Олег Корабельников.
   Вечные темы

   -----------------------------------------------------------------------
   Авт.сб. "Башня птиц". СпБ., "Азбука", 1997.
   OCR & spellcheck by HarryFan, 9 November 2000
   -----------------------------------------------------------------------

   Повесть в рассказах




   Сначала я навещал его по  долгу  участкового  врача,  потом  придумывал
причины, чтобы постучаться  в  дверь  на  первом  этаже  старого  дома,  а
впоследствии заходил в любое время уже не как доктор, а как  собеседник  и
чуть ли не близкий друг.
   До этого я не встречал людей, с которыми можно было говорить  часами  о
самых разных вещах, и беседы эти не наскучивали, не утомляли, а  наоборот,
будили  новые  мысли,  будоражили  воображение  и  заставляли  лихорадочно
листать умные книги, чтобы разыскать достойный  довод  в  нашем  очередном
споре.
   Это были хорошие времена. Мы беседовали в  его  спальне,  он  лежал  на
кровати, вытянув поверх одеяла худые руки с длинными красивыми пальцами, я
сидел в кресле, на столике дымился чай, за вечер я выпивал чашек пять, ему
же позволял  только  одну.  Это  была  моя  маленькая  шуточная  месть  за
проигранные споры, потому что на каждый мой аргумент он приводил два более
веских, и мне не помогали ни изощренные софизмы, ни  с  трудом  выисканные
цитаты из авторитетных источников.
   Звали его Геннадием Николаевичем, фамилия  была  Шубин,  всю  жизнь  он
проработал учителем истории, прошел войну, а на  седьмом  десятке  грянула
большая беда. После кровоизлияния в  мозг  отнялись  ноги  и  левая  рука,
только правая могла еще двигаться, но уже не так, как  раньше.  Он  стойко
переносил несчастье, и я ни разу не слышал ни одной жалобы, да и  семья  у
него была замечательная. Жена с любовью ухаживала за  ним,  сын  смастерил
пюпитр над кроватью, Геннадий Николаевич мог читать, писать и  пользовался
этим в пол ной мере. Что именно он писал, я узнал уже после его смерти.
   Жена Шубина пришла ко мне и принесла  тонкую  папку,  на  которой  было
написано мое имя.
   "Геннадий Николаевич никому не показывал свои рассказы, - сказала  она,
- да и сочинять он начал во время болезни, перед смертью  просил  передать
это вам. Он сказал, что вы лучше всех поймете, для чего они написаны".
   Я развязал папку, прочитал рассказы, и в моей  памяти  сразу  же  ожили
наши  бесконечные  беседы.  Это  были  не  просто  рассказы,  а  поиски  и
доказательства новых решений  вечных  проблем,  стоящих  перед  человеком:
здоровье и болезнь, жизнь и смерть, свобода и рабство.
   Именно на эти темы мы беседовали с ним,  и  неудивительно,  что  сюжеты
рассказов показались мне знакомыми, хотя и  были  не  совсем  обычными.  Я
плохо разбираюсь в литературе, в конце концов, я  обыкновенный  участковый
врач и не берусь судить о достоинствах и недостатках рассказов Шубина,  но
считаю своим долгом снабдить их своими комментариями, ибо я был свидетелем
и, если хотите, соавтором их.
   Я  хорошо  помню  тот  давний  разговор  с  Геннадием  Николаевичем   о
современной медицине. Безнадежно больной,  он  напряженно  думал  о  новых
путях лечения неизлечимых болезней. И не  беда,  что  он  был  дилетантом,
собственный опыт заставлял смотреть на обычные  вещи  другими  глазами.  Я
представляю, например, как писался первый маленький  рассказ  о  мальчике,
разбитом параличом. Ведь сам Геннадий Николаевич мог в полной мере ощутить
себя на месте своего героя.
   "Современная медицина в поиске, - сказал он тогда,  -  но  вы  изучаете
отдельные кирпичи, а стены не видите". - "Вы не правы, - горячился я. - Мы
уже многое знаем и умеем и  скоро  не  останется  ни  одной  непобежденной
болезни. И я убежден,  что  ваш  недуг  будет  излечим".  -  "Возможно,  -
усмехнулся он, - но не подумайте, что я сетую  на  личную  судьбу.  Как  я
понимаю, у меня перегорели центры, управляющие движением рук и ног. Как же
вы представляете себе способ излечения? Ведь человек не машина, детали  не
заменишь.  И  много  ли  вы  знаете  о  работе  человеческого  мозга?"   -
"Регенерация, - уверенно говорил я,  -  введение  лекарств,  стимулирующих
регенерацию поврежденных нейронов". - "Даже дети знают, что нервные клетки
не восстанавливаются", - улыбался  он.  "А  мы  научимся!  -  самонадеянно
изрекал я, развивая свою мысль. - Проникновение в мозг, точное  нахождение
поврежденного центра, вживление электродов,  стимуляция.  Мозг  гибок,  мы
сумеем  развивать  взаимозаменяемость  различных  его  областей".   -   "К
сожалению, хирургия - это вынужденная тактика, - говорил Шубин.  -  Думаю,
что любой врач предпочтет обойтись без ножа, а больной и тем  более.  Сама
операция наносит тяжелую травму. А  наркоз?  А  возможные  осложнения?"  -
"Пока у нас нет другого выхода, - смело отвечал я за всю медицину, - но он
будет,  непременно  будет".  -  "Я  не  ретроград,  -   говорил   Геннадий
Николаевич, - я тоже верю  в  прогресс  науки,  просто  мне  кажется,  что
необходима коренная ломка традиционного мышления  в  медицине.  Не  анализ
отдельных частей, а синтез противоположностей.  И  согласитесь,  что  ваши
предположения о медицине будущего лишь развивают  существующие  тенденции,
но никак не выходят на новые рубежи. Вы не пытаетесь взглянуть на проблему
со стороны, для этого вы слишком  врач".  -  "Что  же  вы  предлагаете?  -
язвительно спрашивал я, - чудесное  исцеление?  Оперативное  вмешательство
без нарушения здоровых тканей? Но как? Все это совершенно  не  научно".  -
"Как знать, - отвечал Шубин, - быть  может,  то,  что  мы  сейчас  считаем
лженаукой, в будущем  будет  таким  же  естественным,  как  кибернетика  и
операция на открытом сердце сегодня".
   Собственно говоря, два первых рассказа и посвящены этому нашему  спору.
Идеи, высказанные Шубиным, наверное, не  новы,  он  пытался  развить  свои
мысли, раскрасить их подробностями и деталями, и кто знает,  покажутся  ли
они такими уж фантастичными через пару десятков лет...



   ЛЕНИВЫЙ ЧУДОТВОРЕЦ

   Он пришел вместе с дождем. Когда хлынули первые струи, туго  сплетенные
в прозрачные жгутики, и  первая  молния  отразилась  на  беленом  потолке,
одновременно с раскатом грома, словно джинн из бутылки, явился он и  встал
в проеме двери. Встал и стоял, как портрет в раме из  темного  дерева.  Со
своей  кровати  Слава  видел  только  силуэт,  большой  и   малоподвижный,
заслонивший собой свет.
   - Ну, что стоишь? - спросил Слава. - Проходи, а то промокнешь.
   Человек шевельнулся, переступил порог и, пройдя несколько шагов в глубь
веранды, уселся прямо на полу, скрестив ноги по-турецки. Из одежды на  нем
было что-то вроде набедренной повязки, но Слава не слишком удивился такому
виду. Поселок дачный, и мало ли как ходят  дачники  в  жаркие  дни.  Этого
человека Слава раньше не видел, лицо оставалось в  тени,  и  неподвижность
его и странная поза не располагали к радушному приему.
   - Садись на стул, - предложил Слава. - Все равно ты на турка не  похож.
Турков курносых не бывает.
   Человек и  в  самом  деле  был  курносым,  приземистым,  мускулистым  и
вдобавок с бритой головой, на которой явственно пробивалась рыжая щетина.
   - Дождь на улице? - спросил Слава, хотя и так ясно было, что  дождь.  -
Ты к соседям пришел или к маме? Она скоро придет.
   Славе было скучно. Книгу  он  прочитал,  спать  не  хотелось,  а  маму,
наверное,  задержал  где-нибудь  дождь.  Он  был  рад  случайному   гостю.
Незнакомец сидел, молчал и не глядел на Славу. Просто сидел, поджав пятки,
положив руки на колени и смотрел куда-то вдаль, через стену.
   - А, ты, наверное, немой,  -  сказал  Слава.  -  Послушай,  будь  добр,
принеси мне воды с кухни. Такой ливень, а мне пить хочется.
   Незнакомец не шевельнулся.
   - Ну и сиди так, если нравится, - не обиделся Слава. - Я бы сам  встал,
только вот не могу. Ноги не слушаются.
   - Где болит? - неожиданно спросил незнакомец тихим хрипловатым голосом.
   - Да нигде у меня не болит. У меня ноги парализованы с детства. Но  это
не больно, просто я ходить не могу. Ты принеси, пожалуйста, воды, если  не
трудно.
   - Трудно, - сказал незнакомец, не отрывая взгляда от невидимой точки  в
пространстве. - Сам сходи.
   - Не надо так разговаривать со мной, - тихо произнес Слава.  -  Я  тебя
ничем не обижал. Если не хочешь сходить за водой, так и не  надо.  Я  маму
дождусь.
   - Помолчи, - оборвал его незнакомец. - И лежи спокойно.
   Слава не испугался. Он давно уже ничего не боялся. Болезнь научила  его
бесстрашию. Просто он не привык, чтобы с ним так  обращались.  Со  стороны
людей он видел только сочувствие и неприкрытую жалость, которую не  любил,
но мирился с ней, как с неизбежным злом.
   - Хорошо, - сказал он, - я буду  лежать  спокойно.  Но  зачем  ты  сюда
пришел? В гостях так себя не ведут.
   - Молчи и лежи спокойно, - повторил человек. - А теперь подними голову.
   Слава пожал плечами, но голову приподнял.  И  тут  ощутил,  как  в  том
месте, где голова переходит в шею, что-то укололо его, словно надавили  не
больно, и тотчас же ощущение прикосновения ушло вглубь. Тоненькие иголочки
впились в голову и защекотали внутри. Слава замер, прислушиваясь удивленно
к меняющимся ощущениям, даже не успел испугаться. Что-то твердое и  тонкое
входило в голову, но больно не было, просто щекотно,  словно  муха  ползла
внутри, перебирая лапками. Потом невидимые иголочки скользнули ниже, вдоль
по позвоночнику, вверх и вниз забегали мушиные лапки,  кольнуло  несколько
раз в глубине и отпустило.
   И вдруг внезапной тяжестью налились ноги. Это было так неожиданно,  что
Слава вздрогнул и даже вскрикнул.
   Незнакомец, будто отреагировав на возглас, шевельнулся и снова замер  с
лицом равнодушным и неподвижным.
   - А теперь сходи и напейся, - сказал он тихо и без выражения.  -  И  не
мешай мне.
   Слава хотел ответить что-нибудь резкое, но растерянность совсем  лишила
его речи. Он прислушивался к тяжести  в  ногах:  легкие  и  бесчувственные
дотоле, они словно снова приросли к телу, и он ясно ощутил, что  ноги  уже
не чужие, а продолжение его самого, неотъемлемая часть тела. Слава  забыл,
как поднимается нога, за какую ниточку надо дернуть, чтобы она послушалась
и поднялась, и первую минуту он лежал, привстав на  локтях  и  завороженно
глядя  на  свои  тонкие  белые  ноги.  Ступни  шевельнулись,  потом  резко
согнулись колени и снова выпрямились. Слава ущипнул  себя  за  ногу,  боль
была настоящей, почти забытой и приятной сейчас.
   - Да ты, ты, знаешь... - медленно проговорил Слава,  совсем  ошалев  от
неожиданности. - Да ведь  этого  не  может  быть.  Такого  не  бывает.  Ты
пошутил, да? Это фокус?
   Медленно опустил ноги на пол, оперся руками о кровать и так же медленно
попробовал перенести тяжесть на ноги. Забыв обо  всем  на  свете,  даже  о
жажде, Слава оторвал руки от кровати, покачнулся, но устоял. Он  стоял  на
своих ногах, без костылей, и это было так здорово, что хотелось кричать.
   Ливень не прекращался, сплошным потоком лилась вода,  и  в  этом  шуме,
плеске, журчании совсем растворились тихие слезы  Славы.  Покачиваясь,  он
вышел на крыльцо, не держась за перила и уже не задумываясь над  тем,  как
переставить ногу, глядя прямо вверх, лицом к дождю, летящему  вертикально,
он пил воду открытым ртом. Воды попало мало. Слава подставил ладони: Дождь
быстро наполнял их, и он выпивал воду, расплескивая ее по  лицу.  Сад  был
пуст и улица пустая. Да и кому придет в  голову  выйти  из  дома  в  такое
время,  а  Славе  очень  хотелось,  чтобы  все  соседи,  жалевшие  его   и
шептавшиеся на скамейках, когда он проезжал мимо в своей  коляске,  видели
сейчас, как он стоит на собственных ногах и ни в какой опоре не нуждается.
   Когда,  насквозь  промокший,  он  вернулся  на   веранду,   то   увидел
незнакомца, о котором чуть было не забыл из-за своей радости. Тот сидел  в
прежней позе, не шевелясь, словно глубоко задумался о чем-то, и плечи  его
были прямы.
   - Ты понимаешь! - закричал Слава,  подбегая  к  нему.  -  Ты  хоть  сам
понимаешь, что ты сделал?! Ведь это так здорово, это невозможно здорово!
   Намереваясь обнять незнакомца, Слава обхватил его широкие плечи  своими
слабыми руками,  но  ладони  вдруг  прошли  сквозь  тело  и,  не  встретив
сопротивления, хлопнули друг о друга. Слава  отстранился  от  неподвижного
человека и снова, уже осторожно, коснулся его плеча. Рука  вошла  в  тело,
как в туман, не ощутив ничего.
   - Ты что это? - прошептал Слава. - Что с тобой?
   Он сел напротив незнакомца на корточки, так, что лица их стали на одном
уровне, и медленно протянул руку к его груди. Рука словно исчезла  в  теле
незнакомца.
   - Отстань, - коротко сказал тот. - Ты мне мешаешь.
   - Я только спросить хочу, - пробормотал Слава. -  Ты  мне  скажи,  и  я
отстану. Ты как меня вылечил, скажи?
   Незнакомец молчал.
   - Ну зачем ты меня вылечил? Ты знал, что я болен, и пришел ко мне,  да?
Ты всех лечишь?
   - Отстань, - повторил  незнакомец  бесстрастным  голосом.  -  Не  мешай
аккумулировать. Ты мне все время мешаешь.
   - Ну скажи, пожалуйста, почему ты меня вылечил, и я отстану.
   - Неохота ходить за водой, - ответил тот. - Сам напился,  и  хорошо.  А
теперь отойди. Гроза кончается.
   Слава поднялся с пола, дошел  до  кровати  и  лег.  Ноги,  отвыкшие  от
ходьбы, устали и ныли.
   - Вот оно что, - сказал он тихо. - Ну, спасибо и на этом.
   Настроение испортилось. Лентяй-чудотворец,  невесть  откуда  взявшийся,
неведомо кто, неизвестно для чего. И все дела.
   Гроза и в самом деле быстро кончилась. Налетевший ветер разогнал  тучи,
и небо прояснилось. И тут незнакомец медленно  приподнялся  над  полом  на
полметра и, не разгибая ног,  не  меняя  выражения  лица,  спиной  вперед,
поплыл к двери. Выплыв на крыльцо, он поднялся выше, и сквозь застекленную
веранду Слава видел, как, набирая скорость, он улетает вертикально  вверх,
быстро пропадая из вида. Слава вскочил с кровати и выбежал на крыльцо.  Но
небо было чистым и никаких летающих незнакомцев в нем не наблюдалось...



   ЗАМНЕМ ДЛЯ ЯСНОСТИ

   Ближе к ночи произошла точечная деформация гиперсферы. Без  звука,  без
вспышки света сдвинулись перпендикуляры пространства, и, подобно тому, как
сомкнувшиеся  двери  автобуса  защемляют  ногу  нерасторопного  пассажира,
материальное тело, свободно парившее в гиперсфере,  оказалось  запертым  в
трехмерном пространстве.
   Дежурный врач Игорь Бородулин коротал вечер в  ординаторской  маленькой
сельской больницы и от нечего делать играл в шахматы сам с  собой.  Как  и
все,  кто  находился  рядом,  он  не  ощутил  сдвига   миров,   и   только
тяжелобольной  в  пятой  палате  содрогнулся  от  внутреннего   толчка   и
болезненно поморщился.
   На больничном дворе, посреди вытоптанной лужайки,  появился  обнаженный
окровавленный человек. Он лежал неподвижно, и лишь когда  проходящая  мимо
санитарка заметила его и боязливо дотронулась до плеча, он  шевельнулся  и
тихо застонал.
   - Там лежит человек, - сказала санитарка, открыв дверь в ординаторскую.
И добавила почему-то: - Голый весь.
   Бородулин вскинул голову.
   - Где это там?
   - Ну, у нас во дворе. Раненый. Без сознания.
   Игорь застегнул халат и быстро вышел в коридор.
   - За мной, - скомандовал он на  ходу  постовой  сестре  и,  обратясь  к
санитарке: - Носилки.
   Человек лежал навзничь, левая рука подвернута  под  спину,  ступни  ног
наполовину присыпаны землей.
   Игорь  склонился  над  ним,  прислушался  к  дыханию,  нащупал  слабый,
ускользающий пульс.
   - Готовьте операционную, - сказал он сестре. - А ну-ка, давайте его  на
носилки.
   Игорь и две санитарки осторожно взялись за  плечи  и  ноги  раненого  и
попытались оторвать его от земли.
   - Тяжелый, черт, - прошептал Игорь, напрягая силы.
   Ему было стыдно перед женщинами, но как он ни старался, так и  не  смог
оторвать хотя бы руку больного от земли.
   - Посветите же, - сказал он, - ничего не видно.
   Принесли керосиновую лампу. При ее  неярком  свете  Игорь  внимательнее
осмотрел человека. И он увидел вот что: левая рука раненого была не просто
подвернута под спину, а срасталась с телом, составляя с ним единое  целое.
Ниже локтя она входила в поясницу, и гладкий переход кожи не имел ни  шва,
ни рубца. Игорь присвистнул и стал осторожно освобождать  ступню  раненого
от земли. И тут он нашел еще одну странность. Не земля  была  насыпана  на
ногу, а нога врастала в землю, как ствол деревца. Пыльный грунт утоптан, и
никаких следов вокруг. Игорь поковырял землю. Она  была  плотная,  и  нога
уходила в нее по самую щиколотку.
   Человек застонал,  пошевелился  и  попытался  приподнять  голову.  Было
видно, как напрягаются мышцы и  вздуваются  вены  на  шее,  но  голова  не
сдвинулась вверх ни на один миллиметр.
   Вокруг стояли санитарки и сестры, молча ожидая, что скажет Игорь.  Было
лето - пора отпусков, и на всю больницу оставалось три врача. Один из  них
уехал на рыбалку и вернется только завтра,  от  другого,  окулиста,  толку
сейчас было мало, вот и приходилось все вопросы решать самому  молодому  -
хирургу Бородулину. Игорь вздохнул и сказал уверенным голосом:
   - Света побольше и лопату. Нет, лучше нож.
   Принесли еще две керосиновые  лампы  и  карманный  фонарик.  Свет  стал
достаточно ярок, и  Игорь  увидел  еще  одну  штуку.  Из  живота  раненого
прорастала тонкая зеленая веточка. Стебелек и маленький  клейкий  листочек
на верхушке. Сначала казалось, что веточка  просто  лежит  на  животе,  но
когда Игорь осторожно потянул за нее,  то  больной  застонал,  а  стебелек
напрягся, оттягивая кожу. Ни крови, ни ранки. Игорь сорвал листок и растер
между пальцами. Горький  запах  тополиной  почки.  Орудуя  ножом,  легкими
движениями археолога Игорь окопал землю вокруг ступни.  Он  легко  обнажил
ее, но увидел, что здесь кусочки грунта,  прошлогодние  листья  и  корешки
врастают в человеческую плоть, а выдирать их с кровью  и  кожей  Игорь  не
решился. Он хотел приподнять  ногу,  но  она  не  поддавалась,  словно  бы
накрепко привязанная к земле, хотя видимой причины этого Игорь не замечал.
   Он ощупал живот. Похоже, что главная причина таилась в том  месте,  где
зеленый росток новорожденного тополя пронзал  тело  человека,  как  тонкий
кинжал.
   - Надо оперировать, - сказал Игорь, распрямляясь.
   Сестры смотрели на него с ожиданием.  Они  переговаривались  шепотом  и
скорее всего тоже ничего не понимали, но Игорь был врачом, хирургом, и вся
тяжесть решения ложилась на него.
   - Операционная готова, - сказала сестра Катя. - Но как мы перенесем его
туда?
   - Придется здесь, - пожал плечами Игорь. - У нас  нет  другого  выхода.
Измерьте давление. Ставьте капельницу с полиглюкином.  Принесите  лампу  с
аккумулятором. И сообразите что-нибудь вроде палатки или просто  огородите
это  место  одеялами.  Сначала  операция,  а  утром  разберемся  со   всем
остальным.
   Опытные сестры, которым не нужно говорить  по  два  раза,  вбили  колья
вокруг больного, натянули на них одеяла, включили яркую пятиглазую  лампу,
прикрыли землю простынями. Сюда же вынесли столик со стерильным материалом
и инструментами. Пока Игорь тщательно мыл руки и натягивал  пожелтевший  в
автоклаве халат, все уже было готово.
   В  больнице  не  было  наркозного  аппарата,   все   сложные   операции
выполнялись в районе, но сейчас не было другого выхода, и  Игорь  попросил
одну из сестер капать фторотан  на  марлевую  салфетку  и  давать  вдыхать
больному. Это было рискованно, но без наркоза делать операцию еще опаснее.
   - Как на войне, - усмехнулся Игорь и занес скальпель над животом.
   Он проследил ход тополиного ростка. Тот врастал с правой стороны живота
и, проходя через печень, прободал  переднюю  брюшную  стенку.  Кровило  из
печени. Игорю никогда раньше не приходилось делать такие сложные операции,
работать было  неудобно,  сидя  на  корточках  или  стоя  на