амой Цейсса. - Каких  они
стоят денег, Рикки? Впрочем, разве тебя убедишь?  Тебе  же  нравятся  всякие
рискованные затеи.
   Она кивнула.
   - Я очень хочу такие.
   - Если ты идешь к Бобби, скажи ему, чтобы он сидел тихо, пока не  услышит
вестей от меня.
   - Хорошо. Это что, бизнес?
   - Бизнес, - сказал я. Хотя это было обыкновенное сумасшествие.
   Я допил кофе, она прикончила обе моих французских булочки. После этого  я
проводил ее до квартиры Бобби. А потом сделал пятнадцать телефонных звонков,
меняя после каждого таксофоны.
   Бизнес. Это куда страшнее, чем сумасшествие.
   На то, чтобы подготовить сожжение, у нас ушло шесть  недель.  И  все  эти
шесть недель Бобби не уставал повторять, как сильно он ее любит.
   Приходилось выкладываться в работе, чтобы как-то с этим справляться.
   В основном я проводил  время  на  телефонах.  Из  тех  первых  пятнадцати
звонков, с которых я  начинал  прощупывать  почву,  в  свою  очередь  каждый
породил еще не меньше пятнадцати. Я искал определенную службу, которая,  как
мы с Бобби считали, должна, во-первых, быть неотделима от мировой  экономики
в  целом.  И,  второе,  чтобы  она  обслуживала  не  более   пяти   клиентов
одновременно. То есть, служба  должна  быть  из  тех,  которые  предпочитают
держаться в тени.
   Одним словом, мы  занимались  поисками  перекупщика  краденого  с  крепко
налаженными контактами по всему миру.  Чтобы  это  была  не  просто  отмывка
денег,  а  полное  перераспределение   многомиллиардодолларового   банкового
капитала, причем об этом не должен был догадываться никто.
   Все мои звонки оказались  пустой  тратой  времени,  и  вот  тут-то  опять
подвернулся Финн, который и подсказал мне путь, по которому следовало  идти.
Я отправился в Нью-Йорк для покупки устройства типа  черного  ящика,  потому
что с  оплатой  всей  этой  прорвы  телефонных  звонков  мы  могли  запросто
разориться.
   Я как можно туманней обрисовал ему нашу задачу.
   - Макао, - предложил он.
   - Макао?
   - Семья Лонг Хам. Биржевые маклеры.
   У него даже оказался их телефонный номер. Правильно говорят: если  хочешь
найти одного перекупщика краденого - спрашивай у другого.
   Эти ребята Лонг Хама  оказались  такими  тертыми,  что  даже  мои  робкие
попытки сближения воспринимали, как нечто вроде тактического ядерного удара.
Бобби пришлось дважды слетать в Гонконг, чтобы все четко с ними  обговорить.
Наши денежки таяли, и довольно быстрыми темпами. Я по-прежнему сам не  знал,
почему сразу не отказался от участия в этом предприятии. Хром я боялся, а  к
богатству был всегда равнодушен.
   Я пытался себя убедить, что сжечь Дом Голубых Огней, не такая уж и плохая
идея. Место было уж больно гнилое, как вспомнишь - прямо мороз  по  коже.  И
все-таки принять это, как что-то само собой разумеющееся, я  не  мог.  Я  не
любил Голубые Огни, потому что в один из  тамошних  вечеров  довел  себя  до
полной потери сил. Но это не было причиной охоты на Хром.
   По-совести  говоря,  уже  где-то  на  половине  пути,  когда  мы  к   ней
подбирались, я решил, что эта попытка закончится нашей гибелью. Даже обладая
программой-убийцей, шансов на выигрыш у нас не было практически никаких.
   Бобби ушел с головой в составление меню команд, которые  мы  рассчитывали
ввести в сердцевину компьютера Хром. Вся эта возня со вводом целиком  лежала
на мне, потому что, когда дело завертится,  руки  у  Бобби  будут  полностью
заняты тем, чтобы не дать русской программе  перейти  к  прямому  разрушению
системы. Переписать мы ее не могли, слишком она была для  этого  сложной.  И
поэтому он собирался попробовать удержать ее хотя бы в течение двух  секунд,
которые мне понадобятся для ввода.
   Я договорился с одним уличным мордоворотом по фамилии  Майлс.  Он  должен
был в ночь сожжения повсюду сопровождать Рикки и глаз с нее не спускать, а в
определенное время  позвонить  мне  по  телефону.  Если  бы  меня  вдруг  не
оказалось на месте, или же мой ответ  был  не  таким,  как  мы  договорились
заранее, я наказал  ему  сразу  же  хватать  Рикки  и  сажать  ее  в  первую
попавшуюся подземку, следующую как можно дальше  от  района,  в  котором  мы
жили. Я дал ему в руки конверт с деньгами и запиской с условием, что он  все
это передаст ей.
   Бобби даже в голову не приходило подумать о том,  что  может  случится  с
Рикки, если наша затея провалится. Как заведенный, он твердил и твердил  мне
про то, как сильно он ее любит, и куда они отсюда уедут, и как  бы  они  там
тратили деньги.
   - Дружище, первым делом купи для нее пару Икон. Больше ей ничего не надо.
Для нее все это кино с симстимом, похоже, всерьез и надолго.
   - Брось, - сказал он, оторвавшись от клавиатуры. - Работа  ей  теперь  не
нужна. Мы устроим для нее это, Джек. Она - мое счастье. Ей никогда  в  жизни
не придется больше работать.
   - Твое счастье, - повторил я чуть слышно. Сам я не был счастливым. Я даже
не мог припомнить, бывал ли я счастлив вообще. - А когда ты в последний  раз
виделся со своим счастьем?
   Он ее не видел давно, я тоже. Мы были слишком заняты.
   Мне не доставало ее. Эта тоска напомнила мне одну ночь проведенную в Доме
Голубых Огней. Я и отправился-то туда в  тот  раз  потому,  что  пребывал  в
безнадежной тоске  после  очередной  потери.  Для  начала,  как  водится,  я
напился, а потом стал усиленно в себя вкачивать вазопрессиновые  ингаляторы.
Если ваша постоянная женщина вдруг решает  объявить  забастовку,  ничего  не
может быть лучше приличной выпивки и  порции  вазопрессина  -  он,  пожалуй,
самое убойное из всего, что придумала мазохистская фармакология.
   Выпивка приводит вас в чувство, а вазопрессин - ничего  не  дает  забыть.
Вот именно, вы помните все, что было. Это средство используют в клиниках для
борьбы со старческой амнезией.  Но  улица  любой  вещи  находит  собственное
применение.  Потому  я  и  выложил  денежки  за  ускоренное,  так   сказать,
воспроизведение того, что случилось со мной плохого.  Вся  незадача  в  этом
деле состоит в том, что наравне получаешь и хорошее и плохое.  Хочется  тебе
чего-нибудь вроде звериного экстаза - пожалуйста, получи. А в придачу и  то,
что она тебе на это ответила, и  еще,  как  она  ушла,  так  ни  разу  и  не
оглянувшись назад.
   Я не помню, что меня толкнуло податься в Голубые Огни,  и  как  вообще  я
оказался в этих тихих, заглушающих шаги коридорах. И, правда ли, я там видел
бурлящую струю водопада или это всего лишь  была  декорация,  наклеенная  на
стену, а, может быть, обыкновенная голограмма. В тот вечер у  меня  не  было
недостатка в деньгах. Один из  наших  клиентов  перечислил  Бобби  приличную
сумму за прорубку трехсекундного окна в чьем-то льду.
   Я не думаю, чтобы вышибалам, которые стояли при входе, понравилось, как я
выгляжу, но с моими деньгами это не имело значения.
   Когда с делом, ради которого я здесь оказался, было покончено, мне  опять
захотелось выпить. После этого я, помнится, отпустил  что-то  вроде  остроты
бармену  по  поводу  некрофилов  за  стойкой,  и  ему  это,   по-моему,   не
понравилось. Во всяком случае,  этот  приличных  размеров  тип  стал  упорно
называть меня Героем войны, что мне, естественно,  не  понравилось  тоже.  Я
думаю, мне удалось успеть показать ему несколько превращений с рукой, пока я
полностью не отключился и не проснулся двумя днями позже в каком-то  типовом
спальном модуле, неизвестно где. Дешевле место и захочешь,  да  не  найдешь,
там даже негде было повеситься. И я сидел на узком, покрытом  мыльной  пеной
настиле и плакал.
   Одиночество - это еще не самое страшное, что бывает в жизни.  Но  то,  на
чем они делают деньги в Доме Голубых Огней, - пользуется, не  смотря  ни  на
что, такой популярностью, что стало почти легальным.

***

   В сердце тьмы,  в  ее  замершем  в  неподвижности  центре,  глитч-системы
вспарывают темноту водоворотами света. Они подобны  полупрозрачным  бритвам,
раскручивающимся от нас во все стороны. Мы зависаем  в  центре  безмолвного,
словно снятого замедленной  съемкой,  взрыва.  Осколки  льда  разлетаются  и
падают вокруг целую вечность, и голос Бобби  неожиданно  прорывается  сквозь
световые годы всей этой обманчивой электронной пустоты.
   - Давай, жги ее, суку. Я не могу больше удерживать программу...
   Русская программа, прокладывает  себе  дорогу  наверх,  пронзая  насквозь
башни данных и окрашивая все, что вокруг, в цвета игровой комнаты.  Я  ввожу
пакет подготовленных Бобби команд прямо в центр  холодного  сердца  Хром.  В
него врезается струя передачи -  импульс  сконцентрированной  информации,  и
выстреливается прямо  вверх,  мимо  сгущающейся  стены  тьмы,  мимо  русской
программы,  в  то  время,  как  Бобби  силится  удержать  под  контролем  ту
единственную секунду, которая для нас сейчас важнее, чем жизнь. Не до  конца
оформившееся щупальце тьмы делает судорожную  попытку  набросится  с  высоты
мрака, но слишком поздно.
   Мы сделали это.
   Матрица складывается вокруг меня  сама  по  себе  с  волшебной  легкостью
оригами.
   Чердак пропах потом и запахами горелой электроники.
   В какой-то момент мне послышался резкий металлический звук, я  подумал  -
это визжит Хром, потом понял, что просто не мог ее слышать.

***

   Бобби смеялся так, что слезы выступили на глазах. Цифры в  углу  монитора
показывали 07:24:05. Сожжение заняло чуть меньше восьми минут.
   А я смотрел и не мог оторваться от русской  программы,  расплавившейся  в
своем пазу.
   Основную сумму Цюрихского счета  Хром  мы  перечислили  дюжине  различных
благотворительных организаций мира. Но слишком там  много  было  всего,  что
нужно было куда-то девать. Мы знали, что ничего  другого  не  остается,  как
просто-напросто переломить ей хребет, сжечь ее полностью, без остатка.
   Иначе - она непременно начнет за нами охоту. Лично себе мы  взяли  что-то
около десяти процентов и отправили их через организацию Лонг Хамов в  Макао.
Из этого шестьдесят  процентов  они  прибрали  себе,  а  то,  что  осталось,
перекинули нам обратно через самый глухой и  запутанный  сектор  Гонконгской
биржи. Прошел час, прежде чем наши деньги стали поступать на счета,  которые
мы открыли в Цюрихе.
   Я молча наблюдал, как нули горкой набирались позади  ничего  не  значащей
цифры на мониторе. Я был богат.
   Потом зазвонил телефон. Это был Майлс. Я чуть не забыл про нашу  условную
фразу.
   - Джек, старик, я не знаю - что там получилось с  этой  твоей  девчонкой.
Какая-то странная штука, фиг поймешь...
   - Что? Давай попонятнее.
   - Я шел за ней, как договаривались, вплотную, но на глаза не высовывался.
Она двинула к Неудачнику, немного там поторчала, а после села в  метро.  Она
отправилась в Дом Голубых Огней...
   - Она - что?
   - Дверь сзади. Где только для персонала. Я не смог пробраться мимо службы
их безопасности.
   - И она сейчас там?
   - Да нет, старик, просто я ее потерял. Здесь внизу все как  будто  с  ума
посходили. Похоже, что Голубым Огням крышка. По мне так -  так  им  и  надо.
Представляешь, сработали сразу семь систем  тревоги  в  разных  местах,  все
чего-то бегают, охрана  в  полной  выкладке,  будто  ждут  беспорядков...  А
сейчас, и вообще - такое творится... Проходу нет от всех  этих  деятелей  из
страховых  контор,  торговцев  недвижимостью,  фургонов   с   муниципальными
номерами...
   - Майлс, куда она могла деться?
   - Джек, так получилось...
   - Послушай, Майлс. Оставь деньги, те, что в конверте, себе. Хорошо?
   - Ты серьезно? Не думай, мне самому обидно. Я...
   Я положил трубку.
   - Подожди. Когда она об этом узнает... - заговорил  Бобби,  обтирая  себе
грудь полотенцем.
   - Вот ты сам ей все и расскажешь, ковбой. А я пошел прошвырнуться.
   И я окунулся в ночь, в неоновые  огни,  позволив  толпе  увлечь  меня  за
собой, шел и ничего не видел, желая лишь одного - почувствовать  себя  малой
клеточкой всего этого гигантского человеческого организма.  Всего  лишь  еще
одним чипом сознания, дрейфующим под геодезическими куполами. Я ни о чем  не
думал, просто переставлял ноги, но через какое-то время мысли сами полезли в
голову. И вдруг все стало ясно. Просто ей нужны были деньги.
   Еще я думал о Хром. О том, что мы убили, уничтожили ее так же верно,  как
если бы перерезали ей горло ножом. И ночь, которая вела меня  сейчас  своими
гульбищами и площадями, уже объявила охоту  и  на  нее.  И  ей  некуда  было
деться. И еще я подумал о том, как много у нее врагов в  одной  только  этой
толпе, и что они теперь станут делать, когда ее деньги им уже не страшны. Мы
забрали у нее все, что было. Она снова оказалась на улице. Я сомневался, что
она проживет хотя бы до рассвета.
   Потом я вспомнил про то кафе, в котором я повстречал Тигра.
   Ее очки против солнца, и длинные черные тени, падавшие от них на лицо,  и
грязное пятно от румян - цвета плоти - в углу на одной  из  линз  рассказали
мне обо всем.
   - Привет, Рикки, - сказал я, как ни в чем не бывало, а сам уже  наверняка
знал, что увижу, когда она снимет очки.
   Синева. Синева Тэлли Ишэм. Ничем не замутненная  синева  -  что-то  вроде
торговой марки, по которой их узнают везде. И  по  кругу  на  каждом  зрачке
крошечными заглавными буквами выведено - Иконы Цейсса. Буковки словно парят,
они мерцают, как золотые блестки.
   - Красиво, - сказал я.  Румяна  скрывали  лишь  несколько  едва  заметных
царапин. И ни одного шрама, настолько все было хорошо исполнено. - Ты где-то
подзаработала денег?
   - Да, заработала, - она поежилась, когда это сказала.  -  Но  больше  так
зарабатывать не хочу. Во всяком случае - не на этом.
   - Я думаю, эта контора бизнесом больше заниматься не будет.
   - О-о-о, - только  и  сказала  она.  При  этом  ее  лицо  ни  сколько  не
изменилось. Новые голубые глаза оставались глубоки и неподвижны.
   - Впрочем, это уже не имеет значения. Тебя дожидается  Бобби.  Мы  только
что отхватили приличный кусок.
   - Нет. Я должна уехать. Я думаю, он этого  не  поймет,  но  мне,  правда,
нужно ехать.
   Я кивнул головой и тупо смотрел, как моя рука протянулась, чтобы взять ее
руку. Рука моя была словно чужая и жила от меня отдельно.
   Наверно, так оно и было на самом деле, хотя она  и  оперлась  на  нее  по
привычке.
   - У меня билет в один конец, в Голливуд. У Тигра  там  есть  знакомые,  у
которых  можно  остановиться.  Может  быть,  мне  даже  повезет  попасть   в
Чиба-сити.
   Насчет Бобби она оказалась права. Назад мы вернулись вместе. Бобби ее  не
понял. Но она уже сделала для него все, что  могла  сделать.  Я  пытался  ей
намекнуть, что сейчас она причиняет ему только боль. Уж мне-то  хорошо  было
видно, как ему от нее больно. Он даже не захотел  проводить  ее  в  коридор,
когда были упакованы сумки. Я поставил их на пол и поцеловал  ее,  при  этом
смазав  помаду.  И  что-то  такое   поднялось   у   меня   внутри,   подобно
программе-убийце, когда  мы  сжигали  Хром.  Дыхание  мое  оборвалось,  и  я
неожиданно понял - что бы я ей сейчас ни сказал, все слова будут лишними.
   Ей нужно было торопиться на самолет.
   Бобби, как всегда, развалясь, сидел во  вращающемся  кресле  перед  своим
монитором и смотрел на вереницу нулей. Глаза его были прикрыты зеркалками, и
я  был  более,  чем  уверен,  что   к   ночи   он   уже   будет   сидеть   в
Джентльмене-Неудачнике и интересоваться погодой. Он не мог жить спокойно без
знака, любого, хоть какого-нибудь, который бы ему подсказал, на что же будет
похожа теперешняя его жизнь. Но я-то наверняка мог сказать, что вряд ли  она
будет чем-нибудь отличаться от прежней. И  комфортабельней  она  никогда  не
станет, но несмотря на это, он всегда будет ждать свою новую, уже  какую  по
счету, карту.
   Я даже представить  себе  не  мог  ее  в  Доме  Голубых  Огней,  как  она
отрабатывает свою трехчасовую норму в приближении REM сна, а  этим  временем
тело ее  и  цепочки  рефлексов  проявляют  заботу  о  бизнесе.  Клиентам  не
приходилось жаловаться на  подделку,  потому  что  оргазмы  эти  были  самые
настоящие. Для нее самой они  промелькивали  от  чувств  вдалеке,  на  самой
границе сна, неуловимыми серебряными всполохами. Да, это было так популярно,
что про незаконность как-то забыли. Посетители прямо-таки разрываются  между
жаждой кого-нибудь  поиметь  и  желанием  быть  в  одиночестве,  и  все  это
одновременно. И, наверное, такое всегда  было  в  природе  этой  прихотливой
игры, задолго до того, как в  это  дело  стали  впутывать  нейроэлектронику,
которая и позволила совместить две несовместимые вещи.
   Я снял телефонную трубку и набрал номер ее  авиалинии.  Потом  назвал  ее
настоящее имя и номер рейса.
   - Она хочет поменять направление, - сказал я. - На Чиба-сити. Да-да.
   Япония.  -  Я  вставил  в  паз   кредитную   карточку   и   набрал   свой
идентификационный код. - Первым классом. - Я вслушивался в далекий шум, пока
они проверяли записи о моих кредитах. - И, пожалуйста, сделайте ей  билет  с
возвратом.
   Я все же думаю, что она вернула деньги за этот  билет  в  оба  конца,  он
просто ей оказался не нужен. Обратно она уже не вернулась. И иногда,  поздно
ночью, останавливаясь у витрин с плакатами звезд симстима  и  вглядываясь  в
эти прекрасные, как две капли воды, похожие друг на  друга,  глаза,  которые
смотрят на меня с таких же одинаковых лиц, я вижу - эти глаза ее. Но ни одно
из лиц, ни одно - никогда не принадлежит ей. И вдруг мне начинает  казаться,
что где-то далеко-далеко, за гранью расползшейся  во  все  стороны  ночи,  в
стороне от всех городов, она машет мне на прощанье рукой.