границу  и  у  него
будет чистейшее алиби, а деньги уплатит потом, когда разбогатеет. "А  если
я вас обману и не заплачу?" - спросил его Бромбах. "Ну что  же,  тогда  вы
отправитесь вслед за тетей, - ответил ему Федершпиль. - Я же вам верю,  не
требую деньги вперед. Можете поверить и  вы  мне:  если  попытаетесь  меня
обмануть, тут же отправитесь вслед за тетушкой..."
   Я опять живо представила эту картину: сумерки, глухая лесная  опушка  и
на ней два злодея, замышляющие  ужасное  преступление  и  в  то  же  время
боящиеся и запугивающие друг Друга...
   Комиссар посмотрел на меня и, видимо,  вдохновившись  выражением  моего
лица, продолжал:
   - Такая деловитость внушила Бромбаху уверенность. Он согласился и уехал
отдыхать в Ниццу на деньги, которые ему, кстати, как помните, щедро выдала
любимая тетушка. А через несколько дней он получил  телеграмму,  что  тетя
скоропостижно  скончалась.  Приехал  чистеньким,  не   очень   убедительно
изобразил печаль, стал богатым и тревожился только в ожидании  телефонного
звонка. А  тот  раздался  лишь  через  два  месяца,  Федершпиль  не  хотел
рисковать. Они снова встретились вечером за городом, в  сумерках.  Бромбах
без слов вручил Федершпилю пакет с сотней тысяч франков, тот так же  молча
их взял - и они расстались. Бромбах надеялся  -  навсегда.  Но  на  всякий
случай решил перебраться в Веве, на Лазурный берег, более  подходящий  для
миллионера, хотя и считал не без оснований, что опасаться ему нечего: даже
если Федершпиль, которого он не знал ни в лицо, ни по фамилии, попадется и
признается, всегда можно будет сказать, что злодей оговаривает ни в том не
повинного любимого племянника так трагически скончавшейся тети. Он  думал,
будто, уличить его невозможно. Но не  учел  слабоватости  своих  нервов  и
нашей опытности.
   - Но все же вам просто повезло, Жан-Поль, что он признался,  -  покачал
головой Морис. - И потом, боюсь, одного его признания для суда будет мало,
так же как магнитофонных записей, сделанных в квартире Федершпиля.
   - Вы правы, - одобрительно кивнул  комиссар  и  повернулся  ко  мне:  -
Видите, дорогая Клодина, что значит  не  поддаваться  гипнозу  детективных
романов? В отличие от вас  ваш  супруг  прекрасно  понимает,  как  нелегко
доказать вину преступника, если даже он в ней  сознался.  Это  просто  для
Мегрэ у Сименона, которого я весьма уважаю и сам  люблю  почитывать  перед
сном. Великому сыщику достаточно  лишь  добиться  от  убийцы  признания  в
преступлении, и дело в шляпе, больше никаких доказательств и не требуется,
как, скажем, в романе "Мегрэ путешествует", где  он  навещает,  кстати,  и
нашу скромную Швейцарию. Но нам, грешным, вынужденным ловить  преступников
в жизни, а не в романах, приходится куда труднее.
   - Перестаньте надо мной издеваться, Жан-Поль, - жалобно сказала я. -  И
не томите, вы все время отвлекаетесь на самых интересных местах.
   - Как полагается в детективных романах, - засмеялся он.  -  Я  вам  все
излагаю вкратце, но ведь бились мы с этим Бромбахом несколько дней. И  еще
до его признания, но когда уже стало очевидным,  что  он  явно  замешан  в
смерти тетки, мы добились у прокурора санкции на обыск его  виллы.  Можете
поверить, я сам провел его - и тщательно, как  никогда.  И  мне  редкостно
повезло: среди бумаг Бромбаха, а был он человек пунктуальный, несмотря  на
рассеянный светский образ жизни, и аккуратно записывал все свои расходы  и
доходы, среди его бумаг попался мне и листочек со столбиком цифр. Это явно
были номера или каких-то ценных бумаг или банкнотов. Не могу понять  даже,
зачем он это сделал. А может, боялся,  что  Федершпиль  станет  его  потом
шантажировать и уверять, будто не получил от него никаких денег. Тогда,  в
свою очередь,  можно  будет  припугнуть  его,  что  все  номера  банкнотов
записаны  и  могут  быть  переданы  полиции.  Во  всяком  случае,  с  этой
записочкой мне чертовски повезло. Я тотчас же помчался в Цюрих и, приложив
неимоверные усилия, добился почти невозможного  -  доступа  к  банковскому
счету Федершпиля. Вы знаете, как  свято  наши  банки  хранят  тайны  своих
вкладчиков. Но они  имеют  и  другой  хороший  обычай:  на  всякий  случай
записывать номера банкнотов, которые им приносят,  -  а  вдруг  среди  них
окажутся фальшивые...
   - И номера совпали?! - вскрикнула я.
   Комиссар торжествующе кивнул:
   - И номера,  и  сумма:  сто  тысяч  франков.  Это  окончательно  добило
Бромбаха.
   - Еще бы, - сказал Морис. - Вот это улика уже неоспоримая.  Вам  крупно
повезло, Жан-Поль.
   - Не стану отрицать: редкостно повезло,  -  кивнул  тот.  -  Все  решил
счастливый случай, как нередко  бывает  в  нашем  деле.  Бромбах  оказался
слишком пунктуален и осторожен и сохранил этот списочек. А  Федершпиль  не
знал о хорошей традиции осторожных банкиров, не учел ее. Но,  согласитесь,
и  старый  полицейский  волк  Гренер  тоже  не  сплоховал.   Ведь   другой
следователь мог бы прозевать эту бумажку, не придать ей никакого значения.
   - Вы молодец, дорогой Жан-Поль! - радовалась я. - Значит, теперь они не
уйдут от возмездия?
   - Надеюсь. Но этот Федершпиль - крепкий  парень,  будет  защищаться  до
последней возможности.  Чтобы  он  не  ускользнул,  мне  понадобится  ваша
помощь, Морис.
   - Располагайте мной целиком и полностью, Гренер, -  ответил  муж.  -  Я
готов даже немедленно уйти  с  работы  консультанта  при  суде,  чтобы  не
нашлось предлога помешать мне выступить экспертом на процессе.
   - Возможно, это потребуется, - кивнул Гренер. -  Разумеется,  временно.
Потом мы вас снова зачислим на работу. Вы мне нужны. Но  прежде  всего  вы
должны мне помочь составить обвинительное заключение. Мы вместе  тщательно
продумаем все возможные варианты,  какие  попытаются  применить  защитники
Федершпиля и Бромбаха на суде, и как их парировать,  предупредить.  Вы  не
хуже меня понимаете, какой перед нами хитрый противник.
   К счастью, Морису не пришлось  даже  на  время  прерывать  свою  работу
консультанта при кантональном суде. Он дорожил этой должностью, потому что
она, хотя и доставляла больше хлопот, чем денег, позволяла ему разоблачать
всяких жуликов и шарлатанов, давала немало интересного материала  для  его
научной работы.
   Все время, пока велось следствие, Морис помогал комиссару Гренеру вести
допросы Федершпиля, Бромбаха и Гросса и готовить обвинительное заключение,
а   потом   мужу   поручили    и    выступить    на    суде    официальным
консультантом-экспертом обвинения.
   Но был приглашен и второй эксперт, весьма авторитетный,  пользовавшийся
мировой известностью, профессор Рейнгарт, учитель Мориса. Он  не  разделял
мнения  Мориса  о  том,   будто   можно   обойти   сопротивление   совести
загипнотизированного и заставить его совершить преступление, внушая, будто
тот выполняет какое-то доброе дело. Профессор Рейнгарт придерживался более
осторожной  точки  зрения,  считая,  что  при  любых  условиях  невозможно
заставить человека поступить вопреки его моральным принципам.
   Это, конечно, предвещало на суде напряженную борьбу мнений, и было  еще
далеко не ясно, к чему она приведет...
   Вальтер Федершпиль на суде, как и на всех допросах во время  следствия,
разумеется, решительно отрицал свою вину. Держался  он  вызывающе,  нагло,
скучающе посматривал  в  зал,  пытался  перебивать  прокурора  и  Альфреда
Бромбаха ехидными репликами. Судья пригрозил удалить его на время из зала.
Тогда Федершпиль замолчал, но выражал возмущение ироническими  улыбками  и
мимикой.
   Не могу точно сказать, каким я его себе  представляла,  но,  во  всяком
случае, совсем иным. Меня прямо потрясла  совершенно  заурядная  внешность
Федершпиля:   невысокого   роста,   лысый,    с    лохматыми,    какими-то
серовато-рыжими бровями. И лицо серое, словно давно не мытое, как следует,
обрюзгшее,  отвисшие   щеки,   тяжелый   подбородок.   Решительно   ничего
демонического. И хотя муж не раз смеялся надо  мной,  говоря:  "По-твоему,
гипнотизер должен быть непременно жгучим брюнетом с пронзительными черными
глазами?" - я никак не могла понять и поверить: каким  колдовским  образом
внушал своим жертвам такие страшные, преступные  поступки  этот  обрюзгший
толстяк, сидящий на скамье подсудимых и все время гримасничающий?
   Но больше всего меня потрясли глаза  Федершпиля.  Перехватив  несколько
раз его взгляд, я сначала  даже  не  поверила  себе.  Глаза  у  него  были
голубые, чистые и невинные, как у младенца!
   Казалось, моментами его глаза даже застилает слеза  от  горькой  обиды,
что не верят  ему,  человеку  самой  гуманной  профессии,  вылечившему  от
тяжелых  недугов  столько  людей,  возводят  на  него   такие   чудовищные
обвинения.
   - Внушение преступных  поступков?  Но  это  же  полнейшая  чепуха!  Все
крупнейшие авторитеты психиатрии,  знатоки  гипноза  доказывают,  что  это
невозможно. И  уважаемый  профессор  Рейнгарт,  разумеется,  подтвердит  и
объяснит это суду, когда будет выступать как эксперт.
   Каким образом на мой  банковский  счет  попали  деньги,  принадлежавшие
Альфреду Бромбаху? Вообще-то это наше частное дело. Слава богу, мы живем в
стране, где поддерживается правопорядок, и тайна вкладов, как и переписки,
телефонных разговоров и частных бесед, еще  охраняется  законом.  Но  если
уважаемый суд настаивает, могу сказать, в этом нет ничего  секретного  или
запретного: он просто вернул мне старый карточный долг. А теперь почему-то
пытается оговорить меня, обвинить в смерти своей тетки, которую я  никогда
и в глаза не видал.  Несомненно,  он  сам  ее  злодейски  убил  с  помощью
ухаживавшей  за  нею  медицинской  сестры,  которую  потом  суд  почему-то
оправдал, хотя она  сама  не  вынесла  угрызений  совести  и  покончила  с
собой... Но при чем тут я?!
   Хорошо, Альфред Бромбах не пытался изменить свои показания,  данные  во
время следствия.  Он  сидел  на  скамье  подсудимых  совершенно  поникший,
раздавленный, безучастный. С трудом поднимался и вяло, едва слышно отвечал
на вопросы. Как бывает со многими преступниками, пояснил мне позже Гренер,
он уже окончательно сломился, как бы сам вынес себе приговор.
   Слабый интерес у него пробуждался, лишь когда он слушал, каким  образом
руками ничего не подозревавшей Урсулы была убита его тетка.  Ведь  Бромбах
впервые здесь, на суде, узнал об этом. На допросах ему, конечно, ничего не
рассказывали. И теперь он с ужасом  смотрел  на  Федершпиля  и  постепенно
отодвигался на скамье подсудимых от него как можно дальше, забился в  угол
и каждый раз заслонялся ладонью, когда тот поворачивался к нему.
   Конечно,  больше  всего  говорили  о  деньгах,   переданных   Бромбахом
Федершпилю. Это же  была,  в  сущности,  главная  улика,  доказывавшая  их
соучастие в убийстве старухи. И  попытки  Федершпиля  убедить  суд,  будто
Бромбах якобы  ему  просто  возвращал  какой-то  долг,  конечно,  вызывали
иронические улыбки и даже откровенный смех.
   - Тогда объясните нам, пожалуйста, обвиняемый, почему вам  понадобилось
для того, чтобы получить с господина Бромбаха этот должок,  встретиться  с
ним за городом, в  уединенном  месте  да  еще  в  темноте?  И  к  тому  же
привязывать себе бороду, надевать парик, стоять все время спиной к нему? -
насмешливо допытывался у Федершпиля судья. -  Помилуйте,  ведь  при  таком
маскараде он мог вас не узнать, ошибиться и вручить деньги совсем  другому
человеку...
   Судья был молодой, поджарый, спортивного вида. Вел он процесс хорошо, в
стремительном, напористом темпе. И прокурор, перед судом взявший у  Мориса
подробную консультацию по научным вопросам, был опытным, то и дело загонял
Федершпиля в угол хорошо продуманными вопросами.
   Все равно им приходилось нелегко. Это был необычный,  странный  процесс
еще и потому, что, в  сущности,  совсем  отсутствовали  свидетели.  Петера
Гросса и его приятеля-химика, которому он рекомендовал тоже "полечиться" у
Федершпиля, решили на суде не допрашивать. Что они могли показать?  Только
то, что действительно лечились у Федершпиля, а что он им  там  внушал,  не
знают. Какие же это свидетели!
   Тем более фирмы, где они работали, не стали возбуждать против них дела,
предъявлять какие-нибудь  иски.  Как  объяснил  мне  Гренер,  пострадавшие
промышленные концерны вообще стараются  скрывать,  когда  у  них  похищают
секреты, не любят привлекать к себе повышенное внимание.
   - Они  вынуждены  молчать  и  делать  хорошую  мину  при  плохой  игре,
старательно изображать  постоянный  оптимизм,  чтобы  не  распугать  своих
акционеров  и  клиентов.  Хорошо  еще,  что  пленку  мне  дали,  разрешили
использовать - разумеется, при условии, что я не скажу, как ее  добывал  с
их  помощью,  а  сочиню  сказочку,  будто  получил  пленку  в   посылочке,
присланной каким-то анонимом на мой домашний адрес,  вероятно,  кем-то  из
врагов Федершпиля, знавшим о его преступных делах. У меня и записочка была
приготовлена соответственная, якобы приложенная к посылочке.  Написал  мне
ее левой рукой, чтобы правдоподобнее  выглядела,  под  мою  диктовку  один
старый приятель. Ну а получив такие сведения, я, дескать, для  проверки  и
сам установил соответствующую аппаратуру в квартире Федершпиля  -  правда,
без санкции прокурора, каюсь. Конечно, эта  афера  может  мне  еще  дорого
обойтись; анонимки - недозволенные приемы следствия. Я пошел на это только
ради справедливости я покойной Урсулы, иначе разве стал бы  ввязываться  в
их темные дела? Пусть сами ловят друг друга и перегрызутся между собой.
   Даже добиться, чтобы пленку, тайком записанную в  кабинете  Федершпиля,
разрешили представить суду, оказалось, не так-то легко. Федершпиль  и  его
защитник  настойчиво  возражали,  доказывая,  будто  пленка  сфабрикована,
искусно смонтирована и что вообще такая запись является незаконной.
   Слушая споры юристов, я поняла, как рисковал комиссар Гренер. Его могли
бы уволить в отставку, а то и отдать под суд. Слава  богу,  все  обошлось.
После довольно продолжительного совещания  суд  все  же  решил  прослушать
пленку - только для подтверждения заключения экспертов-криминалистов,  что
записанный голос действительно принадлежит Федершпилю.
   Включили пленку, и в притихшем  зале  зазвучал  его  вкрадчиво-властный
голос,   внушавший   спящему   химику   хорошенько   запомнить   секретную
технологическую схему, сделать дома по памяти ее точную копию и  отправить
"в надежное место", где она якобы будет в сохранности на случай  пожара...
Конечно, как рассчитывал комиссар Гренер, это произвело  на  всех  сильное
впечатление.
   Но Морис приготовил к суду еще потрясающий сюрприз...
   Когда настала его очередь, муж выступил  и  очень  понятно,  доходчиво,
живо объяснил, каким  образом,  по  его  мнению,  можно  все  же  обмануть
усыпленного человека  и  внушить  ему  совершить  преступление  под  видом
доброго, благородного поступка. Потом взял слово профессор Рейнгарт и  так
же деловито и  обстоятельно,  ссылаясь  на  опыты,  проведенные  в  разных
странах крупнейшими гипнологами, выразил свое  сомнение  в  обоснованности
предположений Мориса.
   - Хотя доктор Морис Жакоб является  одним  из  моих  самых  талантливых
учеников, которым я горжусь, - сказал профессор Рейнгарт, - как видите, мы
с ним кардинально расходимся в научной оценке поставленных перед нами  как
перед экспертами вопросов. Но, - добавил он, разглаживая окладистую бороду
и строго поглядывая в зал поверх старомодных очков  в  золотой  оправе,  -
чтобы не оставлять уважаемый суд в трудном положении  выбора  между  двумя
противоречивыми гипотезами, мы с доктором Жакобом решили  провести  здесь,
перед вами, соответствующий научный опыт, или,  как  это  именуют  юристы,
следственный эксперимент.
   - Я протестую! - закричал, вскакивая, Федершпиль.
   Пожалуй, впервые за все время процесса он испугался.
   - Суд отклоняет ваш протест,  обвиняемый,  -  посовещавшись  с  другими
юристами, сказал  судья.  -  Прошу  вас,  господин  профессор,  объясните,
пожалуйста, нам, какой следственный эксперимент вы предлагаете провести.
   Замысел опыта был тщательно продуман  Морисом  и  комиссаром  Гренером.
Профессор Рейнгарт с планом опыта согласился, а суд разрешил его провести.
   В зал суда  пригласили  нескольких  людей,  пользовавшихся  безупречной
репутацией. Все они были  люди  почтенные,  семейные,  отличались  хорошей
внушаемостью и раньше по тем или другим причинам подвергались гипнозу. Это
ставило их в равное положение с Урсулой Егги и Петером Гроссом, потому что
человек,  гипнотизируемый  впервые,  мог  сразу  а  не  поддаться   такому
внушению, какое было необходимо проверить.
   Из этих кандидатов суд выбрал одного - Макса Беша, плечистого,  рослого
старца, почтмейстера из какого-то  горного  селения  где-то  за  Кюнтеном.
Жизнь в отдаленном селении, на свежем горном воздухе  явно  пошла  ему  на
пользу. Он был крепок и здоров,  несмотря  на  возраст,  настоящий  добрый
великан с картинки из детской книжки. Его круглое загорелое и  обветренное
лицо, обрамленное седыми баками, прямо излучало порядочность,  верность  и
неподкупную честность.
   Как и все прочие кандидаты, Беш заранее ничего не знал о том,  что  ему
предстоит делать. Он принес присягу  на  библии,  и  Морис  с  профессором
Рейнгартом пригласили его к столу, на  котором  лежало  что-то,  прикрытое
марлей. Чуть в стороне от стола поставили на некотором расстоянии друг  от
друга два кресла. В одно из них, смущаясь от общего внимания, села румяная
суетливая старушка - жена почтмейстера, с которой он, как сказал,  отвечая
на вопросы судьи, счастливо прожил больше сорока лет.
   - Подойдите, пожалуйста, сюда, господин Беш, - сказал стоявший у  стола
профессор Рейнгарт. - Представьте себе, что ваша уважаемая супруга  опасно
заболела...
   - Упаси бог, - покачал головой почтмейстер.
   - Совершенно с вами согласен и от души желаю и вам,  и  ей  здоровья  и
долгой счастливой жизни, - улыбнулся профессор Рейнгарт. - Но допустим  на
минуточку, так надо для опыта. Вот здесь, на столе, две коробочки.
   Морис жестом опытного фокусника поднял марлю, и все  увидели  на  столе
две коробочки - красную и зеленую.
   - В зеленой коробочке - лекарство, - продолжал профессор Рейнгарт. -  В
красной - смертельный яд. Вам надо дать заболевшей жене лекарство.  Вы  не
спутаете? Какую коробочку вы возьмете?
   - Упаси бог, конечно, эту, - Макс Беш  с  опаской  показал  пальцем  на
зеленую коробочку.
   - Вы их не перепутаете? - настойчиво переспросил профессор Рейнгарт.
   - Конечно, нет. Ведь они  такие  приметные,  господин  профессор.  Одна
зеленая, другая красная.
   - Отлично. Теперь прошу вас сесть в кресло.
   Профессор Рейнгарт усадил почтмейстера в кресло и умело, быстро  усыпил
его. Старушка с забавным удивлением и  испугом  смотрела  на  мужа,  вдруг
погрузившегося  в  крепкий  сон,  ничего   не   замечающего   вокруг,   но
продолжающего отвечать на вопросы профессора.
   Морис как представитель обвинения не принимал  во  всем  этом  никакого
участия, спокойно стоял в стороне, предоставив  профессору  Рейнгарту  все
делать самому.  Это  производило  хорошее,  сильное  впечатление.  Молодец
Морис, все прекрасно продумал.
   - Теперь я буду считать до пяти, и на  счете  "три"  вы  проснетесь,  -
продолжал внушение профессор. - Вы проснетесь бодрым, хорошо отдохнувшим и
не будете ничего помнить о том, что я вам  внушал  во  сне.  Но,  когда  я
скажу: "Вашей жене плохо, господин Беш. Дайте ей скорее лекарство!"  -  вы
возьмете  красную  коробочку.  Вы  слышите  меня?  Вы   возьмете   красную
коробочку. В ней хранится новейшее, патентованное, самое лучшее лекарство.
Только оно может спасти вашу жену.  Вы  возьмете  эту  красную  коробочку,
достанете из нее лекарство и дадите вашей любимой жене.  А  как  только  я
скажу: "Она выздоровела!  Она  здорова,  господин  Беш",  -  вы  очнетесь,
придете в себя и ничего не будете помнить о