Станислав Лем.
    Повторение

   -----------------------------------------------------------------------
   Stanislaw Lem. Powtorka (1979). Пер. с польск. - И.Левшин.
   "Собрание сочинений", т.6. М., "Текст", 1993.
   OCR & spellcheck by HarryFan, 11 April 2001
   -----------------------------------------------------------------------



   Случилось так, что ко двору короля Ипполипа Сармандского  прибыли  двое
миссионеров-конвертистов, чтобы известить об истинной вере. Ипполип не был
похож на других королей. Во всей Галактике не нашлось бы монарха,  который
столь охотно предавался бы размышлениям. Еще ползунком он  играл  золотыми
мини-мозгами и строил из  них  вольнодумные  самодумки  и  так  наслушался
мудрецов, что, когда пришел час его коронации, хотел сбежать через окно из
тронного зала и поддался лишь аргументу, что другой  на  его  троне  может
оказаться намного хуже. Ипполип был уверен, что хороший правитель не  тот,
кого подданные хвалят или ругают,  а  тот,  которого  никто  не  замечает.
Король был приверженцем экспериментальной философии, в которой  признается
истиной не то, что сумеешь сказать, а то,  что  тебе  удается  сделать.  А
потому оба отца конвертиста без боязни могли предстать перед Ипполипом.  И
безмерным был их радостный ужас, когда они поняли, что король не то что  о
Боге - вообще ни о какой религии еще не слыхал. Они знали, что им придется
возглашать слово Божье in partibus infidelium [в землях неверных  (лат.)],
но такого они не ожидали. Разум Ипполипа в вопросах религии был чист,  как
неисписанная страница, так что почтенные миссионеры  просто  на  месте  не
могли устоять, так им не терпелось обратить короля в истинную веру.
   Они сразу же уведомили его о существовании всемогущего Творца,  который
в шесть дней сотворил мир, а на седьмой отдыхал, о  хаосе,  который  перед
тем летал над водами, о прародителях, их грехопадении, изгнании из рая, об
избавительном пришествии мессии, о любви и милосердии, а король  пригласил
их из зала аудиенций в свои покои и принялся донимать ехидными  вопросами,
на что те  отвечали  с  терпеливым  пониманием,  зная,  что  сомнения  эти
происходят не от ереси, а лишь от неведения. Ипполип, захваченный врасплох
откровениями, которые ему пришлось впервые в жизни  слышать,  требовал  по
нескольку раз повторять рассказ  о  сотворении  мира,  который  прямо-таки
одурял его своей новизной.
   Он все переспрашивал, вполне ли святые отцы уверены, что  Бог  сотворил
мир для того, чтобы его заселить? Не могло ли случиться так, что  творение
было направлено на какие-то более отдаленные цели, а жители божьего здания
поселились в нем ненароком, между делом? Действительно ли их имел  в  виду
Бог, когда принимался  за  работу?  А  миссионеры,  сдерживая  возмущение,
вызванное этой безграничной, а потому и  безгрешной  наивностью,  отвечали
ему, что Бог создал мир для детищ своих, потому  что,  будучи  воплощенной
любовью, ничего не имел в виду, кроме их счастья. Известие о такой сильной
привязанности  Бога  к  Сотворенным   произвело   на   Ипполипа   огромное
впечатление.
   Некоторые трудности вызвал вопрос  о  сатане.  Тут  король  повел  себя
несколько необычно для новообращенного. Он удивился не тому,  что  Господь
терпит сатану,  а  тому,  что  церковь  им  пренебрегает.  Это  получается
примерно как с канализацией, говорил  он.  Неприятно,  однако  необходимо.
Если бы не было сатаны, Богу пришлось бы самому присматривать за  адом,  а
это плохо вязалось бы с его безграничной добротой. Всегда удобней выделить
кого-нибудь другого для подобных дел. А при  нынешнем  порядке  вещей  без
пекла не обойтись - в противном случае  нужно  было  бы  с  самого  начала
проектировать мир иначе. А потому церкви следовало бы официально  признать
сатанинскую неизбежность. Но в конце  концов  златоусты  кое-как  одолели,
королевское предубеждение, вывели мысли  обращаемого  в  чистое  русло,  и
Ипполип  на  двадцать  девятом   дне   поучений   принял   благую   весть,
растрогавшись  прямо  до  слез,  а  два  миссионера,  тоже  взволнованные,
подарили  ему  красиво  переплетенный  том  Писания,  благословили  его  и
двинулись в путь к новым трудам и подвигам. А король на три недели заперся
в своих апартаментах, совет не созывал, докладов  не  слушал,  раз  только
послал за столяром, потому что под ним подломилась ступенька  библиотечной
стремянки, Но однажды утром он вышел в сад, взирая на  все  до  мельчайшей
травки новым взглядом как на Божье дело, а  вернувшись  во  дворец,  велел
послать     самого     Королевского      Онтолога      за      знаменитыми
конструкторами-омнигенериками Трурлем и Клапауцием, чтобы  они  явились  к
нему - и немедленно!
   Вскоре они прибыли, запыхавшись - так подгонял их достойный посланец, -
склонились перед троном  и  ждали  королевского  слова,  причем  Клапауций
незаметно ткнул  Трурля  в  бок,  напоминая,  что  говорил  он  ему  перед
отъездом: вперед не выскакивай, а каждое слово трижды обмозгуй, прежде чем
произнести. И лучше помалкивай, а он, Клапауций, берет  всю  аудиенцию  на
себя.
   - Здравствуйте,  дорогие  мои,  спасибо,  что  так  быстро  явились,  -
приветствовал  их  Ипполип  и  предложил   садиться.   -   Слушайте   меня
внимательно, ибо великое дело я задумал, и успех его зависит от ваших  сил
и способностей. Недавно посетили меня два инозвездных пришельца, и от  них
я узнал, что Космос вовсе не бесхозная вещь и что у  него  есть  Автор.  И
этим Автором является Бог, персона, как меня заверили,  в  высшей  степени
симпатичная, в которую я уверовал без всяких сомнений, чего и  вам  желаю.
Завтра я издам  эдикт,  по  которому  каждый  из  моих  подданных  получит
экземпляр Святого писания в кассетной записи, но вас я вызвал не по  этому
вопросу. Теперь я уже знаю, что мир не сам по себе появился, а был  создан
Творцом самолично как жилье для существ, им же созданных. И коль скоро Бог
сделал свое дело, то и я  свое  обязан  совершить.  Пришельцы,  которым  я
обязан своим обращением, горячо убеждали меня, чтобы я  в  первую  очередь
заботился о собственном спасении, и я выслушал их  не  прерывая,  ибо  это
было бы невежливо, но думал я совсем о другом. Я не  таков,  чтобы  прежде
всего думать о себе. Ведь все сущее неизмеримо важнее  меня!  И  всеобщему
благу  хочу  я  посвятить  остаток  своих   дней.   Я,   конечно,   читал,
достопочтенный Трурль, твою книгу "Impossibilitate  felicitationes  entium
sapientum" ["О невозможности насыщения счастьем разумных существ" (лат.)],
но она меня особо  не  взволновала  -  нет  ничего  удивительного,  что  в
скверном мире и живется не слишком хорошо. Последним, за что  я  держался,
прежде чем уверовать в Бога, было обращенное к нам  совершенство  строения
Вселенной. Тогда я рассуждал; если все это само разогрелось,  раскрутилось
и разлетелось во все стороны, то ни к кому нельзя предъявить претензий  за
возможные недоделки и ошибки,  и  таким  образом,  в  дефектах  бытия  нет
никакой проблемы. Теперь же, когда я верую, больше думать так не могу. Для
меня изменилась сама сущность вещей. Я верю и не  сомневаюсь,  что  Творец
бесконечно добр, что  он  безгранично  нам  симпатизирует,  что  он  хотел
сделать все как нужно, будучи максималистом, но я не верю, что  невозможно
было сделать это лучше.
   - А дали вы, Ваше Величество, это понять своим духовным  восприемникам?
- спросил Клапауций как можно дипломатичнее.
   - Что? Нет. Во-первых, я не хотел их обидеть,  а  во-вторых,  не  видел
смысла сообщать им о таких  сомнениях.  Ведь  они  специалисты  в  области
теологии, а не технологии, меня же интересует как раз эта сторона бытия. И
я не сказал им ничего, тем более что не собираюсь вдаваться  в  бесплодное
критиканство, но как поборник экспериментальной философии  хотел  засучить
рукава и  взяться  за  дело.  Признаюсь,  поначалу  мне  пришло  в  голову
усовершенствовать одних только Сотворенных, потому что и материал  на  них
пошел не слишком приличный, и функционируют плохо, не говоря уже о среднем
уровне их интеллекта, но тут я вспомнил о твоем сочинении, дорогой Трурль.
Ты ведь тоже не трогал Вселенную, а  только  хотел  улучшить  ее  жителей.
Извини меня, уважаемый, но тут ты перевернул все вверх  ногами.  Подгонять
квартирантов под квартиру - вещь неслыханная. Я же  поставил  перед  собой
обратную задачу. Я собираюсь создать альтернативное бытие.
   - Значит, Ваше Величество пожелали вложить в космическое дело  капитал,
а нас назначить главными производителями работ?
   - Ты верно все понял, достойный Клапауций. Я знаю,  что  создать  новый
мир - это не то же самое,  что  поставить  новое  гумно,  но  я  не  боюсь
объективных трудностей. Если бы создать Вселенную было так же просто,  как
горшок слепить, я и сам бы за это не взялся, да и вас утруждать не стал.
   - Простите, Ваше Величество, - сказал Клапауций, -  но  мне  не  совсем
ясно,  как  можно,  считая  себя  верующим,  желать  сконструировать  мир,
противоречащий канонам твоей веры?
   - Почему же противоречащий? - удивился Ипполип. - Просто другой.  Разве
ты видишь в моем замысле противоречие?
   - Мне кажется, да.
   - Ты ошибаешься, и сейчас я объясню тебе твою ошибку. Веришь  ли  ты  в
летательные аппараты?
   - Верю, потому что они существуют.
   - А в алгебру веришь?
   - И она существует. Верю. Но ведь в  их  существовании  можно  и  лично
убедиться, на опыте.
   - Ну, ну! - усмехнулся король. - Вижу, на какой мякине ты  меня  хочешь
провести, но это у тебя не выйдет. Ведь ты веришь также и в  то,  чего  не
проверял и не сможешь проверить никогда. Например, в  существование  таких
больших чисел, что наверняка  не  удастся  их  исчислить,  или  в  солнца,
которых ты никогда не увидишь. Не так ли?
   - Разумеется.
   - Вот  видишь.  Так  вот,  разве  твоя  вера  помешает  тебе  построить
небывалую  летающую  машину   или   разработать   новую   алгебру?   Разве
существующая алгебра запрещает тебе выдумать другую?
   - Нет, государь, но ты сам говорил, что  Бог  создал  мир  из  любви  к
Сотворенным. И, создавая новый мир, ты отвергаешь Божественную любовь.
   - Nego consequentam! Ничего подобного! Предположим, отец построил  тебе
дом. Если ты построишь рядом с ним другой дом, разве  из  этого  вытекает,
что ты перестал уважать отца или пренебрег отцовской  любовью?  Ты  спутал
Божий дар с яичницей! Никакой связи я не вижу между  моим  предприятием  и
любовью Всевышнего. Ну, убедил я тебя?
   - Но ведь ты отвергаешь дар, согласно твоей вере, совершенный, разве не
так?
   - Почему же отвергаю? Разве я сказал, что хочу  оставить  этот  мир?  Я
хочу только произвести эксперимент, вот и все. Кроме того, я  не  забываю,
что я тоже часть Творения, а от себя я отказываться не собираюсь.
   Клапауций молча поклонился и, видя, что Трурль собрался  раскрыть  рот,
ловко  лягнул  его  в  щиколотку.  Король,  который  ничего  не   заметил,
продолжал:
   -  Наметим  себе  путь.  Еще  в  бытность  мою  инфантом  говорили  мне
наставники, что мир существует сам по себе, а мы, хотя и внутри него, тоже
сами по себе. Он и не заботится о нас, и не вредит нам  умышленно,  потому
что не к нам обращен фасадом. Если мир - это кладовая,  то  построена  она
наверняка не для мышей, которые в ней жируют. А коль скоро она для них  не
предназначена, то нечего удивляться, что полки слишком высокие, что  можно
утонуть в крынке молока и что по углам попадаются несъедобные субстанции.
   - А как насчет мышеловки, Ваше Величество? - не выдержал Трурль.
   Ипполип усмехнулся:
   - Ты имеешь в  виду  дьявола?  Это,  дорогой  Трурль,  экстремист,  без
которого обойтись невозможно. Дьявол в Божьем творенье то  же  самое,  что
регулятор в паровой машине, -  без  него  все  разлетелось  бы  на  куски!
Соображаешь? В определенном высшем смысле плюс сотрудничает с  минусом,  а
ход равномерен, покуда противоположные импульсы уравновешиваются.  Ну,  об
этом когда-нибудь в другой раз поговорим. Итак, меня убедили  в  том,  что
существует некто, бесконечно добрый, кто построил нам космические квартиры
и  позаботился,  чтобы  квартиры  были  обращены  к  обитателям   парадной
стороной. Все в Божьем творенье для блага его  обитателей,  все  подогнано
точно по размеру, а если что давит, жмет или даже обдирает кожу, то в этом
также проявляется Божья благодать, и лишь только ничтожный жилец не  может
сразу это признать. Теологи ему в  этом  помогают:  бытие,  воплощенное  в
материи, есть  дидактический  сегрегатор  или,  собственно,  _гумно_,  где
отсеивают злаки от плевел. Поскольку я люблю процесс ученья,  меня  радует
устройство мира в виде университета с конкурсными экзаменами. Однако  едва
добрые отцы-миссионеры покинули меня,  я  с  беспокойством  подумал,  что,
очевидно, не только этот мир, а и любой другой следует считать даром любви
Всевышнего. Представьте себе мир, в  котором  все  болит.  Кому  в  голову
придет хотя бы буковка - застонет, а кому весь  алфавит  -  так  уж  почти
помирает. Даже если о Боге подумает, и то как будто из него  живьем  ремни
режут. И пусть они там вопят, так что солнца сотрясаются  и  окалина,  как
чешуя, сыплется у них с  перегретых  боков.  Что  из  того?  Разве  нельзя
хвалить и такой мир, считая, что боль благодатна, потому  что  приводит  в
рай, а при случае напоминает об аде и тем отвращает от греха? И  можно  ли
придумать такой чудовищный  мир,  чтобы  уже  никто  не  мог  назвать  его
следствием бесконечной доброты Творца? Даже если бы это был сущий ад, то и
тогда можно было бы утверждать, что  это  только  макет,  а  настоящий  ад
где-то в другом месте и намного хуже. Поди  докажи,  что  это  не  так!  А
потому, как видите, можно ввести теодицею [раздел  богословия,  призванный
увязать существование зла в мире и Божественное добро] в любой тип мира  и
провозглашать, что тот, кто доверяет Творцу даже тогда, когда из-за  этого
доверия  от  него  пух  и  перья  летят,  зарабатывает  себе  этим  вечное
блаженство. Но ведь похвалы, которые ко всему подходят, стоят немного...
   - Говорил ли король и об этом своим духовным отцам?
   - К королевским словам следует прислушиваться внимательно, милейшие.  Я
говорил вам о том, что пришло мне в голову уже по отъезде достойных отцов!
Так вот, я думаю, что наш мир не единственный. Некоторые доводы  в  пользу
этого можно найти и в Писании. Возьмем хотя  бы  Страшный  суд.  Последний
суд, ибо, в общем, после него ничего интересного или принципиально  нового
не произойдет. Но как же так? Неужели  после  подведения  баланса  Господь
никогда ничего не стал бы предпринимать? В это трудно поверить.  Настоящий
творец не удовлетворится одним вариантом. Конечно, не совсем удачные  миры
- это для него трудная дилемма. И сохранить плохо, и уничтожить  нехорошо,
потому что, собственно, по какому праву? Мне кажется, он поначалу пробовал
делать какие-то исправления в виде так называемых чудес, а  потом  оставил
все как есть.
   - А слыхали ли вы, Ваше Величество, об отступничестве и ереси?
   - Ну что ты пристаешь ко мне с такими вопросами? Можно подумать, что  я
уже стою перед епископальным судом. Разумеется, я слышал  об  отступниках,
но они исходят из неприязни к Творцу, а  я,  наоборот,  хочу  оказать  ему
помощь.
   - Государь, - промолвил Клапауций, покашливая, - мы оказались  в  сфере
весьма деликатной, прямо-таки щекотливой  теологической  экзегезы  [здесь:
толкование  религиозного  канона  (греч.)].  Боюсь,  что  Ваше  Величество
вызвали не тех специалистов.
   - Ты ошибаешься, потому что я не собираюсь ни  отступать  от  веры,  ни
реформировать ее. Я стремлюсь не к ревизионизму, а к творчеству.
   - Но ведь... - начал было Трурль, но Клапауций незаметно  наступил  ему
на ногу, а сам, склонившись перед королем, спросил:
   - Ну, хорошо. Какой же мир Ваше Величество изволит заказать?
   - Это, собственно, и надо обдумать. Теологи  говорят,  что  Бог  придал
своему произведению две особые черты, или же два ограничения. Одно из  них
помещено им вне Сотворенных, а другое - в них самих. Бог все слышит, но не
отвечает. Присутствует, но не являет нам себя, так  что  контактировать  с
ним нельзя. Раньше, бывало, как-то еще общался, а теперь перестал. Так что
непосредственная связь с Богом - односторонняя. Другой запрет таков: Бог -
инженер, который, создавая других инженеров, уже с самого начала ограничил
их так, чтобы они не могли конкурировать с ним. Учителя показали  мне  это
на примере Вавилонской башни. Я попытался Сбить их с панталыку, но они  не
поддались. Но разве  соревнование  должно  всегда  исходить  из  низменных
побуждений? Создатель нового лекарства изобретает его не для  того,  чтобы
отодвинуть в тень создателя лекарства уже существующего, а лишь для  того,
чтобы уменьшить страдания людей.  Почему  же  творец  нового  мира  должен
измышлять его назло творцу мира уже готового? Послушать  миссионеров,  так
Бог  подозревает  всякого,  кто  хочет  вступить  с   ним   в   творческое
соревнование, в грешных намерениях - в том, что борьба  затевается  не  за
совершенствование мира, а за  небесный  престол.  Я  же  считаю,  что  Бог
гораздо более  скромен  и  потому  более  симпатичен,  чем  хочется  этого
теологам. Произведение больше говорит о творце, чем любой панегирик.  Если
внимательно приглядеться к миру, видно, что он сотворен в  высшей  степени
скромно, даже анонимно. А разве Бог не  в  состоянии  был  поставить  свой
фирменный знак на каждой былинке?  Не  рассуждения  вокруг  да  около,  не
комментарий  (а  Писание  есть   только   комментарий   к   Творению),   а
непосредственное доказательство авторского исполнения! Я  склонен  считать
сдержанность,  скромность  Божью  основной   причиной   этой   космической
анонимности,  доводящей  теологов  до  головной  боли.  Бог  затаил   свое
авторство так мастерски, как будто его вовсе  не  было.  Разве  это  могло
стать делом случая? Бог спрятался, потому что хотел  спрятаться.  Вот  это
мне нравится! Такую деликатность я уважаю! Но тут они на  меня  накричали.
По их мнению. Бог дает нам своим примером урок любви, а  спрятался,  чтобы
дать нам полную свободу. Вроде как если садовник на  виду,  то  на  яблоню
никто не полезет. Ну, а с другой  стороны,  если  кто  воспользуется  этой
свободой до отвала - его  черти  заберут.  Какая-то  сомнительная  выходит
педагогика. Давать затем, чтобы никто ничего не брал,  -  зачем  же  тогда
давать? А если кто берет не от  испорченности,  а  по  инерции?  Если  кто
свободен не как стихия, а  как  выбитая  ось,  которая  вихляется  во  все
стороны, потому что уж такой у нее расхлябанный характер? Так я спросил  у
патеров, а они отвечали, что тот, кто  задает  такие  вопросы,  впадает  в
безумие или грешит, то есть он или болван, или негодяй,  что  же  касается
Господа Бога, то ему  лучше  знать,  что  и  как  надо  делать.  Возможно.
Допустим. Господа Бога я касаться не буду, но от вас  подобных  оправданий
не  приму.  Говорю  это  вам  заранее,  чтобы  потом   не   было   никаких
недоразумений. Даю вам все  полномочия,  творите  мир  смело,  но  не  как
придется. Все должно быть выполнено солидно, с регулярной оптимизацией,  а
не со случайной... Понимаете, к чему я клоню? Нерегулярный  оптимизатор  -
это  сатана,  он  действует  как  регулятор-провокатор,  ибо  он   сначала
совращает ко злу, а потом подставляет бездну. Прошу  вас  избегать  такого
экстремизма.
   - Если обобщить речь Вашего Величества, то исходные  данные  получаются
такие, - сказал Клапауций. - Поскольку Бог заблокировал связь,  то  мы  ее
откроем. Поскольку он был авторитарным нейтралистом,  нам  нужно  творение
демократически  децентрализованное.  Демократия  же  означает   равенство,
значит, каждый житель новой Вселенной  сможет  сотворять  себе  миры,  кто
какой захочет? Я правильно понял?
   - Избави Бог! - вскричал Ипполип. - Совсем не так!  Неужели