начал проглядывать  еще
не просохшие извивы пластиковой ленты, Картина была столь же четкой, сколь
непонятной.   На   триста   семнадцатой   секунде   посадочного   маневра,
проходившего до тех  пор  безукоризненно,  в  контурах  контроля  возникли
паразитные токи,  которые  затем  приобрели  характер  громыхания.  Дважды
подавленные  компьютером,  который  перебрасывал  для  этого  нагрузку  на
параллельные,  резервные  контуры,  эти  токи   возникали   снова,   очень
усилившись, а в дальнейшем теми работы датчиков  увеличился  втрое  против
нормы. Лента  эта  регистрировала  работу  не  самого  компьютера,  а  его
"спинного  мозга",  который  под  управлением  автоматического  начальства
координировал полученные команды с состоянием агрегатов тяги. Эту  систему
иногда называли "мозжечком" по аналогии с человеческим мозжечком,  который
также ведает  координацией  движений,  играя  роль  контрольно-пропускного
пункта между корой мозга и телом.
   Пиркс просмотрел эти записи работы "мозжечка" с  величайшим  вниманием.
Впечатление было такое, будто компьютер торопился, будто, ничем не нарушая
процедуру посадки, он с каждой  секундой  требовал  все  больше  и  больше
контрольных данных об агрегатах. Это привело к перегрузке информацией, и в
результате возникли своеобразные эхо-сигналы в виде паразитных  токов;  их
эквивалентом у животного был бы излишне повышенный тонус,  то  есть  такая
склонность к нарушениям моторики, которая называется состоянием судорожной
готовности. Пиркс ничего тут не мог понять. Правда, он  не  имел  наиболее
важных лент, где были зафиксированы решения самого компьютера; Хароун  дал
ему то, чем сам располагал.
   Кто-то постучал в дверь. Пиркс спрятал лепты в  чемоданчик  и  вышел  в
коридор; там стоял Романи.
   - Новые господа тоже хотят, чтобы вы участвовали в работе  комиссии,  -
сказал он.
   Романи уже не был таким измученным, как накануне, он выглядел  лучше  -
возможно,  под  воздействием  конфликтов,  возникающих  в  столь   странно
организованной комиссии. Пиркс подумал, что  по  простейшей  логике  вещей
"марсиане" Агатодемона  и  Большого  Сырта,  недолюбливающие  друг  друга,
объединятся, если "новые господа" попробуют навязывать им свои собственные
концепции.
   Новообразованная   комиссия   состояла    из    одиннадцати    человек.
Председательствовал по-прежнему Хойстер, по лишь потому, что никто не  мог
справиться с этими обязанностями, находясь на Земле. Совещание,  участники
которого удалены друг от  друга  на  80  миллионов  километров,  не  может
проходить гладко, и если уж пошли на такую рискованную затею, то наверняка
под давлением различных факторов, действовавших на Земле.
   Сначала подсуммировали полученные результаты - специально  для  землян.
Пиркс знал среди них только генерального директора Верфей ван  дер  Войта.
Цветное телевизионное изображение, хотя и было безукоризненным,  придавало
ван дер Войту черты монументальности: на экране он  выглядел  словно  бюст
гиганта с одутловатым обвисшим  лицом,  преисполненным  властной  энергии,
весь в клубах дыма, будто  его  окуривали  откуда-то  сзади  из  невидимой
сигары, - руки ван дер Войта оставались  за  рамкой  экрана.  Пиркс  сразу
почувствовал неприязнь к ван дер Войту:  генеральный  директор,  казалось,
восседал  среди  них  в  одиночку,  словно  все  прочие  земные  эксперты,
моргающие глазами на других экранах, были только статистами.
   То, что  говорилось  в  зале,  приходило  на  Землю  с  четырехминутным
запозданием, а голос с Земли попадал на  Марс  еще  через  четыре  минуты.
Когда Хойстер кончил изложение, пришлось ждать восемь  минут.  Но  земляне
пока не хотели высказываться; ван дер Войт затребовал  ленты  с  "Ариэля",
которые уже лежали у микрофона  Хойстера.  Каждый  член  комиссии  получил
комплект фотокопий.
   Комплекты были невелики по объему - ведь ленты зарегистрировали  работу
управляющего  комплекса   лишь   за   последние   пять   минут.   Лентами,
предназначенными для Земли, занялись операторы. Пиркс начал  просматривать
свои, сразу отложив те, с которыми уже ознакомился благодаря Хароуну.
   Компьютер принял решение перейти с посадочной процедуры на стартовую на
317-й секунде. Но это не был нормальный старт, это была  попытка  спастись
бегством, якобы от метеорита, то есть, собственно,  не  поймешь  что,  ибо
выглядело это как импровизация в минуты отчаяния. Все, что творилось потом
- эти сумасшедшие скачки кривых на лентах во время падения, -  Пиркс  счел
совершенно несущественным: ведь тут изображалось лишь  то,  как  задыхался
компьютер, будучи не в силах расхлебать кашу, которую сам заварил.  Сейчас
надо было  не  анализировать  подробности  ужасающей  агонии,  а  выяснить
причину решения, в итоге равнозначного самоубийству.
   Причина эта оставалась неясной.  Начиная  со  170-й  секунды  компьютер
работал с колоссальным перенапряжением, и на лентах отмечалась необычайная
информационная перегрузка. Но об этом легко было рассуждать  сейчас,  зная
конечные результаты  такой  работы,  а  компьютер  известил  о  перегрузке
рулевую рубку, то есть экипаж "Ариэля", только на 301-й секунде процедуры.
Он уже тогда давился сведениями, но требовал все новых и  новых;  так  что
вместо объяснения члены комиссии получили новые загадки.
   Хойстер дал десять минут на просмотр лент, а затем спросил,  кто  хочет
высказаться. Пиркс поднял руку, словно школьник за  партой.  Но  не  успел
заговорить, как  инженер  Стотик,  представитель  Верфей,  который  должен
наблюдать за разгрузкой стотысячников, заметил, что надо  подождать:  быть
может, первым захочет выступить кто-нибудь из землян. Хойстер заколебался.
Инцидент был неприятный, тем более что произошел он в самом начале. Романи
попросил слова по  процедурному  вопросу  и  заявил,  что  если  заботы  о
равноправии всех членов комиссии будут мешать нормальному ходу ее  работы,
то ни он, ни другие представители Агатодемона  оставаться  в  комиссии  не
намерены. Стотик отступился, и. Пиркс наконец смог говорить.
   - Это как будто бы усовершенствованная модель АИБМ-09, - сказал  он.  -
Поскольку я налетал с таким компьютером почти тысячу процедурных часов,  у
меня имеются некоторые практические наблюдения насчет его работы. В теории
я  не  разбираюсь.  Знаю  столько,  сколько  мне  положено.  Речь  идет  о
компьютере,  который  работает  в  реальном  времени  и  должен   успевать
перерабатывать данные. Я слышал, что эта  новая  модель  имеет  пропускную
способность  на  36%  больше,  чем  АИБМ-09.  Это  немало.  На   основании
полученных материалов я могу сказать, что дело было так.  Компьютер  начал
осуществлять нормальную  посадочную  процедуру,  а  потом  стал  сам  себе
мешать, требуя от  своих  подсистем  все  большего  количества  данных  за
единицу времени. Это все равно как если бы полководец отвлекал от боя  все
большее количество людей, чтобы сделать их  связными,  информаторами;  под
конец битвы он был бы идеально информирован, только у него не осталось  бы
солдат, некому было бы сражаться. Компьютер не то что был задушен - он сам
себя удушил. Он заблокировал себя этой информационной эскалацией. И он  бы
заблокировался, даже если б имел вдесятеро большую пропускную способность,
поскольку все время повышал требования. Говоря математическим  языком,  он
сокращал свою пропускную способность  по  экспоненте,  к  "мозжечок",  как
наиболее узкий канал, первым забарахлил. Запаздывания сначала  возникли  в
"мозжечке", а потом перебросились на сам компьютер. Оказавшись в состоянии
информационной задолженности, то есть перестав быть машиной, работающей  в
реальном времени, компьютер сам себя заглушил, и  ему  пришлось  принимать
какое-то радикальное решение; вот он и принял решение стартовать, то  есть
интерпретировал возникшие нарушения своей  работы  как  следствие  внешней
угрозы.
   - Он объявил метеоритное  предупреждение.  Как  вы  это  объясняете?  -
спросил Сейн.
   -  Каким  образом  он  мог  переключиться  с   главной   процедуры   на
второстепенную, я не знаю. Я  этого  объяснить  не  могу,  потому  что  не
разбираюсь в конструкции компьютера хотя бы удовлетворительно.  Почему  он
объявил тревогу? Не знаю. Во всяком случае, для  меня  неоспоримо,  что  в
этом был виноват он сам.
   Теперь уже приходилось ждать, что скажет Земля. Пиркс был  уверен,  что
ван дер Войт на него накинется, и не  ошибся.  Мясистое  тяжелое  лицо,  и
близкое, и далекое вместе, глянуло на него сквозь дым  сигары;  когда  Ван
дер Войт заговорил, его бас звучал любезно, а глаза приветливо улыбались с
таким всеведущим благодушием, словно это наставник обращался  к  подающему
надежды ученику.
   -  Следовательно,  командор  Пиркс  исключает  саботаж?  Но  на   каком
основании? Что значит - "он сам виноват"? Кто  "он"?  Компьютер?  Но  ведь
компьютер, как признал сам  командор  Пиркс,  работал  до  конца.  Значит,
программа? Но она ничем но отличается от тех программ,  благодаря  которым
командор Пиркс сотни раз совершал посадку. Не считаете ли вы,  что  кто-то
произвел изменения в программе?
   - Я не намерен высказываться  на  тему  о  том,  имел  ли  здесь  место
саботаж, - ответил Пиркс. - Это меня пока не интересует. Если бы компьютер
и программа были в полном порядке, то "Ариэль" стоял бы здесь невредимым и
нам с вами не понадобилось бы разговаривать. На  основе  изучения  лент  я
утверждаю, что компьютер работал правильно, в рамках  заданной  процедуры,
но так, словно хотел  проявить  себя  как  идеальная  машина,  которую  не
удовлетворяет  никакая  достигнутая  точность.  Он  в  нарастающем   темпе
требовал  данных  о  состоянии  ракеты,  не  учитывая  ни  пределов  своих
собственных  возможностей,  ни  пропускной  способности  внешних  каналов.
Почему он так действовал, я не знаю. Но действовал он именно  так.  Больше
мне нечего сказать.
   Никто из "марсиан" не откликнулся. Пиркс  подметил  довольный  блеск  в
глазах Сейна и молчаливое удовлетворение Романи,  который  шевельнулся  на
стуле. Спустя восемь минут снова заговорил ван дер Войт. На  этот  раз  он
обращался не к  Пирксу.  Обращался  он  и  не  к  комиссии.  Он  был  само
красноречие. Он обрисовал путь, который должен пройти каждый  компьютер  -
от ленты конвейера до рулевой рубки корабля.
   Агрегаты монтировались  из  деталей,  поставляемых  восемью  различными
фирмами - японскими, французскими и американскими. С первозданной памятью,
"ничего не знающие", как новорожденные младенцы, они прибывали  в  Бостон,
где комбинат "Синтроникс" осуществлял их программирование. Вслед  за  этим
этапом каждый компьютер проходил процедуру, которая является  в  известной
мере эквивалентом школьного  обучения,  поскольку  она  предусматривает  и
снабжение машины некоторым "опытом",  и  проведение  "экзаменов".  Но  так
проверялась лишь общая исправность  машины;  "специализированные  занятия"
начинались на следующем  этапе.  Только  тут  компьютер  из  универсальной
цифровой машины становился рулевым для кораблей типа "Ариэля".  И  наконец
его  подключали  на  рабочее  место  к  имитатору,   который   воссоздавал
бесчисленные  происшествия,   какие   сопутствуют   космическому   полету:
непредвиденные аварии, дефекты в системах; ситуации, когда  маневрирование
затруднено, в том числе при неисправности тяговых агрегатов; появление  на
близкой дистанции других кораблей, посторонних тел. Причем каждое из  этих
имитируемых  происшествий  разыгрывалось  в  сотнях  вариантов  -  то  для
нагруженного корабля, то для пустого, то в высоком вакууме, то на входе  в
атмосферу. И постепенно ситуации усложнялись -  вплоть  до  самых  трудных
проблем  теории  многих  тел  в  гравитационном  поле;  машину  заставляли
предвычислять их  движение  и  прокладывать  безопасный  курс  для  своего
корабля.
   Имитатором служил также компьютер,  выполнявший  роль  экзаменатора,  и
притом  коварного;  он  как  бы  обрабатывал,  совершенствовал  программу,
которая была ранее вложена в "ученика", испытывал его  на  выносливость  и
точность. И когда электронного рулевого наконец устанавливали  на  ракете,
то он, хоть на самом деле еще ни  разу  и  не  водил  корабля,  располагал
большим опытом, более высоким профессиональным мастерством, чем все вместе
взятые люди, когда-либо имевшие дело с космической навигацией. Ведь  такие
трудные задачи, которые  компьютеру  приходилось  решать  в  имитированной
обстановке, никогда не встречаются в  действительности.  А  чтобы  на  сто
процентов  исключалась  всякая  возможность   для   несовершенной   машины
проскочить через этот последний фильтр, надзор за работой пары "рулевой  -
имитатор"  осуществлял  человек,  опытный  программист,  который  вдобавок
должен был иметь  многолетний  стаж  практического  пилотирования,  причем
"Синтроникс" не приглашал на эту ответственную должность  просто  пилотов:
тут работали только космонавты в ранге выше навигатора, то есть  такие,  у
которых на личном счету было больше тысячи часов главных  процедур.  Таким
образом, на последней инстанции от этих людей зависело,  каким  тестам  из
неисчерпаемого их набора будет подвергнут очередной компьютер;  специалист
определял степень трудности задания и,  орудуя  имитатором,  дополнительно
усложнял "экзамен", потому что имитировал по мере  решения  задачи  всякие
опасные  неожиданности;  спад  мощности,  расфокусировку  тяги,   ситуацию
столкновения, пробой внешней оболочки, потерю  связи  с  диспетчерской  во
время посадки, - и не прекращал экзаменов, пока не  набиралось  сто  часов
стандартных испытаний. Экземпляр, который обнаружил бы за это  время  хоть
малейшую неисправность, отправили бы обратно в мастерские  -  как  плохого
ученика, которого оставляют на второй год.
   Ван дер Войт этим своим славословием  поставил  продукцию  Верфей  выше
всяких  подозрений;  желая,  видимо,   сгладить   впечатление   от   такой
безоговорочной защиты,  он,  изъясняясь  красиво  построенными  периодами,
попросил членов комиссии бескомпромиссно расследовать причины катастрофы.
   Затем заговорили земные специалисты - и проблема тотчас  же  утонула  в
половодье ученой  терминологии.  На  экранах  появились  принципиальные  и
монтажные схемы, формулы, чертежи, таблицы, и  Пиркс,  столбенея,  увидел,
что они нашли самый верный способ  превратить  всю  историю  в  запутанный
теоретический казус.
   После  главного  информациониста  выступил  расчетчик.   Пиркс   вскоре
перестал его слушать. Его совсем не интересовало, выйдет ли он победителем
из очередной стычки с ван дер Войтом, если такая стычка последует.  А  это
казалось, кстати, все менее правдоподобным: о  его  выступлении  никто  не
упомянул, словно это была бестактная выходка, о которой  следует  поскорее
забыть.
   Следующие  ораторы  забрались  уже  на  самую  верхотуру  общей  теории
управления. Пиркс вовсе не подозревал  их  в  злом  умысле;  они  попросту
благоразумно не покидали почву, на которой чувствовали  себя  уверенно,  а
ван дер Войт сквозь дым сигары важно и  одобрительно  их  выслушивал,  ибо
произошло то, к чему он стремился: первенство в совещании захватила  Земля
и "марсиане" оказались в роли пассивных слушателей. Да у  них  ведь  и  не
было  в  запасе  никаких   сенсационных   открытий.   Компьютер   "Ариэля"
превратился в электронный щебень,  исследование  которого  не  могло  дать
никаких результатов. Ленты в общих чертах обрисовывали, что произошло,  но
не объясняли, почему это произошло. Они не описывают всего, что происходит
в компьютере, - для этого  понадобился  бы  еще  один  компьютер,  больших
размеров. А если принять, что и он может допустить ошибку, то следовало бы
этого контролера в свою очередь контролировать, и так до бесконечности.
   Словом,  выступавшие  углубились  в  дебри  аналитических   абстракций.
Глубина их высказываний затемняла тот элементарный факт, что катастрофа не
сводилась только к гибели "Ариэля". Автоматы так давно  переняли  на  себя
стабилизацию гигантских кораблей при посадке на  планеты,  что  это  стало
фундаментом, незыблемой почвой всех  расчетов,  а  эта  почва  вдруг  ушла
из-под ног. Ни один из менее надежных и более простых компьютеров  никогда
еще не ошибался - как же  мог  ошибиться  компьютер  более  совершенный  и
надежный? Если это было возможно, то возможным становилось все.  Сомнение,
однажды  возникнув,  уже  не  могло  ограничиться   проблемой   надежности
автоматов. Все утопало в сомнениях.  А  тем  временем  "Арес"  и  "Анабис"
приближались к Марсу.
   Пиркс сидел словно в полном одиночестве;  он  был  близок  к  отчаянию.
Дискуссия уже превратилась в классический  спор  теоретиков,  который  все
дальше уводил их от происшествия с "Ариэлем". Глядя на массивное обрюзгшее
лицо ван дер Войта, благодушно шефствовавшего над совещанием, Пиркс думал,
что он похож на  Черчилля  в  старости  -  этой  кажущейся  рассеянностью,
которой  противоречило  легкое  подрагивание  губ,  отражающее  внутреннюю
улыбку в ответ на мысль, укрытую за тяжелыми веками.  То,  что  еще  вчера
казалось  немыслимым,  сегодня  становилось  вполне   вероятным:   попытка
подвести совещание к выводу, в котором  всю  вину  свалили  бы  на  стихию
(возможно, на какие-то еще неизвестные феномены природы или  на  пробел  и
самой теории), и к заключению,  что  надо  будет  предпринять  долголетние
широко развернутые исследования.
   Пиркс знал аналогичные, хотя и меньшие по масштабу, истории и  понимал,
какие силы привела в  движение  эта  катастрофа;  за  кулисами  уже  вовсю
старались добиться компромисса, тем более что Проект, находящийся в  столь
угрожаемом положении, склонен  был  ко  многим  уступкам,  чтобы  получить
помощь, а как раз Объединенные верфи могли оказать помощь: например,  дать
Проекту на приемлемых условиях флотилию небольших кораблей для обеспечения
поставок. А если речь пойдет о такой высокой ставке - собственно говоря, о
жизни или  смерти  Проекта,  -  то  гибель  "Ариэля"  окажется  устранимым
препятствием, раз уж нельзя безотлагательно  выяснить  ее  причины.  И  не
такие дела частенько удавалось затушевать.
   Однако в этом случае у Пиркса  был  козырь.  Земляне  его  приняли,  им
пришлось согласиться, чтобы он участвовал в  комиссии,  поскольку  он  был
здесь единственным человеком, прочно связанным с экипажами  ракет.  Он  не
питал  иллюзий:  речь  вовсе  не  шла  о  его  репутации  или  о   степени
компетентности.  Просто  комиссии  был  совершенно  необходим  хоть   один
настоящий космонавт, профессионал,  который  только  что  сошел  с  палубы
корабля.
   Ван дер Войт молча курил сигару. Он благоразумно  помалкивал  и  потому
казался всеведущим. Он наверняка предпочел бы видеть  кого-нибудь  другого
на месте Пиркса, по нелегкая принесла сюда именно Пиркса, и не  находилось
благовидного предлога, чтобы от него избавиться.
   Ведь если бы Пиркс при  расплывчатом  заключении  комиссии  подал  свое
особое  мнение,  это  получило  бы  широкую  огласку.  Пресса   вынюхивает
скандалы,  она  только  и  ждет  такой  оказии.  Союз  пилотов   и   "Клуб
перевозчиков" не представляли собой какой-то реальной силы, но все  же  от
них многое зависело - ведь именно  эти  люди  рисковали  головой.  Поэтому
Пиркс не удивился, услыхав во время перерыва, что ван дер Войт хочет с ним
поговорить.
   Ван дер Войт знался с видными политиками; он начал разговор с шутливого
заявления, что это, дескать, встреча на самом высоком - межпланетарном!  -
уровне. Пирксом иногда руководили импульсы, которым  он  сам  впоследствии
дивился. Ван дер Войт курил сигару и смачивал себе глотку пивом,  и  Пиркс
попросил, чтобы ему принесли бутербродов из  буфета.  Так  что  он  слушал
генерального директора, сидя в помещении связистов и жуя бутерброды. Ничто
не могло их лучше уравнять.
   Ван дер Войт словно бы понятия не имел, что у них недавно была  стычка.
Ничего подобного пр