помощь  доставила  в
центральную клинику одного за  другим  еще  нескольких  больных  с  весьма
странными симптомами. Утром, после  сто  шестнадцатого  случая,  неведомая
медицине болезнь была  названа  в  теленовостях  "синдромом  Вики".  Когда
солнце было близко к зениту  и  взволнованные  граждане  спешили  домой  с
работы,  все  больничные  койки  в  мегаполисе  были  заняты.   Страдающих
"синдромом Вики" перестали госпитализировать.
   Признаки заболевания, которые публично  огласил  в  вечерних  известиях
Главврач, были уже знакомы каждому. Легкий озноб, покраснение носа и  ушей
и, наконец, крохотные бугорки на поверхности кожи, напоминающие  пупырышки
на теле ощипанного гуся.
   Директор города расстегнул запонку,  закатал  рукав,  провел  рукой  от
локтя до кисти. "Началось", - подумал он,  но  без  тревоги,  а  скорее  с
чувством обреченности, смешанным в то же  время  с  какой-то  неосознанной
гордостью, что вот  он,  Директор,  со  всеми  явными  признаками  "Вики",
останется здесь, у себя в кабинете, и, если придется лечь в  больницу,  он
ляжет последним. А потом он забыл о своем недомогании, потому  что  пришел
Главврач со сводкой в руках, положил ее на стол, вздохнул и,  конечно,  не
сказал ничего хорошего.
   - Худо, Директор. Уже сорок семь тысяч зарегистрировано. Такого не было
и в ноль тридцать пятом, во время вспышки  эпидемического  паротита...  Но
тогда у нас хоть что-то было - ну, ихтиоловая мазь хотя  бы.  А  сейчас...
Словом, чем эту заразу лечить, я не знаю.
   Директор  видел,  как  подрагивают  руки  Главного,   видел   проклятые
пупырышки в вырезе его рубашки и прикидывал, кто в эти смутные дни заменит
Врача, если и он свалится. Только бы этого не случилось...
   -  Нет,  Директор,  пока   без   летальных   исходов.   Но   у   многих
госпитализированных "Вика" прогрессирует. Насморк, в горле першит,  трясет
их, бедняг, - уныло закончил Главврач и откашлялся в кулак.
   - А что твои светила?
   Главный, порывшись в портфеле, вытащил вчерашний номер "Будь здоров!" и
отчеркнул ногтем два заголовка. "Не верю я этому" - гласил  первый.  "Даже
если эти факты в какой-то мере  соответствуют  действительности,  то  речь
идет  о  редкой  аномалии",  -  писал  профессор   мединститута.   "Ничего
удивительного,  -  возражал  другой  заголовок.  -   Любое,   даже   самое
безобидное, вещество  при  чрезмерном  его  потреблении  способно  вызвать
необычную ответную реакцию организма..."
   Директор передернул плачами - скорее от раздражения, чем от озноба, - и
позвонил Секретарю:
   - Зови всех главных, да побыстрее!
   Совещание было недолгим. Все свелось  к  трем  предложениям,  Запросить
соседний мегаполис: у них как будто с полвека назад  был  случай  массовой
аллергии. Запретить въезд и  выезд  граждан,  Сократить  рабочий  день.  С
первыми  двумя  предложениями  согласились  все,  на  последнее  Экономист
наложил вето.
   Директор снова остался один. Силясь сдержать озноб, он  довольно  долго
просидел за столом. Секретарь не соединял его даже с  самыми  настойчивыми
просителями. За это время он не притронулся к стопке писем, не подписал ни
единой бумаги. Он ровным счетом ничего но  делал,  потому  что  просто  не
знал, что ему делать. А озноб усиливался  с  каждой  минутой,  и  Директор
попросил горячего чая.
   Секретарь поставил дребезжащий поднос на тумбочку и  долго  пристраивая
на углу стола чашку, сахарницу, блюдечко  с  вареньем,  передвигал  папки,
карандаши, стопки газет. Так он возился до тех пор, пока  Директор  сурово
не поглядел на него. Поглядел -  и  изумился:  поверх  розовой  рубашки  и
светло-серых брюк юноша был обмотан чем-то плотным, оранжевым,  цветастым.
Закутанный наподобие кокона, он выглядел очень  забавно.  Директор  совсем
развеселился, когда в оранжевой ткани узнал портьеру из своей приемной.
   - В общем немного помогает, - смущенно пробормотал Секретарь. - Ты  сам
попробуй... Может электризация какая, вроде лечебного белья... А?
   Директор засмеялся  и  махнул  рукой.  Но  когда  дверь  за  Секретарем
закрылась, он, помедлив, стянул со стола  заседаний  суконную  скатерть  и
набросил ее на плечи, Несколько минут простоял, не  шевелясь,  придерживая
расползающиеся концы скатерти подбородком. И почувствовал - стало легче.
   Тогда он взял коробочку со скрепками, достал одну,  разогнул  ее  и,  с
трудом проколов толстую ткань, закрутил проволочку у подбородка.  В  таком
нелепом виде, смущаясь и испытывая в то же  время  непонятное  блаженство,
Директор бочком проскочил в приемную, спустился по  лестнице  и  приоткрыл
парадную дверь.
   Директор не выходил из кабинета уже сутки. Он представлял себе город  в
дни трагедии иным - пустынным,  безлюдным,  притихшим.  Однако  по  мягким
плитам центральной площади шли люди; их, правда, было не  так  много,  как
обычно в этот час, но все же ничто не напоминало  пустыню.  И  что  больше
всего поразило Директора - многие из них, точно так же, как он  сам,  были
обернуты в скатерти или же в занавеси, в чехлы для транспортных кресел,  в
ковры. Наконец в некоторых особенно  пушистых  одеяниях  он  с  удивлением
узнал куски зеленых хлорбархатных газонов, которые  год  назад  завезли  в
мегаполис.  И  сразу  же,  переведя  взгляд  на  газоны,  заметил  на  них
многочисленные проплешины.
   - Народная  медицина,  Директор,  -  услышал  он  за  спиной  голос  и,
обернувшись, увидел улыбающегося Секретаря. Директор  ничего  не  ответил,
расправил складки скатерти и вышел на залитую солнцем площадь.
   И снова почувствовал озноб.
   Сделав несколько шагов  и  повернув  за  угол.  Директор  увидел  возле
ступеней городского  Театра  комедии  и  трагедии  на  Малой  Исторической
открытое пламя. Настоящее открытое пламя, как в старинной кинохронике. Это
зрелище было настолько ошеломляющим, что у Директора перехватило  дыхание.
Какие-то неровные куски то  ли  пластмассы,  то  ли  дерева  потрескивали,
охваченные  изгибающимися  язычками  огня.  Несколько  человек,  окутанные
сизыми клубами продуктов горения, стояли возле  огня,  протягивая  к  нему
руки. А трое ребятишек потихоньку растаскивали ограду памятника. Это  было
вопиющим нарушением "Правил поведения граждан  мегаполиса  в  общественных
местах". Директор шагнул к огню.
   И тут его снова отпустило...
   Задыхаясь, Директор бежал по  ступенькам  театра.  Где  здесь  телефон?
Наверное, у администратора...
   - Мне Инженера... Сорви пломбу с приборного контейнера!  Посмотри,  что
там показывает эта штука...  как  ее...  ну,  которой  меряют  температуру
воздуха. И звони, немедленно звони... Я буду у себя.
   Не переведя дыхания. Директор бросился к себе.  И  успел  вовремя:  уже
звонил телефон.
   - Всего пятнадцать градусов!  Как  ты  догадался?  -  кричал  а  трубку
Инженер.
   - Сколько?!
   - Пятнадцать, говорю. А положено - двадцать один...
   - Непрерывно следи за этим... Ну да, термометром. И  пусть  каждый  час
мне докладывают.
   Теперь Директор знал,  что  надо  делать.  Звонить  Главврачу,  Одевать
людей. Искать топливо. Разводить костры. Словом, делать то,  что  ни  ему.
Директору с тридцатилетним стажем,  ни  одному  из  его  по  меньшей  мере
пятидесяти предшественников не приходилось делать.
   Уже много  поколений  жители  всех  европейских  мегаполисов  жили  при
температуре двадцать один градус. Плюс -  минус  две  сотые.  И,  конечно,
можно было предположить, что рано или поздно произойдет что-то неладное  с
кондиционерами. Он, Директор, обязан был это предвидеть.
   "Сейчас март, - думал Директор. - Что можно ждать от марта?"
   - Алло, Историк! Какая температура должна быть в наших краях  в  марте?
Да нет - прежде... Когда? Ну, триста лет назад. Жду... Понял. Что, и минус
тоже? Спасибо.
   ...Весь этот день, и ночь за ним, и следующий день температура  падала.
Пока  люди  из  ведомства  Инженера  возились  с   кондиционерами,   холод
становился все более нестерпимым.  По  рекомендации  "Будь  здоров!"  было
введено обязательное ношение теплых накидок и носовых платков из подручных
материалов. В районе Крыжополя была  организована  Зона  Больших  Костров,
куда вывозили особо чувствительных к холоду. В жилищах стали устанавливать
небольшие железные отопительные цилиндры с трубой и  дверцей,  за  которой
разводили огонь.
   Мегаполис сражался с холодом...
   А на третьи сутки случилось страшное.
   Директор, записав очередную сводку - днем около нуля, - подошел к окну.
На улице было пасмурно, как  в  предрассветный  час.  Мимо  окон  к  земле
проплывали белые хлопья. Они мягко ложились на площадь, закрывая  газон  и
голую землю, и плиты, превращая все в одно белое однообразное поле. Рывком
открыв окно. Директор подставил руку под  косо  летящие  хлопья  и  поймал
несколько белых крупинок. Они медленно  превращались  в  воду  у  него  на
ладони. Через несколько  часов  эта  причудливо  закристаллизованная  вода
закроет все улицы города, остановит  транспорт,  лишит  людей  возможности
выйти на улицу, она достигнет первых этажей, вторых...
   А  еще  он  увидел  внизу,  под  самыми  окнами  нескольких  ребятишек,
заботливо укутанных по самое горло, да так хитроумно, что  каждая  рука  и
нога были завернуты отдельно. И эти ребятишки  носились  по  белому  полю,
оставляя на нем темные следы, собирали, нагибаясь, горсти  белых  хлопьев,
сминали руками в плотные комки и с радостными воплями кидали друг в друга.
Комки ударялись об их странную толстую одежду, разваливались на кусочки  и
падали на землю.
   Один белый шарик попал в девочку лет трех. Попал прямо в намотанный  на
голову платок, рассыпался, и Директору в который  раз  за  эти  дни  стало
зябко, когда белые студеные крупинки посыпались девочке за шиворот.
   - Ой, мама! - сказала Вика.