в лет. Часто они вели себя легкомысленно, как молодые
и  недавно появившееся на свет существа. Рама никак не могла понять, что такое
стекло  и билась в него, пытаясь вылететь на улицу, а однажды мы проснулись от
жалобного   вопля.  Летающий  ящер  атаковал  кактус,  стоявший  в  горшке  на
подоконнике, и колючки впились ему в горло.

    Шпроту  нравилось  рассматривать  в  зеркале  свое  отражение, он принимал
грозные  позы  и щелкал устрашающе, очевидно, желая напугать неизвестно откуда
взявшегося конкурента.

    До  окончания клонирования остальных динозавров оставалось около месяца, и
мы  все  чаще  задумывались, что будем делать с оравой гигантов. Все понимали,
что не сможем их прятать и рано или поздно тайное станет явным.

    Единственным,  кого  ничто  не  беспокоило,  был наш папа. Его увлекал сам
процесс  клонирования новых динозавров из востановленных хромосом, а остальное
его  не  интересовало.  Фритт даже к Раме и Шпроту потерял интерес и был занят
остальными  динозаврами,  зародыши  которых успешно подрастали в резервуарах с
питательной  смесью.  Отец  звонил  каждый  день  по радиотелефону из ангара и
спрашивал  вскользь: "У вас все нормально? Отдыхаете?", а мама была готова его
убить,  потому  что  с  Рамой  и Шпротом наша жизнь превратилась в бесконечный
процесс кормления.

    "Для вашего отца наука - игра с непредсказуемым результатом," - недовольно
ворчал  дедушка.  У  Апрчуна прибавилось забот, главная из которых была защита
пираний от Рамы, упорно считавшей их своей добычей.

    Но  однажды  парочка  домашних  динозавров оказала нам хорошую услугу. Я и
сейчас  не  могу  вспомнить  об  этом без смеха, хотя тогда нам было совсем не
смешно.

    Я  буду  описывать  все  по  порядку, лишь подожду, пока стена нашего дома
перестанет  вздрагивать.  Сейчас  об  нее  вздумал  затупить  рога трицератопс
Альфонс,  появившийся  в  Москве  в  числе многочисленных ящеров. Его дразнили
братья-близнецы  Фигасовы  со второго этажа, швыряя сверху пакеты с водой. Эти
Фигасовы когда-нибудь "дофигачатся", я им обещаю.



    Глава 9.

    ДИНОЗАВРЫ, ИГОРЬ РЫЛОВ И МИШКА УРСУФЬЕВ

    - Ваш динозавр не кусается?

    - Нет, он сразу глотает!

    (Из разговора двух прохожих)



    Я регулярно фотографировал динозавров и снимал на видеокамеру, чтобы иметь
полную  картину  развития этих гигантов. Чтобы не тратить времени на проявку и
получать   сразу   готовые  фотографии,  щелкать  динозавров  мне  приходилось
Полароидом.  За  месяц  у  меня  накопилось  сотни  четыре редчайших снимков и
десяток трехчасовых видеокассет.

    Это  было хорошее начинание, но я по собственной неосторожности едва из-за
него  не  поплатился.  У  меня  не было времени систематизировать фотографии и
вкладывать  в  альбомы, они были разбросаны по всей комнате, лежали пачками на
столе,  стульях,  шкафу  и на полу среди блинов от штанги, мешков с песком для
копирователя  и  прочего  хлама.  Сложности  с  наведением  чистоты  в комнате
возникали  и  раньше,  а  с  появлением  "хищничков",  как дразнила динозавров
Нюсяка,  я  совсем забросил уборку и стал жить, как в хлеву. Однажды, заучивая
для  школы  стихотворение  Пушкина, я по рассеянности заложил страницу в книге
снимком   тирекса   Шпрота,  забыл  фотографию  вытащить  и  принес  вместе  с
хрестоматией в класс.

    На  литературе  я  не  открыл  его  из-за того, что мы с Ленкой Родионовой
посылали  друг  другу  записки.  Вернее,  Ленка писала мне длиннющие послания,
подробно  перечисляя  свои  переживания,  сложности  и  метания, а я, чтобы не
обидеть  ее,  каждый  раз отсылал клочок бумаги с единственным словом "Угу." Я
давно заметил, что Ленка не любит чужих слов, а ценит лишь свои, и мои записки
не  отвлекали  ее  от  собственных  мыслей. Родионова любовалась лаконичностью
моего  "угу",  и  сердце  ее  пело,  так  как  она решила, что я понял девичьи
переживания и сложный внутренний мир.

    Игорь Рылов, сидевший на парте передо мной, повернулся и прошипел:

    - Слышь, Макс, дай хрестоматию! Я свою дома забыл!

    Занятый  чтением  очередной  записки, я машинально протянул Рылову книжку,
забыв  о  закладке, и вспомнил только в конце урока после того, как Игорь весь
изъерзался  на  стуле.  Раз десять он оборачивался ко мне с таинственным видом
заговорщика, и зловеще подмигивал.

    Игорь   Рылов,  тощий  вертлявый  парень  с  бегающими  глазками  и  вечно
нечищенными зубами с третьего класса готовился к профессии частного детектива.
Он  и книжки читал только соответствующие и говорил всегда об этом, и был весь
скрытный, зажатый и неприятный. От него ежеминутно можно было ожидать пакости:
то  чей-нибудь  стул  мелом  намажет,  то  рюкзак  спрячет,  и  ни  за  что не
признается.

    Мишка Урсуфьев был единственным, с кем Игорь дружил. Эта парочка славилась
своими хулиганским выходками по всей школе, и учителя с тревогой задумывались,
что будет, когда они перейдут в старшие классы.

    Вот-вот  должен  был  прозвенеть звонок, когда я вспомнил про фотографию и
задумался,  не  с  нею  ли  связаны  подмигивания  Рылова. При мысли, что этот
прирожденный  шпион  узнает  о  наших  динозаврах,  у  меня  по спине пробежал
холодок.

    Едва  закончился  урок  (а  он  был  последним),  я  подошел  к  Рылову  и
потребовал:

    - Гони хрестоматию!

    Игорь, усмехаясь, протянул мне книгу. Я перелистал ее, но фотографии между
страницами  не  было.  Рылов  заржал, нагло глядя на меня. Я начал злиться, но
сдерживал  себя,  зная,  что  ни к чему хорошему это обычно не приводит. Чтобы
успокоиться,  я  перевел  дыхание.  Игорь зорко наблюдал за мной, и его глазки
бегали, как у хорька.

    - Где? - спросил я тихо, но внятно.

    - Что где? - лицемерно удивился Рылов. - Никакого твоего "где" у меня нет.
И вообще я отправляюсь на перемену.

    Он  подошел  к  Мишке  Урсуфьеву,  отозвал  его  к  окну,  и  они о чем-то
зашептались.  К  тому времени класс опустел, все разбежались по домам, и в нем
остались  только  мы  трое.  Я  сел  на  парту,  соображая, как мне поступить.
Фотография  у них - это ясно. Отобрать ее я успею, но как стереть воспоминания
о   ней?   Даже  мой  дедушка-телепат  был  бессилен,  и  я  выругал  себя  за
опрометчивость.  И  зачем  было  закладывать книгу снимком тиранозавра? Не мог
найти клочка бумаги или запомнить номер страницы?

    Пока  я  размышлял, эти идиоты приблизились ко мне и замерли как истуканы:
Мишка  впереди,  а  Игорь  сбоку.  Вид у них был заговорщицкий. Уставившись на
меня, многозначительным взглядом, Урсуфьев хлопнул меня по плечу и потребовал:

    - Сознавайся, Макс! Скидка выйдет!

    Я начинал кипеть. С детства ненавижу грубости и этого покровительственного
тона.  Боясь  сделать  что-нибудь  непоправимое,  я незаметно стиснул пальцами
парту, и почувствовал, как гнутся железные крепления.

    - Не  корчи  из  себя  дурачка! Сознаешься или нет? - нетерпеливо повторил
Урсуфьев.

    - В чем?

    - А в том! Откуда у тебя динозавр? - взвизгнул Рылов и взмахнул перед моим
носом карточкой. На снимке был тирекс Шпрот, грызущий говяжье бедро, а рядом с
ящером  виднелась  из-за  двери  голова  Нюсяки.  Сцена ожила в моей памяти, я
вспомнил,  что  включил  вспышку,  когда сестра открыла дверь. По-моему, тогда
она,  как  обычно,  грызла мыло и пускала пузыри, но на фотографии это не было
заметно.

    - Откуда динозавр?

    - Из музея восковых фигур, - довольно спокойно объяснил я. - Там экспонаты
выглядят как настоящие!

    - Не  держи  нас  за  идиотов!  И  твоя  сестра из музея восковых фигур? И
коридор  из  музея? - Рылов скорчил такую мину, что его лицо стало походить на
морду собаки-шарпея.

    - Зачем  держать  вас  за  идиотов, когда вы идиоты и есть? Сестра со мной
пришла,  а  коридоров везде полно! - попытался вывернуться я, но по физиономии
будущего детектива сообразил, что сел в лужу.

    Мог бы сразу догадаться, что тощего противного Рылова не проведешь. Он был
прирожденным сыщиком-занудой, который держал в памяти тысячи мелочей.

    - Какого числа ты был в музее? - задал он невинный вопрос.

    - Не помню... Кажется, в прошлом месяце, - растерялся я.

    - Почему  на фотографии позавчерашний день? - торжествующе завопил Игорь и
ткнул пальцем в угол полароидной карточки.

    И  вновь  юный  самоучка  загнал  меня  в  тупик:  я забыл, что на снимках
автоматически проставляются дата и время. Мишка Урсуфьев топтался рядом и хотя
понимал гораздо меньше Игоря, определенно подозревал меня во вранье.

    - Колись! Откуда у тебя динозавр? - потребовал Урсуфьев.

    Тут  я  не  сдержался,  за что впоследствии ругал себя. Резким движением я
выхватил у Рылова фотографию и сунул в карман.

    - Отдай!  Живо  отдай!  -  завопил Игорь. Он бросился на меня, но я слегка
оттолкнул его, и он растянулся на полу.

    - Поздравляю! Ты нарывался, нарывался и нарвался! Можешь складывать зубы в
стакан! - мрачно сказал Мишка.

    Урсуфьев  давно  искал повод для драки, который сейчас у него появился. Он
неторопливо  подошел  к дверям класса, запер их на задвижку и изобразил низкую
стелющуюся  стойку,  нечто  вроде  того,  что показывают в японских фильмах по
единоборствам.

    - Это  называется  "дракон,  охраняющий  храм",  -  объяснил он мне, точно
сожалея,  что  ему  придется  сделать  из меня котлету, но ничего уже поделать
нельзя.

    Понимая,  что драки не избежать и нужно лишь, чтобы она не закончилась для
одного  из  нас - и мне было известно для кого - траурным маршем, я перешагнул
через  Рылова,  который  продолжал  сидеть  на  полу,  тряся головой, и шагнул
навстречу Мишке, держа опущенные руки вдоль туловища.

    - Вставай  в  стойку! - крикнул Урсуфьев. Он решил превратить меня в грушу
для отработки ударов, но ему нужна была видимость, что я защищаюсь.

    - Ты уверен, что не передумаешь? - спросил я на всякий случай.

    - Еще  как уверен! Вставай в стойку, или я размажу тебя по стене! - заорал
он.

    Я  спокойный  человек,  но  и  меня  можно вывести из себя. Когда я поднял
кулаки  и  изобразил  нечто  вроде  простейшей боксерской стойки, Мишка сделал
ложный  выпад  рукой и с отвлекающим криком попытался нанести удар ногой мне в
голову. Я едва ушел от удара, а Урсуфьев обрушил на меня град новых. Некоторые
из  них  доставали  меня, но я не ощущал боли, думая о том, как бы случайно не
покалечить соперника.

    - Давай!  Прикончи  его,  Мишка! - подначивал Рылов, прыгая за партами. Он
хотел  броситься  мне  под  ноги,  но  я  задвинул  Игоря  столом  так, что он
споткнулся и исчез под опрокинувшимся стульями.

    Два или три раза Мишка пытался применять вертушки и другие сложные приемы,
которые  хороши  в кино, а в реальной драке редки. Я уходил от ударов, поэтому
Урсуфьев  не  мог получить ощутимого преимущества и злился еще больше. В конце
концов,  забыв о приемах, он налетел на меня с кулаками и занес ногу для удара
мне в живот.

    Он  мне окончательно надоел, я поймал ногу и сильно дернул. Схватив Мишку,
я  встряхнул  его,  как  куклу,  и поднял вверх на вытянутых руках. Оказавшись
высоко  над  полом,  Урсуфьев испуганно затих. Я перехватил Мишку одной рукой,
чтобы  поправить  упавшие на глаза волосы. Из-под парты высунулась потрясенная
физиономия  Рылова. Продолжая держать Урсуфьева над головой, я присел, схватил
Игоря за шкирку и выволок из-под парты. Трус цеплялся руками за нее и дрожал.

    - Ты  не  припомнишь,  кого  недавно  советовал  прикончить?  - спросил я,
приподнимая его немного над полом так, что ступни Игоря оказались в воздухе.

    - Н-никого! - пропищал Рылов.

    - Точно никого? - переспросил я.

    Он пару раз качнул головой.

    - Если  так,  то смотри у меня! - я взглянул на него строго, разжал руку и
отпустил.  Жестокий  трусливый  слизняк был омерзителен, я чувствовал, что как
личность он вполне сформировался и останется таким лживым, мелким и подленьким
на  всю  жизнь.  Как  говорил  по  радио  один психолог, формирование личности
заканчивается  к  одиннадцати-двенадцати  годам и потом исправить что-нибудь в
человеке  исключительно  трудно.  Лет через десять Рылов научится прятать свою
подлость, станет хитрее и осторожнее, но едва ли изменится и станет лучше, чем
в свои двенадцать с половиной.

    Урсуфьев  был  не подл, но туповат и самовлюблен. Когда он закончит школу,
станет работать или в милиции, или с рацией охранять банк.

    Но  это  -  дела далекого будущего. В ту минуту я сделал несколько шагов и
бережно  посадил  его  на шкаф. Почувствовав под собой опору, Мишка вздохнул с
облегчением.

    - В  следующий  раз  ты  так  дешево  не  отделаешься.  Я  могу  не только
блокировать удары, но и наносить. Ты понял? - предупредил я.

    Урсуфьев  угрюмо  молчал. Он быстро и довольно ловко спрыгнул со шкафа, не
глядя на меня, фальшиво насвистывая, открыл дверь класса и вышел в коридор. Он
старался предельно сгладить свое поражение, но и я и Рылов, выскочивший следом
за другом, понимали, кто победил.

    Так  как  дело было после уроков об этой стычке никто в классе не узнал, и
поэтому  мой  престиж  не  повысился.  Рылов  и  Урсуфьев по понятным причинам
держали  язык  за зубами, я тоже не распространялся. Напротив, злился на себя,
что  приоткрыл  свои  сверхвозможности,  которые скрывал семь лет пребывания в
школе.

    "Нет  смысла  привлекать к себе внимание. Реклама нужна только мылу, чтобы
привлечь голодных Нюсяк", - говорила порой мама, и, не имея возможности летать
на  улице,  порхала  по квартире. Услышав о мыле, Нюсяка мечтательно вздыхала,
особенно, когда у нее начался диатез, и ей на обед и ужин стали давать кашу из
стирального порошка.

    "Подумаешь,  диатез!  -  ворчала сестренка. - Полстакана зеленки натощак и
никакой сыпи!"

    Но  напрасно  я  наделся,  что  Рылов  и  Урсуфьев  забудут  о фотографии.
Напротив,  моя  сила  лишь  возбудила  их  любопытство  и  они решили - вполне
справедливо  -  что  у  меня  есть  основания  что-то скрывать. В тот же день,
возвращаясь  из  школы,  я  заметил,  как они следят за мной, крадясь сзади на
почтительном расстоянии. Я не имею привычки оглядываться и не обнаружил бы их,
если  бы  Рылов для конспирации не прятался за машины, столбы, и не нырял бы в
сугробы,  что  привлекало всеобщее внимание. Увидев улыбки на лицах идущих мне
навстречу  прохожих,  я  оглянулся и заметил парочку сыщиков-самоучек, которые
нырнули за автобусную остановку.

    Я  догадался:  ни  Рылов,  ни  Урсуфьев  не  знают,  где  я живу, и решили
проследить за мной до дома.

    "И  проучу же я вас, голубчики!" - подумал я и быстро пошел вперед, больше
не оборачиваясь, но чувствуя, что оба продолжают за мной красться.

    Я  неплохо  знал  район и поэтому повел их закоулками, путая следы. У меня
созрел  неплохой  план,  как  оторваться  от погони. Я подвел Мишку с Игорем к
длинному бетонному забору, за которым располагался овощной склад, и перемахнув
через  него,  спрыгнул  в  сугроб.  Я  знал, что на складе живет злая собака -
помесь  бультерьера  и овчарки. Пес сначала погнался за мной, но мое появление
было  для  него  неожиданностью,  и  я успел пробежать у кривоногого пса перед
носом  и вскочил на забор в другом конце склада. Я уселся на заборе, наблюдая,
что произойдет дальше.

    Когда  в  сугроб  у  конуры  спрыгнули  Урсуфьев  и Рылов, разозленный пес
встретил  их во всеоружии. Не залаяв и не зарычав, ибо это был бойцовый пес, а
не  какая-нибудь  дворняга,  он  бросился  к  Мишке и Игорю с явным намерением
разорвать  их  в  клочья.  Увидев,  как  пес  мчится  к  ним, Урсуфьев и Рылов
мгновенно  оценили  ситуацию и завопили. Лезть обратно на забор поздно и не за
что  уцепиться,  и горе-сыщики сделали единственное, что могли: один за другим
перекувырнулись  через  край  полупустого  мусорного  бака, стоявшего во дворе
около  гаража.  Для коротконогого сторожа бак был слишком высоким, и он не мог
запрыгнуть  туда  следом за ними, а только захлебывался в громком лае, царапая
снаружи железо лапами.

    Чтобы  проучить этих шпиков основательнее, я перепрыгнул с забора на крышу
гаража,  захлопнул  крышку  контейнера,  в  котором  притаилась эта парочка, а
сверху  бросил  старое  колесо от Белаза, которое сам с трудом поднял. Правда,
при  этом  бультерьер  чуть  не вцепился мне в штанину, но я успел вскочить на
гараж.  Посмотрев  сверху  на огромное колесо, запиравшее крышку контейнера, я
поразился  величине  этой шины. Белазы - карьерные грузовики, которые в Москву
не пропускают, и почему старое колесо оказалось здесь - неизвестно. Как бы там
ни было, оно пришлось очень кстати.

    Я  был  уверен,  что  Урсуфьеву  с  Рыловым  придется  провести в мусорном
контейнере не один час, прежде чем кто-нибудь их освободит. Задохнуться они не
могли,  хотя  наверняка вонь в их темнице была страшной. Я перелез через забор
и, помахав на прощанье рычащей собаке, направился домой.

    В  квартире навстречу мне бросился тиранозавр Шпрот, но не дожидаясь, пока
радостная  туша  из  самых  добрых побуждений сшибет меня с ног, я увернулся и
успел проскользнуть в кухню.

    Я успел как раз к обеду. Во главе стола сидел довольный дедушка и столовой
ложкой  доедал  третью  банку  майонеза "Провансаль". Рядом с ним мама, всегда
следившая  за  фигурой,  охотилась  вилкой за горошинами из салата, а Нюсяка с
тоской ковыряла ложкой в тарелке с кашей из стирального порошка.

    - Мне  бы  мыльца... Мыльца бы мне, а? - ныла она, но мама делала вид, что
не слышит.

    - Как прошел день в школе? - спросил дедушка.

    - Нормально,  можно  сказать, обычная рутина, - заявил я, вымыл руки и сел
обедать.

    Не помню, писал ли я, что съедаю на обед три круга швейцарского сыра и две
банки синтетического клея ПВА? Вы когда-нибудь пробовали клей? И не пытайтесь,
потому что для нормального человека - это мгновенная смерть, и лишь для меня -
десерт. Я клей люблю и могу есть его в любых количествах.

    Как-то  родители  спорили,  почему мы с Нюсякой получились такие странные.
Ведь никто из наших предков, ни бабушки, ни прапрадедушки, проведшие всю жизнь
на  Ирксилоне, никогда не ели ни клея, ни пили шампуней, а были инопланетянами
патриархальными   и   уравновешенными.   Мама  решила,  что  на  нас  повлияли
определенные  мутации  из-за нарушенной земной экологии и чрезмерной солнечной
активности.  Наш народ быстро приспосабливается к различным условиям обитания,
поэтому   неудивительно,   что   у   каждого   на  нашей  планете  проявляются
необыкновенные свойства.

    Пока  мы  обедали,  Рама  сидела  на  кухонном шкафу и выжидала подходящий
момент.  Она  резко  спланировала вниз, расставив кожистые крылья, схватила со
стола кусок мяса, и он мгновенно исчез в ее вместительной глотке.

    Дедушка сердито закричал на Раму, и летающий ящер, зацепив лампу, взмыл на
шкаф.  Крыльями  она  работала плохо и амплитуда ее взмахов передними лапами и
особенно  длинным  мизинцем,  к  которому крепилась перепонка, была небольшой.
Видимо,  в  природных условиях рамфоринхам сложно было взлетать с земли, и они
выбирали возвышенные участки, деревья или скалы, с которых планировали.

    - Деда,  интересно,  скоро  у  нас  появятся  новые  динозаврята? - наивно
спросила Нюсяка.

    Дедушка  и  мама  одновременно вздрогнули и покосились за дверь, будто она
вот-вот  распахнется и в нее хлынет поток динозавров. Тогда это показалось мне
смешным, но теперь, когда стекла сотрясаются от рева огромных ящеров, я хорошо
понимаю испуг моих родственников.

    Но  Нюсяка  не  обладала особой проницательностью и как ни в чем не бывало
продолжала:

    - Мне  бы хотелось мягонького шерстяного динозаврика, похожего на котенка,
и чтобы он мурлыкал.

    - Может, тебе завести котенка?

    - Нет,  не  котенка,  а  именно  динозаврика!  - требова