азорвался внутри цилиндра и разметал в
клочья весь его экипаж.  Но перед тем как рухнуть в воду,  машина, уже
лишенная своего мозга, подняла все же трубу, испускающую тепловой луч,
крейсер вспыхнул,  как спичечный коробок,  огонь мгновенно достиг  его
пороховых  трюмов,  и чудовищный взрыв довершил то,  чего еще не успел
сделать тепловой луч.
     Как член  фамилии  Эндъю,  я  почувствовал  гордость  за  высокое
мастерство и  отвагу  моего  кузена  Фрэнсиса  Эндъю.  Как  военный  и
патриот,  я  не  мог  не  отдать  должное  мужеству  и выдержке прочих
офицеров и команды "Сына грома".  Это было высоковолнующее зрелище,  в
сравнении  с  которым  тускнеет  подвиг  древних героев Фермопильского
ущелья.  Но  как  реальному  политику  мне  было  больно  видеть,  как
бесполезно гибнет один из тех кораблей, которые вскоре потребуются нам
с марсианами  для  объединенных  и  вдохновляющих  действий  во  славу
цивилизации и прогресса.
     Первое, что мелькнуло у меня в  мозгу,  когда  я  увидел,  как  в
облаках пара ушли под воду печальные останки правофланговой машины,  -
это вполне понятное опасение,  как бы оставшиеся в живых  марсиане  не
заподозрили,  что  я  нарочно подвел их несчастных товарищей под огонь
орудий Фрэнсиса. Но последовавшее после гибели боевой машины заставило
меня   устыдиться   моих  подозрений.  Почти  сразу  после  того,  как
развороченная снарядом машина,  уничтожив  безумный  крейсер,  сделала
несколько  шагов  мористей  и  исчезла в водах канала,  в иллюминаторе
моего цилиндра показалась пластина с крючковатым крестом. Даже в такую
минуту они нашли в себе силы,  чтобы успокоить меня,  подчеркнуть, что
они меня ни в чем не винят!  В такую минуту!.. Вот это военные!.. Были
достойны  всяческого  восхищения  быстрота и четкость,  с которыми они
перестроили свои ряды и двинулись на северо-запад, на Лондон...

Суббота, 27 июня. Восемь часов вечера.
     Я все более убеждаюсь, что был прав в своих предположениях. Они и
не помышляют об уничтожении всего населения.  То,  что они совершили с
момента   высадки,   следует,   очевидно,  понимать  как  операцию  по
устрашению,  которая  должна  была  привести  к  прекращению  военного
сопротивления десанту.
     Им ровным счетом ничего не стоило бы в несколько дней  уничтожить
Лондон  со всеми его обитателями и двинуться дальше двумя колоннами на
север  и  запад.  Между  тем  лишь  только  они  перестали   встречать
организованное   сопротивление,  марсиане  начисто  прекратили  боевые
действия. Лондон остался совершенно нетронутым.
     Свершилось исторически  неизбежное:  марсиане  стали повелителями
Англии.  На очереди дня - перенесение дальнейших  боевых  операций  на
континент.  Я  уже  набросал  для них соответствующую схему,  которая,
насколько я могу понять,  служит сейчас предметом  их  обсуждения.  Но
прежде всего надо ликвидировать опасное гнездо на углу Олдгейтхайстрит
и Миддлэссексстрит...
     Я чувствую огромный прилив сил, в частности, и в связи с тем, что
мы  не  продвинулись  дальше  юго-восточной  окраины  Лондона  и  что,
следовательно,  мои  близкие  вне всякой опасности.  Бедные мои!  Они,
конечно,  с ума сходят от беспокойства! Может быть, даже думают, что я
погиб.  Если бы они знали,  что я жив, здоров, полон кипучей энергии и
замыслов титанических масштабов!
     Впрочем, насчет   здоровья  я,  пожалуй,  несколько  преувеличил.
Вчерашний дождь и ночевка под открытым небом наградили  меня  довольно
противным  насморком.  Я  промок  до  нитки и продрог до мозга костей.
Вольно же мне было забыть об одеялах!  Их можно было взять хотя  бы  в
той самой лавке,  где мы расстались с О'Флаганом.  Но тогда, в спешке,
мы думали прежде всего о пище и питье.  А потом, когда О'Флаган угодил
в цилиндр, мне было не до одеял.
     И вот я чихаю и чихаю,  точно кошка. Меня даже легонько знобит. В
порядке профилактики я осушил больше полбутылки "Мартини". В Индии мне
в подобных случаях всегда помогал коньяк.  Поможет и на этот раз.  Но,
конечно, не сразу... А тут еще подул довольно свежий ветер с Темзы. Мы
стоим ярдах в пятидесяти от берега.  Отсюда до моей квартиры не больше
семи-восьми  миль...  Черт возьми,  я бы сейчас с удовольствием принял
горячую ванну!

Воскресенье, 28 июня.
     Это поистине  гениальные  существа!  Они  догадались,  что  мне в
теперешнем моем состоянии было бы лучше в закрытом от ветра помещении!
     Вчера, когда  солнце  уже  скрывалось за Вест-Эндом,  милосердное
щупальце  перенесло  меня  внутрь  цилиндра.   Меня   сразу   охватило
благодатное  чувство  тепла  и покоя,  и я,  почихав еще минут десять,
заснул.
     Я проснулся  рано  утром  от вопля:  марсиане подкреплялись перед
деловым днем.  Не скрою,  мне с непривычки стало жутковато. Я зажмурил
глаза и прикинулся спящим... Меня они не трогают!..
     Я не заметил,  как снова заснул.  Меня разбудили мирные и еще  не
жаркие солнечные лучи, пробивавшиеся через иллюминатор.
     Было четверть восьмого утра.  Значит, я в общей сложности проспал
около  десяти  часов,  но  чувствовал  себя на редкость отвратительно.
Болела голова.  Очень хотелось пить,  а  все  мои  запасы  остались  в
корзине.
     Я подошел к иллюминатору,  выходящему в корзину,  и увидел, что в
ней   копошилось   пятеро   пленных:  трое  мужчин  и  две  женщины  с
изможденными, голодными и полубезумными лицами. Одна из женщин (на вид
лет  двадцати)  была в голубой жакетке с большими пуфами.  На голове у
нее  чудом  сохранилась   газовая   шляпка   с   нелепо   болтающимися
искусственными вишенками.  Другая постарше,  простоволосая,  с пышными
рыжеватыми волосами,  в моем вкусе. Одевается, видно, у первоклассного
портного. Очень может быть, что это дама из общества.
     Все пятеро  с  жадностью  пожирали  мои  запасы.  Та,  которая  с
вишенками,   случайно   подняла   глаза,  заметила  меня  и  испуганно
вскрикнула.  Двое мужчин (один из них  -  полицейский,  без  шлема,  с
обвисшими  от  истощения и давно не бритыми щеками,  другой - типичный
пожилой клерк,  без пиджака,  в жилете и грязном  стоячем  воротничке)
вздрогнули  и  бросили  на  меня быстрый взгляд затравленных животных.
Простоволосая женщина и третий мужчина (у него большая розовая  лысина
и  желтые  усы  на  нездоровом  костистом  лице) продолжали жрать,  не
обращая на меня никакого внимания.
     Я отодвинулся  от  иллюминатора,  но  потом  заставил  себя снова
приблизиться к нему.  Эти  опустившиеся  существа  возбуждали  во  мне
какое-то  болезненное  любопытство.  Неужели  все  лондонцы так быстро
опустились?
     Но только я успел прильнуть к прозрачной толще иллюминатора,  как
клерк вдруг сжал грязные кулаки и  рванулся  к  иллюминатору  с  такой
стремительностью,  что я на какой-то миг забыл о том,  что нахожусь за
надежным прикрытием, и отпрянул в глубь цилиндра.
     Мне стало   стыдно   моего   малодушия,  и  я  вернулся  на  свой
наблюдательный пункт.  Рядом со  мной  пристроился  один  из  марсиан.
Доверчиво положив мне на плечо одно из своих щупалец,  он уставился на
пленных.
     Сейчас уже  все  пятеро  лондонцев размахивали руками перед самым
иллюминатором.  Судя по их широко раскрытым ртам и ненавидящим  лицам,
они выкрикивали какие-то проклятия и угрозы. Несчастные пигмеи! Против
кого они выступают?!  Если бы они могли понять,  кого они  удостоились
лицезреть перед тем, как превратиться в продукт питания!
     Мне было стыдно перед марсианином за их  вульгарное  поведение  и
совершенно  непристойный  вид.  Впрочем,  не прошло и минуты,  как они
снова принялись уничтожать мои запасы.
     На Темзе  -  ни  суденышка.  На  берегу - ни души.  У наших ног -
мертвый Лондон. Очень хочется пить. Я чихаю почти беспрерывно.
     Вдруг в   моей  голове  возникает  глупейшая  мысль:  "Интересно,
подвержены ли марсиане насморку?.."
     Я с  досадой щупаю свои обросшие щеки.  Завтра утром неделя,  как
меня в последний раз брил Мориссон.  Интересно,  жив ли  он?  Куда  он
делся?  Не удивлюсь,  если он,  пользуясь суматохой, скрылся, захватив
все более или менее ценное, что было в моей квартире.

Воскресенье, 28 июня. Вечер.
     Они пришли   в   форменное  остервенение,  эти  люди  в  корзине.
Насытившись и утолив свою  жажду,  они  схватили  бутылки  и  пытались
разбить  стекло  иллюминатора.  Оно,  конечно,  выдержало,  не  дав ни
трещин,  ни вмятин, но бутылки одна за другой разлетелись вдребезги. В
том  числе  и еще непочатые.  В несколько минут они уничтожили все мои
запасы пива и коньяка.  Их руки были в крови от бесчисленных  порезов.
Покончив  с  бутылками,  они  стали колотить по иллюминатору кулаками,
оставляя на нем кровавые следы. Сквозь него уже почти ничего не видно.
Нет, один уголок, самый верхний, остался чистым. Им до него невозможно
было дотянуться.
     Поэтому мне удалось увидеть (марсианину,  видимо,  надоело,  и он
ушел), как клерк стал рвать на полосы скатерти, в которые была увязана
провизия,  скатывать  эти  полосы  в  жгуты  и связывать в самодельную
веревку.  Чтобы удлинить ее,  обе женщины порвали  свои  юбки  и  тоже
скрутили  из  них  жгуты.  Бесстыдницы!  Остаться в нижних юбках перед
посторонними мужчинами!  Боже,  как тонок еще слой  культуры  в  наших
людях!  Потом  в  ход  пошли подтяжки и пояса мужчин.  Связав из всего
этого самодельный  канат,  клерк  прикрепил  его  к  краю  корзины,  а
свободный конец перебросил наружу.
     Им нельзя   было   позволить    убежать.    Они    могли    своей
безответственной панической болтовней создать нам немалые затруднения.
     Я жестами привлек внимание моих марсиан  к  готовящемуся  побегу.
Странно,  почему  они так вяло передвигаются?  Во много раз медленнее,
чем тогда,  на пустоши близ  Уокинга.  Но  вот  один  из  них  дополз,
наконец,  до  какого-то выступа на стене,  нажал кнопку.  Я вижу,  как
мешкотно,  словно нехотя, вздымается по ту сторону цилиндра щупальце и
невыносимо медленно плывет в воздухе к корзине.
     Но бунтовщики (я их иначе не могу назвать) заметили, что щупальце
пришло в движение. При помощи клерка (он переплел перед собой обе свои
ладони,  и остальные становятся на них,  как на скамейку) они один  за
другим  перемахивают  через  высокий  край  корзины и,  ухватившись за
канат,  начинают  спускаться.  Своих   шлюх   они   пустили   первыми!
Джентльмены,  с  позволения  сказать!  Я  вижу  только напружинившийся
канат,  закрепленный  торопливым  узлом.  Неужели  он  выдержит   всех
пятерых?  Он  не должен,  не имеет права выдержать!..  Слава богу,  не
выдержал! Оборвался!..
     А вспотевший и обезумевший от ужаса клерк пытается подпрыгнуть до
края корзины и не может. Не те годы, сэр! Опершись спиной о стенку, он
как   завороженный  смотрит  на  медленно  приближающееся  беспощадное
щупальце.  Вот оно,  наконец,  достигло цели,  попыталось (да,  только
попыталось!)  схватить  бешено сопротивляющегося клерка...  Впервые за
все время моего пленения я вижу,  как  человеку  удается  отбиться  от
щупальца!..  После нескольких бесплодных попыток оно бессильно падает,
глухо звякнув о цилиндр...
     Что-то неладное творится с нашей машиной...
     Ужасно хочется пить...

Кажется, вторник, 30 июня.
     Два дня у меня во рту не было ни крошки пищи,  но голода я совсем
не чувствую. Мне очень хочется пить.
     Удивительно, что все четверо марсиан совершенно не движутся.  Они
обмякли  на  полу,  как  четыре  большие  кучи  темно-бурого,   тускло
лоснящегося студня.  Они только изредка вздрагивают, словно сквозь них
пропускают гальванический ток...
     Отвратительно пахнет.  Душно.  Очень жарко. Хоть бы дождь пошел и
остудил раскаленные солнцем стенки и крышку цилиндра!
     Непонятно, почему  мы  не  движемся,  почему  стоят  на  месте  и
остальные боевые  машины?  Три  из  них  находятся  в  пределах  нашей
видимости.  Почему  над  одной  из  них  вьются  тучи воронья?  Почему
марсиане третьи сутки обходятся без пищи и даже не пытаются напасть на
меня?  Потому  что они видят во мне своего союзника?  Вряд ли.  Они не
настолько сентиментальны.  Они  вообще  не  сентиментальны...  У  меня
мелькнула смешная мысль: "А вдруг они заболели?.. Чем? Насморком? Все?
Все сразу и в нашей и во всех других машинах? Фу, глупости какие!.."
     Скорее всего,  они все-таки отдыхают.  Они, очевидно, как и люди,
нуждаются в отдыхе,  но только через  значительно  большие  промежутки
времени,  нежели  жители Земли...  Ну,  конечно,  это так,  это именно
так...  А вот я,  пока они изволят отдыхать,  определенно  погибну  от
жажды,  если они не вберут хотя бы на полчаса треножник или не спустят
меня на Землю любым другим путем...

     Четверг, второго июля (?).
     Я схожу с ума от жажды...
     Теперь они,  кажется,  совсем уснули. У них глаза стали какими-то
невидящими.  Смотрят сквозь меня тяжело, неподвижно, как тот мастер по
кровяным колбасам,  когда я с ним впервые встретился. Они очень редко,
судорожно и очень слабо вздыхают. Где-то совсем близко, над самой моей
головой, все время, ни на секунду не умолкая, звучит душевыматывающий,
громкий, как пароходный гудок, однотонный вой: "Ула-ула-ула-ула!"
     И даже на таком отдалении и через толстые стенки нашего  цилиндра
до нас доносится такой же вой остальных машин: "Ула-ула-ула-ула!"
     От этого воя можно сойти с ума, даже если человек и не умирает от
жажды.
     Я пытаюсь обратить на себя внимание марсиан.  Я рисую перед  ними
на бумаге машину с вобранным треножником,  бутылку,  из которой льется
вода, но они никак не откликаются. Я чувствую, как во мне пробуждается
глухая ненависть.  Почему они так безразличны к моей просьбе? Ведь они
прекрасно понимают,  что мне нужно, необходимо немедленно напиться или
я погибну! Черте ними, попытаюсь сам.
     Я начинаю обходить по кругу внутреннюю стену цилиндра  и  нажимаю
на  все  попадающиеся  на  моем  пути  кнопки.  Одно  за  другим  вяло
вздрагивают и  снова  бессильно  повисают,  как  плети,  все  наружные
щупальца. Я бреду дальше, держась за стенку, чтобы не упасть, с трудом
обходя застывшие,  но от этого еще  более  зловеще  расплывшиеся  тела
марсиан.  Нажимаю какую-то,  бог весть какую по счету, кнопку. Рев над
моей головой усиливается  во  много  раз.  Теперь  от  него  дребезжит
раскаленная  крышка  нашего  цилиндра.  Я  торопливо  нажимаю соседнюю
кнопку. Слава богу, вой прекратился. Стало тихо до звона в ушах.
     Ох, как у меня закружилась голова!  Я, кажется, на какое-то время
потерял сознание.  Во всяком случае,  я вдруг обнаружил,  что лежу  на
полу.  Мне  стоило  большого  труда подняться на ноги,  еще большего -
продолжить поиски нужной кнопки.  Я обошел уже почти всю стену - и все
безрезультатно.  Очевидно,  требуется  определенная комбинация кнопок.
Если это так, то я погиб... Ага, вот еще какой-то рубильник...
     Я повисаю  на  нем  всем  своим  телом.  Машина вздрагивает и еле
ощутимо начинает передвигать ноги.  Это мне совершенно ни  к  чему.  Я
пытаюсь  вернуть  рубильник в исходное положение,  но для этого у меня
уже не хватает сил...
     Мы движемся к берегу!.. С фантастически ничтожной скоростью, чуть
быстрее черепахи,  но безостановочно и неотвратимо. И я ничего не могу
поделать.  Я  слишком  слаб,  чтобы  остановить  это  движение.  Через
пять-восемь-десять минут машина войдет в Темзу. А еще через минуту она
уйдет под воду.
     Но ведь  можно  попытаться  отвинтить  крышку.  Боже,  только  бы
отвинтить ее, и я спасен!
     Где же тут кнопка,  рубильник или штурвальчик,  который открывает
крышку? Я был настолько беспечен, что не поднимал даже головы, нажимая
эти легионы одинаковых  кнопок!  Я  снова  перебираю  одну  кнопку  за
другой,  один  штурвальчик  и  рубильник за другим.  Ими густо утыкана
стена этой дьявольской марсианской кастрюли...  Фу,  вот он как будто,
тот самый марсианский рубильник! Но я уже не в силах, даже повиснув на
нем всей своей тяжестью,  оттянуть его  вниз  до  конца.  Крышка  чуть
сдвинулась по нарезу и остановилась...  Остановилась!.. Значит, теперь
вся надежда на то, чтобы пробиться через иллюминатор!
     Я хватаю  тяжелый  металлический  предмет - что-то вроде гаечного
ключа - и пытаюсь  пробить  им  то,  что  я  условно  называл  стеклом
иллюминатора.  Я продолжаю в исступлении бить по стеклу изо всех сил и
вдруг замечаю  по  ту  сторону  его  сначала  недоумевающее,  а  потом
торжествующее лицо проклятого клерка.  Это уже свыше моих сил!..  Я, я
безнадежно заперт в этой огромной коробке  из-под  шпрот!  Я,  я  буду
медленно издыхать от жажды и удушья еще долго после того,  как цилиндр
уже будет покоиться на дне Темзы!  А он,  этот  плебей,  этот  вонючий
клерк  в  грязном  стоячем воротничке,  этот жалкий раб,  только чудом
избежавший  смерти,  смеется  надо  мной  и  еще  может  надеяться  на
спасение!
     Чтобы не  доставлять  ему  напоследок  удовольствия,  я  бросаюсь
(бросаюсь?!  Я  еле  передвигаю ноги!) к другому иллюминатору со своим
бесполезным гаечным ключом,  к третьему...  и убеждаюсь  окончательно,
что мне уже нет спасения...
     А марсиане и вздрагивать перестали.  Неужели они погибли? Погибли
от насморка?..
     Как мы еще  каких-нибудь  две  недели  тому  назад  смеялись  над
подобными соображениями!..
     Что же делать?..  Они бы еще могли спасти и себя и меня... Но как
им помочь?  Как привести их в себя, вдунуть в их грузные и безобразные
голово-тела жизнь хоть на четверть часа? Всего на четверть .часа-и все
было бы спасено:  и наши жизни,  и наши планы,  то есть мои планы... У
них уже совсем мутные зрачки... Мутные и мертвые...
     Все!.. Кажется, теперь уже все кончено!..
     Что это такое? Банка с печеньем? Зачем мне теперь печенье? Другое
дело,  если  бы  это  была вода.  Хоть глоток воды,  и веселее было бы
умирать! Прочь эту банку!.. Хотя нет... Пусть моя семья узнает хотя бы
из  этих записных книжек,  что их самый близкий,  самый родной человек
чуть не стал самым могущественным человеком за все время существования
человечества.
     Боже мой,  что подумал бы,  узнав о  моей  нелепой  гибели,  этот
молодой  демагог из Ист-Энда,  этот наглый демагог Том Манн!..  Я хочу
верить,  мне необходимо перед смертью быть уверенным, что он уже погиб
от  руки  марсиан,  сгорел в тепловом луче,  задохся в их черном дыму,
раздавлен под развалинами обрушившегося дома! И инженер Стеффенс и вся
его  гверильянская  банда.  Боже,  помоги  мне быть в этом уверенным в
самый последний мой смертный миг,  и я уйду в царствие твое безропотно
и с легким сердцем!..
     Мне бы перед смертью хоть два денечка поуправлять Англией,  чтобы
навести настоящий порядок в стране,  суровый,  беспощадный, при полной
поддержке всей военной мощи марсиан!..
     Пора паковать книжки...
     Мы уже вступили в Темзу...
     Вода подступила  к самому иллюминатору,  она смыла кровавые следы
на стекле,  и я теперь ясно вижу,  как этот проклятый клерк,  даже  не
взглянув в мою сторону, быстро поплыл к берегу...
     Стало совсем темно...
     Где моя библия?..