импозантную внешность и происхождение. На первое место он всегда ставил
интересы своей партии - просто потому, что большая часть видных партийных
функционеров происходили из того же семейства, что и сам господин
губернатор. Он подумал, что над такой заявкой горожан можно просто
посмеяться. Губернатор лишил город всех поступлений из казны штата и сел
ждать, когда Нью-Йорк попросится обратно.

Дождаться ему не довелось. Город упорядочил внутренние налоги - теперь
можно было взимать их ровно в таком размере, чтобы хватило начать
обновление мегаполиса. Налоги даже несколько понизились. Естественно,
горожанам это пришлось по вкусу. Затем началась десятилетняя строительная
программа, в ходе которой город был перестроен и сделан максимально удобным
для жителей. Старые улицы были уничтожены. Вместо этого были проложены
новые подземные коммуникации, более быстрые, чем метро, и с большей
пропускной способностью. К уже существующим домам начали присоединять новые
секции, и так продолжалось до тех пор, пока весь город не превратился в
одно огромное здание. После возведения этого сверхздания в нем были созданы
новые средства сообщения, в частности управляемые компьютером "пузыри".
Город пронизала сеть из сотен тысяч трубопроводов. По этим трубопроводам
двигались пластиковые одноместные "пузыри", приводимые в движение сжатым
воздухом. Диаметр трубопровода фута на два превышал размер "пузыря", а
стены были выстланы мягкими проволочными "ресничками" - на каждый
квадратный фут их приходилась не одна тысяча. Когда капсула выстреливалась,
давление, оказываемое ею на "реснички", позволяло компьютеру отслеживать ее
местонахождение в сети. Новая подземка, "пузыри", распространившиеся
повсюду скоростные лифты, движущиеся дорожки, дома, сросшиеся в одно
гигантское здание в десять миль площадью и в полторы мили высотой, -
Нью-Йорк превратился в не видящую солнца колонию, в скопление коридоров,
комнат, эскалаторов и трубопроводов. Но он выжил. Выжил и продолжал жить
настолько успешно, что Обновление послужило образцом для других мегаполисов
мира. Вопрос о том, как прокормить непрерывно растущее население, был решен
давно посредством аппаратов для производства синтетического мяса и
гидропонных ферм, где выращивалось огромное количество овощей. А теперь
была решена еще одна проблема большого города: жилье и транспортные
коммуникации. До тех пор, пока численность населения будет поддерживаться
на нынешнем уровне, он вполне может существовать.

После того, как я был арестован на пороге домика Гарри, меня перевезли в
Нью-Йорк. Вертолет приземлился на крышу одного из самых высотных районов
города. Полицейские вытолкнули меня из машины. Оружие они держали на
изготовку, словно я был каким-нибудь сумасшедшим убийцей, психопатом,
отравившим водохранилище или подсунувшим бомбу в молитвенный дом. Мы прошли
по гудроновому покрытию к выведенному на крышу лифту, вызвали кабину, и
когда она пришла, набились в нее. Мы спускались так быстро, что у меня
желудок переместился к горлу. Я понял, что мы проскочили первые этажи и
спустились этажей на десять-пятнадцать под землю.

Мы вышли из лифта и оказались в коридоре, освещенном лампами дневного
света. Коридор был безупречно чист и отделан сине-белым кафелем. Время от
времени попадались буквы "ВП", выложенные из зеленого кафеля и заключенные
в круг. Мы прошли примерно с квартал, потом коридор стал шире. Здесь
обнаружился большой стол, а за ним - дежурный. Справа от дежурного
находилась огромная панель с пятью десятками телеэкранов. Каждый экран был
размером три на три дюйма, и на всех мелькали разные картинки, но такие
маленькие, что деталей было не рассмотреть. Мы остановились перед столом и
стали ждать.

Дежурный был человеком низкорослым и толстым, а его второй подбородок
значительно превосходил первый. Его пальцы, лежавшие на пульте управления,
больше всего походили на готовые лопнуть сардельки. Роскошная черная с
проседью шевелюра явно была результатом действия "Стимулятора Волпера для
борьбы с лысиной" и выглядела странновато. Если человека не беспокоит
полнота, то почему его смущает лысина? Дежурный не соизволил сразу обратить
на нас внимание. Вместо этого он щелкнул каким-то выключателем и повернулся
вместе со своим вращающимся креслом вправо. Один из трехдюймовых экранов
отделился от панели и на раздвижной ножке подъехал прямо к самому носу
дежурного. Дежурный внимательно изучил представшую перед его глазами
картину. Теперь я видел, что изображено на экране - камеры. Каждый из этих
экранов показывал, что делают заключенные. Наблюдение велось непрерывно.
Когда дежурный решил, что поведение заключенного его устраивает, он снова
нажал на какую-то кнопку, и экран вернулся на прежнее место. Лишь после
этого дежурный повернулся к нам и произнес:

- Слушаю вас.

-Кеннельмен, - сказал вооруженный охранник, стоявший справа от меня.

Надзиратель слегка приподнял брови.

- Желаете, чтобы мы оставались при нем? - спросил охранник.

- Нет, - сказал надзиратель. - Просто подождите здесь, пока я прицеплю к
нему моего Клэнси. После этого преступник уже не причинит мне никакого
беспокойства.

Я слыхал о Клэнси, которых используют в полиции, но мне никогда не
случалось наблюдать их в действии. Клэнси - это робот размером со средний
мяч. С противоположных сторон его шарообразного тела торчат два сильных и
прочных кабеля-щупальца, заканчивающиеся наручниками особой конструкции.
Эти наручники представляют собой утолщенные петли кабеля, а поскольку
кабель эластичен, то их легко подогнать под любое запястье. Но Клэнси - это
не просто извращенная форма наручников. В него встроена антигравитационная
пластина, и робот парит в воздухе на уровне груди заключенного в
трех-четырех футах от человека. (С антигравитационными пластинами та же
проблема, что и с магнитомобилями Кесея: пластинка может нормально
функционировать только при определенных размерах, восемнадцать на
восемнадцать дюймов, и никак не больше. В противном случае поле делается
таким неустойчивым, что его просто невозможно использовать. Но Клэнси имеет
как раз подходящий размер, и потому в нем антигравитационные пластины
применяются вполне успешно.) Коп может сказать Клэнси, куда следует отвести
заключенного, и Клэнси доставит его туда, волоча за собой. На тот случай,
если заключенный вздумает артачиться, у Клэнси есть очень эффективный
способ привести его к повиновению. Наручники начинают сжиматься все сильнее
и сильнее, пока боль не убеждает наглеца, что сопротивление бесполезно.
Если же это не помогает, Клэнси пропускает по кабелю сильный электрический
разряд. В общем, Клэнси - лучший друг полицейского.

А почему, собственно, его назвали Клэнси? Вроде бы так звали того
копа-ирландца, которому впервые пришла в голову идея использовать
антигравитационные пластины для подобных целей. Он запатентовал
изобретение, назвал его своим именем и таким образом единственный из всех
полицейских обессмертил себя.

Надзиратель повозился с переключателями и кнопками, потом повернулся к
стене. Секунду спустя часть стены отъехала в сторону, и в коридор выплыл
синий шар - Клэнси. Кабели-щупальца свисали по бокам, словно толстые пряди
волос. Надсмотрщик отдал приказ, потом откинулся на спинку стула и стал
созерцать, как робот выполняет свои обязанности.

Я напрягся, когда робот поплыл ко мне. Клэнси двигался плавно и беззвучно.
Его единственный нарост - зрительный рецептор, расположенный на макушке и
способный отслеживать все происходящее вокруг, - сейчас мерцал зеленым
цветом. Щупальца извивались, петли наручников раскрылись и теперь походили
не то на два пальца, не то на два когтя. Когти скользнули к моему правому
запястью и крепко вцепились в него, хотя я и попытался отдернуть руку.
Левую я предпочел отдать уже без сопротивления. Подчиняясь приказу
надсмотрщика, Клэнси повел меня к раздвижной двери. Робот замигал, что-то
пропищал, и дверь открылась. За дверью оказался все такой же
туннель-коридор. Клэнси двинулся вперед, я волей-неволей последовал за ним,
и мы вошли в тюрьму ВП. Дверь за нами тут же закрылась.

Разок я попытался не подчиниться чертовой машине. Я уперся и отказался идти
дальше. Тогда Клэнси поволок меня за собой, сильнее и сильнее, а потом
дернул так резко, что я пошатнулся, потерял равновесие и упал на пол - а он
был довольно жесткий. Клэнси плавал надо мной, немного наклонившись, чтобы
я находился в поле зрения его нароста-рецептора. Щупальца были вытянуты во
всю длину. Робот попытался тащить меня волоком, но эта задача оказалась ему
не по силам. Тогда я почувствовал, что наручники сжимаются. Когда боль
стала достаточно сильной, я отказался от этого ребячества и встал. Теперь я
уже не пытался сопротивляться.

Мы довольно долго двигались по коридору, потом прошли через еще одну дверь.
По электронному сигналу она открылась и пропустила нас внутрь. За этой
дверью начиналась тюрьма как таковая, район, где были расположены камеры.
По обе стороны коридора в стене красовались раздвижные металлические двери,
футах в двадцати друг от друга. Клэнси подвел меня к шестой двери справа,
пожужжал по-новому, а когда она отворилась, завел меня внутрь.

Камера была просторной, хорошо освещенной и прилично обставленной. Честно
говоря, я даже удивился такой щедрости. В камере имелся коммскрин,
транслирующий новости и развлекательные программы, и выход библиотечного
трубопровода, по которому можно заказывать копии статей или художественную
литературу. Справа располагался отгороженный уголок - туалет. Когда в
какой-нибудь мелодраме фигурирует современная тюрьма, ее описывают как
жуткую дыру, кишащую крысами, вшами и надзирателями-садистами. Но это
описание соответствует тюрьме пятидесятых годов, ну, может, семидесятых или
даже начала восьмидесятых. Но за последние пару десятилетий в ходе тюремной
реформы были произведены решительные изменения, и теперь с заключенными уже
не обращались, как с животными.

Клэнси подвел меня к койке и принялся толкать, пока я не сообразил сесть. Я
подчинился и был приятно удивлен - невзрачная на вид постель оказалась
мягкой и удобной. Наручники разомкнулись и подтянулись обратно к туловищу
Клэнси. Робот подплыл к выходу и удалился, дверь за ним закрылась.

Несколько секунд спустя почтовый трубопровод, соседствующий с библиотечным,
издал негромкое жужжание, и на поднос что-то шлепнулось. Я встал, подошел к
стене и подобрал с подноса небольшой синий пластиковый прямоугольник. Это
была кредитная карточка заключенного с моим именем и присвоенным мне
номером. Надзиратель послал запрос в центральный городской банк и за
какую-нибудь минуту обнаружил, что я располагаю приличным счетом. Выяснив
это, надзиратель приказал тюремному компьютеру выдать мне карточку,
рассчитанную на время пребывания в этом заведении. Теперь я мог заказывать
какие-либо товары по телефону (он висел на стене рядом с туалетом) и
получать их по почте. Счет за эти товары должен бы был поступать моей жене
(если бы она у меня имелась), моему адвокату (если какая-нибудь фирма
возьмется разбираться с моими платежами - я обычно пользовался услугами
фирмы "Альтон-Боскон и Феннер") или в мой банк. Если я превышу кредит, мой
счет будет заморожен согласно правительственному распоряжению. Итак,
заключенные получили возможность жить прилично, хотя и за свой счет.

В тот день меня посетил мой юрист Леонард Феннер. Нажав на кое-какие
скрытые рычаги, он ухитрился привести с собой Гарри. Мы сели и проговорили
больше двух часов, сперва о чем попало, потом о том затруднительном
положении, в котором я очутился. Леонард утверждал, что если бы власти
могли обвинить меня только в похищении Его, то все было бы не так уж плохо.
Во-первых, андроид не считается гражданином, следовательно, он всего лишь
некое имущество, принадлежащее государству. Суд не сочтет это похищением
человека; речь может идти лишь о воровстве в особо крупных размерах. Но я
не ограничился тем, что украл Его. Я напал на правительственного служащего,
который узнал нас в ту ночь в Кантвелле. Я браконьерство-вал в
государственном заповеднике. Я напал на офицера полиции на заправочной
станции в Анкоридже. Я незаконно перевел такси с автоматического управления
на ручное и угнал его. Я угнал полицейский автомобиль, принадлежащий
аляскинскому государственному патрулю. И, что самое серьезное, я ранил
судью Североамериканского Верховного суда Чарльза Парнела. Власти хотят
предъявить мне обвинение в попытке убийства.

- Попытке убийства? - возмутился Гарри. - Что за фигня! Этот парень просто
не способен никого убить, если только...

- Гарри, - перебил его я, - давай дадим Леонарду договорить. Наше мнение
сейчас не имеет никакого значения. Нужно принимать вещи такими, какие они
есть.

- Чушь собачья! - проворчал Гарри, но утих.

Я не был уверен, что обвинение действительно настолько уж смехотворно. Ведь
что я попытался сделать, когда схватил ружье и развернулся? Я выстрелил на
свет. Я должен был понимать, что позади меня стоит человек - ведь фонари
сами по себе не ходят. Я должен был также понимать, что пуля ранит или
убьет этого человека. Как это еще назвать, если не попыткой убийства? То,
что я сделал это машинально, не задумываясь, меня не оправдывает.

- Посмотрим, о чем нам не следует особо беспокоиться, - сказал Леонард. -
Во-первых, власти не смогут выдвинуть обвинение в воровстве в особо крупных
размерах. Прежде всего, они сами же и уничтожили этого андроида. Значит,
нельзя доказать, что ты действительно похитил нечто особо ценное.

- Откуда тебе это известно? - изумился я.

- Я ему рассказал, - сообщил мне Гарри. - Чтобы помочь тебе, адвокат должен
знать все подробности. К черту секретность.

- Ладно, давай дальше, - сказал я Феннеру.

- Таким образом, - продолжал адвокат, - обвинение в хищении отпадает. Разве
что мелкое досадное воровство, а в таких случаях обычно требуется всего
лишь компенсация убытков пострадавшей стороне в двойном размере. По законам
ВП такое преступление не наказывается тюремным заключением. Следующее
обвинение, которое выдвигают власти, - это нападение на правительственного
служащего на стоянке такси в Кантвелле. Опиши мне ситуацию.

Я описал.

- Он начал первым?

- Нет.

- Надо подумать. Он полез за оружием?

- Да, но я выстрелил в него раньше...

- Уже после того, как он полез за оружием?

- Да.

Феннер хмыкнул.

- Он полез за оружием до того, как ты достал свой пистолет?

- Я точно не помню, - ответил я.

- Ты был совершенно прав, - изрек адвокат. - Конечно же он начал первым.
Откуда тебе было знать, что это не контрабандное оружие и что этот человек
вообще является подданным Всемирного Правительства? Это обвинение тоже
несерьезно. Дальше. Браконьерство в государственном заповеднике карается
штрафом. Чертовски крупным, надо заметить. Но, возможно, нам удастся
добиться его уменьшения, если мы сумеем доказать, что вам было нечего есть.
Вам ведь действительно было нечего есть?

- Да. Но откуда ты...

- Это мои предположения, - сказал Гарри. - Если андроид продолжал
развиваться, то ему наверняка требовалось много пищи для получения энергии.
Я тебя знаю - ты не станешь убивать ради забавы.

- Спасибо, - сказал я.

- Черт возьми, господа, - вмешался Феннер, - вы позволите наконец вашему
крючкотвору изложить факты и свою точку зрения на них или как?

- Валяй, Лео, - сказал Гарри.

- Ну спасибо, уважили, - сказал Леонард. Он все это время расхаживал по
камере, от туалета до койки, на которой сидели мы с Гарри, и обратно. Ему
была свойственна привычка жестикулировать - размахивать руками, заламывать
их, хлопать себя по бедрам, ну и прочее в том же духе. - Следующая проблема
- угнанные машины. Ты признаешь факт угона. Обойти это или как-либо скрыть
невозможно. Но мы можем заявить, что поскольку обе машины являлись
государственной собственностью, с тобой следует обойтись с меньшей
строгостью, чем с теми, кто угоняет частные автомобили. Прецедент - дело
"Хальдербон против Всемирного Правительства"

- А теперь - самое плохое, - сказал я.

- Да, вот именно, - подтвердил Леонард и принялся двигаться быстрее,
похлопывая себя по бедрам в такт шагам. - В случае с анкориджским копом у
тебя все еще сохраняется возможность отмазаться. Мы легко можем доказать,
что это нападение не являлось попыткой убийства. В конце концов, ты просто
связал его и оставил в обогреваемой машине, так что полицейский даже не
замерз. Это простое нападение, и с ним мы как-нибудь управимся. Но самая
крупная проблема связана с судьей Парнелом, которому ты прострелил ногу.
Как это тебя угораздило, а?

Я описал свое тогдашнее состояние и изложил события начиная с того момента,
как Парнел навел на меня фонарик, и до того, как я оставил раненого на
пороге спасательной станции и убедился, что его подобрали.

- Ты принял во внимание, что пострадавший нуждается в медицинской помощи, -
сказал Леонард. - Мы можем заявить, что этот факт доказывает, что ты не
собирался убивать судью. Но власти будут изо всех сил цепляться за это
главное обвинение, поскольку, несмотря на все твои прегрешения, это
единственный пункт, позволяющий посадить тебя в тюрьму. Я завтра же поеду к
Парнелу. Я попытаюсь уговорить его изменить обвинение с попытки убийства на
простое нападение. Поскольку пострадавшая сторона здесь Парнел, он имеет на
это полное право, вне зависимости от того, как на это посмотрят власти.

Потом Феннер и Гарри ушли, и я остался один. Два дня меня никто не
беспокоил. Но к полудню третьего дня, когда я пытался сосредоточиться на
запутанном мелодическом рисунке симфонии (автор явно подражал Леннону),
которую передавали по радио, Феннер снова вернулся и принес с собой
постановление суда, позволяющее отпустить меня на поруки. Леонард провел
меня к столу дежурного, где мне пришлось подписать кучу всяких бумажек.
После этого какой-то чиновник вывел нас из тюремного комплекса и проводил
на крышу, к той самой посадочной площадке, куда меня привезли несколько
дней назад.

- Погоди минуту, - сказал я Феннеру и оттащил его к стене, в сторону от
посадочной площадки, где толклось множество прибывших или отбывающих
военных. - Что за чертовщина здесь происходит? Я думал, что попал в
серьезную переделку. Каким это образом власти согласились отпустить на
поруки человека, помещенного в сверхсекретную тюрьму?

- Тебя поместили в сверхсекретную тюрьму только потому, что власти хотели
представить твой арест как крупное достижение сил правопорядка. Но все твои
преступления относятся к разряду тех, при которых разрешается отпускать
обвиняемого на поруки. То есть все, кроме попытки убийства. Но я поговорил
с судьей Парнелом.

- И он изменил обвинение?

- Не только. Он вообще отозвал иск.

- Что-что?

- Парнел снял обвинение.

- Я ранил человека, отправил его в больницу недели на две, а он отзывает
иск? - Я покачал головой. - Сколько он за это захотел?

- Судью Парнела подкупить нельзя! - возмутился Феннер.

- Тогда на чем же вы сошлись?

- Ты что - намекаешь, что я ради того, чтобы смягчить приговор своим
клиентам, пользуюсь незаконными методами? - Судя по голосу, адвокат готов
был вот-вот взорваться от гнева. Впрочем, его характер никогда не называли
ангельским.

- Ну хорошо, хорошо, - примирительно сказал я. - Все было совершенно
честно. Но, Леонард, скажи мне, ради Бога, как ты этого добился?

Феннер улыбнулся и снова пришел в хорошее расположение духа.

- Мы с судьей просто поговорили. Перед визитом я постарался разузнать о нем
все, что только можно, выяснил его политические пристрастия. Я убедил его,
не прибегая к прямому лжесвидетельству, что ты придерживаешься тех же
взглядов, что и он сам, и что ты похитил андроида, приговоренного к
уничтожению, чтобы открыто проявить свою позицию. Я сказал судье, что не
имею права во всех деталях рассказывать, почему было принято решение
уничтожить андроида и почему ты решил его спасти, но к тому моменту,