой, началось землетрясение...



   9. РАССКАЗЫВАЕТ ВИТАЛИЙ КРУГЛИКОВ

   Я разрыл под собой листья и достал последний припрятанный  кусок  мяса.
Он был свалявшийся, почти без сока, но я с жадностью набросился  на  него.
Все вокруг зашевелились, зачмокали губами,  заскулили.  Я  рыкнул,  и  они
затихли. Завтра, если не поймаем кабана, прикончу Дохлятину. Она уже ни на
что другое не пригодна: не рожает, валяется в пещере и  даром  жрет.  Один
Умник возится с ней как с молодой. Если не повезет и дальше,  начнем  есть
Старика, приручившего раненого волка и хромую кобылу. Где он ее прячет?
   Я рвал мясо зубами и руками, добираясь до  середины,  где  должен  быть
сок. Совсем засохшие пленки и жилы я кидал Большой Женщине. Она хватала их
на лету и проглатывала не жуя. У меня так: я  подкармливаю  тех,  кто  мне
нужен. Остальные пусть добывают себе сами или подыхают с голоду...
   Вдруг раздался грохот, свист. Задрожала  земля,  стало  светло,  как  в
начале дня, и на дальнем берегу озера, на ровной площадке, где мы  убивали
загнанных лосей, спустился с неба большой белый камень. Он блестел и сиял,
этот высокий камень, и качался, словно на него  дуло  сильным  ветром.  Мы
сидели, онемев, с раскрытыми ртами. Я забыл  про  голод  и  ощущал  только
злобу на Умника - своей тощей спиной он то и дело загораживал дыру и мешал
смотреть. Я встал и дал ему пинка, - он с визгом вывалился наружу и больше
не показывался.
   Камень между тем перестал раскачиваться и  замер,  как  огромный  белый
суслик возле своей норы. Я долго ждал, что будет дальше, но прошло светлое
время, а ничего не изменилось: камень стоял неподвижно и никто к  нему  не
подходил. Я доел мясо, сухожилия швырнул Большой Женщине. Другие в темноте
зарычали, требуя доли, но я  приподнял  дубину,  и  они  смолкли.  Большая
Женщина - моя и должна есть больше других.  Она  быстро  съела  остатки  и
легла возле меня. Тут у входа в пещеру появился Умник. В зубах  он  держал
крысу, руки его были заняты корнями. Всю добычу он сложил у  моих  ног.  Я
приподнялся, крысу отбросил сразу - он ее тотчас  схватил  и  отнес  своей
Дохлятине. Корни оказались горькими, и я швырнул  их  в  угол.  На  них  с
рычанием накинулись другие. Умник снова исчез, но вскоре снаружи  раздался
его голос: он кричал так, словно увидел  стадо  кабанов.  Я  выглянул.  Он
приплясывал, размахивая  руками:  далеко  на  той  стороне  вдоль  берега,
покачиваясь, двигались яркие огни. Я схватил Умника за  горло  и  кинул  в
пещеру, чтобы он не видел, как я боюсь. Меня называют Верзилой, но я,  как
и все они, боюсь темноты и медведей. Один Умник не боится темноты, у  него
глаза, как у шакала, - ночью ловит крыс и роет  корни.  Он  пришел  к  нам
из-за гор, в сытное время, поэтому мы его не съели.
   Я пинками поднял других, чтобы помогли задвинуть вход  тяжелой  плитой.
Ленивые твари, пока не дашь  тумака,  не  двинутся  с  места.  Наконец  мы
надежно укрыты. Сквозь щель видно,  что  происходит  снаружи.  Я  и  Умник
смотрим. Огни движутся туда-сюда, поднимаются  над  озером,  порхают,  как
бабочки, но к нам не приближаются. Все спокойно. Я засыпаю рядом с Большой
Женщиной.
   Утром я и Умник осторожно выглядываем наружу - никаких  перемен:  белый
камень стоит, как прежде, кругом тихо, никаких огней. Я выгоняю других  на
охоту. Мы бежим к яме, в которую сваливаются кабаны. Бежим по узкой тропе,
пригнувшись, держа в руках дубинки. Вот и  яма  -  пусто.  Бежим  обратно.
Ужасно хочу мяса. Впереди бежит  Умник,  за  мной  -  Старик,  приручивший
раненого волка и хромую кобылу.  Где  она?  Я  останавливаюсь  и  прижимаю
Старика к скале. "Где хромая кобыла, которую  ты  приручил?"  -  спрашиваю
его. Он падает на колени и трясется, как  пойманный  кролик.  Умник  опять
что-то увидел и кричит, показывая на озеро. Я  бросаю  Старика  и  бегу  к
нему. Он показывает на белый камень, спустившийся с неба. На верху  камня,
в  узкой  части,  появляется  черная  дыра.  Из  дыры  высунулось   что-то
блестящее, и до нас долетел звук: так бы выл большой голодный волк. Мы все
упали и долго лежали, спрятав головы. Звук продолжался, но  никто  нас  не
трогал. Вдруг звук стал другим: так бы кричала раненая сова. Я  осмелел  и
поднял голову. Поднял голову и Умник. Другие лежали,  обмерев  со  страху.
Звук снова изменился: теперь нас звал маленький ребенок. Я ждал, что будет
дальше. Умник вдруг поднялся  и,  пригнувшись,  быстро  побежал  к  озеру.
Своевольная тварь! Я вскочил и бросился за ним. Не хватало,  чтобы  другие
подумали, что он Вожак. Умник был уже в воде, когда из черной дыры  белого
камня вылетело Что-то и упало на середину озера. Звук не переставал. Умник
поплыл к тому, что упало из белого камня. У меня стучали зубы,  я  не  мог
бежать вперед и не мог бежать назад.  Сзади,  крадучись,  ко  мне  подошли
другие. Они держали наготове свои дубинки.  Тогда  я  бросился  в  воду  и
поплыл вслед за Умником. Я догнал его, когда он был уже на середине. Перед
ним плавало Что-то, по  виду  белое,  блестящее  и  гладкое,  как