сом,  уродливая  рыбешка
исчезла. А еще через мгновение мимо иллюминатора прошмыгнули в полосе  света
три крупные креветки, смешно помахивая своими длинными усиками  и  извиваясь
всем телом, будто танцуя. Через секунду в  полосу  света  влетела  еще  одна
креветка. Но она не стала  убегать,  а  вдруг  резко  повернулась  навстречу
преследователю.
   За ней гналась крупная глубоководная рыба, похожая на длинную  прозрачную
ленту, светившуюся нежным голубоватым сиянием. Мгновение - и креветка  вдруг
выбросила облачко светящейся слизи. Вспышка  была  такой  яркой,  что  мы  с
Мишкой зажмурились.
   А когда я открыл глаза,  ни  рыбы,  ни  креветки  уже  не  было.  Только,
постепенно затухая, расходилось в воде светлое облачко.
   На больших глубинах,  где  царит  вечная  ночь,  даже  каракатицы  вместо
"чернильной  жидкости"  выбрасывают  такие  светящиеся   облачка.   Под   их
прикрытием легко ускользнуть от врагов.
   Так мы медленно продолжали погружаться все глубже и глубже, не  отрываясь
от иллюминаторов, чтобы не прозевать что-нибудь  интересное.  Это  требовало
много  внимания,  так  что  мы  почти  не  разговаривали,   только   изредка
перебрасываясь короткими фразами:
   - Миша, вижу глубоководного угря. Проследи, пожалуйста. Или:
   - Константин Игоревич, прибавьте, пожалуйста, воздуха.  Что-то  в  висках
постукивает.
   - Планктон! - вдруг радостно крикнул Михаил. -
   Стоп!  Еще  немножечко  вниз,  Константин  Игоревич.  Так,  хорошо.  Гаси
прожектор, Сергей!
   Нажимая одну  за  другой  кнопки  на  пульте,  Базанов  уравновесил  нашу
"лодочку". Мы неподвижно повисли на глубине в 630 метров.
   Теперь за иллюминатором словно засияло звездное  небо.  Сплошная  россыпь
ярких огоньков, точно Млечный Путь, сверкала за холодным круглым стеклом. Но
то были не звезды. Это сверкали в лучах наших прожекторов мельчайшие  рачки,
креветки, бактерии. Сколько их тут? Мириады! Вода буквально кишит  ими,  она
кажется густой...
   - Как  суп,  -  неожиданно  говорит  за  моей  спиной  Базанов  и  вкусно
причмокивает. - Мне нынче снилась солянка. Эх,  стосковался  по  берегу,  по
Ленинграду, по "Астории", по настоящей, братцы, соляночке.
   Мы с Михаилом смеемся.
   - Да, этот суп не для вас, Константин Игоревич,- шутит Михаил. - Вот киту
он по вкусу... Ну что ж пробы я  ваял,  надо  доложить.  Включи-ка  телефон,
Сергей!
   Я включаю микрофон и докладываю:
   - Мы на "ложном грунте". Глубина шестьсот тридцать один. Пробы взяты.
   Репродуктор отвечает голосом "деда":
   -  Вижу.  Попробуйте  двинуться  чуток  к  норд-норд-осту.  Только  очень
немножко и медленно...
   Переглянувшись со мной, Базанов, косясь  на  гирокомпас,  пускает  в  ход
моторы. Руля у нас нет, мы поворачиваем, включая попеременно то один  мотор,
то другой.
   Я знаю, что сейчас наверху, в затемненной  рубке,  все  столпились  перед
экраном  эхолота.  На  экране,  между  дном  и  поверхностью  моря,  темнеет
тоненькая полоска. Это наш подводный кораблик, нащупанный ультразвуком.  Вот
полоска чуть заметно поползла к краю экрана...
   - Стоп! - командует репродуктор. - Что за бортом?
   - Чисто, Григорий Семенович, - отвечает Михаил.
   - Планктона нет?
   - Очень мало.
   Пауза, потом новая команда:
   - Возьмите пробу и спуститесь метров на сорок, только не выходите из этой
плоскости.
   - Есть, - отвечает Базанов, берясь за штурвал балластных  цистерн.  Я  не
свожу глаз с указателя глубин.
   - Есть дно! - восклицает Михаил.
   - Какое дно? - бурчит репродуктор. - До дна вам еще как до неба.
   - Простите, Григорий  Семенович,  "ложное  дно",-  смущенно  поправляется
Мишка.
   - Стоп! Да остановитесь же,  черт  вас  возьми!  -  бушует  "дед".-Берите
скорее пробу.
   "Ложным грунтом" называют  особый  слой  воды,  насыщенный  планктоном  -
различными  микроорганизмами,   мельчайшими   креветками   и   рачками.   Он
встречается  во  всех  морях  и  океанах,  хотя   и   на   разной   глубине.
Ультразвуковые колебания, посылаемые эхолотом, даже частично  отражаются  от
него, словно от настоящего дна. Именно благодаря эхолоту и  удалось,  кстати
говоря, открыть это явление.
   Ну, Мишке теперь раздолье...
   Было такое ощущение, словно мы попали в  самый  *  центр  фейерверка.  За
стеклами иллюминаторов вспыхивали и мелькали бесчисленные  яркие  искорки  -
зеленые, синие, ослепительно белые, голубые. Их  отблески  бегали  по  нашим
лицам, заливая всю кабину каким-то волшебным светом.
   - Сколько раз собираюсь захватить с собой мольбертик под воду, специально
сделал такой маленький, складной...  Но  как  это  передашь  на  картине?  -
неожиданно прошептал над самым моим ухом Базанов. - Где взять краски?
   Только  приглядевшись  можно  было  рассмотреть,  что  каждая  искорка  -
крошечное  живое  существо.  Мерцая,  как  голубые  звезды,   и   извиваясь,
проплывали прозрачные гребневики.
   Помахивая длинными хвостиками, колыхались в темной воде ночесветки  -  не
то микроскопические животные, не то плавающие растения. И все  эти  ниточки,
комочки, ромбики пылали холодным призрачным  огнем,  при  свете  которого  в
кабине хоть читай.
   Но так же внезапно свет за окнами померк.
   Мы  снова  зажгли  прожекторы,  но  в  их  свете  но  появлялось   ничего
интересного. Только изредка сверкала, точно лезвие ножа, одинокая рыбешка.
   - Проба взята, - докладывает Михаил. Репродуктор некоторое время  молчит,
только слышно хриплое старческое дыхание. Наконец начальник
   экспедиции коротко разрешает:
   - Ладно, ищите край желоба и спускайтесь дальше.
   - Есть, адмирал! - весело  отвечает  Базанов,  берясь  за  свой  штурвал.
Видно, уже заскучал без работы.
   3
   "18 августа. Глубина 618 метров. Начали дальнейшее погружение  над  краем
глубоководной Курило-Камчатской впадины. Держим постоянную связь с кораблем.
С борта командует погружением начальник экспедиции Лобов. Все в порядке".
   Я смотрел на эхограф. За стеклом в черной  прямоугольной  рамке  медленно
ползла голубоватая бумажная лента. Тонкое стальное перо  непрерывно  чертило
на ней жирную коричневую линию из отдельных косых штришков. Это был  профиль
дна, проплывающего на огромной глубине под нами.
   - Кажется, подходим, - тихо кому-то сказал Лобов в репродукторе, наверное
капитану.
   Линия дна на ленте все круче загибалась кверху. Местами  она  прерывалась
резкими уступами подводных скал. Значит, подходим к самому краю впадины.
   1417 метров. Наступает ответственный миг. Скоро будет обрыв ущелья.
   Базанов включил  моторы  вертикального  движения,  и  спуск  наш  заметно
замедлился.
   Теперь нужно не прозевать момент, когда появится дно, чтобы не стукнуться
о него слишком сильно. Правда,  у  нас  есть  на  днище  кабины  специальный
амортизатор, и никакой опасностью такой толчок не грозит. Но,  задев  донный
ил, мы замутим воду. Придется ждать, пока муть осядет, а время терять жалко.
   Базанов не отрывался от дрожащей стрелки эхолота, а мы с Михаилом до боли
в глазах высматривали дно, Вода переливалась  и  словно  клубилась  в  лучах
прожекторов,
   Вдруг Базанов схватился за свой штурвал. Снизу медленно наплывало морское
дно, покрытое зеленоватым диатомовым илом...
   А вот зияет и темный провал подводного ущелья. Когда  мы  приблизились  и
повисли над этой пучиной, сердце невольно забилось сильнее.
   Теперь моя очередь.
   Крутые скалистые откосы уходили вниз и терялись во мраке.  Вид  подводных
скал был так угрюм и необычен, словно мы попали куда-то на другую планету.
   Базанов решительно повернул штурвал, и мы начали спускаться в ущелье...
   Наше сегодняшнее погружение - одно из многих исследований, какие  ведутся
в эти дни на всей планете по плану международных научных работ,  получившему
название "Проект Верхней Мантии". Всеми способами пытаются  геологи  узнать,
что  же  скрывается  под  этой  "мантией":  бурят  сверхглубокие   скважины,
устраивают искусственные землетрясения, ныряют на дно океанов, как мы. И кто
знает: может,  именно  образцы,  добытые  мной  сегодня,  окажутся  особенно
интересными и ценными.
   Мы опускались, держась все время метрах в двух от  скалистой  стены.  Она
была изрезана трещинами и глубокими провалами. Какие страшные  геологические
катаклизмы так искорежили, смяли, порвали земную кору, прежде чем залить  ее
слоем воды толщиной в несколько километров?
   Отвлекаться на размышления некогда. Сейчас моя задача  -  отобрать  самые
интересные образцы. Анализировать их будем потом, в лаборатории.
   - Стоп!
   Надо захватить несколько конкреций, лежащих на  уступе  скалы.  Миллиарды
тонн таких шариков покоятся на дне океана. Они состоят из марганца,  никеля,
меди,  железа,  кобальта.  Когда-нибудь  мы  до  них  доберемся  и  построим
настоящие подводные рудники...
   Но подцепить их стальной клешней не так-то легко, срываются...
   Прихватить  и  немножко  ила  для  анализа?  Похоже,  что   он   обычный,
известковый... Но цвет может быть обманчив. Ладно, поехали дальше.
   Через несколько метров новая остановка. Мое внимание привлекает  странный
цвет вкраплений в одной из расщелин. Неужели это эклогит?!
   Приходится пустить в ход алмазный бур, чтобы вырезать из скалы  небольшой
керн.
   Моторы натужно урчат...
   Чертовски хочется  тут  же  рассмотреть  образец,  пощупать  собственными
руками. Но пока он не доступен для меня. Механическая "рука"  прячет  его  в
один из наружных контейнеров.
   Я вздрагиваю оттого, что Михаил вдруг проводит какой-то  влажной  тряпкой
мне по лбу.
   - Чего ты?
   - Ничего. Пот тебе вытираю. У тебя весь лоб мокрый.
   Ах вот почему щипало глаза!..
   - Тронулись!
   И  опять  я  высверливаю,  соскребаю,  откалываю   от   проплывающих   за
иллюминатором скал неподатливые образны. Один за другим они  укладываются  в
контейнеры, а автомат  отмечает,  когда  и  на  какой  глубине  взят  каждый
образец.
   2000 метров... 2200... А до дна ущелья далеко, судя по эхолоту. Мы словно
спускаемся прямо в недра планеты. Здорово!
   Изредка в поле моего зрения попадают рыбы, но теперь мне не до них. А они
так и лезут в глаза, потому что каждая светится, да еще по-разному.
   Вот из мрака в полосу света высовывается пасть, усаженная острыми зубами.
И каждый зуб мерцает розоватым светом.
   Другая рыба, быстро промелькнувшая мимо иллюминатора,  была  даже  словно
украшена разноцветными фонариками. Один из них сиял красноватым,  другой,  -
голубым, а третий - зеленым светом.
   Потом медленно проплыла медуза-как  глубоко  она  забралась!  Внутри  нее
переливались  бесчисленные  зеленые  искорки,  так  что  можно  было   легко
рассмотреть не только малейшие подробности ее строения, но и проглоченных ею
рачков.
   Но одна рыбина  была  столь  необычной,  что  я  не  удержался,  попросил
Базанова на миг остановить батискаф и подозвал Михаила. Она была  небольшая,
но с какой-то длинной нитью, свисавшей с ее нижней зубастой  челюсти  совсем
на манер бороды. "Борода" казалась раз в семь длиннее самой рыбы!
   - Что это за чудилище? Видишь? - спросил я Михаила.
   - Лампротоксус флагеллибарба, - "пояснил" он по своему обыкновению.
   - А если по-человечески сказать? - мне  было  немножко  обидно,  что  эта
рыба, оказывается, давно имеет название и, похоже, вовсе не удивила Михаила.
   - Очень точное название, - обиженно сказал  он.  -  В  переводе  означает
"вымпелобородая".
   - Ладно, а зачем ей борода?
   - Точно пока не известно. Но, вероятно, выполняет какую-то  биологическую
функцию...
   - Спасибо за исчерпывающие , объяснения. Подвинься, я ее все-таки щелкну.
   Но сфотографировать бородатую рыбу мы не успели. Она пугливо метнулась  и
растаяла в тумане.
   - Двинулись дальше, - сказал я. - Сколько на глубиномере?
   - Шесть тысяч четырнадцать, - ответил Базанов.
   - Чуть правее, командор. Мне хочется захватить на память вот  тот  черный
обломок. Похоже, это базальт.
   Я уже потянулся к образцу стальной "рукой", но из этой  затеи  ничего  не
вышло.
   Конечно, как всегда бывает,  уже,  оказывается,  забиты  все  контейнеры!
Быстренько  проверил  -  так  и  есть,  ни  одного  пустого,  все  заполнены
образцами. Я даже выругался в сердцах.
   - Чего же ты его не берешь? - спросил Базанов.
   - А куда мне его брать? В  карман,  что  ли?  Все  контейнеры  заполнены.
Откатались, можно возвращаться. Говорил я вам, командор,  что  надо  сделать
контейнеры повместительнее...
   Базанов примирительно хмыкнул. Да я и сам уже чувствовал, что  зря  напал
на него. Ни в какой контейнер ведь не запихнешь все океанское дно.
   - Будем всплывать? - виноватым голосом спросил Базанов.
   - Надо запросить "деда", как он решит.
   - Подождите хоть минут  пять,  -  взмолился  Мишка.  -  Я  понаблюдаю  за
погонофорами.
   За иллюминатором на черных ребристых  скалах  одиноко  торчат  кольчатые,
невзрачные на вид тонкие трубочки. Они выглядят такими же  мертвыми,  как  и
камни. Но из каждой трубочки пышным  султаном  высовываются  кверху  светлые
нити. Они лениво покачиваются, словно ковыль  под  легким  ветерком.  Но  на
такой глубине нет ни ветра, ни течений, которые могли бы их  колыхать.  Если
верить Мишке, это вовсе не растения, а живые существа - погонофоры.
   Мишка уверяет, будто погонофоры сами строят себе из  солей  морской  воды
вот такие защитные трубочки и находятся  в  них  в  пожизненном  заключении.
Животное приковано к одному месту, но щупальца его постоянно  в  движении  -
выискивают добычу. У погонофоры есть мозг, есть мускулистое сердце,  которое
гонит по  сложной  системе  сосудов  такую  же  алую  кровь,  как  наша,  но
совершенно отсутствуют рот  и  кишечник.  Пищеварительный  аппарат  заменяют
мельчайшие ворсинки на щупальцах...
   Любопытное существо. Поразительно все-таки разнообразие природы.  Но  что
можно узнать о погонофорах новенького, рассматривая  их  вот  так,  как  это
делает сейчас Мишка, через иллюминатор?
   Словно угадав мои мысли, Михаил вздыхает и с завистью говорит:
   - Мне бы такие "руки", какими ты образцы берешь...
   - Ничего, когда-нибудь командор придумает и тебе длинные "руки", - утешаю
его я. - А пока давайте все-таки всплывать.
   Базанов запросил по телефону Лобова, что делать дальше.
   - Немедленно поднимайтесь, - ворчливо приказал начальник.
   Мне вспомнилось, с какой завистью он сказал нам при  отправлении:  "Черт!
Хорошо молодым..."
   Я  представил,  как  "дед",  сгорбившись,  сидит  сейчас  перед   экраном
телевизора, ерошит свои седые волосы и злится, что экран так мал, а  он  уже
не молод и не может сам спуститься сюда вместе с нами...
   - Есть, - ответил Базанов.
   Теперь серая скалистая стена стала уходить вниз.
   Вот этот образец надо бы взять... Проклятые  контейнеры,  почему  они  не
"резиновые", как троллейбус в часы "пик"?! Лучше не смотреть в  иллюминатор,
только слюнки текут.
   - Фу, устал, шея затекла, - сказал я,  потянувшись  к  термосу.  -  Какао
хочешь, Мишка?
   Он помотал головой, продолжая глядеть в иллюминатор. Я отвинтил колпачок,
наполнил его еще дымящимся густым какао, но выпить не успел. Не отрываясь от
работы, Базанов протянул руку через мое плечо, отобрал стаканчик  и  вежливо
сказал:
   - Благодарю вас, синьор... Если не затруднит, дайте и пирожок.
   Какао и легкая приятная усталость от  успешно  выполненной  работы  опять
настроили меня на философский лад. "Какие мы все-таки разные, - подумал я, -
а неплохо сработались".
   При первом знакомстве Базанов мне не понравился: вечные  шуточки,  не  по
возрасту пижонистый костюмчик. А оказался превосходным товарищем, отзывчивым
и умным. И дело свое знает досконально. По-моему, вся эта  сложная  техника,
которой  битком  набит  батискаф,  его  попросту  боится,  как  беспощадного
укротителя. Или любит и уважает, потому и покорна ему?
   Всегда  он  подтянут,  иронично  спокоен...  А   Мишка   совсем   другой.
Медлительный, неторопливый, немножко тугодум... Молчаливый и  застенчивый  и
будто вечно  немного  сонный.  И  как  забавно  в  его  характере  уживаются
противоположные качества!  Во  всем,  что  касается  науки,  наблюдений,  он
страшный педант и аккуратист, а так,  в  жизни,  безалаберный  какой-то.  Со
своими козявками пунктуален до тошноты  -  а  неряха:  форма  на  нем  сидит
мешковато, фуражка  всегда  мала  для  лобастой  лохматой  головы.  Пожалуй,
Базанов даже в своем  кормовом  костюмчике  выглядит  рядом  с  ним  бывалым
"морским волком".
   А каким, интересно, кажусь им я?
   - Акула! - вдруг вскрикнул Михаил.
   - Врешь?! Где?
   Я подскочил к нему, пытаясь тоже заглянуть в иллюминатор.  Сзади  на  нас
навалился заинтересованный Базанов.
   В самом деле, это была акула. Правда, небольшая, всего метра в  два.  Она
держалась на самой границе досягаемости наших прожекторов,  но  все-таки  ее
удалось  сфотографировать.   Глаза   у   нее   были   совершенно   белые   и
фосфоресцировали, как светлячки.
   - Что вы там задержались? - буркнул из репродуктора "дед".
   - Замечена акула, Григорий Семенович!  -  доложил  Михаил.  -  Похоже  на
Кархариас Огилби, но какой-то новый подвид.
   - Где она? Покажите мне ее! - рявкнул старик. Ага, акула  не  попадает  в
поле зрения телевизора. Базанов начал осторожно поворачивать нашу "лодочку",
пока старик не сказал:
   - Вижу. Верно. Очень любопытно. Белоглазая акула, так и назовем...
   В тот же момент акула вдруг резко рванулась в сторону и исчезла во мгле.
   - Куда же...  -  крикнул  ей  вслед  Лобов,  и  голос  его  оборвался  на
полуслове.
   Я услышал треск над головой.
   Кабина дернулась, наполнилась гулом, словно колокол. от удара, и полетела
вниз. Сердце мое сжалось, как бывает, когда самолет  вдруг  проваливается  в
"воздушную яму".

   "18 августа. 12. 42.  Связь  с  кораблем  прервана.  Пытаемся  установить
причину и размеры аварии..."
   Тонем!
   Но в кабине, казалось, все было по-прежнему. Горели лампочки под  черными
колпачками, подмигивал оранжевый  глазок  указателя  глубин,  шипел  воздух,
вырываясь из баллонов... И тут я увидел Базанова.
   Он стоял на коленях, поддерживая голову Михаила неподвижно  лежавшего  на
стальном полу каюты. Я бросился к ним на помощь.
   - Приподними ему голову, - сказал Базанов.
   - Что случилось?
   - Не знаю. Сейчас разберемся. Сначала надо ему помочь. Вроде никакой раны
нет.
   Базанов достал из аптечки фляжку со спиртом и смочил  Михаилу  губы.  Тот
тихо застонал.
   Постелив резиновый матрасик у стены, мы положили Михаила на него.
   - Подожди, пока он не придет в себя, - сказал  Базанов.  -  А  я  займусь
техникой.
   Через его плечо я взглянул на указатель глубины. Стрелка замерла на цифре
4042 метра.
   Базанов включил локатор.
   - Что за черт! - вырвалось у него. - Мы на дне! Оба мы, как  по  команде,
глянули в иллюминаторы. Они были совершенно темными.
   - Включите прожекторы, Константин Игоревич!
   - Они включены, - ответил Базанов, но  все-таки  несколько  раз  пощелкал
выключателем.
   Ни один проблеск света не мелькнул за окном.
   - Не могли же они все разом выйти из  строя?-  буркнул  Базанов.  -  Хоть
один-то должен гореть? Мишка снова застонал и вдруг открыл глаза.
   - Где мы? - спросил он.
   - Все в порядке, лежи спокойно.
   - Не хочу. Я сейчас встану, - и он опять закрыл глаза.
   - Телефон оборван, рация пока бесполезна. Попробуем акустическую систему,
- задумчиво сказал Базанов, подключая к пульту микрофон.
   Медленно разгорался  зеленый  огонек  индикатора.  Базанов  взял  в  руки
микрофон, оглянулся на меня...
   - Алло, алло, "Богатырь". Говорит Базанов!  Репродуктор  молчал.  Базанов
несколько раз повторил свой призыв, меняя настройку.
   - Не понимаю, - пробормотал он, - чего она хочет?
   Есть у него такая забавная привычка: говорить  в  минуты  задумчивости  о
машинах, словно о живых существах.
   - Не понимаю, - повторил он. - Все нормально, а связи нет.
   Подумав н