ить проходку. Взвинтить темпы,  как
только  можно.  Не  останавливаться  перед  новыми  затратами.   Закончить
проходку раньше срока, отмеренного  ему  убийцей.  Поскорее  сорвать  куш,
купить спутник и перебраться на него. Там-то уж Ива Соича  сам  дьявол  не
достанет.
   Там, на спутнике, он вволю посмеется над прежними страхами.
   Сделает оранжерею - решено. И непременно будет разводить фиалки. Именно
фиалки, пропади они пропадом!
   В невесомости цветы растут хорошо...
   К счастью, и он переносит невесомость неплохо, в отличие  от  некоторых
людей, которые в невесомости и часа не могут прожить.
   По распоряжению Ива Соича в Акватауне был введен жесткий режим,  сильно
смахивающий на военный.
   Геологи, проходчики, инженеры,  киберологи,  ядерщики  не  имели  права
подниматься на поверхность и вообще удаляться за пределы Акватауна.
   Ив Соич запретил даже обычные походы акватаунцев в рыбацкий поселок  за
свежей рыбой. И вообще  Ив  Соич  решил  свести  к  нулю  непосредственные
контакты акватаунцев с внешним миром -  до  тех  пор,  пока  геологическая
программа не будет полностью выполнена.
   Ему удалось  добиться  разрешения  президента  на  изоляцию  Акватауна.
Начальник  Геологического  центра  внушил  легковерному  президенту,   что
глубинная скважина - дело, необходимое  для  страны,  основа  ее  будущего
благосостояния и могущества.
   Ни одна душа теперь не сможет ни проникнуть  в  Акватаун,  ни  покинуть
его.
   Ив Соич свободно вздохнул, решив, что отныне здесь, на океанском дне, в
глубоководной впадине он в такой же безопасности, как на спутнике Земли.
   Работа в Акватауне шла день и ночь. Впрочем, понятия день и  ночь  были
весьма условны под многомильной океанской толщей, в царстве вечного мрака.
Суточный  цикл  регулировался  службой  времени.   "Утром"   тысячи   реле
одновременно  включали  наружные   панели   на   домах-шарах,   прожекторы
выбрасывали вдоль улиц  ослепительные  пучки  света,  тотчас  привлекающие
глубоководных тварей, давно привыкших к возне под водой,  ярче  вспыхивали
пунктирные лампочки, окаймлявшие дорогу к скважине.
   Ровно  через  двенадцать  часов   все   освещение,   кроме   дорожного,
выключалось.
   На ритм разработок смена дня и ночи никак не влияла,  поскольку  работы
по проходке велись круглосуточно, в три смены.
   Искусственную смену дня и ночи Ив Соич ввел для того, чтобы люди жили в
привычном цикле, чтобы им легче было ориентироваться во времени.
   24 часа в сутки на дне впадины полыхало зарево.  Время  от  времени  из
него вырастал оранжевый гриб, и толщу  воды  насквозь  пронизывала  дрожь.
Каждый направленный ядерный взрыв означал еще один  шаг  вперед,  в  глубь
Земли.
   Акватаунцы прозвали его "Железным Ивом". Беспокойных дел у  Соича  было
невпроворот. Дело в том, что после того, как буровые машины прошли  первые
мили земной коры, в общем  достаточно  изученные,  проходчики  вступили  в
слои, полные загадок. Ситуации сменялись с калейдоскопической быстротой, и
в каждой нужно было найти  правильный  выход  -  сменить  режим,  изменить
направление и силу взрыва, воздвигнуть преграду бушующей лаве. Дело иногда
решали секунды.
   Ив Соич координировал работу проходчиков, знал поименно и в  лицо  чуть
не каждого из трех тысяч акватаунцев.
   Презирая опасность, он часто опускался на дно  скважины,  появлялся  на
самых  трудных  участках  проходки.  Толстый,   отдувающийся,   ежеминутно
вытирающий пот, он мячиком  выкатывался  из  манипулятора,  проверял,  как
работают механизмы, часто  оттеснял  оператора  и  сам  садился  за  пульт
управления.
   Для акватаунцев оставалось загадкой, когда спит Ив Соич. В любое  время
суток его можно было застать  бодрствующим,  обратиться  к  нему  с  любым
делом.
   С полной нагрузкой работала аналитическая лаборатория, исследуя образцы
породы, непрерывным потоком поступающие из скважины.
   Под огромным давлением даже обычные минералы, давно изученные  вдоль  и
поперек, приобретали новые, неожиданные свойства.
   Вскоре температура  в  стволе  шахты  повысилась  настолько,  что  даже
термостойкие комбинезоны перестали спасать проходчиков.
   По распоряжению Ива Соича были смонтированы и пущены в  ход  криогенные
установки. У проходчиков появился мощный  союзник  -  жидкий  сверхтекучий
гелий, охлажденный почти до  абсолютного  нуля.  Циркулируя  по  змеевику,
пронизывающему стенки шахты, гелий гасил жар  развороченных  земных  недр.
Земля, рыча и огрызаясь, уступала людям милю за милей.


   Оре Дерви как председателю правительственной комиссии по  расследованию
обстоятельств смерти Гуго Ленца много приходилось заниматься  материалами,
так или иначе связанными со знаменитым физиком.
   В основном здесь были официальные документы, переписка доктора Ленца  с
дюжиной  университетов  и  крупнейшими  физическими  лабораториями,  копии
заказов различным фирмам на оборудование и приборы, рекламации  на  них  и
многое другое. Ленц переписывался со многими выдающимися  физиками  других
стран. По их письмам Ора Дерви могла заключить, что Ленц пользовался среди
них большим авторитетом.
   О, как казнила себя Ора Дерви, что не настояла в  свое  время  на  том,
чтобы Гуго Ленц лег в клинику святого Варфоломея! Он был бы  жив.  Она  не
допустила бы его смерти.
   А теперь в память о Гуго Ленце ей  только  и  осталось,  что  тоненькая
пачка писем, да еще голос Гуго, записанный на пленку - повесть о том,  как
шведский король вручал ему Нобелевскую премию. Когда Гуго  рассказывал  об
этом, нельзя было удержаться от смеха, и Ора с разрешения  Ленца  включила
магнитофон.
   Странный он был, Гуго Ленц.
   Теперь, разбирая архивы, Ора Дерви все больше утверждалась в мысли, что
тот Гуго  Ленц,  которого  она  знала,  и  тот,  который  вырисовывался  в
документах, с ним  связанных,  и  в  обширной  научной  переписке,  -  два
совершенно разных человека.
   Письма,  адресованные  Гуго  Ленцем  лично  ей,  Ора  Дерви  никому  не
показывала. Кому их читать? Друзьям? Разве могут они  быть  у  полуробота?
Прихлебателей тьма, приятелей пруд пруди, а друга нет...
   Гуго несколько раз рассказывал ей о шефе полиции Арно Кампе, с  которым
ему пришлось ближе познакомиться после получения злополучного письма.
   - Арно Камп - неглупый человек, - говорил Гуго  Ленц.  -  С  ним  можно
толковать. Представьте себе, даже стихи любит.
   ...Поставив полуувядшую фиалку в стакан с  водой,  Ора  Дерви  еще  раз
внимательно перечитала только что полученное с утренней почтой письмо.  По
стилю оно, на ее взгляд, не отличалось от того, которое  три  с  небольшим
месяца назад получил Гуго Ленц.
   Гуго, обладавший феноменальной  памятью,  несколько  раз  цитировал  ей
наизусть большие куски  из  письма,  и  Ора  Дерви  в  конце  концов  тоже
запомнила их.
   Анонимный автор хотел от Оры Дерви, чтобы она "навела порядок" на своем
участке общественной жизни - в медицине. Автор требовал, чтобы  Ора  Дерви
своей властью запретила пересадку  органов.  "Такие  пересадки  чудовищны,
недостойны человека, наконец - неэтичны, - негодовал автор. - Человек - не
машина, у которой можно по произволу заменять детали".
   Особое  негодование  вызывало  у  автора  то,  что  в  клинике  святого
Варфоломея проводятся опыты по вживлению кибернетических механизмов в тело
человека.
   "Вы бросаете вызов  природе  вместо  того,  чтобы  слиться  с  ней",  -
возмущался автор письма.
   Она некоторое время перебирала четыре листка, отпечатанных на  машинке,
всматривалась а цифру "1", вписанную от руки. Ровно один  год  отмерил  ей
автор письма для выполнения обширной  программы,  изложенной  на  листках:
повсюду закрыть пункты пересадки органов, уничтожить фабрики,  выпускающие
хирургические  инструменты  для  трансплантации,  закрыть  в   медицинских
колледжах факультеты кибернетической медицины, предать огню всю литературу
по проблемам киборгизации.
   Ора Дерви закрыла глаза. Она сидела одна в пустой ординаторской клиники
святого Варфоломея, Покачиваясь а кресле, размышляла.
   Кто бы ни был автор письма, он наивен в высшей степени. Он хочет, чтобы
она, Ора Дерви, своей волей сделала то, и другое, и третье. Как будто в ее
власти   закрыть,   например,    фабрики,    производящие    хирургическое
оборудование. Да ее сместят на следующий же день.
   Конечно, Ора  Дерви  могла  бы,  скажем,  наложить  временное  вето  на
производство хирургического оборудования, объявив  его  малопригодным  для
операций. Но что скажут фабриканты?  Каждый  шаг  Оры  Дерви  встречал  бы
бешеное сопротивление тех, кто заинтересован в существующем порядке вещей.
   Разбирая документы Гуго Ленца, Ора Дерви рассчитывала,  что,  возможно,
какие-нибудь записи смогут пролить свет на  обстоятельства  дела,  которое
она расследует. Нелегкая и кропотливая была эта работа.
   "...Итак, мне остается  жить  три  месяца.  Всего  три.  Нелепо  все  и
неожиданно. А жизнь вчера еще казалась бесконечной.
   Здоровый человек не думает о смерти. Он может планировать свое будущее,
прикидывать, что будет с ним через год, три, а то и  через  двадцать  лет.
Математик  сказал  бы,  что  двадцать   лет   для   человека   равносильны
бесконечности. Естественно: для  мотылька-однодневки  бесконечность  равна
всего-навсего суткам.
   А что сказать о мезоне, время жизни которого - миллионная секунды?
   Я не мезон и не мотылек-однодневка. Я  человек.  Обреченный  на  скорую
смерть. Какая разница - раньше или позже. Нет, не буду  кривить  душой.  Я
молод: разве 44 года - старость?
   Чего я достиг в жизни? Почестей? Они не кружат  мне  голову.  Просто  я
немного лучше, чем другие, научился разбираться в структуре вещества, и за
это мне - деньги и комфорт?"
   Ора взяла другой листок.
   "Но то, чего мне удалось добиться в жизни, - лишь  одна  сторона  дела.
Теперь, когда мне приходится  подводить  итоги,  не  менее  важно  уяснить
другую сторону: что дал я, Гуго  Ленц,  человечеству?  Боюсь,  не  так  уж
много. После злосчастного взрыва не перестаю думать об этом...
   Мир беспечен, как играющий ребенок. Если даже людей будет  отделять  от
гибели один шаг, все равно они будут беспечны, как мотыльки.  Беспечность?
Или простое неведение?
   Мой опыт горек. Но достаточен ли для остальных?  Надо  добиться,  чтобы
был достаточен...
   Барк, кажется, неплохой  парень,  только  мозги  немного  набекрень  от
полицейской работы. Из него мог  бы  получиться  физик.  Но  зачем,  зачем
человечеству физики?!
   Когда Арно Камп пообещал изловить и обезвредить того, кто угрожает  мне
смертью, я впервые в жизни пожалел, что полиция не всесильна..."
   "Больше всего на  свете  я  любил  свою  работу.  Тот  сладкий  холодок
предчувствия, из  которого  вдруг,  после  многодневных  опытов,  внезапно
рождается уверенность, что истина находится где-то рядом, протяни руку - и
достанешь ее.
   Но ныне все мелкие истины слились в одну  Великую  Истину,  и  свет  ее
невыносим. Я солдат твой, сияющая истина, и умру как солдат. И да  поможет
мне... Робин!"
   "Робин? - задумалась Ора Дерви. - Кого имел в виду Гуго Ленц?"
   Среди знакомых и сотрудников Ленца - она тщательно проварила - человека
с таким именем не было. Быть может, Робин - чье-то прозвище? Но  чье?  Ора
Дерви, как обычно, проконсультировалась с  Артуром  Барком,  который  знал
Ядерный центр и его людей, как свои пять пальцев. Но и  Барк  в  ответ  на
вопрос  о  Робине  только  развел  руками.  Видимо,   Робин   -   какая-то
историческая ассоциация, пришедшая в  голову  Гуго,  когда  он  набрасывал
дневник, решила Ора Дерви. Быть может, речь идет о Робин Гуде, легендарном
разбойнике средневековой Англии?
   Вскоре в сутолоке дел Ора Дерви позабыла случайное имя,  мелькнувшее  в
бумагах покойного Ленца.
   Но через некоторое время среди лабораторных  журналов  ей  попался  еще
один листок, служивший продолжением какой-то записи.
   "...Прощай и ты, Люсинда. Я привязался к тебе, я верил тебе..."
   Ору что-то кольнуло, когда она прочла первые строки записки.
   "Только благодаря тебе,  Люсинда,  я  сумел  решить  последнюю  задачу,
которую добровольно взвалил на свои плечи. И теперь мне легче  уходить  из
жизни. Спасибо, Люсинда".
   Незнакомое доселе неприятное чувство заставило Ору  внутренне  сжаться.
Она вызвала к себе Барка. Артур прибыл незамедлительно: он знал  уже,  что
председатель новой комиссии не отличается  мягким  нравом,  и  при  случае
может всыпать не хуже  Арно  Кампа.  Ясное  дело  -  не  приходится  ждать
снисхождения от робота или полуробота - один черт.
   - Какова обстановка в Ядерном центре? - спросила Ора Дерви.
   - Все по-прежнему растеряны, - сказал Барк.
   - Смерть доктора Ленца обсуждают?
   - Неохотно.
   - Старайтесь прислушиваться к  таким  разговорам,  -  посоветовала  Ора
Дерви. - В них, возможно, что-то промелькнет.
   - Докладывать вам или Арно Кампу?
   - Все равно. Наши действия скоординированы.
   - С работой в Ядерном центре до сих пор  не  ладится,  -  сказал  Артур
Барк. - Все время срываются опыты. Доктор Ленц оставил  после  себя  сущую
неразбериху. Старик, видимо, слишком многое любил делать сам.
   При слове "старик" Ора поморщилась: она не выносила фамильярности.
   - Теперь Ядерный  центр  осиротел,  как  выразился  один  сотрудник,  -
продолжал Барк, развалившись на стуле. - Неужели  доктор  Ленц  напоследок
испугался-таки и решил "зашвырнуть ключи"? Но тогда непонятно,  почему  же
доктор Ленц все-таки...
   - Скажите, Барк, - перебила его Ора Дерви, - вы знаете всех сотрудников
Ядерного центра?
   - Конечно. Таково задание Кампа, - ответил Артур Барк.
   - В таком случае скажите, кто такая Люсинда? - быстро произнесла Ора.
   - Люсинда? - удивленно переспросил Барк, с  наслаждением  заметив,  что
Ора Дерви слегка смешалась. Значит, и роботы умеют смущаться!
   - Имя Люсинда мне встретилось в архивах доктора Ленца, - пояснила  сухо
Ора Дерви.
   - Люсинда - машина, - сказал Барк.
   - Машина?
   - Обыкновенная счетная машина. Термоионная, с  плавающей  запятой,  как
говорят программисты, - с улыбкой добавил  Барк.  За  время  пребывания  в
Ядерном центре он успел нахвататься кое-каких познаний.
   - Машина? Странно... Ленц обращается к ней, как к  женщине,  -  сказала
Ора Дерви.
   - Странно, - согласился Барк.
   - Мы можем  теперь  только  строить  догадки  о  тогдашнем  психическом
состоянии доктора Ленца, - заметила Ора.
   Барк промолчал, ограничившись утвердительным кивком.


   Имант Ардонис любил геологию. Ему вообще нравились науки о Земле.
   Толстые фолианты, посвященные  отчетам  какой-нибудь  исследовательской
геологической или археологической экспедиции,  он  мог  перечитывать,  как
увлекательный роман.
   Впрочем, романов Имант Ардонис никогда не читал.
   Изучение геологических  отчетов  доставляло  отдых  мозгу,  измученному
бесконечными формулами.
   Если физика была всепоглощающей страстью Иманта Ардониса,  то  науки  о
Земле  можно  было  назвать  его  хобби.  Но  и  в   геологии,   регулярно
просматривая интересующую его литературу, Имант Ардонис  сумел  приобрести
немалые познания.
   Акватаунский проект  заинтересовал  Ардониса.  Его  привлекла  смелость
замысла, сочетавшаяся с размахом.  Шутка  ли  -  пробив  твердую  оболочку
планеты, на сотни миль устремиться вниз, пронзив слои бушующей лавы!
   В космосе человек давно уже чувствовал себя, как дома, в то  время  как
глубь собственной планеты все еще оставалась для него недоступной.
   Ардонис знал, что идея использования глубоководной  морской  впадины  в
качестве отправной  точки  для  глубинной  скважины  не  нова.  Но  раньше
осуществить ее не могли: проблема упиралась в несовершенство техники.
   Ардонис был аккуратен в своих увлечениях: выискивая повсюду, где только
можно, материалы об Акватауне, он складывал их вместе. Правда,  писали  об
Акватауне немного.
   Проглотив очередную заметку, Ардонис приходил в восхищение  от  темпов,
которыми велась проходка. Ив Соич, похоже, знает свое дело.
   Когда ствол шахты, миновав твердую оболочку Земли, углубился в  расплав
магмы, Имант Ардонис наново проштудировал работы о глубинных слоях почвы и
структуре морского дна в районе Атлантического побережья. И червь сомнения
впервые шевельнулся в его душе.
   Давление и температура лавы там, на глубине, ему  как  физику  говорили
многое. В опытах по расщеплению кварков Ардонис  имел  дало  со  звездными
температурами и колоссальными давлениями, у  него  было  представление  об
опасностях, которые подстерегают в подобном случае исследователя.
   При огромных давлениях жидкость может превратиться в камень, а сталь  -
потечь, как вода.
   На что рассчитывает Ив  Соич?  Как  он  собирается  взнуздать  огненную
стихию земных недр? Надо полагать, он произвел  необходимые  расчеты.  Они
должны быть абсолютно точными. Иначе... у Иманта Ардониса  дух  захватило,
когда он представил, что может получиться, если на большой  глубине  магма
ворвется в ствол шахты. Вода соединится с огнем! А в Акватауне три  тысячи
человек.  Не  говоря  уже  о  рыбацком  поселке,  который  расположен   на
побережье, близ впадины.
   Люсинда - хорошая машина, хотя и капризная, как женщина. То, что машина
хорошая, не нуждалось в особых доказательствах. На  Люсинде  Гуго  Ленц  и
другие  сотрудники  Ядерного  центра  производили  тонкие  расчеты,  перед
которыми пасовали другие счетные машины.
   На заре машинной индустрии люди считали, что все счетные машины  одного
класса одинаковы. С годами пришлось отказаться от подобной мысли.  Счетные
машины усложнялись,  накапливали  "память"  и  "опыт",  и  каждая  из  них
приобретала то, что у живого  существа  называют  индивидуальностью.  Так,
одна  машина,  например,  отдавала  явное  предпочтение   дифференциальным
уравнениям, другая - задачам, связанным с  небесной  механикой,  третья  -
интегралам. Симпатии и  антипатии  машины  могли  выражаться  в  том,  что
"любимую" задачу машина решала быстро и изящно, если же попадалась  задача
"нелюбимая", машина могла возиться с ней долго, а решение предложить такое
длинное и запутанное,  что  математик,  поставивший  задачу,  хватался  за
голову.
   В том, что Люсинда - машина  не  только  хорошая,  но  и  капризная,  с
норовом, лишний раз убедился Имант Ардонис, когда решил просчитать,  каким
запасом  прочности  обладает  ствол  гигантской   шахты,   нисходящей   от
подводного города Акватауна в глубь Земли.
   Введя задачу в кодирующее устройство, Имант Ардонис присел к столу.
   Мимо несколько раз прошел Артур  Барк,  неприятный  молодой  человек  с
оловянными глазами.
   Нового сотрудника Имант недолюбливал. Неприязнь зародилась в первый  же
день, когда доктор Ленц привел к нему в кабинет  черноволосого  крепыша  и
отрекомендовал его как специалиста по нейтринным пучкам. Было  это  вскоре
после  взрыва  в  лаборатории,   случившегося   ночью,   когда   установки
обслуживались автоматами.
   Со времени появления Артура Барка в Ядерном центре прошло  больше  трех
месяцев, и Ардонис имел  несколько  раз  возможность  убедиться,  что  при
обсуждении сложных проблем, связанных с  фокусировкой  нейтринных  пучков,
Барк предпочитает многозначительно отмалчиваться. Ардонис не вмешивался  -
с него было достаточно рекомендации Гуго Ленца.
   Правда,   после   одного   случая,    продемонстрировавшего    вопиющую
безграмотность Барка, Имант Ардонис совсем  было  решился  раскрыть  глаза
доктору Ленцу на бездарность нового сотрудника, но тут  случилась  нелепая
история с кошельком, закончившаяся арестом Ардониса и на время  совершенно
выбившая его из колеи. А после умер Ленц, и Ардонис махнул рукой на Барка.
Мало ли на свете бездарностей, занимающих места, им не предназначенные?
   Он, Имант Ардонис, не собирается переделать  мир.  Кажется,  переделкой
мира хотел заняться его шеф доктор Ленц, о чем он  и  твердил  сбивчиво  и