иоткрывшейся двери.  Не входя  в
комнату, он  прислонился к косяку. Можете выбрать, сказал он, одной из
них мы  сейчас выключим  изображение, только  скажите  какой...  Ну  и
холод, конечно,  уберем. Или  тепло? Выбирайте быстрее, каждый человек
должен уметь  выбирать, когда  приходит время.  Выбирайте - и вместе с
выбранной мы  вас отпустим,  черт с  вами, езжайте  к своим  ценителям
куда-нибудь в  Калифорнию - все равно от вас здесь только вред. Сами с
вашими подонками разберемся. Ну, значит, Любовь?..

     Нет, сказал Сочинитель.
     Ну и  правильно, сказал cедой. Баба бабой, а жена - это серьезно.
Да и  нам удобней.  Любочка-то ваша  и сама  кое-что знает,  может,  и
подскажет нам,  что вы  там в нежном бреду в постели болтали... Что ж,
забирайте супругу...

     Нет, сказал Сочинитель.

     Не понял, сказал седой.

     Я был готов к выбору, сказал Сочинитель. Если бы вы больше читали
и хоть что-нибудь понимали из прочитанного...

     Седой дернулся, но Сочинитель остановил его, подняв руку, и седой
промолчал.

     ...Вы бы  догадались,что я  готов к  выбору. Правда, вы усложнили
ситуацию - учитесь... Но все равно - выбор возможен. Не их, понимаете,
не их,  а меня!  Меня. Что  хотите. Это  не имеет  значения. Бог даст,
потерплю недолго.  Все-таки пьянство  пригодится, сердчишко  долго  не
выдержит...

     Ни хера  не понимаю, сказал седой, что вы предлагаете. Что значит
- меня?

     Пытайте меня,  сказал Сочинитель.  Меня, ясно? Вы думали, что вид
их мучений  заставит меня  согласиться на ваши условия? Вы ошибаетесь.
Один писатель это доказал. Приходит время, и человек кричит - ее, а не
меня! Чужая  боль не  может быть  своей,  даже  если  мучают  любимую.
Отпустите их и принимайтесь за меня, если хотите чего-нибудь добиться.
А там посмотрим...

     Понял... Седой  вошел в  комнату, сел,  ногой пододвинул  стул  и
захохотал. Понял,  значит. Понял! Ну что ж, мы с вами одно читаем, зря
вы нас тупицами держите... И вы думаете таким образом нас обдурить? На
авторитет  ссылаетесь?   Нет,  ничего   не  выйдет  у  вас,  уважаемый
лирический герой...  Пальцем не  тронем, слышите? Пальцем не тронем. А
вот дамочек  ваших обеих  - раз  вы ни  одну выручить  не хотите  - на
просмотре оставим.  Дамочки чувствительные, вам на их реакцию смотреть
удовольствие будет небольшое. А надоест им этот наш сюжет, притерпятся
- имеются  еще пленочка-другая,  поинтереснее. Кое-что  друзья наши на
Востоке записали,  кое-что в  Африке... С  детишками  есть  любопытные
кадры...

     Я не могу выбрать, сказал Сочинитель. Если бы я освободил одну из
них, я  бы стал  хуже, чем вы. Это невозможно, Сочинитель не способен,
поймите же  это, сделать такой выбор. Даже если бы очень хотел. Если я
освобожу ее  такой ценой, у нас уже все равно больше никогда ничего не
будет, мы  не сможем  ни быть  вместе, ни просто жить. Что вы, честное
слово, делаете вид, что не понимаете, все вы прекрасно понимаете...

     Что ж, сказал седой, возобновим показ.

     Сочинитель повернулся к экрану.

     Ольга выглядела  здоровой. Рефлектора у ее ног не было, в комнате
обнаружилось приоткрытое окно, легкий сквознячок шевелил ее волосы.
     Голос  за   кадром  пояснил:  "Ей  ввели  средство,  регулирующее
дыхание, ее физическое состояние пришло в норму".

     На экране  монитора в  Ольгиной  комнате  появилась  картинка,  и
Сочинитель узнал  себя. Он стоял на краю тротуара, поднимая руку перед
каждой проходящей машиной. Он помнил этот день... И знал, куда поедет,
поймав наконец такси в Охотном.

     Вы, конечно,  снимали и  дальше, сказал  он. А  как  вы  думаете,
ответил седой.  Вот теперь,  в реальном времени, час за часом, супруга
ваша  ознакомится   с  времяпрепровождением  мужа.  Сочувствую  бедной
женщине...

     Сочинитель ткнул кнопку переключателя.

     Любовь сидела в глубоком кресле, поджав, подвернув под себя ноги.
На ногах  у нее  были толстые,  крестьянской вязки,  буро-белые носки,
горло замотано  пуховым серовато-бежевым  платком. Он  подарил  его  в
прошлом году, когда она впервые потеряла голос после легкой простуды и
страшно перепугалась...  На экране  ее  монитора  был  пляж.  Огромное
песчаное пространство,  невысокие дюны,  корни сосен,  выползающие  из
песка, словно подземные жители, пробирающиеся к морю. По пустому пляжу
издалека брели  две маленькие  фигурки, пара шла обнявшись, это мешало
им идти  нормально -  у них  будто  ноги  заплетались...  Пока  узнать
мужчину было  нельзя. Но  он помнил  этот пляж, эти сосны, этот жаркий
день - кажется, уже десять лет назад.

     Она ведь  знает мою  жизнь, сказал  Сочинитель. Вы не откроете ей
глаза, я  не скрывал  от нее  семью. Одно дело знать, другое - увидеть
подробности, сказал  седой.  Любочка  ваша  -  женщина  эмоциональная,
ревнивая, картинок  не стерпит.  А вам  желаю  интересных  наблюдений.
Переключатель в  ваших руках,  так что  выбор, хоть и не такой важный,
вам все  равно предстоит  сделать, никуда  не денетесь.  Либо на  одну
смотреть, на  страдания ее,  либо на  другую... Выберете, конечно, ту,
которой сочувствуете  меньше, чтобы  самому меньше  страдать, -  вот и
предали обеих, вот и готовы. И езжайте себе тогда в свободный ваш мир,
творите дальше.  Посмотрим,  что  вы  тогда  натворите,  после  такого
выбора... Ну, пока.

     Седой встал, чуть потянулся, расправляя грудь, передернул плечами
- не холодно вам? А то сейчас еще подтопим - и шагнул к двери.

     Все, сказал  Сочинитель, быстро  выключите их мониторы, я сдался.
Выключите немедленно,  слышите?! Совсем.  И никаких кошмаров больше, и
никаких сплетен  заснятых, немедленно!  И я придумаю место. Я сам ведь
придумал для  вас эту  схему -  выбор, предательство, пытка выбором, -
потому что  давно хотел  поспорить с тем, кто сказал: ее, а не меня. Я
надеялся... Но  все оказалось  слишком живым для схемы, и я сдаюсь - я
придумаю место.

     Он нажал переключатель.

     Экран в  комнате Ольги  погас, она  подошла к  окну, открыла  его
шире.

     Он нажал переключатель.
     Любовь его  спала, свернувшись  в кресле. Волосы свесились, легли
на руку,  которую она  неловко подсунула под щеку, и было видно, что у
корней они  темнее -  отросли... По  экрану ее монитора бежали искры и
поло-сы - без изображения.

     Когда же  вы придумаете  место, спросил  седой.  Видите,  мы  уже
выполнили условие.  Через  пару  дней  ваши  женщины  будут  в  полном
порядке. Так что за вами долг, вы должны назвать место...

     Она не одна, сказал Сочинитель, верните ей семью.

     Можете проверить, это уже сделано, мы не деревянные, мы тоже кое-
что понимаем, сказал седой.

     Сочинитель снова посмотрел на свой экран.

     Мужчина и девочка входили в ее комнату именно в эту секунду. Ника
бросилась к  креслу, и,  не просыпаясь,  женщина обняла  дочь.  Андрей
стоял рядом, неловко пряча руки в карманы. Она обнимала Нику и, еще не
проснувшись, вяло  откидывая волосы,  из-подо лба взгля- нула на мужа.
Привет, сказала она, как вы меня разыскали? Позвонили, сказали, что ты
снимаешься в  какой-то странной передаче, что-то важное, и поэтому те-
бя можно  повидать только  здесь. Прислали  машину, Ника проснулась, я
решил, что ее можно взять, раз случай такой особенный...

     Ну, сказал  седой, вы  убедились, что мы выполняем условия? Когда
же вы назовете место?

     Есть еще  одно условие, начал Сочинитель, это касается Ольги, она
не может...

     Знаю, перебил седой, можете убедиться.

     Он нажал переключатель.

     Ольга сидела  на корточках,  перед нею  на спине лежала такса, ее
длинное тело  изображало счастье.  Рядом сидела  кошка, глядя на таксу
сверху вниз, снисходительно.

     Это наша  старая собака,  она умерла  восемь  лет  назад,  сказал
Сочинитель, как вам это удается, не понимаю.

     Да ну,  такая мелочь  по сравнению с вашими возможностями, сказал
седой. Нам  приходится придумывать,  как сделать вам приятное, слишком
серьезно мы  зависим от вас. Впрочем, если вы говорите, что эта собака
мертвая, надо учесть...

     Нет, сказал  Сочинитель, хватит. Я уже могу назвать место. И даже
время тоже. Вы слушаете?

     Конечно, сказал седой. Мы готовы.

     Надеюсь, что нет, сказал Сочинитель, надеюсь, что вы не готовы. И
это будет  конец, вы проиграете. Вы проиграете почти наверняка, потому
что это здесь. Здесь. Здесь. Здесь.

     И сейчас. Сейчас. Сию минуту. В этот миг.
     Здесь и сейчас, сказал Сочинитель.

     Здесь. Сейчас

     Один за  другим,  быстро  увеличиваясь,  шли  вниз  "апачи".  Они
зависали метрах  в двух от земли, винты поднимали тучи не то снега, не
то песка,  а из  дверей уже сыпались здоровые ребята - были и девушки,
эмансипированная армия  не оставляла сомнений в своей принадлежности -
в  камуфляжных  куртках,  в  туго  шну-  рованных  ботинках  с  узкими
голенищами, десантных  jump-boots, карманы по бокам штанин раздувались
запасными обоймами,  антидотами, готовыми  к еде  полевыми завтраками,
казенными евангелиями и мо- литвенниками всех представленных в войсках
религий. Глубоко  надвинутые каски  в матерчатых чехлах скрывали лица,
но все равно было заметно много темнокожих.

     И, держа  наперевес свои  вечно несущие благодать М-16, они сразу
припускались бегом  к цели.  Стреляя на  ходу, припадая  на минуту  на
колено, чтобы  разрядить базуку,  скаля  зубы,  покрытые  у  полкового
дантиста на очередном приеме фтористым лаком.

     Впереди бежали люди super team, добровольцы и проводники.

     Бежал Олейник. Штатная винтовка была заброшена на спину, а в руке
капитан держал  любимый свой  "кольт" и не торопился стрелять. Все тот
же голос  твердил ему:  "Спокойно, Вовка,  спокойно,  сейчас  тебя  не
убьют, и  не торопись  стрелять,  еще  успеешь...  Глав-ное  -  бежать
быстро..."

     Бежал справа  от него  Сергей -  в майке светлого цвета хаки, так
идущего к  его веснушчатой коже, без каски, с забранными снова в pony-
tail рыжими  кудрями. И он тоже пренебрег казенным оружием - шпарил из
польской малютки РМ-63, больше пригодной для гангстерского налета, чем
для боя,  - дико матерясь на четырех языках. Я вам, сукам рваным, fuck
your  mothers,   покажу,  что  такое  русский  жиголо,  я  вам  покажу
трахальщика, я вас трахну - кончите на раз!..

     Юлька бежала  на  шаг  сзади.  Винтовку  она  просто  оставила  в
вертолете -  тяжела -  и бежала  с голыми  руками. Только выкидной нож
болтался в  правом наколенном  кармане... Уже  окровавленный ею клинок
был убран,  но она знала, что теперь она сможет ударить - и не закроет
глаза.

     Слева от  Олейника бежал Юра. Бежать с привычным своим оружием он
долго не  мог -  рухнул наземь,  прицелился - и шипящий звук ушедшей к
цели гранаты  отметил его  участие в  атаке. Не  то снег,  не то песок
запо- рошил ему глаза, он потер их и начал перезаряжать гранатомет.

     Конни лежал  рядом. Аккуратно  установив, крепко  уперев в  плечо
приклад, он  нажимал спуск калашниковского ручного пулемета. Держал он
его удивительно твердо для силенок пятнадцатилетнего пацана.

     А сзади  уже накатывали изломанными шеренгами танки, и в одном из
них, у  рации, сидела  Ютта. Грязный  пот тек  по  ее  лицу,  насквозь
промокла майка,  и в  какую-то секунду,  расслабившись,  она  едва  не
выбила  себе   зубы,  когда   танк  швырнуло   на  остатках  бетонного
заграждения.  Но   обошлось  -  она  только  потрясла  головой,  чтобы
избавиться от звона в ушах.
     И уже  разворачивался за  танковыми волнами  полевой госпиталь, и
Галя бежала  рядом с  носилками, на  которых лежал раненный в обе ноги
огромный, голый  по пояс  негр,  бежала,  высоко  поднимая  колбу,  из
которой   по   тоненькому   шлангу   стекала   в   негритянскую   вену
консервированная кровь.  И на  бегу она  изумлялась -  одышки не  было
совершенно. В ее-то годы!..

     Утром она  умылась и  гладко причесалась,  не глянув в зеркало. И
потому не  знала, что  за ночь  вернулась  пигментация,  и  ее  волосы
потемнели. В принципе такого не бывает, но как чудо - возможно.

     А над  головами атакующих,  над танковыми колоннами, над штабными
машинами, ощетинившимися  длинными гибкими  антеннами, над  подвижными
стартами противотанковых  ракетных снарядов  проносились  "миражи",  и
где-то впереди с далеким грохотом распускались цветные павлиньи хвосты
ракетных разрывов.

     И все спускались и спускались вертолеты, все прыгали и прыгали на
не то снег, не то песок солдаты...

     И откуда-то  сверху, над  вертолетами  и  даже  над  треугольными
мгновенными тенями  самолетов, гремела,  перекрывая взрывы и стрельбу,
музыка - "Ame-rican patrol" в вечнозеленом миллеровском испол- нении.

     5

     - Выключи звук, - сказал лысый.

     Генерал отодвинул  на всю  длину руки  от старческих дальнозорких
глаз пульт дистанционного управления, поискал кнопку, прижал.

     Звук исчез.  В  полной  тишине  по  гигантскому  экрану  стоящего
посреди бункера  телевизора продолжали  бежать,  целиться,  полосовать
очередями  пятнистые  солдаты,  в  тишине  летели  самолеты,  мчались,
взлетая на  хол- мы и проваливаясь в складки не то снега, не то песка,
танки, снижались вертолеты - в тишине...

     - Похоже, что возьмут они нас, как детсадовцев, - сказал седой.

     - Вы сами  требовали придумать  место, и не моя вина, что оно так
придумалось, - сказал Сочинитель.

     - Заткнулся бы  ты, писатель  херов... - рыкнул генерал, но седой
не дал ему разойтись на продолжение реплики.

     - Творцом  себя,  значит,  мните,  креатором,  -  усмехнулся  он,
поворачиваясь в вертящемся кресле к Сочинителю. Все в бункере сидели в
таких креслах,  расстав- ленных  в несколько  полукруглых рядов  перед
телевизором. Тихонько гудел кондиционер, дул легкий сквознячок, и было
точное ощущение  начальственного просмот-  ра  где-нибудь  на  даче  в
Пицунде или Крыму - впрочем, это и был просмотр...

     - А он  и есть  творец, -  вызывающе сказала Любовь, и Сочинитель
дернулся: он  терпеть не мог, когда женщина вступалась за него. - Он и
есть творец, в чем вы вполне теперь и убедились...

     Ольга молчала, смотрела в сторону. У ног ее сидели такса и кошка.
Андрей с  каменным, мертвым  лицом курил,  не глядя давил в пепельнице
окурки, неотрывно  смотрел на  экран. Ника  задремала,  свернувшись  в
кресле - точно материнской манерой.

     - Творе-ец, - иронически протянул седой. - Так себе, творец-то...
Хоть с  имен начать.  Сочинитель и  Любовь... Ничего не напоминает, а?
Это уже  и не  эпигонство даже,  а прямой  плагиат... Да и сама любовь
приду- мана  тоже не  очень. Постель,  постель, постель... Трахаются с
деталями весьма  выразительными, не  откажешь. А  больше ведь ничего и
нет, согласитесь.  Женщина совершенно ходульная получилась, по облакам
эротическим  ступает,   а  у   нее,  между   прочим,  дочь,  муж,  дел
невпроворот,  семейство,  хлопоты,  посуды  немытой  к  вечеру  полная
раковина... Уж не говорю о других персонажах - тени, статисты...

     - Много  требуете   от  сказки,   господин  рецензент,  -  сказал
Сочинитель. -  Конечно, самое  последнее дело  - собственное сочинение
оправдывать, но  замечу: вам  как критику  разница между романтическим
сном и психологической бытовой прозой должна быть понятна.

     - Ладно, -  согласился седой,  -  пусть  романтика.  Хотя  хороша
романтика с  минетом и  всем прочим...  Волосы непотребные описывать -
вот и  вся ваша  романтика. Да  стрельба, как  в паршивом видешнике...
Ладно. Лучше  поговорим о главном. Значит, вы считаете, что достаточно
нам было напугать его неудачным покушением, чтобы он всю страну в свой
страх поверг?  Легко вы  историей распоряжаетесь.  По-детски. Или  по-
сочинительски, что  одно и  то же.  А вот  я,  да  и  любой  серьезный
человек, вам  так скажем,  - тут  он слегка  двинул  рукой  в  сторону
лысого, чтобы  дать понять,  кто серьезный человек, - так скажем: он и
без нашего  напоминания, без  ваших террористов  двинулся бы  в эту же
сторону,  ясно?   Потому  что   есть   такое   понятие:   историческая
необходимость. Вам,  конечно, как  махровому идеалисту,  чуждое... Так
вот -  в силу  этой самой  необходимости не мог он быть другим. И рано
или поздно  за ум  взялся бы...  Без нас  власти нет,  потому что мы -
сила. Мы, собственно, и есть только сила, такова наша сущность - сила,
и все. А власти нет без силы, а его нет без власти... Вот и цепочка. И
никаких приключений  не требуется.  Так что  зря мы  за вашим  Сюжетом
пошли. Особенно Ване он понравился - стрельба... Ну, с генерала-то что
возьмешь? Но вы...

     - Сила, необходимость...  -  Сочинитель  потянулся  прикурить,  и
Андрей, не  глядя, автоматическим  жестом передал ему зажигалку. - Вот
вы-то и  есть идеалисты,  господа материалисты. Чепуха все это... Есть
известное человеческое качество - трусость. Никакой это не идеализм, а
натуральнейшая реальность.  Струсил он...  А самый  страшный человек -
напуганный человек. На все пойдет, тормоза забудет...

     - Поначалу вы  и нас  в этом  убедили. - Седой пожал плечами. - А
теперь я,  во всяком случае, ясно вижу, что все это не имело значения.
И если  вы с вашими друзьями, - он ткнул в сторону экрана, по которому
приближалась атака,  - сейчас  нас перестреляете, ничего не изменится.
Логика такова, что...

     - Кто кого  перестреляет, сейчас  решим, - раздался голос лысого.
Он вдруг  оказался стоящим  перед телевизором и закрывающим беззвучный
экран. В  руках его  был короткоствольный  "калашников". Вечный желтый
огонь вспыхнул  и тут же погас в остановившихся глазах. - Сам говорил,
писатель, что  у нас собственная воля есть? Ну, вот и пришло время для
нее... Конец твоему Сюжету. И тебе вместе с твоими бабами...
     Сочинитель встал  и сделал  шаг к  лысому. Тут же со своего места
поднялась и подошла к нему Ольга, крепко взяла за плечо.

     - Отойди, - сказал Сочинитель.

     - Нет, - сказала Ольга, - я так решила.

     И Любовь уже стояла, положив руку на другое его плечо.

     - Красиво, но удивительно пошло, - сказал седой.

     - Молчи, нежить, - сказал Сочинитель.

     Лысый поднял автомат.

     В стене  позади него  разошлись раздвижные  двери, открыв  кабину
большого лифта.

     Там были все.

     И все с оружием.

     Первым поднял  "кольт" Олейник.  Падая вперед  лицом, лысый успел
нажать спуск,  но вся  очередь ушла  в  пол,  прошив  частой  строчкой
голубой китайский ковер.

     - Ну, -  сказал  Сочинитель,  -  вот...  И  в  конце  концов  все
обошлось, я же говорил. Все будет хорошо, вот увидите...

     - Где? -  спросила Ольга.  - Где  же нам  будет хорошо?  Где  же?
Скажи...

     - Там, - сказал Сочинитель и махнул рукой, - там...

     - И когда?  - спросила  Любовь. -  Когда? Доживем? Я хочу дожить!
Сделай, чтобы я дожила!.. Ну, когда?

     - Тогда, -  сказал Сочинитель,  - точнее  не знаю. Тогда... Там и
тогда. Во  всяком случае,  это справедливо  для меня: здесь и сейчас я
всегда несчастлив, а там и тогда мне всегда хорошо. Было хорошо, будет
хорошо... Только в другом времени, только в ином месте... Там и тогда.

     Там. Тогда

     Самолет шел над облаками, солнце наполняло салон, и ему казалось,
что все это уже когда-то было - ощущение, часто посещающее многих... В
салоне  было   шумно,  как  бывает  шумно  в  самолетах  и  автобусах,
заполненных сплошь знакомыми, но давно не видавшимися людьми, - какая-
нибудь профессиональная делегация или туристская группа...Такса с лаем
бегала  по   проходу,   удивительно   растеряв   свойственную   породе
солидность.

     Кое-кто дремал, просыпался, опять дремал...

     Пары сидели обнявшись.

     Сочинитель сидел  один на  крайнем кресле  первого ряда,  прямо у
шторки, закрывающей проход к кабине.
     Да, все-таки  когда-то это  уже было,  думал он