емного, он выключил аппарат.
   - Не стоит зря переводить энергию,  она  еще  пригодится.  Давайте  лучше
попробуем разобраться, что с нами случилось. "Переноска" цела?
   Базанов зажег сильную переносную лампу и поднес ее к иллюминатору.
   Мы оба заглянули в окно, но ничего не могли рассмотреть. В темном стекле,
слепя глаза, только отражалась сама лампа.
   Жмурясь, Базанов приблизил се к самому стеклу.
   Теперь мы поняли,  почему  не  сиял  за  окном  свет  наших  прожекторов:
иллюминатор был забит снаружи слоем липкого зеленовато-серого ила...
   - Попробуем всплыть, - сказал Базанов, выключая лампу и решительно берясь
за рубильник аварийных балластных цистерн.  -  Ты  придержи  Михаила,  рывок
может быть резким.
   Я сел на пол и обнял Мишку за плечи. Базанов рванул рубильник...
   Никакого толчка не последовало.
   Кабина оставалась неподвижной. Только дрогнули пальцы Базанова, когда  он
их медленно, словно нехотя, отнял от рукоятки рубильника.
   - Подводный обвал! - вскрикнул я.
   Базанов молча кивнул.
   Мы оба и без слов понимали опасность.
   - Откуда-то сверху на нас обрушилась лавина тяжелого ила. Под ее тяжестью
оборвался, как нитка, кабель, соединявший нас с судном, и  батискаф  полетел
вниз, Он мог бы расколоться о скалистое дно, как орех, но, видимо, мы  упали
на пружинистую подушку из того же ила, это нас спасло.
   Надолго ли?
   Спасло от мгновенной гибели, по обрекло на медленную, мучительную.
   Это отсрочка, а не спасение.
   Мы не можем  всплыть,  липкий  ил  плотно  забил  отверстия  цилиндров  с
аварийным балластом, железная дробь не могла теперь высыпаться оттуда...
   - "Мы на лодочке катались...", - задумчиво пробормотал  Базанов,  вынимая
платок и вытирая лицо. - И динамик, видимо, залепило  этим  проклятым  илом.
Поэтому нас и не слышат.
   Представляю, что творится сейчас на "Богатыре". Как  переполошились  там,
когда вдруг померк  экран  телевизора  и  внезапно  обмяк,  стал  бессильным
оторвавшийся кабель!
   У нас осталась только рация. Но она не может связать нас с кораблем, пока
не всплывем на поверхность.
   Мы глухи и немы...
   Догадываются ли наверху, что случилось? Или наша гибель так  и  останется
навсегда одной из загадок моря?
   Видимо, эти мрачные мысли отразились на моем  лице,  потому  что  Базанов
хлопнул .меня по плечу и сказал:
   - Неудобство - это просто неправильно  воспринятое  приключение.  Давайте
так и будем рассматривать наше положение. Мы еще поедим с тобой соляночки  в
"Астории", не сомневаюсь...
   - Я в полном порядке, командор, - ответил я.-  Просто  теперь  ощутил  на
собственной шкуре, какой хороший обычай существует насчет подводников.
   - Какой обычай?
   - Говорят, когда куда-нибудь входит подводник, все другие моряки  встают,
выражая этим свое сочувствие его мужеству и нелегкой доле.
   - Очень неплохой  обычай,  -  задумчиво  пробормотал  Базанов.  -  Но  не
воображай себя старым подводником.
   Он уже не слушал меня. Встал, минуту подумал, потом неторопливо взялся за
штурвал балластных цистерн. В тревожные минуты Базанов  становился  особенно
подтянутым, собранным, словно сжавшаяся пружина.
   Что он задумал?
   Задумал,  явно  что-то  задумал.  Недаром  смотрит  на  пульт   с   таким
выражением,  будто  хочет  спросить  у  батискафа:  "А  ну,  что  ты  теперь
выкинешь?"
   Я зачарованно следил, как Базанов медленно довернул штурвал до предела.
   Сжатый воздух выгнал всю воду из цистерн...
   Кабина не шелохнулась. Сколько же тонн ила облепило наш батискаф?
   - Мы застряли? - вдруг тихо спросил Михаил.
   Я и не заметил, как он пробудился от своего полусна-полузабытья.
   - Вроде того, - почему-то виновато ответил Базанов и подошел к нам. - Как
ты себя чувствуешь?
   - Ничего. Только голова болит. А что же все-таки стряслось?
   Мы коротко объяснили ему, в какое трудное положение попали.
   - Забавно, - машинально пробормотал Михаил.
   - Да? Тебе это кажется забавным?-буркнул я.
   - Представляю, как там "дед" сейчас  всех  гоняет,  -  сказал  Базанов  и
засмеялся. - Один глаз у них мы оторвали, но  второй  телевизор  цел.  Место
аварии они знают, скоро нас нащупают, подцепят на крючок и поднимут Прямо  в
кают-компанию, к обеденному столу.
   Честно говоря, я не очень разделял  его  бодрое  настроение.  Найти  нас,
может быть, и найдут довольно скоро. Воздуха у нас  остается  еще  часов  на
пятнадцать с лишним.
   Но вытащить нас из-под многотонной горы липкого  ила  не  так-то  просто.
Сколько его навалилось на нас? Уж я-то лучше других знал, что местами  здесь
донные осадки образуют и километровую толщу...
   - Где у тебя карта, - вдруг спросил Базанов. - Есть у меня одна мыслишка.
   Я достал карту и расстелил ее прямо на полу.
   - Мы опускались здесь, - склонился над  ней  Базанов.  Михаил,  привстав,
заглянул из-под его руки. - Глубина впадины тут около восьми тысяч метров. А
застряли мы где-то на половине, так? Значит, сидим на каком-то выступе.
   Он встал на ноги и быстро окинул взглядом пульт управления.
   - Как говорил один мудрец:  "Лучше  зажечь  одну  маленькую  свечку,  чем
проклинать темноту..." Рискованно, но попробовать стоит.
   - Что? - хрипло спросил Михаил.
   - Попробуем соскочить с выступа. Как считаете? Пустим оба двигателя. Если
выступ невелик, мы соскользнем с него.
   - И провалимся еще глубже, на дно? - спросил я.
   - Может быть. Но зато вырвемся из  этой  липучки.  Вода  обмоет  нас  при
падении, и электромагниты должны сработать. А сбросив балласт, мы всплывем.
   Несколько минут мы обдумывали эту идею. Мишка тоже  молчал,  выжидательно
поглядывая на нас. Он в технике ничего не понимает и,  по-моему,  в  глубине
души даже немножко побаивается ее. Решать надо нам с Базановым.

   Конечно,  риск  велик.  Кто  знает,  как  плотно  забиты  илом  аварийные
цистерны? Смоет ли вода илистую пробку?
   Или мы просто полетим вниз, на  самое  дно  этой  гигантской  впадины,  и
достать нас оттуда окажется еще труднее?
   - Думайте, мальчики, думайте, - сказал Базанов.- Но,  по-моему,  рискнуть
стоит. Во всяком случае, из этой Ловушки мы вырвемся...
   И попадем в другую?
   - Нас легче будет  нащупать  эхолотом  или  телевизионной  установкой,  -
продолжал Базанов.
   А если мы совсем утонем в иле, как нас тогда найдут?
   - Время не ждет. Даю на размышление пять минут, - Базанов  поднес  к  уху
часы.
   - Константин Игоревич прав, - сказал Михаил, посмотрев на меня. - Другого
выхода нет.
   Я молча кивнул. И Базанов, точно он только и ждал этого, сразу же  уселся
в свое кресло за пультом управления.
   Затаив  дыхание,  мы  следили,  как  он  уверенно  включил  сначала  один
электромотор, потом и другой.
   Я невольно сжался, ожидая толчка - но его не последовало.  Кабина  начала
только чуть заметно дрожать, не двигаясь с места.
   Базанов увеличил обороты.
   Дрожь кабины усилилась...
   И только. Мы не двигались с места.
   Тогда он начал попеременно выключать и снова  включать  моторы,  стараясь
раскачать нашу застрявшую "лодку".
   Левый, правый...
   Левый...
   Правый...
   Моторы глухо ревели.  Вибрировали  и  гудели  стальные  стенки.  Тихонько
звенели приборы.
   Левый-Правый...
   Левый-Правый...
   Я глянул на часы. Неужели прошло только сорок минут? Они  были  длинными,
словно жизнь.
   Левый...
   Правый...
   От вибрации и заунывного гуда  моторов  начало  шуметь  в  голове.  Мишка
закрыл глаза и болезненно сморщился: видно, ему приходилось туго.
   Но кабина - ни с места...
   Базанов резким движением выключил моторы и встал. Ноздри его раздувались,
он дышал тяжело и часто, словно сам, своими руками  пытался  столкнуть  нашу
"лодку" и очень устал от этого.
   Он вытер мокрое раскрасневшееся лицо и опустился на пол возле меня. Когда
он доставал платок из кармана, оттуда выпала фотокарточка.  Я  поднял  ее  и
попал ему.
   С помятой карточки весело улыбалась белокурая девушка в черном мундире  с
витыми погончиками на плечах.
   - Дочка моя, - сказал Базанов, бережно разглаживая карточку и пряча ее  в
карман. - Будущий геолог, как ты.
   Я смотрел на него, не понимая, о чем он говорит.
   "Все кончено, - стучало в голове. - Нас не найдут, не спасут. Мы  слишком
крепко завязли..."
   Люди там, наверху, смеются, улыбаются, как эта беззаботная  девушка.  Они
видят и солнце, и море, и небо, а мы...
   В этот миг наша кабина резко качнулась... Наполнилась гулом,  накренилась
и, заскрежетав, поползла куда-то вниз.
   А мы, хватаясь друг за друга, покатились по полу...
   "14.03. Сильным толчком, в  результате  донного  землетрясения,  батискаф
сброшен с выступа..."
   - Мы падаем! - крикнул Михаил.
   - Нет, всплываем! - ответил Базанов, тщетно пытаясь подняться на ноги.
   Они были правы оба. Сначала кабина, накренившись, падала вниз.
   Потом она вдруг резко качнулась... и начала быстро всплывать.
   ^_ - Есть! - радостно воскликнул Базанов, хлопая меня по плечу. - Затворы
сработали, мальчики. Мы всплываем!
   Я бросился к иллюминатору. Но стекла все еще были темными, вода не  смыла
с них грязь.
   Стрелка глубинометра бойко перескакивала от цифры к цифре:  3500  метров,
3000-2500...
   Мы с Мишей подмигнули друг другу.
   Но почему у Базанова озабоченное и настороженное лицо?
   - Что-нибудь не так, командир? - спросил я.
   - Полный порядок, - ответил он улыбаясь. - Скоро будем  наверху.  Но  кто
мне объяснит, что же все-таки произошло?
   - Похоже, мы попали  в  зону  моретрясения,  -  сказал  я.  -  Они  здесь
частенько бывают. Мы же с вами находимся в знаменитом "Огненном  поясе".  Он
опоясал весь Тихий океан. Тут и действующих вулканов и землетрясений природа
отпустила куда больше, чем нужно человечеству для  научных  исследований.  И
эпицентр очередного моретрясения оказался где-то неподалеку. Первого  толчка
мы не ощутили, но он сбросил на нас илистую лавину.  А  второй  толчок  спас
нас, столкнув с уступа, на котором мы засели. Надо взять  пробы  воды,  если
только наши "руки" не вышли из строя...
   Базанов  занялся  своей  техникой,  а  мы  с  Михаилом  начали  проверять
забортные приборы.
   Один  наружный  термометр,  видимо,  разбился,  или  порвались   провода,
передававшие в кабину его показания: стрелка указателя бессильно поникла  на
циферблате, но другой уцелел. Пострадало, вероятно, и несколько  цилиндриков
для забора проб воды. Но остальные действовали. Я наполнил их водой, записав
в журнал, на какой глубине взята каждая проба.
   - А как твое хозяйство? - спросил я Михаила, возившегося в своем уголке.
   - Несколько колб с пробами разбито, - мрачно ответил он. -  Посвети  мне,
-пожалуйста, переноской. Тут что-то непонятное.
   - Что?
   - В трех пробах планктон почему-то осел на дно.
   - Ну и что?
   -. Он должен плавать. Подожди, не убирай лампу. Добавлю свежей воды.
   Он так медленно  и  осторожно  колдовал  со  своими  колбами,  что  я  не
выдержал:
   - Укрепи где-нибудь лампу, у меня своих дел хватает.
   - Спасибо, больше  не  нужно.  Можешь  ее  убрать.  Все  в  порядке,  они
всплывают.
   - Мне бы твои заботы...
   Но Мишка  уже  был  где-то  далеко  от  меня.  Задумчиво  пряча  колбу  в
термостат, он пробормотал по привычке:
   - Забавно...
   И начал что-то торопливо записывать в свой гроссбух.
   Взгляд мой задержался на указателе глубины.

   Почему так медленно движется стрелка? За  пятнадцать  минут  она  одолела
всего одно деление и теперь, неуверенно  вздрагивая,  остановилась  у  цифры
316.
   Я посмотрел на Базанова. У него на скулах под загорелой кожей  напряглись
желваки.
   Что опять?
   Крепко - так, что побелели костяшки пальцев, - ухватившись за штурвал, он
налег на него всем телом.
   Зачем? Штурвал и так повернут до отказа. Водяные балластные цистерны были
давно продуты дочиста...
   - Чего же она хочет? - пробормотал Базанов.
   - Иллюминатор очищается! - радостно воскликнул со своего поста Михаил.
   Мы с Базановым бросились к нему.
   Действительно, вода  наконец-то  ,  размыла  илистое  бельмо  на  стекле.
Правда, оно еще не очистилось полностью, но в трещины  между  пятнами  грязи
уже брезжил свет наших прожекторов. Эх, если бы можно было вылезти наружу  и
соскрести, смыть со стекла этот проклятый ил!
   Я взглянул в свой иллюминатор. Проблески света были заметны и в нем.
   Но третье наше оконце оставалось темным, как и раньше.
   Молча мы следили, как медленно, страшно медленно  тают  на  стекле  серые
пятна ила...
   Свет за окном разгорался все ярче, и вот я увидел первую рыбу.
   Она смотрела на меня,  выпучив  телескопические  глаза  и  быстро  шевеля
жабрами. Наверно, самый близкий друг не мог бы меня  сейчас  так  обрадовать
своим появлением, как эта  глупая  лупоглазая  рыбешка!  Словно  сама  жизнь
заглянула в иллюминатор.
   - Почему мы стоим? - спросил за моей спиной Михаил.
   В самом деле: .почему мы  не  всплываем?  Почувствовать  это  можно  было
теперь и без указателя глубины.
   Если бы мы поднимались, рыбы и планктон за стеклом проплывали  бы  сверху
вниз,  словно  убегая  в  глубины.  Но  они  не  отставали  от  нас,  лениво
покачиваясь перед иллюминатором.

   - Лифт испортился, мальчики, - негромко проговорил Базанов и помолчал.  -
У нас сработала только одна цистерна с аварийным балластом. А на  крыше  еще
осталась глиняная  шапка.  Она-то  нас  и  держит...  И  вертикальные  винты
подъема, видно, погнуты, если не сломаны совсем.
   - Забавно, - тихо сказал Михаил.
   5
   "19 августа, 02.00. Координаты  неизвестны.  Вот  уже  одиннадцать  часов
продолжаем медленно дрейфовать в неизвестном  направлении.  Глубина  310-315
метров.  Все  попытки  всплыть  остаются  безуспешными.  Кислорода  осталось
максимум на три часа..."
   Дышать становилось все труднее.
   Казалось, легкие у меня неимоверно расширились, им стало тесно  в  груди.
Они жадно втягивали, втягивали в себя воздух.
   А его  становилось  все  меньше  и  меньше...  Очистительная  система  не
успевала уже поглощать выдыхаемый нами углекислый газ.
   Или просто балует психика и все это мне лишь кажется? Из  нас  троих  мне
одному нечем себя занять, поневоле в голову лезут глупые мысли.
   Мишка по-прежнему как ни в чем не бывало продолжал  колдовать  со  своими
колбочками и  пробирками.  Через  каждые  пятнадцать  минут  он  брал  пробу
забортной воды и, придвинувшись к лампе, внимательно рассматривал попавшуюся
вместе с водой всякую микроскопическую  живность.  Потом  снова  прилипал  к
иллюминатору, время от времени  делая  какие-то  пометки  в  пухлом  журнале
наблюдений.
   Я заглянул через его плечо:
   "Кажется,  насыщенный  слой  снова  начал  подниматься.  Проверить  потом
статистическим анализом взятых проб..."
   А  будет  ли  оно,  это  потом?  И  прочтет  ли  вообще  кто-нибудь  твой
гроссбух...  Вон  почерк  у  тебя  стал  каким  неуверенным,  буквы   словно
пошатываются. Видно, им тоже не хватает воздуха. А ты  все  пишешь,  пишешь,
наблюдаешь.
   Чем бы мне заняться?
   Базанову тоже не до философских размышлений. Где его пижонство? Голый  до
пояса,  весь  перемазанный  мазутом,  он  словно  задался  целью  разобрать,
прочистить и заново собрать весь батискаф.
   Вот он закончил сборку правого мотора, сосредоточенно вытер  руки  куском
пакли, задумчиво положил палец на кнопку и резко нажал ее.
   Мотор мягко загудел. Базанов послушал его, склонив  голову,  и  выключил,
одновременно нажав пусковую кнопку левого мотора.
   Нашу жестянку резко качнуло.
   - Осторожнее! - воскликнул Михаил, валясь  на  спину  и  прижимая  обеими
руками к груди бесценную колбочку с очередной порцией своего "глубоководного
супа".
   - Хоть бы предупреждали, Константин Игоревич, - проворчал он,  поднимаясь
на ноги. - Да и зачем эта дерготня? Мешает работать.
   Опять "левый, правый..."?
   Зачем?
   Но ведь надо же что-то делать, бороться, вырываться из плена!
   Базанов ничего не ответил  и  начал  разбирать  второй  мотор,  аккуратно
раскладывая детали на куске замасленного брезента.
   Мишка прав: сколько раз уже  Базанов  рывками  запускал  моторы,  пытаясь
сбросить налипшую сверху шапку проклятого ила. А что  толку?  Зачем  же  зря
расходовать аккумуляторы и мешать Михаилу работать?
   Хотя,  с  другой  стороны,  если  вдуматься...  Кому  пригодятся  Мишкины
наблюдения, если мы вообще никогда не всплывем? Или  всплывем  уже  мертвые,
задохнувшиеся в этой несчастной консервной банке?
   Надо что-то делать!
   - А этот  насосик  мы  не  додумали,  -  бормочет  Базанов,  рассматривая
какую-то деталь. - Можно его сделать поостроумнее. По принципу  выталкивания
пьяного из пивной, вот как его надо будет сделать.
   - Знаешь, в чем заключается этот  принцип?  -  неожиданно  спрашивает  он
меня, подняв голову.
   - Нет.
   - В непрерывности. Надо не давать  пьянице  опомниться.  Все  выталкивать
его, выталкивать, выталкивать. Вот так должен работать и этот насос.
   Я машинально слушаю Базанова...
   И вдруг замечаю, как он украдкой, продолжая разбирать мотор и для  отвода
глаз что-то фальшивенько насвистывая,  вороватым  быстрым  движением  слегка
подкручивает рукоятку вентиля, регулирующего приток воздуха.
   Значит, мне вовсе не показалось, что дышать становится труднее.
   Это Базанов все уменьшает приток воздуха, заставляя нас задыхаться.
   Базанов, украдкой покосившись на меня, сразу понимает, что я  все  видел.
Но продолжает насвистывать и копаться в моторе.
   - Зачем вы это делаете, командир? - говорю я.
   - Что? Мотор чищу?
   Он притворяется непонимающим.
   - Нет! Воздух зачем зажимаете?
   - Воздух надо беречь, - наставительно отвечает  он,  поднимая  черный  от
мазута палец.
   - Зачем? Чтобы на какой-нибудь лишний час продлить агонию?
   Мишка,  услышав  мой  срывающийся  голос,  поднимает  от  своих  пробирок
лохматую голову и недоумевающе смотрит на  нас.  При  виде  его  спокойного,
задумчиво-сосредоточенного лица мне становится стыдно,  но  я  уже  не  могу
остановиться и почти кричу:
   -  Все  равно  перед  смертью   не   надышишься!   Дайте   хоть   умереть
по-человечески!
   Базанов берет меня своей грязной рукой за плечо и резко встряхивает.
   Я сбрасываю рывком его руку. На рубашке остались жирные следы мазута.
   - Теперь не отстираешь, - упавшим голосом говорю я, отведя глаза.
   - Вот это другой разговор, - удовлетворенно произносит Базанов. - Ничего,
отстираешь. Химчистка теперь чудеса, говорят, творит. А пока займись делом.
   Он сует мне в руки кусок ветоши, и я начинаю покорно вытирать  ею  тускло
поблескивающие при свете лампы детали мотора.
   - Веселей, веселей, не ботинки чистишь! - покрикивает Базанов.
   Работа совершенно бессмысленная, я  отлично  понимаю  это.  Но  руки  мои
движутся, глаза критически осматривают, хорошо ли надраена изогнутая  медная
трубка, и нервы постепенно начинают успокаиваться, я прихожу в  себя.  Порой
промелькнет трезвая мысль,  что  ведь  это  только  самообман,  своего  рода
психологический наркоз. Но  я  принимаюсь  начищать  металл  с  еще  большим
остервенением, и коварная мысль убегает.
   Теперь мы все заняты  делом.  И  я  уже  успокоился  настолько,  что,  не
прекращая работы,  могу  заглянуть  в  иллюминатор,  черной  зловещей  дырой
зияющий у моего плеча.
   За ним адская, кромешная тьма. Прожектор включен лишь с той стороны,  где
ведет свои наблюдения неугомонный Михаил, а мне ничего не видно.
   Покосившись на Базанова, я включаю прожектор  и  у  своего  иллюминатора.
Буду делать два дела сразу: и механику помогать и  наблюдать  героически  за
природой, как Мишка. Может, это больше отвлечет.
   Базанов уже открывает рот, явно собираясь прочитать мне очередную нотацию
о том, что электроэнергию следует экономить, как и воздух... Но я смотрю  на
него, видимо, так красноречиво, что он только  вздыхает,  так  и  не  сказав
ничего.
   Я  механически  надраиваю  до  бл