от
него, чем утруждать голову тяжелой работой. Они подобны детям, закрывающим
глаза ладонью и кричащим: "Я спрятался!" А ты похож, - сказал он, указывая
на сына, - на мальчика, восклицающего: "Кто не спрятался, я  не  виноват!"
Кому ты хочешь доказать? Кому?  Тебя  сразу  же  объявят  неполноценным  и
отнимут у нас навсегда. Я запрещаю тебе.
   - Я не могу по-другому, отец, - тихо сказал Поляков. - Я не  могу  быть
подлецом. Как же так, ты - честный и справедливый человек - советуешь  мне
скрываться на чердаке, как дезертиру. Да, мы любим друг друга, я ничего не
могу с собой поделать, но  вести  двойную  жизнь  немыслимо.  Жанна  родит
ребенка, она должна уйти из института,  а  я  буду  отсиживаться  в  своей
тепленькой кочегарке. Нет, я уже сделал выбор.
   - Это я виновата, - сказала Жанна. - Опять я.  Получается  так,  что  я
снова приношу горе. Лучше будет, если я уеду к маме, она  все  поймет.  Мы
будем приезжать к вам в гости.
   - Этого только не хватало! - возмутился старик. - Род Поляковых уже три
поколения не покидает этот дом, а ты хочешь отнять у меня внука и сына!  И
запомните: здесь решаю я. Так вот, Жанна будет жить с нами,  институт  она
не бросит, заботу о ребенке я возьму на себя, Джеральд  мне  поможет.  Ты,
Виктор-Михаил, найдешь себе еще какую-нибудь работу. Ничего.  Если  будешь
бывать у них пореже, это тебе только на пользу. Умирать  я  не  собираюсь,
так что придется вам подчиниться мне.
   - Но как же честь? - спросил Михаил. - Скажи мне, разве  может  мужчина
уйти в кусты, когда запятнана честь девушки?
   - Ну, вызови себя на дуэль, болван! - вскипел отец. - Или  лучше  меня,
потому что я намерен жениться на Жанне.
   - Ты?! - воскликнул Михаил. - Всем на посмешище?  Она  тебе  во  внучки
годится.
   - Не смей кричать на отца! Уж не думаешь ли ты, что я  отбиваю  у  тебя
жену?
   Неожиданно Жанна рассмеялась.
   - Ну надо же! - проговорила она сквозь смех.  -  Это  гениальная  идея!
Александр Владимирович, вы гений! Как вы до этого додумались? Вот здорово!
Миша, это самый лучший выход. Наш сын будет носить  фамилию  Поляковых,  и
никому не придется лгать. Никому! И пусть над  нами  смеются,  смех  лучше
позора. Ну какой же вы умница! - воскликнула она, обнимая  старика.  -  Вы
самый настоящий мужчина в целом мире.
   - В целых двух мирах, - вздохнул Михаил и вытер платком лоб.
   - Надеюсь, ты не будешь меня ревновать, сопляк? -  высокомерно  спросил
старик.
   И Поляков-младший облегченно засмеялся.
   - Джерри! Где наш Джерри? - спросила Жанна.
   - Где ему еще быть? - проворчал старик. - Носится по Вселенной, высунув
свой болтливый язык. Он дождется, что когда-нибудь его изловят собачники и
увезут на живодерню. А вот ты, Виктор-Михаил, не будешь моим  сыном,  если
не поможешь найти ему нужную дверь. Человек без родины, что...
   - ...дерево без корней, - закончил Михаил. - Знаю, папа. Я сделаю  все,
что смогу.
   - Ничего ты не знаешь. Это человек, а речь идет о собаке. Мы его любим,
но этого мало. Он совсем из другого мира, ему нужен только  его  симбионт,
единственный и неповторимый, без которого Джеральд - всего лишь полтела  и
пол-ума.
   - Я знаю, - повторил Михаил. - Я тоже ищу эту дверь...


   На этот раз он пришел трезвый и  тихий.  Тщательно  вытер  ноги,  молча
прошел в комнату, осторожно погрузил свое тяжелое тело в кресло и попросил
чая.
   - Только, пожалуйста, без опечаток, - добавил он и покрутил  в  воздухе
рукой. - Нормального чая.
   Недоверчиво понюхав чашку, Хамзин поднял  глаза  на  Полякова,  и  того
удивило выражение, застывшее в них. Собачья тоска, да и только. Совсем как
у Джеральда, когда он вспоминал о своей родине.
   - Худо? - спросил Поляков.
   Хамзин вздохнул. Глубоко и протяжно.
   - Хоть на луну вой, - сказал он.  -  Где  твой  курносый  приятель?  Он
обещал помочь. Только не говори, что у меня белая горячка, я все помню.
   - Хорошо, - сказал Поляков серьезно. - Не буду. Хотите,  я  скажу  вам,
когда вы совершили свою самую большую ошибку?
   - Откуда тебе знать, Мишка? - вяло махнул рукой Хамзин.
   - Вам было семнадцать лет, - продолжал Михаил. - Вы уехали  из  родного
села сюда, в город. Помните?
   - Ну, помню. Я поступил в институт. А что?
   - А то, что вы напрасно это сделали. Вы  обиделись  на  весь  свет,  не
сумев простить девушку, такую же зеленую, как и  вы,  и,  плюнув  на  нее,
женились в городе на первой попавшейся. Ведь вы  никогда  не  любили  свою
жену. Вот и страдаете, и ее мучаете, и водку пьете, и  детей  бьете,  пока
жена не видит. Так ведь?
   - Откуда ты знаешь об этом? - вскинулся Хамзин.
   - Сами рассказывали, - улыбнулся Поляков. - А ведь могли бы  не  ломать
свою любовь, а после института вернуться  домой,  жениться  на  любимой  и
спокойно работать.  Ведь  вы  грамотный  инженер,  работа  для  вас  всюду
найдется. Тем более в родном селе. Хочется же босиком по траве, а?
   - Хочется-перехочется, - проворчал Хамзин. -  Только  дома  родного  не
осталось и эти самые стежки-дорожки позарастали. Нет  мне  жизни  на  этом
свете. Пусти на тот, Мишка.
   - Что я вам, господь бог? - улыбнулся Поляков. - Если вы  думаете,  что
лучше нету того света, то вы ошибаетесь.
   - Не запирайся, - упрямо проговорил  Хамзин.  -  Мне  твоя  собака  все
рассказала о том свете.
   - Тот свет - это загробный мир, которого не было, нет и  не  будет.  Вы
неправильно поняли объяснение Джеральда.
   - Не один ли черт! Главное, что я могу начать сначала жизнь. Здесь  уже
поздно, а там еще смогу.
   - Ничего вы не сможете, - покачал  головой  Поляков.  -  Другой  Хамзин
смог, а вы не сможете. Всю волю пропили.
   - Какой еще другой? Я один у родителей.
   - Другой. Не здесь, а  там.  -  Поляков  неопределенно  повел  рукой  в
воздухе. - Я узнал, где он  живет.  Это  нетрудно.  В  том  же  селе,  где
родился, его жену зовут Светлана. У них двое детей, обычные хорошие  дети,
не хуже ваших, хоть и в деревне выросли. Тот Хамзин работает агрономом,  у
него тоже горе - больна жена, но он не чувствует  себя  таким  одиноким  и
несчастным. Они нужны друг другу. Он не считает  себя  счастливым,  но  по
сравнению с вами он счастливчик.
   - Не береди душу, -  сказал  Хамзин.  -  Ты  придумываешь  сказки.  Нет
другого Хамзина, мог быть, но нет. Есть я  один,  совсем  один,  и  больше
никого.
   - Хотите, я познакомлю вас? Вы сможете побывать у него в гостях и  даже
выпить партвейна со своим двойником.  Если,  конечно,  не  напугаете  друг
друга до смерти.
   - Хочу, - твердо сказал Хамзин. - Не напугаюсь. Давай веди.
   - Не так сразу, Иван Николаевич. Сейчас не получится. Вы должны поехать
в  родное  село  и  все  хорошенько  вспомнить,  до  деталей.  Вы   должны
восстановить в памяти свое прошлое, отца, мать, деда. Вы должны  построить
заново разрушенное вами. Иначе нельзя.
   - Слушай, а как это ты? Аппарат изобрел?
   - Нет, - покачал головой Поляков. - Я сам и есть аппарат.
   - А может, ты того, а?
   - Нет, - усмехнулся Поляков. - Не того. Хотите, покажу?
   - Не боишься, что проболтаюсь?
   - Не боюсь. Кто вам поверит? Если вы,  Иван,  поймете,  в  чем  причина
ваших бед, то уже  сможете  преодолеть  хотя  бы  часть  их,  а  если  еще
научитесь изменять свою судьбу, то... Короче, идем.
   Они зашли в комнату,  где  даже  запах  был  вчерашний,  запах  старого
дерева, книг, выцветшей обивки и столетней пыли, затаившейся в щелях.
   - Сядьте туда, - приказал Поляков. - И не мешайте. Вопросы не задавайте
и в обморок не падайте.
   Он сел на канапе, достал кисет и стал набивать трубку.
   - Ага, - удовлетворенно хмыкнул Хамзин, - опиум. Теперь понятно,  какие
миры ты посещаешь.
   -  Табак,  -  сухо  сказал  Поляков.  -  Марка   "Мичманский".   Можете
попробовать.
   Он разжег  трубку,  встал,  походил  по  комнате,  затягиваясь  голубым
крепким дымом, снял с полки пластинку  и  поставил  на  граммофон.  Хорошо
смазанная пружина завелась без скрипа.  Поляков  снова  сел  на  низенький
диванчик, вытянул ноги, не отрывая взгляда, стал  пристально  смотреть  на
фотографию, где человек, похожий на него  самого,  пронизывал  десятилетия
светлыми глазами. Хамзин глядел на него во все глаза, стараясь не моргать,
но так и не уловил момента, когда вдруг понял, что остался один.
   - Принеси партвейна! - заорал он, но уже некому было  его  услышать.  -
Вот черт, забыл напомнить!
   Клубы дыма растворялись в воздухе, пластинка доиграла  до  конца,  игла
бессмысленно царапала черный диск.  Хамзин  остановил  вращение,  потискал
замшевый кисет, расшитый бисером, громко чихнул.
   - Ерунда какая-то, - сказал он себе. - Не пьяный, а мерещится...


   Это был рецепт, найденный именно для него,  и  я  не  знаю,  как  можно
научить  других  людей  переходу.  Сам  я   передвигаюсь   в   многомерном
пространстве совсем по-иному, но причина, толчок всегда находятся  внутри.
Это особое чувство, заложенное природой в любом разумном существе, но лишь
дремлющее, пока не пришла пора. Так и он никогда не мог объяснить  толком,
как это ему удается, и все его рассказы, даже самые подробные, сводились к
перечню  условий,  необходимых  для  перехода,   и   описанию   внутренней
сосредоточенности, которую, впрочем,  почти  невозможно  описать  словами.
Условия  были  просты.  Трубка,  набитая  табаком   "Мичманский",   старая
пластинка, фотография на стене, расслабление, и  еще  то,  что  называется
вживанием в роль. Полное и безоглядное вживание, равносильное  превращению
в другого человека.
   Он давно научился  обходиться  без  табачного  дыма,  музыки  и  прочей
бутафории. Не это было  главным,  и  лишь  по  привычке,  словно  исполняя
ритуал, он обставлял всем этим свой переход. К тому же далеко не  во  всех
мирах оказывались под рукой привычные  вещи.  Но  они  служили  не  просто
фетишами: все это соединяло в нем разрозненные  звенья  рода,  освобождало
генетическую память, и приближало к границе. Старая  музыка  и  фотография
соединяли его с дедом,  табак  и  трубка  -  с  отцом.  Он  описывал  свое
приближение к границе миров. Как и мной,  она  воспринималась  им  в  виде
плотной прозрачной пленки, потом следовал мгновенный разрыв,  отдававшийся
болью в висках, и он оказывался в другой Вселенной...
   Я  не  совсем  уверен  в  своем  предчувствии,  но  возможно,  что  все
изменится, и довольно скоро. Мы ощущаем приближение  беды  намного  раньше
людей. Не знаю, что принесет нам это изменение, горе или радость...


   Все стало проще и сложнее одновременно. Проще в институте. Жанна и  без
того не слишком-то  дорожила  мнением  своих  однокурсников.  Не  сумевшие
понять и простить ее, они навсегда стали чужими. За ее спиной  поговорили,
посудачили, дружно сошлись на том, что она выходит замуж за старика  из-за
хорошей  городской  квартиры,  и  на  том  успокоились.  Труднее  было   с
родителями. Им нельзя было говорить правду,  а  лгать  родным  людям  было
тяжело. Они приехали в город, когда  она  сообщила  им  о  своем  решении,
погостили несколько дней и уехали рассерженные. Они справедливо  полагали,
что их красавица дочь  достойна  самого  лучшего,  самого  умного,  самого
красивого мужа, а не старика, ровесника ее отца. Она хотела  сказать,  что
ее муж и так самый лучший, но выдержала роль до  конца.  Иного  выхода  не
было.
   Ну а что потом? Потом она родила сына, его назвали в честь деда Сашкой,
старик стирал пеленки, пес пел колыбельные, Виктор-Михаил выжимал  сок  из
морковки, мальчик рос не по дням, а по часам, короче - все как в сказке.
   Пес  почувствовал  раньше  и   поделился   только   с   Михаилом.   Тот
посомневался,  потом  поверил,  не  придав  этому  никакого  значения,  но
Джеральд объяснил ему, чем все это может грозить,  тогда  забеспокоился  и
Поляков.
   А дело было в том, что наступали тяжелые времена.  По  всей  видимости,
пришла пора разделения миров. Каждый из  них  созрел,  накопил  энергию  и
готовился к новому рождению. Джеральд доказывал, что возникнут  неизбежные
деформации, и уже нельзя будет с привычной легкостью переходить из  одного
мира в другой, как в соседнюю комнату. Поляков не говорил об этом ни отцу,
ни Жанне и лишь  в  свободные  часы  изводил  бумагу  сложными  расчетами,
пытаясь заранее вычислить дату сдвига. Но даже с помощью Джеральда сделать
это было практически невозможно.
   - Где же ваша хваленая наука? - раздраженно ворчал Поляков. - Только  и
хвастаешься, что у вас то умеют, это  знают,  вы,  мол,  первооткрыватели,
первопроходцы...
   - Что ты пристал ко мне? - возмущался пес. - Что я тебе,  математик?  У
вас в космос летают, а ты сможешь рассчитать паршивую траекторию полета? И
ведь хорошо знаешь, что я всего лишь половина разумного  существа  и  могу
ровно в два раза меньше. И еще попрекаешь моим несчастьем!
   - Не  сердись.  Ничем  я  тебя  не  попрекаю.  А  ты  мне  ни  разу  не
рассказывал, как это ты умудрился потеряться? За кошкой, что ли, погнался?
   Джеральд, глубоко вздыхая, поджимал черные  губы  и  раскаянно  шевелил
коротким хвостом.
   - Собственно, тут и рассказывать не о чем, -  неохотно  говорил  он.  -
Ошибся. С кем не бывает, - и переводил разговор на другую тему.
   Близился час деления. Вселенная сжималась,  как  зверь  перед  прыжком.
Солнце резко увеличило свою активность,  в  просторах  космоса  вспыхивали
сверхновые звезды. На Земле возросла смертность, несколько  войн  начались
одновременно на разных материках, и каждая из них  могла  изменить  судьбу
всей планеты. Случайности  вырастали  до  ранга  необходимости,  Вселенная
защищалась от них, выбрасывая новые побеги и,  словно  опасаясь  возможной
гибели, в арифметической прогрессии отражала себя в неисчислимых мирах...


   Вернувшись  с  дежурства,  он  сидел   в   большой   пустой   квартире,
расслабившись в уютном кресле. Он ждал,  когда  отойдет  усталость,  чтобы
привычно пересечь границу и встретиться с близкими.
   В дверь настойчиво зазвонили. Он знал, что  скрываться  нет  смысла,  и
пошел открывать Хамзину.
   Инженер ввалился в прихожую, таща два раздутых чемодана.  Один  из  них
для верности  был  перетянут  ремнем,  карманы  полушубка  оттопыривались.
Поляков молча взял чемоданы и отнес их в комнату. Хамзин  пыхтел  сзади  и
готовился разразиться потоком слов.
   - Все, начал новую жизнь, - сказал за него Поляков. -  Больше  туда  ни
ногой. Выручай, Мишка.
   - Выручай, Мишка, - повторил Хамзин с отчаянием.  -  Больше  ни  ногой.
Чтоб я сдох. Веди меня. Я готов.
   Он втиснулся в кресло, поворочался с боку на бок, словно  утрясая  свое
большое тело.
   - Ездил в родное село, - вздохнул Хамзин.  -  Все  вспомнил,  ко  всему
готов. Только бы избавиться от этого рабства.
   - А не страшно?
   - Не-е, - мотнул головой Хамзин. - Здесь страшнее.
   - А если не получится?
   - Все равно домой не  вернусь.  Уеду  на  родину,  там  меня  ждут.  Но
понимаешь, там меня жена разыщет, Бежать от нее некуда. Послушай, -  вдруг
испугался он, - а ты не врешь? Это не фокус. Или мне померещилось?
   - Все это правда. Сейчас вы окажетесь в другом  мире  и  сами  во  всем
убедитесь.
   - Давай поскорее, Мишка, а то жена найдет. Я хитрый, а она еще хитрее.
   - Пошли, - сказал Михаил. - Сначала вы, потом  я.  И  ведите  себя  там
потише, не пугайте мою семью. И еще - сразу  же  вставайте  и  отходите  в
сторону, я пойду следом за вами. А там разберемся, что с вами делать.
   Они зашли в  маленькую  комнату.  Поляков  усадил  Хамзина  на  канапе,
неторопливо завел граммофон, поставил пластинку, набил трубку и сказал:
   - Закуривайте. Прижмите свои  чемоданы,  а  то  растеряете  по  дороге.
Расслабьтесь,  закройте  глаза  и  думайте,  усиленно  думайте   о   себе,
семнадцатилетнем. Вспомните все, что  можете,  как  можно  яснее:  голоса,
запахи, ощущения. Давайте. Я подтолкну вас.
   И запела пластинка, поплыли по комнате голубые  клубы  табачного  дыма,
обмяк  Хамзин,  расслабил  непомерный  свой  живот,   запрокинул   голову,
разгладил морщины, и улыбка высветлилась на лице.
   - Пошел!  -  крикнул  Поляков  и,  схватив  Хамзина  за  плечи,  сильно
встряхнул его.
   Тот удивленно вздрогнул и исчез.
   Вместе  с  чемоданами,  болью,  горем,  весь,  от  лысеющей  головы  до
стоптанных ботинок. Поляков ни разу не видел со стороны, как уходят люди в
сопряженное пространство и, по правде говоря, не очень-то верил,  что  еще
кто-то, кроме него самого, сможет преодолеть барьер. Он не  был  до  конца
уверен, попадет ли Хамзин в  нужный  мир  или  его  забросит  на  задворки
бесчисленных Вселенных, и поэтому стал готовиться к броску.
   Это  произошло  одновременно.  Кто-то  заколотил  кулаками   в   дверь,
настойчиво, нетерпеливо, а в  ту  же  минуту  появился  Джеральд.  Гладкая
шерсть его стояла дыбом, длинная  царапина  на  боку  сочилась  кровью,  с
розового языка капала пена. Он задыхался и  закричал  еще  в  воздухе,  не
успев приземлиться.
   - Витенька! Мишенька! Начинается! Я нашел!
   - Что начинается? Что нашел?
   - Деление начинается, черт тебя побери! Дверь я нашел, провалиться  мне
на  этом  месте!   Она   самая,   родимая!   Перед   делением   повышается
проницаемость, дорога к ней открыта. Ты  понимаешь,  чучело  ты  двуногое,
нашел я ее! Нашел!
   Не в силах остановиться, Джеральд носился по  комнате,  сбивая  стулья.
Стук в дверь становился яростным.  Незнакомый  женский  голос  на  высоких
нотах кричал из-за нее:
   - Помогите! Убивают! Люди, откройте!
   - Не открывай! - прокричал Джеральд. - Беги  быстрее,  не  успеешь.  Во
время деления все двери закрываются. Бежим!
   - Беги, Джеральд, - сказал Поляков, поймав собаку и прижимая к себе.  -
Беги, мой самый прекрасный, самый умный во всей  Вселенной  пес.  Я  найду
тебя. Беги.
   Джеральд на секунду прильнул к  нему  своим  горячим  телом,  торопливо
лизнул в щеку.
   - Прощай! - сказал он, отстраняясь. - Как знать, увидимся ли? Я не  мог
уйти, не попрощавшись. Обними отца, лизни, фу ты, поцелуй Жанну, не обижай
Сашеньку. Помните, я люблю вас!
   Он высоко подпрыгнул в воздухе и, уже растворяясь, крикнул:
   - Беги!
   - Спасите! - истошно кричала женщина. - Умоляю, откройте!
   Колебаться было некогда.  Поляков  подошел  к  двери,  сдвинул  рычажок
замка. В прихожую ворвалась женщина в расстегнутой шубе,  с  растрепанными
волосами и, гневно поблескивая очками, закричала с порога:
   - Куда ты его дел, негодяй? Я не допущу! Не позволю! Как ты смеешь!
   Поляков выглянул в подъезд, но там никого не было.
   - Так вы обманули меня? - холодно спросил он.
   - Это ты обманщик! - ядовито выкрикнула она. - Ты  заманиваешь  к  себе
людей и уничтожаешь их с корыстной целью. Ты воруешь чужих мужей!
   - Так вы жена Хамзина? - догадался Поляков.
   - Ага! Вот ты и признался! - теснила его женщина. - Говори  сейчас  же,
где он?
   - Его здесь нет, - спокойно сказал Поляков. - Можете поискать.
   - И поищу, еще как поищу, - с угрозой в голосе сказала она и ринулась в
комнату.
   Поляков уселся в кресло и с усмешкой смотрел, как  женщина,  суетясь  и
подбадривая себя криками, бегает из комнаты в комнату,  двигает  стульями,
открывает шкафы и ползает на коленях под кроватью.
   - Так и есть! - торжествующе выкрикнула она, встав  перед  Поляковым  и
тыча пальцем ему в лицо. - Никаких следов! Успел замести, преступник!  Чем
ты его заманил, негодяй! - кричала она, подступая. - Верни мне мужа!
   - Ну и семейка, - вздохнул Поляков. - Вы  что,  детективов  начитались?
Нет здесь вашего мужа. Можете вызвать милицию, если не боитесь позора.
   - Это ты должен бояться! - Хамзина словно обрадовалась сопротивлению  и
уверенно рванулась в бой. - Я за тобой  давно  слежу.  Пятнадцать  человек
сгубил, а теперь и до моего Ванечки добрался? Не на такую напал!
   - Да, не на такую, - согласился  Поляков  и  искренне  пожалел  бедного
инженера. - Делайте что хотите, только  за  пределами  моей  кварт