аменитого парадокса
близнецов* нет и быть не может? - отчаянно допытывается Алесь Андреевич.
     ______________
     *   Знаменитый   парадокс   близнецов,   который   вытекает  из  теории
относительности.   Если   один   из   близнецов   отправится  в  космическое
путешествие  с околосветовой скоростью, то для него время как бы замедлится,
и  он,  вернувшись на Землю после путешествия, с удивлением заметит, что его
брат  постарел по сравнению с ним. Теоретически в принципе так можно прожить
земные тысячелетия...

     - Конечно,   нет   никакого   парадокса...   Это   все  чистейшей  воды
идеалистическая игра, рассчитанная на дураков.
     После  этих  слов аспиранта оба они замолкают и неподвижно смотрят друг
другу в глаза.
     Вот  тебе и на: аспирант, молоко на губах не обсохло, а уже дураком его
считает... Докатились, дальше некуда. Сказал бы он такое года три назад...
     Тяжело,  ой,  как  тяжело  смириться Алесю Андреевичу с тем, что нельзя
заглянуть  в  бессмертие.  А  ведь до нынешнего дня хотя бы теоретически, но
такая  возможность  была.  Сконструировать  мощную  ракету,  посадить в нее,
например,  Алеся Андреевича, а затем разогнать ее до околосветовой скорости,
и глазом моргнуть не успеешь, как земные тысячелетия проскочишь...
     И  вот  на тебе - на горе грязь - какой-то никому не известный аспирант
надумал  все это зачеркнуть, навсегда отобрать сладкую мечту вздумал. Да кто
же тебе, братец ты мой, разрешит?..
     И   тут   зазвонил   телефон.  Черненький.  Тот,  по  которому  высокое
начальство звонит.
     С  началом  перестройки  Алесь  Андреевич стал инстинктивно побаиваться
телефонных  звонков  -  ничего веселого и радостного они не приносили. Вот и
на  этот раз, услышав знакомое дз-ззз, Алесь Андреевич вздрогнул и покосился
на  черную трубку. Телефонная трубка, казалось, дрожала от звонка - пришлось
брать ее в руку.
     - Алесь  Андреевич,  -  слышится  в  трубке  знакомый  баритон  ученого
секретаря  академии Степанчука, - здесь меня журналисты заездили - даже дома
покоя   не   дают.   Напечатали,  понимаешь,  какой-то  путаный  антинаучный
сенсационный  материал  в  газете  и  заодно нас, ученых, прославили на весь
мир.  А  сейчас,  понимаешь, просят разобраться. Сами кашу заварили, а нам -
расхлебывай...   А   ведь  с  началом  перестройки  они  ничего  с  нами  не
согласовывают  и  не думают согласовывать - что хотят, что им вздумается, то
и  пишут. И - никакой ответственности, как с гуся вода. Грязью обольют, а ты
- молчи и отмывайся.
     - А   что   там   за   сенсация?  -  на  всякий  случай  переспрашивает
Грабковский, не ожидая, когда закончит монолог ученый секретарь.
     - Да  ты  сам,  возможно,  о нем читал. Нынче об этом материале во всем
городе гудят, проходу не дают. О березовском феномене слышал?
     - Что-то  слышал. Но это ведь - чистая мистификация. Помнишь, в этой же
газете  в  первоапрельском номере напечатали на последней странице сообщение
о  том,  что в Свислочь из цирка сбежали два крокодила-людоеда, одного, мол,
поймали,  а  другой  плавает  и  вечерами  на  берег  выползает. После этого
полгода  весь  город  боялся  в  парк деток водить, к реке и близко никто не
подходил.  Им  тираж  нужно  поднять,  вот  они  и  подсовывают сенсационных
уток...  Журналисты,  что  с  них возьмешь, - когда среди них серьезные люди
попадались...  Щелкоперы...  -  Алесь  Андреевич,  как  и многие технократы,
довольно  скептически  смотрел  на  деятельность  журналистов,  литераторов,
художников.  За  годы  работы  в институте Алесь Андреевич как-то постепенно
пришел  к  выводу,  что  и без высокого искусства можно жить припевая. Ежели
кого  и  уважал  Алесь  Андреевич, так это Штепселя и Тарапуньку, но и тех в
последние годы что-то не слышно...
     - Понимаешь,  я  тоже  об  этом  думал.  Но  они  клянутся,  что это не
розыгрыш. Не просто просят, а требуют дать научное объяснение.
     - Братец  ты  мой,  я  тебя  научу,  что им сказать, - ласковым голосом
отбивается  Алесь  Андреевич,  ибо  уже  догадывается, чем окончится монолог
Степанчука.  -  Ты  им  сочини  такой  письменный ответ: напиши на фирменном
бланке,  что  проекты  вечных  двигателей,  как  известно,  наша академия не
рассматривает.  И  нечистую  силу  мы  не  можем  изучать потому, что она не
вписывается  в  рамки  материалистического  мировоззрения. Нам своих проблем
под  завязочку. Что ни день - новые подбрасывают. Я не знаю, как тебе, а мне
и  вздохнуть  некогда,  -  Алесь Андреевич косится на аспиранта, который как
столб  стоит  возле  стола.  Машет  ему рукой - садись... - Здесь вот теорию
относительности  низвергают.  Это, я тебе доложу, пострашнее, чем с нечистой
силой сражаться.
     - Хорошо,  хорошо,  но  все  же  я прошу тебя, Алесь Андреевич, подошли
пару   сотрудников  в  Березово.  Пускай  взглянут  на  те  фокусы  да  свое
заключение   сделают.   Сам   знаешь  нынешнюю  ситуацию  с  прессой.  Дадим
письменный  ответ  и  -  закроем дело. Они же и в партком телегу накатали...
Что  мне  делать  прикажешь?  -  судя  по  голосу, от Степанчука сегодня так
просто не отбиться.
     - Мне  вон  на  бульбу  некого  посылать.  Доктора  наук каждую осень в
борозды  становятся,  -  на  всякий  случай  Грабковский  все  еще  пробовал
выкрутиться, но ученый секретарь добивал и добивал его до конца:
     - Что  сделаешь,  ежели  жизнь  такая  наступила...  И  мне  не  легче,
родимый.   Вот   перестройка   закончится,   тогда,   возможно,  и  вздохнем
по-человечески,  тогда не до нечистой силы будет. А материальчик из газеты у
меня в приемной будет лежать. Пускай твоя секретарша заберет...
     Степанчук положил трубку, послышалось пи-пи-пи...
     Грабковскому   ничего  не  оставалось,  как  тоже  положить  трубку  на
рычажки.  Он, тяжело вздохнув, снова взглянул на аспиранта, который так и не
думал  садиться. И тут мелькнуло, будто кто-то подсказал: "А что, если этого
орла  послать  в Березово на расследование?" И сразу же кто-то грозным басом
вице-президента  предупредил: "Пошли, пошли... Будет тебе то же самое, что и
директору  Института  биологии.  Этот  тебе  точно  нечистую силу найдет и в
институт   притащит.   Вот   тогда   ты  у  меня  как  свои  уши  увидишь  и
пенсию-персоналку,  и  дачу  за  казенный  счет...  Ты у меня и до пенсии не
досидишь, не сомневайся, голуба..."
     - Давай,  братец  ты  мой,  мы  с  тобой  на  той  неделе  все до конца
договорим.  Только  ты мне рукопись, главное, рукопись на стол положи. Здесь
вот,   -  Грабковский  кивает  пальцем  на  пока  молчаливую  черную  трубку
телефона,  -  сам слышишь, какие проблемы словно из мешка сыплются. Плановые
темы горят синим пламенем, а я людей на фокусы разные вынужден отрывать.
     - Будет  рукопись,  Алесь Андреевич, обязательно принесу, - гарантирует
повеселевший,  обнадеженный  аспирант  и, даже не протянув руки на прощание,
быстро выходит из кабинета.
     "Наверное,  сегодня  же  в  конце  дня  он мне на стол этот критический
очерк  бухнет",  -  подумал  Грабковский, глядя на прямую спину аспиранта. И
сразу  же  тот  невидимый  умник,  которого  уже  не раз приходилось слышать
Грабковскому,  снова  подсказывает:  "Рви  ноги, быстрее на пенсию смывайся,
коли пожить еще хочешь..."
     Грабковский  нажал  кнопочку  вызова.  В  кабинет вплывает секретарша -
пожилая женщина, вместе с которой Грабковский работает много лет.
     - Зина,  -  по-свойски,  как жене, говорит Алесь Андреевич, - позови-ка
заведующего  первой  лабораторией.  И  забери  в  приемной у Степанчука один
материал.
     - Хорошо,  -  говорит  секретарша  и, по-матерински взглянув в красное,
вечно   блестящее   лицо   Грабковского,  добавляет:  -  Что-то  неважно  ты
выглядишь, Саша? Не заболел?
     - Тут  и поболеть некогда. Наплодили гениев на свои головы - не знаешь,
куда  от них деваться. В могилу живьем загонят... Денечки покатились. А тебе
что,   веселее?  -  жалуется  Грабковский  единственному  во  всей  академии
человеку, которому он может довериться.


                                Глава шестая

                   Леночка Адамкина и Анжела Замостииа -
              представительницы нового высокоинтеллектуального
               поколения. Поездка в Березово. Телевизионщики
                           из программы "Взгляд".
                         Интервью с Любой Круговой.
                    Неожиданное нападение на москвичей.
              Что творится на свете: страх и растерянность...
                        Возвращение. Новые загадки.

     Ежели  Илье  Павловичу  Грушкавцу не посчастливилось иметь влиятельных,
при  высоких  должностях,  интеллектуальных номенклатурных родителей, да и с
местом  жительства,  как  он  считал,  ему не повезло, то Леночке Адамкиной,
казалось,  счастье  само  в  руки  плыло: Она родилась в семье литературного
критика  и  публициста  Адамкина.  Да-да, того известного Адамкина, которого
побаивались   и   с  которым  заигрывали  как  маститые  литераторы,  так  и
прижизненные  классики,  не  говоря  уже о зеленой молодежи, которая хвостом
таскалась  за  своим  учителем.  Многие  из  них  так  и называли Адамкина -
Учитель...
     Именно  Адамкин,  а  не  кто  иной,  был настоящим законодателем модных
литературных  споров,  дискуссий,  не  кто  иной,  а  именно  Адамкин ввел в
литературную   жизнь  понятие  суперинтеллектуализма  современной  городской
прозы.  Как и положено настоящему исследователю, Адамкин ежегодно открывал в
литературном  процессе  все  новые и новые течения и направления, которых до
этого  никто  не  видел  и не чувствовал, ни коллеги-критики, ни тем более -
сами   творцы...   Вообще,   если   говорить  откровенно,  только  благодаря
мучительным  титаническим  усилиям Адамкина современная литературная жизнь в
глазах  общественности  имела  более-менее  ассоциативные  формы.  Бывало, о
литературной  жизни  Адамкин говорил, как о полноводной реке, в которой, как
и  во  всякой  реке, имеются глубинное течение, отмели. После дней или декад
литературы   в   закавказских  республиках  Адамкин  сравнивал  литературный
процесс  с  горным массивом, одни литераторы у него были подобны Казбеку или
Эвересту,  другие  -  невысокому  холму,  на  котором могла топтаться каждая
овца...  Если же Адамкин долгое время не выбирался из республики, он начинал
чахнуть  и  чернеть  и  сравнивал литературный процесс с буреломным лесом, в
который давно не заглядывал с топором хозяин-критик...
     Еще   с   детства,  годиков  с  трех,  Леночка  удивляла  людей  своими
познаниями.  Приходили,  например, к Адамкину коллеги-критики. Только-только
за  стол  усаживались,  сразу  же  к  ним топала с толстенной книгой в руках
четырехлетняя  Леночка,  неторопливо  спрашивала: "Папочка, а чем отличается
психологическая  проза  Репкина  от  аналитической  прозы  Землевого?" Гости
после  этих  слов  только  ртами  хавкали  от  удивления, а Адамкин спокойно
говорил:  "Погоди,  дочурка.  Вот  мы  разговор закончим, а тогда я тебе все
объясню.  Вместо вечерней сказки все расскажу". Леночка отходила, и кто-либо
из  гостей, более смелый, с тихой завистью спрашивал у Адамкина: "Она у тебя
что - уже читает?"
     - С  двух  лет начала, - спокойно и как-то безразлично отвечал Адамкин.
-  А  с  трех  на английский перешла. Сама. Я и не заставляю. Однако ведь не
ради  моей  дочери  мы  сегодня  собрались.  Давайте  лучше  о  наших  делах
поговорим.  Так  кто  у нас последний роман зафуговал? Какая, вы говорите, у
него концепция?..
     И  дальше  уже,  как  по  маслу,  начинался  профессиональный разговор,
который  обычным  смертным  нельзя было понять, ибо там через слово звучало:
концептуальность,     психологизм,    аналитизм,    европейское    мышление,
провинциализм,  ассоциативность формы и содержания и, конечно же, венчал все
суперинтеллектуализм, к которому мало кто из творцов мог дотянуться.
     Потихоньку,    вдохновленные    идеями    и    концепциями    Адамкина,
коллеги-критики  приходили  к  единственно  верному  выводу:  если исчезнут,
пропадут  они,  их труды, то сразу же исчезнет и литература. "Я вам скажу, -
говорил  Адамкин,  завершая,  -  настоящий критик из литературы создает свою
реальность,   которая   не   только   объясняет   читателям   художественное
произведение,  но  и  жизнь вообще. Литературное произведение для нас должно
быть  всего  лишь  материалом,  почвой,  в  которую  мы высеваем свои вечные
мысли..."
     Как  и  многие  дети интеллигентных родителей, Леночка, закончив школу,
сразу  же  отправилась  топтать  и  расширять  тропки  и дороги, проложенные
отцом:  поступила на филфак университета, закончила его и вот уже третий год
работает в академическом Институте литературы.
     Как-то  само  собой  вышло  в этой сложной городской жизни, что Леночка
Адамкина  еще  с  детства  дружила  с  детьми  таких  же  высокопоставленных
родителей.  Они  создали замкнутый круг, куда посторонним было не попасть...
Лучшая  подруга  Леночки  Анжела Замостина - дочь известного физика, доктора
наук   Замостина.   Анжела  закончила  физико-математическую  школу,  физфак
университета   и   сейчас   работает  в  Институте  физики  младшим  научным
сотрудником.  Все,  кто  близко  знал  Леночку  и  Анжелу,  кто  более-менее
разбирался  в  городской  жизни,  не сомневались: впереди у Леночки, как и у
Анжелы, были аспирантура, кандидатская...
     В  тот  вечер,  когда  Анжела Замостина позвонила по телефону Леночке и
предложила  развеяться  -  съездить  в одну интересную командировку, - в тот
вечер  Леночка  грустила.  Она  смотрела новую кассету, привезенную отцом из
заграничной  командировки.  Перед  ее  глазами  всеми  цветами  радуги сияла
фантастически-сказочная  жизнь людей при загнивающем империализме. Однако на
душе у Леночки, как мы уже заметили, были сущие потемки...
     По  правде  говоря,  для грусти у Леночки были основания. Этим летом ей
стукнуло   двадцать   четыре.  Одноклассницы-бездипломницы,  которые  еще  с
восьмого  класса по подъездам шастали, давно повыходили замуж, успели родить
детей,  многие  уже,  разведясь,  словно  практику  прошли,  по второму разу
замужем, а вот она, отличница... С кем сойтись Леночке?..
     Конечно,  не  с этими, которые, не имея высшего образования, без долгих
рассуждений  о литературе и искусстве, сразу же, с первого вечера, пускали в
ход  свои руки... Но с кем же тогда? Толковых ровесников порасхватали еще на
первых  курсах  -  у них, бедных, и молоко на губах не успело обсохнуть, как
их  захомутали эти... прошедшие практику в затемненных подъездах и парках, в
турпоходах...  С  кем  еще  сойтись  Леночке?..  С  разводными?.. Ну нет, уж
лучше, как говорит мамочка, в омут головой, чем за такого...
     Последний  год  Леночка  все реже подходила к зеркалу - жгучее желание,
заставлявшее  подолгу смотреть на себя, улетучилось, и сейчас, когда Леночка
посматривала  в  зеркало, ей становилось не по себе. И очки, и бледноватость
на  щеках,  и  какая-то  нездоровая припухлость на лице - все это раздражало
Леночку. Неужели она ошиблась, не по той дороге пошла?
     А  по  какой  ей  нужно  было пойти, скажите?.. Что, может, посоветуете
Леночке  в  городской  парк на дискотеку сходить?.. Может, в военное училище
на  танцы  отправиться?  Нет  уж - поздно, поздно, не тот возраст, когда все
делаешь  шутя, сейчас как только наклевывается знакомство, становится стыдно
и  боязно,  будто  ненужной  детской  игрой  начинаешь  заниматься...  Да  и
образование  у  Леночки,  культура  - что с ними делать? Не подойдешь ведь с
таким багажом к рабочему или колхознику...
     Леночка  не  пропускала  ни  одной театральной премьеры, бывала на всех
гастролях  столичных  театров,  знала  в  лицо  ведущих актеров, художников,
литераторов  -  одному Богу известно, что успела Леночка к двадцати четырем.
Но почему же так грустно ей по вечерам?..
     Чтобы  избавиться от чувства неприкаянности и одиночества, Леночка чуть
ли  не  каждый вечер садилась к столу и писала критические статьи, рецензии.
Она  читала  книги, в которых искала и находила авторские упущения и ошибки.
Когда  же  это  занятие  становилось  скучным,  она отправлялась в театр, на
художественные  выставки,  на  заграничные  кинофильмы. Однако предчувствие,
что  она  навсегда  теряет  то  главное,  ради  чего,  возможно,  и  на свет
появилась, это предчувствие выводило ее из себя.
     Может,  поэтому  она  в  последнее  время стремилась попасть на веселые
видеофильмы, посмотреть веселые телепередачи, ибо одной было еще тяжелее.
     Когда  Анжела  Замостина  позвонила  по телефону и предложила поехать в
провинцию,  Леночка  сразу  же  согласилась:  хоть  бы  на день вырваться из
привычного круга...
     Встретились,  как  и  договорились,  на  железнодорожном  вокзале. Было
двенадцать  часов,  от лучей жаркого августовского солнца асфальт становился
мягким,  везде,  куда  ни  глянь,  полно людей, слышался многоголосый гул, к
стоянке такси змеилась очередь.
     Отправляя  Леночку  в неблизкую дорогу, мама на всякий случай набросила
ей  на  плечи  легонькую  курточку.  Такая  же курточка была и на Анжеле. На
нагрудных  карманах  ярко  и  броско  красовалось  "Super  Paris".  Такой же
фирменный  знак  был  и  на  белых  брючках  Анжелы - она считалась фирмовой
девушкой.  Анжела была быстрой и отчаянной, о таких говорят: пока тихого Бог
принесет,  шустрый  сам прибежит. Анжела и училась легко, будто шутя, и жила
легко.  Она,  например,  хорошо  усвоила,  что  курить - здоровью вредить, а
между  тем  курила  еще  с  девятого класса. Анжела знала, что гулять, как и
знакомиться  с  парнями  без  разбора,  -  нехорошо  и  рискованно, и все же
крутила  напропалую...  И  работа в лаборатории возле приборов, и полуночные
блуждания  с первыми попавшимися, и знание правил, законов, которые человеку
нужно  выполнять,  но  которых  Анжела  не придерживалась, - все это странно
соединялось  в  ней.  И  самое  обидное, что Анжела пока даже не заикалась о
замужестве,  она  была  счастлива,  не  думала  отчаиваться.  "Парень  -  не
трамвай,  не  бойся,  не  убежит",  -  часто говорила она Леночке. И в самом
деле: парни возле Анжелы вились постоянно.
     Где  же  тогда  справедливость  на  свете, люди добрые?.. Что же это за
правило  жизни: толковым и умным корчиться от одиночества, а распутным - еще
большее наслаждение?..
     - Знаешь,  я  сама  напросилась  в  командировку,  -  улыбаясь щебетала
Анжела.  Полненькая  и  краснощекая,  невысокая,  словно  подросток,  Анжела
вертела  головой, весело оглядывая заполненную людьми привокзальную площадь,
и  все  тараторила:  -  Там, в Березове, куда мы поедем, какая-то чертовщина
появилась  в  одной  хате... Ну, ты же помнишь - мы об этом в газете читали.
Смеялись.  Думали,  это  розыгрыш. Оказывается, все правда. Вчера моему шефу
дали задание разобраться. Он меня и выправил. Как специалиста.
     - Ой,  Анжелочка,  если  бы  ты  сказала  мне  раньше, я бы, видимо, не
поехала. Может, там жулики орудуют? - вырвалось у Леночки.
     - Какие  жулики?  Кого  ты боишься? - смеялась Анжела. - Брось глупости
городить.  Знаешь,  у  меня  сегодня  с  утра  предчувствие,  что  все будет
отлично.  Я  верю  в  предчувствия.  Я  сегодня только проснулась и сразу же
мелодию  придумала.  И слова даже. Вот послушай, - Анжела запела простенькое
и ритмическое, как припевочку:

                Материя первична,
                Сознание вторично,
                Поэтому сегодня
                Все будет преотлично...

     - Как  оцениваешь мою самодеятельность, профессионал-критик? Сойдет для
деревни?  Точнее,  для  Березова?..  Пошли на перрон. Электричку уже подали.
Билеты  туда  и  обратно я купила, - Анжела потянула нерешительную Леночку к
длинной  платформе,  где  на черных рельсах, ведущих неизвестно куда, стояли
зеленые вагоны электрички.