чьи фотографии пользовались всемирной известностью.
     Искусство было воздух, которым она дышит, тропинка, ведущая в сокровенный сад ее души, - а жить с Януарией было все равно, что завести собачку, которая на тропинку постоянно гадит. Хорошенький, трогательный очаровашка-щеночек - так и хочется потискать, но Господи Боже.
     И ладно еще, если б Януария просто была безразлична к искусству. С этим Крошка бы как-нибудь да смирилась; это еще, наверно, очень даже ничего бы. Но, увы, Януария во всем имела свои вкусы (ужасающие) и требовала, чтобы Крошка их разделяла. Она притаскивала домой из фонотеки такие пленки, о существовании которых Крошка и не догадывалась: кусочки поп-песенок и обрывки симфоний, сплетенные всякими спецэффектами в единую скрипучую лажу, вроде "Вермонтских каникул" или "Клеопатры на Ниле".
     Крошкины попреки и колкости Януария сносила терпимо и добродушно - считая, что так подруга и прикалывается, тоже терпимо и добродушно. Приколы - это опять же хансоновская наследственность; сарказм у Хансонов в крови. Януарии и в голову никогда не пришло, что нечто, чем она так восторгается, может вызывать у кого-нибудь отвращение. Она понимала, что Крошкина музыка лучше, и ей нравилось слушать ту, когда Крошка включала, - но все время и ничего кроме? Свихнуться можно.
     С глазами - что с ушами. От чистого сердца она учиняла над Крошкой одежно-ювелирные варварства, и Крошка цепляла-таки все на себя, желая символизировать подчиненность и униженность. Стены комнаты Януарии являли собой одно монументальное панно из невыразимого тошнотворно-потешного хлама и плакатов с пропагандистскими сентенциями, например, следующий перл из уст чернокожего Спартака: "Нация рабов всегда готова аплодировать снисходительности хозяина, который, злоупотребляя абсолютной властью, не доходит до последних крайностей несправедливости и угнетения". Гав, гав-гав. Но что могла Крошка поделать? Взять и ободрать стены? Януария в своем хламе души не чаяла.
     Что делать, когда любишь такую бестолочь? Только то, что сделала Крошка - самой попробовать стать бестолочью. Погрязла она с упоением, растеряв в процессе почти всех старых друзей. Потерю с лихвой компенсировали новые знакомства - в качестве приданого от Януарии. Не в том дело, что с кем-нибудь из них она крепко сдружилась - как раз ничего подобного, - но постепенно, видя Януарию их глазами, она осознала, что та наделена не только очарованием, но и своего рода добродетелью, не только добродетелью, но и проблемами, душой, мыслями, памятью, планами, плюс историей жизни не слабее любого из сочинений Листа или Шопена. Собственно, она была человек и женщина, и хоть данная деталь Януариного ландшафта проявлялась лишь в самый ясный день и под самым ярким солнцем, зрелище это было настолько дивное и ободряющее, что ради него имело смысл стоически сносить все прочие неудобства, что влекла за собой любовь, по факту и в динамике.

31. Желанная работа, продолжение (2021)

     После облома с дворницкой лицензией у Лотти началась очередная мрачная полоса: дрыхла часов по пятнадцать в день, немилосердно наезжала на Ампаро, потешалась над Микки, сутками кряду торчала на колесах, а как-то по пьяни снесла с петель дверцу холодильника. Короче, пустилась во все тяжкие. На этот раз вытянула ее сестра. Такое впечатление, будто, пожив с Януарией, Крошка стала куда человечней, процентов эдак на сто. Так ей Лотти и заявила.
     - Страдание, - произнесла Крошка. - Вот в чем вся штука: последнее время я только и делаю, что страдаю.
     Они беседовали, играли в игры, ходили на все мероприятия, куда только Крошке удавалось раздобыть халявные билеты. В основном беседовали; в супермаркете "Стювесант-сквер", на крыше, в парке Томпкинг-Сквер. О старости, о любви, о нелюбви, о жизни, о смерти. Они сошлись на том, что старость - это жуть, хотя Крошка считала, что им обоим еще далеко до того, когда станет действительно жуть. Они сошлись на том, что любовь - это жуть, но нелюбовь - еще жутчее. Они сошлись на том, что жизнь - гнилая штука. По поводу смерти возникли разногласия. Крошка верила - хотя не всегда буквально - в реинкарнацию и феномен духа. Лотти в смерти совершенно не рубила. Страшила ее не столько смерть, сколько боль умирания.
     - Правда же, помогает, когда выговоришься? - как-то раз произнесла Крошка на крыше, с видом на величественный закат и круто несущиеся в зенит розовые облака.
     - Нет, - ответила Лотти, кисловато улыбаясь, как бы давая Крошке понять, что она уже крепко стоит на ногах и можно не беспокоиться, - не помогает.
     Этим вечером Крошка и упомянула такой вариант, как проституция.
     - Что? Ну ты даешь!
     - Почему бы и нет? Когда-то...
     - Десять лет назад. Даже больше! И толку никакого - сущие гроши выходили.
     - Ты не особенно напрягалась.
     - Ну, Крошка, Бога ради! Только взгляни на меня.
     - Многим мужчинам нравятся крупные, рубенсовского типа женщины. Да и в любом случае это так, информация к размышлению. Если...
     - Если! - хихикнула Лотти.
     - Если передумаешь, у Януарии есть парочка знакомых в этом бизнесе. Всяко безопасней под крышей, чем в свободном полете, да и солидней.
     "Парочка знакомых" - это были Лайтхоллы, Джерри и Ли. Ли, чернокожий толстяк, напоминал дядю Тома. Джерри отличалась полупрозрачно-призрачным сложением и любила время от времени многозначительно замолкать. За все время Лотти так и не поняла, кто из них главный. Работали они под вывеской юридической консультации, и Лотти была уверена, что это не более чем ширма, пока не выяснила, что Джерри действительно член Нью-Йоркской коллегии адвокатов. Клиенты вели себя серьезно, по-деловому, как будто действительно явились за консультацией, а не получить удовольствие. В основном это были те, с кем у Лотти опыта общения не было - инженеры, программисты; Джерри называла их "наша техническая э-элита".
     Специализировались Лайтхоллы на золотом дожде, но выяснила это Лотти слишком поздно - когда уже решила попробовать, пан или пропал. Первый раз было ужасно. Мужчина настаивал, чтоб она все время смотрела ему в лицо, пока он говорит: "Я ссу на тебя, Лотти. Ссу на тебя". Как будто она и так не знала.
     Джерри предложила ей за пару часов до мероприятия закатывать розовое колесо, а непосредственно перед - зеленое; тогда, мол, можно все капитально обезличить, будто телик смотришь. Лотти попробовала, но ничего не обезличилось, скорее, утратило реальность. Вместо того чтобы сцена перенеслась на экран телика, Лотти представилось, будто экран на нее и ссыт.
     Единственное, что она выигрывала от всей этой лабуды, - что доход шел черным налом. Лайтхоллы отказывались платить налоги по принципиальным соображениям и, соответственно, работали подпольно, хотя это значило брать за свои услуги гораздо ниже расценок официально зарегистрированных борделей. Никаких собесовских льгот Лотти не теряла, ну а то, что тратить заработанное можно было только на черном рынке, значило, что покупала она кайфовые вещи, которые хочется, вместо фигни, которую полагается. Гардероб ее утроился. Ела она в кафе. Комнату ее переполняли бижутерия, игрушки и сочная, застоявшаяся вонь "Молли Блум" (Фаберже, не что-нибудь).
     По мере того как Лайтхоллы узнавали ее лучше и доверяли больше, Лотти стали посылать на выезды, иногда на целую ночь. Это неизменно означало расширение репертуара, не только золотой дождь. Когда-нибудь, понимала она, эта работа может ей и понравиться. Дело не в сексе, секс - тьфу, плюнуть и растереть, но иногда уже после, особенно на выезде за пределы Вашингтон-стрит, клиенты расходились и заводили речь о чем-нибудь кроме своих неизменных пристрастий. Этот аспект работы Лотти импонировал - разговор по душам.

32. Лотти, в "Стювесант-сквер" (2021)

     "Небо... Я на небе..."
     В смысле, ну, любой, если только оглядится и по-настоящему поймет, что видит... Я что-то не то говорю, да? Главное ведь - сказать, чего тебе хочется. А я вместо этого говорила, что мне хватило б и того, что у меня есть, потому что ничего больше никогда не будет. С другой стороны, если я и просить ничего не буду... Порочный круг. "Небо... Что есть небо..." Небеса - это супермаркет. Вроде той пристройки к музею. Все, чего только не захочется, - пожалуйста. Свежее мясо - пожалуйста (на вегетарианский рай я бы не согласилась), песочное тесто - пожалуйста, молоко в пакетах, газировка баночная. Подумать только. И куча одноразовых мешочков. И я качу по проходу свою тележку, словно в трансе - как, говорят, когда-то домохозяйки, не думая даже, сколько все это будет стоить. Не думая. Тысяча девятьсот пятьдесят третий год нашей эры - ты права, это и есть рай. Нет. Пожалуй, нет. В том-то с раем и беда. Называешь что-то, как тебе кажется, приятное и думаешь потом: а захочется ли еще раз? Третий раз? Как с этим твоим шоссе: один раз - очень здорово. А потом? Что потом?
     Понимаешь, это должно идти из глубины.
     Итак, чего мне хочется, чего мне по-настоящему хочется... Не знаю, как и сказать. Чего мне по-настоящему хочется - это по-настоящему чего-нибудь хотеть. Знаешь, как маленький ребенок? Как он за чем-нибудь тянется. Хочу что-нибудь увидеть и так же вот за этим потянуться. Не думать, что ничего не выйдет или что не моя очередь. У Хуана бывает так с сексом, когда он дает себе волю. Но, конечно, рай - это... глобальней, что ли.
     Знаю! Помнишь фильм по ящику вчера вечером, когда мама языком молола как заведенная, - японский фильм?.. А праздник огня помнишь, и как они пели? Точные слова я забыла, но идея была в том, что не следует мешать жизни сжечь тебя дотла. Этого я и хочу. Я хочу, чтобы жизнь сожгла меня дотла.
     Короче, это и есть небо. Небо - это огонь, огромный костер, а вокруг пляшет толпа японочек, и время от времени все оглушительно вопят хором, и одна из них туда прыгает. Пых!

33. Крошка, в "Стювесант-сквер" (2021)

     Одно из правил там в журнале было, что нельзя других называть по именам. Так бы я могла просто сказать: "Если б я жила с Януарией - это был бы рай", и описать. Но когда описываешь реальные отношения, волю воображению не дашь и ничего толком не узнаешь.
     Что, значит, остается?
     "Зрительное представление"?
     Ладно. Хорошо, в раю трава, потому что мне представляется, будто я стою в траве. Только не как за городом, никаких коров и прочего. И это не парк, потому что в парках трава или пожухлая, или по ней запрещается ходить. Это обочина шоссе. Шоссе в Техасе! Например, в тысяча девятьсот пятьдесят третьем. Ясный-ясный день, и шоссе тянется до самого горизонта.
     Бесконечно.
     Что потом? Потом, наверно, мне захочется по шоссе прокатиться. Только не самой, слишком нервное это занятие. Посажу за руль Януарию. Если мы вместе едем на мотоцикле, это же еще не есть устойчивая система отношений, так?
     В общем, мотоцикл несется быстро, ужасно быстро, а еще там машины и огромные грузовики, почти так же быстро несутся. К горизонту. Мы перестраиваемся в соседний ряд, идем на обгон, потом обратно в наш, в соседний, в наш. Мы несемся быстрее, быстрее и быстрее.
     Что потом? Не знаю. Дальше не вижу.
     Теперь твоя очередь.

34. Крошка, в Прибежище (2024)

     Что я чувствую? Злость. Страх. Себя жалко. Не знаю. Всего понемногу, кроме... Нет, это уж совсем глупость. Не хочу ни у кого отнимать время из-за какой-то...
     Хорошо, попробую. Если повторять все время одно и то же - что тогда?
     Я тебя люблю. О, вот это было неплохо. Я тебя люблю. Я тебя люблю, Януария. Я тебя люблю, Януария. Януария, я люблю тебя.
     Януария, я люблю тебя. Знаете, будь она здесь, было бы гораздо легче. Хорошо, хорошо. Я люблю тебя. Я тебя люблю. Я люблю твои большие теплые буфера. Мне хочется их потискать. И я люблю твою... Твою мокрую черную дырень. Как, ничего? Честное слово. Я люблю тебя всю. Я хотела бы, чтоб мы опять были вместе. Не нужен мне ребенок, никакие дети мне не нужны, мне нужна ты. Я хочу жениться. На тебе. На веки вечные. Я люблю тебя.
     Продолжать?
     Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я очень тебя люблю. Только я вру. Я тебя ненавижу. Терпеть тебя не могу. Ты мне отвратительна, дура набитая, вульгарная девка, пустоголовая, ни одной своей мысли... Мне с тобой скучно! До слез. Тупая черномазая мразь! Сука черномазая. Дура! Да мне плевать, хоть ты...
     Нет, не могу. Все не то. Я говорю только потому, что вы хотите это услышать. Любовь, ненависть, любовь, ненависть - одни слова.
     Да не сопротивляюсь я. Произношу все эти слова, но не чувствую ничего - вот это правда. Так или иначе. Единственное, что я чувствую, - это усталость. Лучше бы сидела дома и в ящик пялилась, чем время у людей отнимать. За что извиняюсь.
     Еще кто-нибудь что-нибудь скажет, и вообще ни слова от меня не дождетесь.

35. Ричард М. Вилликен, продолжение (2024)

     - Твоя проблема в том, - сказал он ей в электричке, ни шатко ни валко несущей их к дому после большого прорыва, который так и не произошел, - что ты не желаешь признать собственную заурядность.
     - Помолчи, пожалуйста, - сказала она. - Это я серьезно.
     - И у меня проблема та же самая, ничуть не меньше. Может, даже больше. Как по-твоему, почему я столько времени уже дурака валяю? Не в том дело, что если что-нибудь затею, ни хрена не выйдет. Просто когда заканчиваю, смотрю на то, с чем остаюсь, и говорю себе: "Нет, этого мало". По сути, ты сегодня говорила то же самое.
     - Понимаю, ты пытаешься меня утешить. Не поможет, Вилли. Твоя ситуация и моя в корне отличаются.
     - Вот и не так. Ты не можешь поверить в свои амурные дела. Я - в свои работы.
     - "Амурные дела" - это тебе не произведение искусства какое-нибудь!
     Крошкой овладел дух спора. Буквально на глазах Вилликена та силилась стряхнуть уныние, словно мокрый купальник. Старая добрая Крошка!
     - Разве? - поощрительно спросил он.
     Ни секунды не раздумывая, она заглотила приманку.
     - Ты, по крайней мере, хоть пытаешься что-то делать! Пробуешь! Я же так далеко никогда не заходила. Если бы хоть пыталась, тогда была бы, как ты сказал... заурядна.
     - Пытаешься, пытаешься - из кожи вон лезешь.
     Ей хотелось, чтоб ее раздирали на кусочки (в Прибежище хотя бы голос на нее повысить, и то не трудились), но Вилликен не шел дальше иронии.
     - Я пытаюсь что-то сделать; ты пытаешься что-то почувствовать. Тебе нужен внутренний мир - ладно, если хочешь, духовная жизнь. И у тебя она есть. Только что ты ни делай, как ни извивайся - никуда не деться от того факта, что она заурядна. Не плоха. Не нища.
     - Блаженны нищие духом. А?
     - Именно. Только ты в это не веришь, и я тоже. Знаешь, кто мы с тобой? Книжники и фарисеи.
     - Вот это неплохо.
     - Кажется, ты повеселела.
     Крошка скорчила унылую рожу.
     - Видимый миру смех...
     - Могло быть и гораздо хуже.
     - Как?
     - Ты могла бы пополнить ряды неудачников. Как я.
     - А я что, победительница? Ну как ты можешь такое говорить! Ты же видел меня там сегодня.
     - Подожди, - пообещал он ей. - Погоди немного.

Часть VI. 2026

36. Боз

     - Болгария! - воскликнула Милли, и вовсе не требовалось специальной аппаратуры понять, какими будут ее следующие слова. - В Болгарии я была!
     - Может, достанешь слайды и посмотрим, - предложил Боз, беззлобно наступая на хвост ее эго. Потом, хотя и знал, поинтересовался: - Чья очередь?
     Януария встрепенулась и бросила кубик.
     - Семерка! - Она вслух отсчитала семь клеточек и уперлась в "тюрьму". - Надеюсь, тут и заночую, - жизнерадостно объявила она. - Если опять вылезу на "променад", придется из игры выходить. - Сказано это было с искренней надеждой в голосе.
     - Я все пытаюсь вспомнить, - проговорила Милли, уперев в столешницу локоть; кубик завис в воздухе, время и игра остановились, - на что это было похоже. Вспоминается только, как все травили анекдоты. Приходилось сидеть и час за часом выслушивать анекдоты. О грудях! - Их глаза встретились, а также у Крошки с Януарией.
     Боз, как ни хотелось ему отпарировать чем-нибудь погрубее, решил остаться выше этого. Он выпрямился в кресле, а левую руку для контраста вяло запустил в тарелку с горячими имбирными крекерами. Холодные гораздо вкуснее.
     Милли бросила кубик. Четверка: пушка ее доползла до кассы. Она выплатила Крошке двести долларов и бросила еще раз. Одиннадцать: фишка остановилась среди ее собственных владений.
     Набор "Монополии" пришел в семью со стороны о'мировской ветви. Домики и гостиницы были из дерева, прилавки из свинца. В качестве фишки Милли, как всегда, взяла пушку, Крошка - гоночный автомобильчик, Боз - линкор, а Януария - утюжок. Милли и Крошка выигрывали. Боз и Януария проигрывали. Се ля ви.
     - Болгария, - произнес Боз, потому что звучало это так приятно, а также потому, что долг его как хозяина требовал вернуть беседу к той точке, где оборвалась. - Но почему?
     Крошка - которая изучала оборот своих расчетных таблиц с целью понять, сколько еще домов ей удастся приобрести, если заложить что осталось из мелочевки, - объяснила насчет системы обмена между двумя школами.
     - Это, что ли, так вскружило ей голову весной? - поинтересовалась Милли. - Разве тогда стипендию не другая девочка получила?
     - Челеста ди Чечча. Это она тогда и разбилась, на самолете.
     - А! - произнесла Милли; до нее наконец дошло. - А... я как-то и не сопоставила...
     - Ты думала, Крошка просто так отслеживает последние авиакатастрофы? - спросил Боз.
     - Не знаю уж, дорогой, что я там думала. Значит, все-таки она летит Вот и говори потом о везении!
     Крошка прикупила еще три дома. Гоночный автомобильчик пронесся мимо "Парк-плейс", "променада", "ваш ход", "подоходного налога" и затормозил на "Вермонт-авеню". Под которое была взята ссуда в банке.
     - Вот и говори потом о везении! - откликнулась Януария.
     Разговор о везении продолжался еще несколько кругов - кому везет, кому не везет, и есть ли вообще такая вещь, кроме как в "Монополии". Боз поинтересовался, нет ли у кого-нибудь знакомых, которые выигрывали бы, скажем, в лотерею. Брат Януарии выиграл три года назад пятьсот долларов.
     - Естественно, - не преминула добавить она, - в общем и целом проиграл он куда больше.
     - Но для пассажиров авиакатастрофа - вопрос чисто везения или невезения, - настаивала Милли.
     - А ты, когда летала стюардессой, часто об авариях думала? - поинтересовалась Януария с тем же инертным безразличием, с каким играла в "Монополию".
     Пока Милли рассказывала свою историю о Великой авиакатастрофе 2021-го, Боз отлучился за ширму глянуть, как там оршад, и добавить льда. Кошка наблюдала за экраном, где миниатюрные футболисты беззвучно гоняли мяч, а Горошинка мирно спала. Когда он вернулся с подносом, с авиакатастрофой уже разобрались, и Крошка излагала свою жизненную философию:
     - На первый взгляд, может казаться, что все дело в везении, но если копнуть поглубже, видно, что обычно все получают более-менее по заслугам. Если б Ампаро не досталась эта стипендия - еще что-нибудь возникло бы. Она трудилась.
     - А Микки? - спросила Януария.
     - Бедный Микки, - согласилась Милли.
     - Микки получил в точности то, что заслужил.
     Хотя бы в этом Бозу пришлось согласиться с сестрой.
     - Кто такое делает, часто наказания только и ищет.
     Януарин оршад выбрал как раз этот момент, чтобы пролиться. Милли успела поднять над столом игральную доску, и промок только один угол. Денег перед Януарией оставалось всего ничего, так что невелика потеря. Сильнее, чем Януария, смутился Боз, потому что последние слова его можно было понять так, будто она пролила напиток намеренно. Господь свидетель, все основания к тому у нее были. Нет ничего скучнее, чем проигрывать два часа кряду.
     Еще через два кона желание Януарии сбылось. Ей выпал "променад", и она вышла из игры. Боз, которого стирали в порошок медленней, но столь же неукоснительно, настоял на том, чтобы тоже сдаться. Они с Януарией вышли на лоджию.
     - Жест, конечно, благородный, но если чисто за компанию, то совсем о