ы убедиться, что Сивер не забыл о Тероле.
     У второго ручья Боб остановился взглянуть, нет ли велосипедов, хотя он был уверен, что мальчики не занимаются лодкой. По-видимому, он был прав.
     Норман сказал, что они поплывут к острову, значит, вероятнее всего, их велосипеды у дома Хэя, в конце дороги. Боб направился туда. Хэй жил в двухэтажном доме с большими окнами, похожем на дом Киннэйрдов. Главная разница заключалась в том, что этот дом не был окружен джунглями.
     Он располагался на конце хребта, где высокогорье начинало опускаться к берегу. Почва здесь была слишком песчаной для густых зарослей. Впрочем, растительности для тени было достаточно, а ходить вокруг дома было гораздо легче. За домом была устроена стоянка для велосипедов; многие взрослые жители острова тоже пользовались ими. Боб автоматически вначале заглянул туда. Он с удовлетворением увидел, что по крайней мере частично оказался прав: тут находились машины Райса, Колби и Хэя. Боб поставил свой велосипед и направился к берегу. Он увидел фигуры своих друзей в плавках на островке за узкой полоской воды.
     Когда он крикнул, они подняли головы и замахали руками.
     - Не раздевайся! Мы уже кончили! - крикнул Хэй.
     Боб кивнул и стоял, ожидая. Остальные осмотрелись, чтобы убедиться, что ничего не оставили, и направились в воду. Им приходилось осторожно пробираться среди острых кораллов, окружавших островок, пока вода не стала достаточно глубокой.
     Плыть в обуви было неудобно, но вскоре они добрались до Боба.
     - Вы поставили решетку? - спросил Боб. Хэй кивнул.
     - Отверстие сделали немного больше. Теперь оно примерно шесть на восемь дюймов. Я взял еще цемента и обычную медную решетку и все зацементировал. Большая решетка послужила опорой, а малая удержит практически все в бассейне.
     - У тебя уже есть образцы? А как насчет цветных снимков?
     - Хаф пустил туда несколько анемонов. Я его должен благодарить: сам бы я их не тронул.
     - Я тоже, - отозвался Колби. - Я думал, они всегда сворачиваются, когда приближается что-то большое. Один свернулся, и с ним не было никаких затруднений, зато два остальных!
     Он поднял правую руку, и Боб свистнул. Пальцы Колби были усеяны красными точками - там ударили жалящие клетки морских анемонов. Вся рука до запястья заметно опухла, и, очевидно, болела. Об этом говорила осторожность, с какой Хаф ею двигал.
     - Меня они тоже жалили, но так сильно никогда, - заметил Боб. - Что это за вид?
     - Не знаю. Спроси учителя. Большой. Но большой или маленький - пусть теперь сам собирает.
     Боб задумчиво кивнул. Даже ему показалось странным, что все это произошло в один день. Но нетрудно было заметить, что четверо из пятерых подозреваемых отпадали. Конечно, если Хаф без повреждений перенес одно из этих цветоподобных существ, почему бы его предполагаемому гостью не действовать и дальше? Даже если он равнодушен к боли своего хозяина, он, конечно, не хотел бы, чтобы тот лишился руки даже на время.
     Похоже, методом исключения на первое место выходил Норман Хэй. Боб решил при первой же возможности поговорить об этом с Охотником.
     Тем временем приходилось создавать видимость.
     - Вы слышали о Коротышке? - спросил он.
     - Нет. А что с ним случилось? - отозвался Райс.
     Боб быстро забыл о своих беспокойствах, с удовольствием пересказывая поразительную новость. Он долго рассказывал о болезни друга, подчеркнув, что доктор затрудняется указать ее источник. На остальных новость произвела впечатление: Хэй даже как будто забеспокоился. Интерес к биологии дал ему некоторые сведения о малярийных москитах.
     - Может, стоит поискать в лесу и высушить или залить нефтью лужи? - предложил он. - Если на острове малярия, мы все в опасности.
     - Спросим доктора, - ответил Боб. - По мне это звучит хорошо, но работа тяжелая.
     - Ну и что? Я читал об этой болезни.
     - Можно ли нам увидеть Коротышку? - вступил Райс. - Наверно, об этом тоже нужно спросить доктора.
     - Пошли к нему.
     - Сначала узнаем время. Должно быть, уже поздно.
     Это было разумное предложение, и все ждали у дома Хэя, пока он выяснит это важное обстоятельство. Через мгновение его лицо показалось в окне.
     - Мои предки только что сели за стол. Увидимся позже перед домом Боба.
     Не ожидая ответа, он исчез.
     Райс посерьезнел.
     - Если он пришел вовремя, то я опоздал, - заметил он. - Пошли. Если после ужина меня не будет, вы знаете, почему.
     Ему предстояла почти миля пути. Даже Колби, живший ближе всех к Хэю, не стал тратить время, и три машины быстро покатили по дороге. Боб не знал, как обошлось у его друзей, но ему пришлось доставать еду из холодильника и потом мыть посуду.
     Когда он наконец вышел, его ждал только Хэй. Они еще подождали, но больше никто не появился. Уже некоторое время над ними висела угроза наказания за опоздание к ужину, и, по видимому, на этот раз топор упал.
     Норман и Роберт решили, что ждать больше нечего, и направились к доктору. Он оказался на месте, хотя они думали, что он может быть у Мальмстромов.
     - Привет, парни. Входите. У меня сегодня много посетителей. Чем могу быть полезен?
     - Можно ли навестить Коротышку? - спросил Хэй. - Мы только что узнали, что он заболел, и решили сначала спросить вас.
     - Правильно решили. Я думаю, вреда не будет. Нельзя заразиться малярией, дыша тем же воздухом. Сейчас ему лучше. У нас есть средства против плазмодия. Температура упала. Он будет рад вас видеть.
     - Спасибо, доктор, - заговорил Боб. - Норм, иди, если хочешь, я тебя догоню. Я хочу тут кое-что проверить.
     - Я подожду, - спокойно ответил Хэй.
     Боб мигнул, не зная, что сказать.
     Вмешался доктор.
     - Боб имеет в виду свою ногу, Норман, - сказал он. - Я хотел бы поработать над ней без свидетелей.
     - Ладно. Я просто... Я тоже хотел с вами поговорить.
     - Я подожду тебя снаружи, - сказал Боб.
     Он встал.
     - Нет, не нужно. Это может занять какое-то время. И тебе, наверное, лучше знать. Оставайся.
     Хэй повернулся к доктору Сиверу.
     - Сэр, не скажете ли, что чувствует больной малярией?
     - Ну, у меня, слава богу, ее никогда не было. Сначала появляется озноб, потом жар, обильный пот, иногда больной бредит. Потом все повторяется в соответствии с жизненным циклом простейшего, вызывавшего болезнь. Когда развивается новое поколение этих организмов, все начинается сначала.
     - Озноб и лихорадка всегда сильные или их можно долго не замечать?
     Доктор нахмурился.
     Он начал понимать, к чему ведет мальчик.
     Боб напрягся, как будто предстоял последний период хоккейного матча.
     - Иногда болезнь остается скрытой в течение многих лет. Об этом был спор, но я не помню, чтобы упоминали о носителе, который сам не ощущает симптомы.
     Хэй тоже нахмурился и не решался продолжать.
     - Ну, - сказал он наконец. - Боб говорил, что вы не знаете, где заразился Коротышка. Я знаю, болезнь переносят москиты и берут ее у больного, боюсь, что у меня.
     - Молодой человек, я слышал ваш первый крик и знаю вас с тех самых пор. У тебя никогда не было малярии.
     - Я никогда не болел ею, но приступы озноба и жара у меня были, хотя недолго и сильно меня не беспокоили. Я никому о них не говорил, потому что я не думал о них и не хотел жаловаться по такому незначительному поводу. Но когда Боб рассказал нам сегодня, я вспомнил, что читал, сопоставил и решил, что лучше рассказать вам. Нельзя ли проверить, есть ли у меня малярия?
     - Лично я считаю это маловероятным, Норман. Конечно, малярия почти уничтожена, и я не специалист, но я не припомню такого случая. Однако мы возьмем у тебя кровь и проверим, нет ли в ней нашего друга плазмодия.
     - Пожалуйста, доктор.
     Оба слушателя не знали, как реагировать.
     - Если мальчик прав, то в их списке подозреваемых никого не остается. Вид четырнадцатилетнего мальчика, проявляющего такую способность к анализу и такое общественное сознание, поразил доктора и даже Бобу показался странным. Боб всегда сознавал, что Норман моложе его.
     Кстати, это не соответствовало его характеру.
     Если бы не заболел один из его лучших друзей, Хэй не вспомнил бы свои детские ознобы, а если бы и вспомнил, то не рассказал бы доктору. А так совесть беспокоила его. Может, если бы он не пошел к доктору Сиверу вечером, наутро он отказался бы от своего плана. Ну, а сейчас он ждал с нетерпением, пока Сивер брал у него кровь: он может, и не болен, но помогает.
     - Потребуется немного времени для проверки, - сказал доктор. - Если у тебя и есть малярия, то, должно быть, в очень слабой форме. Нужно будет еще сделать пробу на сыворотку. Если не возражаешь, я хотел бы осмотреть ногу Боба. Ладно?
     Норман разочаровано кивнул и, вспомнив предыдущий разговор, встал и неохотно направился к двери.
     - Быстрее, Боб. Я пойду медленно.
     Дверь за ним закрылась, и Боб тут же повернулся к доктору.
     - Оставьте мою ногу. Займитесь Норманом. Если он прав, его тоже нужно вычеркнуть.
     - Я тоже об этом подумал, - ответил Сивер. - Поэтому я и взял так много крови. Слова о сыворотке были просто отговоркой. Я хочу, чтобы Охотник тоже проверил.
     - Но он не знает паразита малярии, по крайней мере не непосредственно.
     - Если нужно, я дам ему для сравнения кровь Мальмстрома, а пока займусь микроскопом. Я не обманывал, когда говорил о вероятной слабости в его случае. И могу сделать десять или даже сто слайдов и не обнаружить паразита. Поэтому я и хочу, чтобы взялся Охотник. Он может проверить весь образец, если понадобиться, и гораздо быстрее меня. Я помню, что он проделал с твоими лейкоцитами. Если он может это, то сможет проверить каждую клетку - осмотреть, обнюхать или как он это делает - в короткое время.
     Доктор замолчал, принес микроскоп и другие аппараты и принялся за работу.
     Сделав два или три слайда, он поднял голову, потянулся и сказал.
     - Может, я ничего не нахожу, потому что не ожидаю.
     Он снова занялся слайдами. Боб подумал, что Норманн давно устал ждать и пошел навещать больного друга один. Но тут Сивер снова выпрямился.
     - Мне трудно поверить, - сказал он, - но похоже, что он прав. Одна или две клетки разрушены так, как это делает плазмодий. Самого паразита я не видел, но видел много другого.
     Затем он заговорил в лекторской манере.
     - Никогда не устану удивляться разнообразию микроорганизмов, представленных в крови самого здорового человека. Если бы все бактерии, которых я видел за последние полчаса, могли беспрепятственно размножаться, Норман лежал бы с тифом, двумя-тремя видами заражения крови, энцефалитом и с полудесятком стрептококковых инфекций. Но он ходит, и нужны дополнительные стимулы, чтобы он вспомнил о слабых приступах озноба. Я думал, ты...
     Он замолчал, как будто мысль Боба, пролетев по воздуху, ударила его.
     - Клянусь Святым Петром! Малярия или не малярия, а одной инфекции у него определенно нет. А я полчаса напрягаю зрение! Со всеми этими микробами в крови... Боб, если хочешь, можешь назвать меня дураком. Я вижу, у тебя эта мысль уже давно.
     Он помолчал, покачивая головой.
     - Знаешь, - сказал он наконец. - Это будет прекрасный тест. Не могу себе представить, чтобы наш друг не оставил в крови хозяина микробов ради такой ситуации. Если бы у меня был предлог, чтобы взять кровь у всех на острове... Ну, ладно. В нашем списке остается один подозреваемый. Надеюсь, принцип ограничения хорош.
     - Вы всего не знаете.
     Боб наконец смог заговорить.
     - Никого не остается. Я вычеркнул Хафа до ужина.
     Он объяснил причину, и доктор вынужден был согласиться.
     - Все же я надеюсь, он придет ко мне со своей рукой. Я получу образец крови, даже если мне придется лгать, как Анании. Что ж, одно хорошо. Наши идеи исчерпаны, и Охотник займется своими. Слышишь, Охотник?
     - Вы правы, - ответил детектив. - Если дадите мне ночь для выработки плана действия, я вам завтра кое-что скажу.
     Он прекрасно сознавал, что его предлог для откладывания слаб, но он не хотел говорить своим друзьям, что уже нашел добычу.

Глава 19

РЕШЕНИЕ

     Хотя Боб не знал, какой водоворот мыслей кипит в голове Охотника, он долго не мог уснуть.
     Хэй был еще в доме Мальмстромов, и они болтали у постели больного, пока его мать не сказала, что Кеннету нужно поспать. Роберт почти не участвовал в беседе.
     Охотник утверждает, что знает, что нужно делать. Боб не знает. Насколько он глупее своего гостя! Это его беспокоило, и он старался представить себе, куда пошла мысль чужака от куска металла на рифе - если не принимать во внимание Терола и Райса.
     Охотник тоже чувствовал себя глупым.
     Он сам предложил эту линию Бобу. Правда, он не ожидал от нее успеха, но она давала занятие хозяину и оставляла Охотнику возможность двигаться в направлении, более соответствовавшем его обучению и опыту. Опыт, однако подвел его.
     Он нашел, что уже давно и сознательно игнорирует ответ на вопрос, даже если учесть отвлекающие аргументы доктора и Боба.
     К счастью, Боб все думал о "ловушке" в лесу. Если бы не это, они начали бы осуществлять план по проверке Терола и других мальчиков по очереди, а это значило, что Охотник не был бы с Бобом последние тридцать шесть часов и пропустил бы свидетельства, которые, как он теперь понял, возникали перед ним ежедневно.
     Большинство из них в отдельности значило очень мало, но вместе...
     Он хотел, чтобы его Хозяин уснул.
     Предстояло кое-что предпринять, и быстро. Глаза Боба были закрыты, и у чужака оставался только слух. Сердцебиение и дыхание мальчика ясно свидетельствовали, что он еще не спит. В тысячный раз Охотник пожалел, что не умеет читать мысли.
     Он испытывал беспомощное ощущение кинозрителя, когда герой заходит в темный переулок. Он может только слушать.
     Конечно, слуха достаточно, чтобы представить себе окружение: бесконечный глухой гул бурунов в миле на берегу и по другую сторону лагуны, слабое жужжание насекомых за окном, менее регулярный шорох маленьких зверьков в подлеске, и гораздо более отчетливые звуки, которые производили родители Боба, поднимаясь по лестнице.
     Они разговаривали, но, приближаясь, заговорили тихо. Либо они говорили о Бобе, либо не хотели его тревожить. Мальчик, однако, их слышал, об этом сказало Охотнику внезапное прекращение беспокойных движений и сознательное расслабление. Мистер Киннэйрд заглянул в комнату сына и оставил дверь полуоткрытой. Мгновение спустя Охотник услышал, как открылась и закрылась другая дверь.
     Он испытывал сильное нетерпение, когда мальчик наконец уснул. Впрочем, это не помешало ему тщательно проверить.
     Убедившись, Охотник немедленно начал действовать. Его желеобразное тело начало вытекать сквозь поры кожи Боба - выходы, такие большие и удобные для Охотника, как ворота стадиона. Через простыню и матрац он прошел еще легче, и через две-три минуты вся его масса собралась в единый комок под кроватью мальчика.
     Он задержался, прислушиваясь, потек к двери и высунул в щель псевдопод с глазом.
     Он собирался лично проверить подозреваемого - вернее, он был абсолютно уверен. Он не забыл аргумента доктора о том, что нужно отложить такую проверку, пока у него не будет средства справиться с тем, кого он найдет. Но он чувствовал, что в этом аргументе есть серьезный недостаток: если он прав, Боб уже выдал себя и выдаст снова и снова.
     Откладывать было нельзя.
     В холле было светло, но это его не беспокоило. Вскоре он вытянулся в форме веревки на несколько ярдов вдоль плинтуса. Он снова подождал, вслушиваясь в сонное дыхание, доносившееся из комнаты старших Киннэйрдов. Убедившись, что оба спят, он вошел. Дверь их комнаты была закрыта, но для него это ничего не значило: даже если бы она была заклеена, оставалось ключевое отверстие.
     Он уже знал разницу в дыхании спящих и двинулся без колебаний к постели подозреваемого.
     Нить желе устремился вверх, пока не встретила матрац и не прошла сквозь него. За ней последовало остальное бесформенное тело и собралось у ног спящего.
     Техника Охотника совершенствовалась, и он мог теперь войти в тело гораздо быстрее. Однако он не собирался заходить весь. Большая часть его тела оставалась в матраце, и внутрь проникли только щупальца, да и то ненамного.
     Человеческая кожа состоит из нескольких слоев, но они обычного размера и образца. У человека не бывает слоя или сетки - чувствительных клеток, крошечных и подвижных. У Боба, конечно, был такой слой. Им снабдил его Охотник в собственных целях. Детектив не удивился, встретив такую сеть под эпидермисом мистера Артура Киннэйрда. Он ожидал этого.
     Клетки, встреченные им, ощутили присутствие щупальца. На мгновение последовало беспорядочное движение, как будто сеть чужака пыталась избежать прикосновения Охотника. Затем, как будто существо, часть которого составляла эта сеть, поняло тщетность своих попыток, клетки успокоились.
     Тело Охотника сомкнулось вокруг части этой сети, и множество его клеток вступили в контакт с нею. По этим клеткам, которые могли одинаково служить нервами и мышцами, органами чувств и пищеварительными железами, прошло сообщение. Это не была речь, ни звук, ни зрение, ни другие обычные человеческие чувства не были использованы. Не была это и телепатия. В земных языках нет слов, которые соответствовали бы этому типу связи.
     Как будто нервные системы двух существ слились на время.
     Сообщение было без слов, но несло в себе значение и чувство лучше, чем это сделали бы слова.
     - Я рад встрече с тобой, Убийца. Прости, что не сразу тебя отыскал.
     - Я знаю тебя, Охотник. Не извиняйся, тем более что в твоем извинении скрывается похвальба. То, что ты наконец нашел меня, неважно. Меня забавляет, что тебе для этого понадобилось полгода в местном времени. Не знаю, что стало с тобой. Представляю, как месяц за месяцем рыскаешь по острову, входя во все дома - бесцельно, потому что ты ничего не можешь со мной сделать. Спасибо, что позабавил меня.
     - Тебе интересно будет узнать, что на острове я только семь дней, и что этот человек первый, которого я проверил физически. Я действовал бы быстрее, если бы на тебе было написано, но ненамного.
     Охотник был достаточно человекоподобен, чтобы обладать тщеславием и даже забыть об обычной осторожности. Только потом, когда он понял, что противник не подозревал Боба, он осознал, что сам выдал своего Хозяина.
     - Я тебе не верю. Нет тестов, которые действовали бы на людей на расстоянии, а этот хозяин не испытывал никаких серьезных повреждений или болезней с моего прибытия. Если бы он заболел, я скорее нашел бы себе другого, чем выдал свое присутствие.
     - В это я верю.
     По нервам Охотника передалась волна презрения и отвращения от такого отношения.
     - Я ничего не говорил о серьезных ранах.
     - Я действовал лишь на небольшие повреждения, да и то, если поблизости был человек, который мог это заметить, я переставал. Я даже позволял паразитическим насекомым сосать кровь хозяина, когда рядом были другие люди.
     - Я знаю. И ты хвастаешься этим!
     Отвращение стало еще сильнее, если это возможно.
     - Знаешь, тебе не хочется признавать поражение, а, Охотник? Не думаешь ли ты обмануть себя своей похвальбой?
     - Ты дурачишь себя. Я знаю, что ты позволял москитам кусать твоего Хозяина, когда он был в обществе других, но не в другое время. Я знал, что ты заботился о незначительных повреждениях. Вероятно, тебя можно было бы похвалить за это, хотя ты и делал это, чтобы спастись от скуки. Ни одно разумное существо не может ничего не делать. Оно сойдет с ума. И ты умно поступил, заботясь только о незаметных ранах. Однако одно существо все же должно было заметить твою деятельность, хотя и не смогло бы ее объяснить верно, - это твой хозяин! Я слышал разговор - кстати, ты позаботился выучить английский? - в котором его описывали как очень осторожного человека, который сам не рискует и не позволяет это делать членам своей семьи. Это говорили люди,