слабо освещенный через распахнутые  двери,  и  вдвоем
внесли аппарат в бетонированный подвал.  Мы  поставили  аппарат  на  стол.
Харден вытер платком лицо и схватил меня за руку с судорожной усмешкой, от
которой у него дрожали уголки губ.
     - Благодарю вас, сердечно благодарю... Вы устали?
     - Нет, - ответил я.
     Я заметил, что подле железных дверей, в которые мы вошли,  в  стенной
нише находится  трансформатор  высокого  напряжения,  металлический  шкаф,
покрытый серым лаком. На приоткрытой дверце виднелся  череп  и  скрещенные
кости. По стене тянулись бронированные кабели,  исчезавшие  под  потолком.
Басовое  гудение  доносилось  из  трансформатора  -   явление   совершенно
нормальное. В подвале больше ничего не было. И  все  же  казалось,  кто-то
меня разглядывает; это было так неприятно, что хотелось втянуть  голову  в
плечи, как на морозе. Я повел взглядом вокруг - в  стенах,  в  потолке  не
было ни одного окошка, клапана или ниши - ни единого места, где  бы  можно
было укрыться.
     - Пойдем? - спросил я. Я был весь собран и напряжен больше всего меня
раздражало поведение Хардена. Все в нем было неестественно: слова,  голос,
движения.
     - Отдохнем минутку, очень холодно, а мы разогрелись, -  бросил  он  с
необъяснимой живостью. - Можно мне... кой о чем вас спросить?
     - Слушаю...
     Я все еще стоял у стола, стараясь подробно запомнить форму подвала  -
хотя еще не знал, зачем мне это может понадобиться. Внезапно я  вздрогнул:
на  дверце  трансформатора  поблескивала  слегка   окислившаяся   латунная
табличка с паспортом. На ней был проставлен фабричный  номер.  Этот  номер
необходимо было прочесть.
     -  Что  бы  вы  сделали,  обладая  неограниченной  силой...   получив
возможность сделать все, чего бы вы только ни захотели?..
     Я оторопело смотрел  на  Хардена.  Трансформатор  мерно  гудел.  Лицо
Хардена, полное напряженного ожидания, дергалось. Он боялся? Чего?
     - Н... не знаю... - пробормотал я.
     - Пожалуйста, скажите... - настаивал Харден. -  Скажите  так,  словно
ваше желание могло бы исполниться немедленно, сию же минуту...
     Мне показалось, что кто-то смотрит на меня сзади. Я обернулся. Теперь
мне была видна приоткрытая железная дверь и тьма за нею. Может о  н  стоит
там? Казалось, это сон нелепый сон.
     - Очень прошу вас... -  прошептал  Харден,  запрокинув  лицо,  полное
вдохновения и страха, словно он  решался  на  что-то  неслыханное.  Вокруг
царила тишина, только непрерывно гудел трансформатор.
     "Безумен не он, а его друг!" - пронеслось у меня в голове.
     - Если бы обладал неограниченной... силой? - повторил я.
     - Да! Да!
     - Я постарался бы... нет, не знаю. Ничего не приходит мне в голову...
     Харден крепко  схватил  меня  за  руку,  тряхнул  ее,  глаза  у  него
сверкали.
     - Хорошо... - прошептал он мне на ухо. - А теперь пойдем, пойдем!
     Он потянул меня к дверям.
     Мне удалось прочесть номер трансформатора: F 43017.  Я  повторил  его
про себя, когда Харден подошел к выключателю. В последний  момент,  прежде
чем погас свет, я заприметил нечто  особенное.  На  листе  алюминия  возле
стены стоял ряд стеклянных чашечек. В каждой, погруженная в  подстилку  из
мокрой ваты, покоилась, как в инкубаторе  или  гнезде,  подушечка  мутного
желе,  вздутая,  пронизанная  темными  нитями,  тонкими,  как  волосы.  На
поверхности этих комочков  виднелись  следы  той  характерной  гофрировки,
какая бывает обычно на листках сухого желатина. Я видел алюминиевый лист и
стеклянные сосуды лишь секунду, потом  наступила  темнота,  в  которую  я,
ведомый за руку Харденом, унес эту  картину.  Мы  вновь  стали  кружить  и
лавировать между опорами призрачных лесов. Холодный, влажный воздух принес
мне облегчение после душной атмосферы подвала. Я  все  время  твердил  про
себя номер трансформатора, пока не почувствовал, что  не  забуду  его.  Мы
долго  петляли  по  пустынным  переулкам.  Наконец  показалась  светящаяся
изнутри стеклянная колонка остановки.
     - Я подожду с вами... - предложил Харден.
     - Вы поедете со мной?
     - Нет, знаете ли... может быть,  вернусь...  То  есть...  поеду...  к
нему.
     Я сделал вид, что не заметил обмолвки.
     - Еще сегодня произойдет нечто необычайно важное... и за вашу помощь,
за вашу доброту и терпеливость...
     - О чем тут говорить! - прервал я в сердцах.
     - Нет! Нет! Вы не понимаете, что если вы - как бы это выразить? -  вы
были подвергнуты некоторому... следовательно...  Я  буду  ходатайствовать,
чтобы завтра же вы сами... И вы поймете,  что  не  было  обычной  услугой,
оказанной неизвестно кому, человеку вроде  меня  или  любому  из  нас,  вы
поймете, что речь идет о... обо всем мире... - закончил он шепотом.
     Харден смотрел на меня, быстро мигая; я плохо понимал его, но  сейчас
он по крайней мере больше походил  на  себя  самого  -  на  того  Хардена,
которого я знал.
     - О чем вы, собственно, намереваетесь ходатайствовать? -  осведомился
я. На остановке все еще никого не было.
     - Я знаю, вы не  питаете  к  нему  доверия...  -  печально  отозвался
Харден.  -  Вы  думаете,  что  это...   существо,  способное  к  чему-либо
низкому...  А для меня то, что я, по сути, случайно первым, первым смог...
я был одинок, совсем одинок и вдруг - пригодился такому... Ну, да впрочем,
что там... а ведь сегодня наступит первое...
     Он прикрыл рот дрожащими пальцами, словно боясь произнести то, о  чем
не смеет говорить.
     В тумане вспыхнули фары подъезжавшего автобуса.
     - Кто бы там ни был этот ваш друг - мне ничего от  него  не  надо!  -
крикнул я, перекрывая визг тормозов и шум мотора.
     - Вы увидите! Сами увидите! Только прошу вас  прийти  ко  мне  завтра
после полудня - кричал Харден. - Вы придете? Придете?!
     - Хорошо, - бросил я, стоя уже на подножке. Обернулся в последний раз
и увидел, как он в своем куцем пальтишке робко махал поднятой рукой в знак
прощанья.
     Когда я вернулся, мать уже спала;  я  разделся  в  темноте.  Но  едва
заснул, как что-то  заставило  меня  встрепенуться.  Сидя  на  кровати,  я
пытался вспомнить, что мне  приснилось.  Я  блуждал  в  непроглядной  тьме
лабиринта среди металлических стен и перегородок, с растущим ужасом  бился
о какие-то запертые двери, слыша все более мощное урчание, чудовищный бас,
который непрестанно повторял одни и те же такты  мелодии:  татити-та-та...
Татити-та-та...
     Это  была  та  самая  мелодия,  которую  я  слышал  в  бетонированном
подземелье. Только теперь я узнал ее: начало адажио Дален-Горского.
     "Не знаю, в своем ли уме Харден, но сам я, вероятно, рехнусь от всего
этого", - подумал я, переворачивая нагревшуюся подушку. Странное  дело:  в
эту ночь, несмотря ни на что, я спал.
     Не было еще  восьми  часов  утра,  когда  я  направился  к  знакомому
технику, работавшему в  фирме  электрических  установок.  Я  попросил  его
позвонить  в  управление  городской  сети   и   узнать,   где   установлен
трансформатор F 43017. Я сказал, что речь идет о предприятии.
     Он даже не удивился.  Он  без  труда  получил  подробную  информацию,
поскольку  звонил  от  имени  фирмы.  Трансформатор  находился  в   здании
объединения электронных предприятий на площади Вильсона.
     - Какой номер дома? - спросил я. Техник усмехнулся.
     - Номер не нужен. Сам увидишь.
     Я поблагодарил  его  и  поехал  прямо  в  техническую  библиотеку.  В
отраслевом каталоге, лежавшем в  зале,  я  нашел  Объединение  электронных
предприятий. "Акц. общ. с огр. отв. - гласил каталог, - специализирующееся
по услугам в области прикладной электроники. Сдает в аренду  почасово  или
аккордно электронные вычислительные машины, машины, переводящие с языка на
язык,  а  также   машины,   перерабатывающие   всевозможную,   поддающуюся
математизации информацию".
     Большая реклама, помещенная на  другой  странице,  возвещала,  что  в
центральном здании объединения строится самая мощная электронная машина  в
стране, которая может решать одновременно несколько задач. Кроме  того,  в
здании на площади Вильсона помещается  семь  электронных  мозгов  меньшего
размера, которые можно арендовать по стандартизованному  ценнику.  За  три
года своей деятельности фирма решила 176000 задач  из  области  атомных  и
стратегических исследований, в которых было заинтересовано  правительство,
а также банки, торговые и промышленные круги в стране и за рубежом.  Кроме
того, фирма перевела с семи  языков  свыше  50000  научных  книг  по  всем
отраслям знаний. Арендованный мозг остается собственностью фирмы,  которая
гарантирует успех в случае, "когда решение  проблемы  вообще  находится  в
пределах возможного". Уже сейчас можно делать по телефону заказы на работу
самой большой установки. Пуск ее - дело  ближайших  месяцев,  в  настоящее
время она находится в стадии отладки.
     Я записал все эти данные и покинул библиотеку в каком-то лихорадочном
состоянии. Я шел пешком в сторону площади Вильсона, натыкаясь на прохожих;
два или три раза меня чуть не переехал автомобиль.
     Номер действительно оказался ненужным. Еще издали я разглядел  здание
ОЭП, его одиннадцать этажей и три крыла, сверкающие вертикальными полосами
алюминия и стекла. На паркинге перед входом стояла армада автомобилей;  за
ажурными воротами виднелся обширный газон с бьющим фонтаном,  а  дальше  -
огромные стеклянные двери с каменными статуями по бокам. Я  обошел  здание
вокруг; за восточным крылом начиналась  длинная  узкая  улица.  Дальше  на
протяжении нескольких сот  метров  тянулись  заборы,  я  нашел  ворота,  в
которые  непрерывно  въезжали  автомобили.  Подошел  к  ним;  за   забором
простиралась  обширная  площадь.  В  глубине  стояли  приземистые   бараки
гаражей, был слышен рокот моторов,  заглушаемый  по  временам  тарахтеньем
бетономешалок, работавших в стороне:  груды  кирпича,  разбросанные  листы
железа и трубы говорили о том, что здесь  идут  строительные  работы.  Над
бараками и лесами,  со  стороны  площади  Вильсона,  вздымался  сверкающий
массив одиннадцатиэтажного здания.
     Оглушенный, словно во сне, я вышел на улицу. Некоторое время я бродил
по площади Вильсона, разглядывая огромные окна,  в  которых,  несмотря  на
дневное время, горел свет. Я прошел сквозь ряды автомобилей,  стоявших  на
паркинге, миновал наружные ворота и, обойдя газон с фонтаном,  проследовал
через главный вход в мраморный вестибюль, огромный, как концертный зал.  В
нем  было  пусто.  Наверх  вели  лестницы,  покрытые  коврами,  светящиеся
таблички  информаторов  указывали  направления:  между  двумя   лестницами
двигались скоростные лифты. По медным табличкам прыгали  огоньки.  Ко  мне
подошел высокий швейцар в серой ливрее с серебряными галунами.  Я  сказал,
что хочу кое-что выяснить об одном из  работников  фирмы;  швейцар  провел
меня к  небольшому  бюро.  Здесь  за  изящным  стеклянным  столиком  сидел
вылощенный субъект, у которого я спросил, работает ли в фирме  Харден.  Он
слегка приподнял  брови,  улыбнулся,  попросил  подождать  и,  заглянув  в
какой-то скоросшиватель, ответил,  что  у  них  действительно  есть  такой
сотрудник.
     Я поблагодарил и вышел, еле держась на ногах. Лицо у меня  горело;  с
облегчением я вдохнул холодный воздух и  приблизился  к  фонтану,  бившему
посреди газона. Я стоял у фонтана, чувствуя, как на щеках и на лбу оседают
прохладные капельки, несомые ветром, и тут  что-то  заторможенное  в  моей
голове сдвинулось, и я понял, что, собственно говоря, знал все уже раньше,
только не мог разгадать. Я снова выбрался на улицу и побрел вдоль  здания,
поглядывая вверх; и одновременно что-то во  мне  медленно,  но  непрерывно
падало,  точно  летело   куда-то.   Внезапно   я   заметил,   что   вместо
удовлетворения испытываю подавленность, чувствую себя  просто  несчастным,
словно случилось что-то ужасное.
     Почему? Этого я не знал. Так  вот  для  чего  Харден  явился  ко  мне
клянчить проволоку и просить о помощи, вот ради чего я работал по вечерам,
записывая адажио Горского, таскал в темноте аппарат, отвечал  на  странные
вопросы...
     "О_н_ находится там, - подумал я, глядя  на  здание,  сразу  на  всех
этажах, за всеми стеклами и за этой стеной". И  внезапно  мне  показалось,
что здание смотрит на меня, вернее, из окон выглядывает нечто  недвижимое,
громадное, притаившееся внутри. Чувство это сделалось столь  сильным,  что
хотелось кричать: "Люди! Как можете вы так спокойно ходить,  заглядываться
на женщин, нести свои дурацкие портфели! Вы ничего не знаете!  Ничего!"  Я
зажмурился, сосчитал до десяти и  вновь  открыл  глаза.  Машины  с  визгом
остановились,  полицейский  переводил  через  улицу  маленькую  девочку  с
голубой игрушечной коляской,  подъехал  роскошный  "флитмастер",  пожилой,
благоухающий  одеколоном  человек  в  черных  очках  вышел  из  машины   и
направился в сторону главного входа.
     "Видит ли он? Каким образом?" - размышлял я, и, непонятно почему, это
показалось мне тогда самым главным. Тут что-то кольнуло меня в сердце -  я
вспомнил Хардена. "Подходящая  парочка  друзей!  Какая  гармония!  А  я  -
круглый идиот!" Неожиданно вспомнилась проделка с металлом Вуда. С  минуту
я испытывал злобное удовлетворение, потом - страх. Если он  обнаружит,  то
будет преследовать меня? Гнаться за мной? Каким образом?
     Я бросился к станции метро, но когда обернулся  и  издалека  еще  раз
посмотрел на великолепное здание, у меня  опустились  руки.  Я  знал,  что
ничего не могу сделать, каждый, к кому  подойду,  попросту  высмеет  меня,
примет за несмышленого щенка, у которого мутится в голове.  Я  уже  слышал
голос Эггера: "Начитался разных сказок, и вот вам, пожалуйста..."
     Потом спохватился, что после полудня надо зайти к Хардену. Постепенно
мною овладевала холодная ярость. Слова складывались в фразы - я скажу ему,
что презираю его, пригрожу, что если он осмелится вместе со своим "другом"
что-либо замышлять, строить какие-либо планы... - о чем,  собственно,  они
мечтали?
     Я стоял перед входом в  метро  и  не  отрываясь  смотрел  на  далекое
здание. Вспомнил швейцара в серой ливрее и выбритого чиновника, и внезапно
все показалось мне абсурдным, нереальным, невозможным. Я не мог  выставить
себя на посмешище, поверив одинокому и несчастному от одиночества  чудаку,
который создал воображаемый мир, какого-то всемогущего друга,  рисовал  по
ночам запутанные, бессмысленные схемы.
     Но  кто  же  в  таком   случае   играл   на   трансформаторе   адажио
Дален-Горского?
     Ну хорошо... Он существовал. Что он делал? Вычислял, переводил, решал
математические задачи. И в то же время  наблюдал  за  всеми,  кто  к  нему
приближался, и изучал их, пока не выбрал того, кому смог довериться.
     Тут  я  очнулся  перед  распахнутыми  воротами,  в  которые   въезжал
грузовик. Только теперь я понял, что не спустился в  метро,  а  прошел  по
улице к задней стороне громадного здания. Я перебирал в  памяти  людей,  к
которым мог бы обратиться, - но  никто  не  шел  на  ум.  С  чего  начать?
Вспомнив слово  "конъюгатор",  которым  Харден  назвал  аппарат,  я  снова
машинально двинулся вперед. Cоnjugo, conjugare связывать, соединять -  что
бы это значило? Что с чем хотел он соединить? А может, войти к  Хардену  и
захватить его врасплох, ошеломить, бросить ему в лицо: "я  знаю,  кто  ваш
друг!" Как он поступит? Кинется к телефону? Испугается? Бросится на  меня?
Вряд ли. Но разве знал я, что могло быть невозможным во всей этой истории?
Почему в бетонированном подвале он задал мне тот вопрос? Харден не сам его
выдумал, за это ручаюсь головой.
     Так я блуждал около часа, временами почти вслух  разговаривая  сам  с
собой, придумывал тысячи вариантов, но ни на что не мог решиться.  Миновал
полдень, когда я поехал в городскую библиотеку, набрал гору книг и  уселся
под лампой в  читальне.  Но,  начав  перелистывать  злосчастные  фолианты,
понял, что это бесполезное занятие - вся наука о  системах  и  соединениях
электронных  мозгов  была  бессильна  мне  помочь.  Скорей   здесь   нужна
психология - подумал я и отнес книги  дежурному.  Тот  посмотрел  на  меня
искоса: я не просидел за книгами и десяти минут. Мне было все равно. Домой
идти не хотелось, не хотелось никого видеть. Я  старался  подготовиться  к
встрече с Харденом. Был уже второй час, и  пустой  желудок  давал  о  себе
знать. Я пошел в закусочную-автомат и стоя съел порцию сосисок. Вдруг  мне
стало смешно - как все это  бессмысленно.  Желатин  в  чашечках  -  кто-то
должен был его есть? И предназначался ли он вообще в пищу?
     Было почти четыре, когда я позвонил у дверей Хардена. Я услышал  шаги
и впервые понял: меня более всего угнетает то, что я должен  относиться  к
Хардену, как к противнику. В коридорчике  было  темно,  но  с  первого  же
взгляда я рассмотрел, как выглядит Харден. Он стал ниже ростом, сгорбился.
Словно постарел за ночь. Харден никогда не  казался  слишком  здоровым,  а
сейчас походил на  библейского  Лазаря:  ввалившиеся  щеки,  под  опухшими
глазами - синяки, шея под воротником пиджака забинтована. Он впустил  меня
без единого слова.
     Я неторопливо прошел в комнату.  На  спиртовке  шипел  чайник,  пахло
крепким чаем. Харден говорил шепотом, он сообщил, что,  вероятно,  простыл
вчера вечером. И ни разу  не  взглянул  на  меня.  Подготовленные  заранее
тирады застревали в горле, когда я смотрел на него. У Хардена так тряслись
руки, что половину чая он разлил по письменному столу. Но даже не  заметил
этого, сел, закрыв глаза, и двигал кадыком,  точно  не  мог  вымолвить  ни
слова.
     - Простите меня, - произнес он очень тихо, - все обстоит иначе... чем
я думал...
     Я видел, как тяжело ему говорить.
     - Я рад, что познакомился с вами, хотя... но это  не  в  счет.  Я  не
говорил, а может и  говорил,  что  желаю  вам  добра.  По-настоящему.  Это
искренне. Если я что-либо скрывал или притворялся, и даже... лгал... то не
ради себя. Я считал, что обязан это делать. Теперь... вышло  так,  что  мы
больше не должны видеться. Так лучше всего - только так.  Это  необходимо.
Вы молоды, забудьте обо мне и обо всем этом, вы найдете... впрочем, я  зря
это говорю. Прошу вас забыть даже мой адрес.
     - Я должен попросту уйти, да?  -  Мне  трудно  было  говорить  -  так
пересохло во рту. Все еще с закрытыми  глазами,  обтянутыми  тонкой  кожей
век, он кивнул головой.
     - Да. Говорю это от всего сердца. Да. Еще раз  -  да.  Я  представлял
себе это иначе...
     - Быть может, я знаю... - отозвался я. Харден склонился ко мне.
     - Что?! - выдохнул он.
     - Больше, чем вы думаете, - окончил я, чувствуя, как у меня  начинают
холодеть щеки.
     - Молчите! Пожалуйста, ничего не говорите. Не хочу... не  могу!  -  с
ужасом в глазах шептал Харден.
     - Почему? Вы ему скажете? Побежите и тут же скажете? Да?! - кричал я,
срываясь с места.
     - Нет! Не скажу ничего! Нет! Но... но он и так узнает, что я  сказал!
- простонал он и закрыл лицо.
     Я замер, стоя над ним.
     - Что это значит? Вы можете мне  все  сказать!  Все!  Я  вам  помогу.
Несмотря... на обстоятельства, опасность... - бормотал  я,  не  зная,  что
говорю.
     Он судорожно схватил меня, стиснул мои пальцы холодной как лед рукой.
     - Нет, прошу вас не говорить этого! Вы не можете, не можете! - шептал
он, умоляюще глядя мне в глаза. - Вы должны обещать мне,  поклясться,  что
никогда... Это иное существо, чем я думал, еще более  могущественное  и...
но не злобное! Просто иное, я этого еще не понимаю,  но  знаю...  помню...
что это - великий свет, а такое величие смотрит на мир по-иному...  Только
прошу, обещайте мне...
     Я старался вырвать руку, которую он судорожно сжимал. Блюдце, задетое
нами, упало на  пол.  Харден  наклонился  одновременно  со  мной,  он  был
проворней. Бинт  на  шее  сдвинулся.  Я  увидел  совсем  близко  синеватую
припухлость,