бок лежат несколько сотен оторванных голов кукол Барби,  в  другой  -
похожие на перчатки скафандра металлизированные рукавицы для опасных  работ.
Ангар  залит  светом;  раскрашенный  в  духе  Кандинского  жестяной  богомол
поворачивает голову размером с  мячик  для  гольфа  а  сторону  самой  яркой
лампочки.
   - Я ездил в Гринвилл, искал новое томи. Забрел в какую-то аллею и вижу  -
сидит. Я заметил экзоскелет, да и выглядела она не  очень.  Спросил,  что  с
ней. Молчит, только глаза закрыла. Ну, думаю, ладно, я, в конце  концов,  не
за этим приехал. Но спустя часа четыре возвращаюсь тем же маршрутом,  а  она
все еще сидит.
   "Слушай, - говорю, - милая, может, у тебя барахлит эта чертовщина? Так  я
могу помочь". Молчит. Ну я и пошел.
   Рубин подходит к рабочему столу и гладит тонкие металлические  конечности
богомола бледным пальцем.
   За столом на вспухших от  влаги  щитах  из  прессованного  картона  висят
плоскогубцы, отвертки, пистолеты с клейкой лентой, ржавая духовушка "Дэйзи",
ножницы,  щипцы,  щупы-тостеры,  паяльная  лампа,  карманный  осциллоскоп  -
кажется, тут собраны все инструменты, когда-либо изобретенные человечеством,
и никто даже не пытался рассортировать их, хотя я  еще  ни  разу  не  видел,
чтобы Рубин, протянув руку, ошибся.
   - Потом я все-таки вернулся, - продолжает он. Спустя, наверно, час. Она к
тому времени уже отключилась. Я ее притащил сюда и проверил экзоскелет.
   Оказалось, сдохли аккумуляторы. Видимо,  она  уползла  туда  на  остатках
энергии и осталась умирать с голоду.
   - Когда это было?
   - Примерно за неделю до того, как ты увел ее в себе.
   - Но если бы она умерла? Если бы ты ее не нашел?
   - Кто-нибудь другой нашел бы. Но она просто не могла ни о  чем  попросить
сама, понимаешь? Тальке принять, если предложат. Не хотела быть в долгу.
   Макс нашел для нее агентов, и на следующий Дега прилетела троица  младших
партнеров из какого-то агентства - чистенькие, гладенькие, как на  картинке.
Лайзе отказалась встречаться с ними в  "Автопилоте"  и  настояла,  чтобы  мы
привезли их к Рубину, где она все это время жила.
   - Добро пожаловать в Кувервиль, - сказал Рубин, когда они  просочились  в
дверь.
   Его вытянутое лицо было вымазано  машинным  маслом,  а  ширинка  рабочего
комбинезона держалась на скрепке. Молодые люди автоматически улыбнулись,  но
у девицы улыбка получилась более естественной.
   - Мистер Старк, - заговорила она, - я на прошлой неделе была в Лондоне  и
видела в выставочном зале "Тэйт" вашу скульптуру.
   - "Батареечная фабрика Марчелло", - ответил Рубин.  -  Британцы  говорят,
что это, мол, копрология. Он пожал плечами. - Одно  слово,  британцы.  Хотя,
может, они и правы.
   - Правы. Но это еще и очень забавно.
   Молодые люди в костюмах сияли, как два маяка.
   Демонстрационная запись уже попала в Лос-Анджелес,  и  они  знали,  зачем
приехали.
   - Значит, вы и есть Лайза, - сказала  девушка,  пробираясь  к  ней  между
развалами томи. - Скоро вы станете очень знаменитой,  Лайза.  Нам  о  многом
надо поговорить.
   Лайза, поддерживаемая своим экзоскелетом, стояла неподвижно, и  выражение
лица у "ее было такое же, как тогда, у меня дома, когда она  спросила,  хочу
ли я с ней переспать. Но если эта девица из агентства и заметила что-то, она
ничем себя не выдала. Профессионализм.
   Я пытался убедить себя, что я тоже профессионал.
   И заставил-таки успокоиться.
   Повсюду вокруг рынка горят в железных бочках костры из  мусора.  Все  еще
идет снег,  и  подростки  жмутся  поближе  к  огню,  как  артритные  вороны,
переминаются с ноги на ногу, запахиваясь от  резкого  ветра  в  свои  темные
пальто. Выше, в артистических трущобах, висят чьи-то замерзшие  на  веревках
простыни - огромные розовые листы на  фоне  тусклых  зданий  и  мешанины  из
спутниковых антенн и панелей солнечных  батарей.  Крутится,  не  переставая,
ветряной генератор, собранный кем-то из  экологически  озабоченных  жильцов:
вот, мол, фиг вам вместо платы за электричество.
   Рубин шлепает рядом в заляпанных краской кедах, втянув голову за воротник
огромной, явно не по росту армейской куртки. Время от  времени  его  узнают,
кто-нибудь показывает пальцем и говорит: вон, мол, пошел этот  тип,  который
делает все эти сумасшедшие штуковины - роботов и прочее дерьмо.
   - Знаешь, почему тебе сейчас трудно? - спрашивает он,  когда  мы  заходим
под мост, двигаясь к Четвертой  улице.  -  Ты  из  тех,  кто  всегда  читает
инструкции.
   Все, что  люди  придумывают,  любая  техника  служит  определенной  цели.
Техника должна делать что-то такое, что люди уже понимают. Но если это новая
техника,  она  открывает  новые  горизонты,  о  которых  раньше   никто   не
догадывался.  Ты  всегда  читаешь  инструкции  и  ни  за  что   не   станешь
экспериментировать. И ты заводишься, когда кто-нибудь использует технику для
того, о чем ты сам не додумался. Вот как с Лайзой.
   - Она не первая.
   Над нами грохочет транспорт.
   - Да, но она наверняка первая из тех, кого ты знал лично. Лайза  взяла  и
переписала себя в память машины.
   Тебе ведь до лампочки было, когда года  три-четыре  назад  сделал  то  же
самое этот, как его там, француз, писатель, верно?
   - Пожалуй. Так, подумал я, рекламный трюк...
   - А он, между прочим, все еще пишет. И самое интересное, будет  писать  и
дальше - если кто-нибудь не подорвет его машину.
   Я вздрагиваю, трясу головой.
   - Но это ведь не он, верно? Всего лишь программа.
   - Любопытная мысль... Трудно сказать с уверенностью. Однако что  касается
Лайзы, мы узнаем. Она ведь не писатель.
   "Короли", считай, были уже готовы, упакованы у нее в черепе, как ее  тело
в клетке экзоскелета.
   Агенты сделали ей контракт с крупной фирмой и выписали из  Токио  рабочую
группу. Лайза заявила им, что хочет редактором  только  меня.  Я  отказался.
Макс затащил меня к себе в кабинет и пригрозил уволить, если  не  соглашусь.
Без меня им просто незачем было работать  в  студии  "Автопилота".  Ванкувер
едва ли можно назвать центром индустрии, и агенты Лайзы  хотели,  чтобы  она
работала в Лос-Анджелесе. Для Макса этот контракт значил большие  деньги,  а
для "Автопилота" шанс пробиться в высшую лигу. Я же даже  не  мог  объяснить
ему, почему отказываюсь: слишком все было заумно и  слишком  лично.  Если  я
соглашусь, мол, она одержит последнюю победу. Так  мне,  во  всяком  случае,
тогда казалось. Но Макс был настроен серьезно.  Он  просто  не  оставил  мне
никакого выбора, и мы оба знали, что другую работу я сейчас быстро не найду.
В общем, мы вернулись вместе и сказали агентам, что  все  утрясли:  я  готов
работать.
   В ответ - три белозубые улыбки.
   Лайза достала заполненный магиком ингалятор  и  прямо  при  всех  приняла
чудовищную дозу. Мне показалось, что девушка из  агентства  чуть  приподняла
бровь, но не больше. Бумаги были подписаны, и Лайза могла  делать  все,  что
хочет, - до определенной степени, конечно.
   А Лайза всегда знала, чего ей хочется.
   "Королей" - по крайней мере их основу - мы записали за  три  недели.  Все
это время я находил множество причин, чтобы не бывать у Рубина, иногда  даже
сам верил в то, что придумывал. Лайза по-прежнему оставалась  у  него,  хотя
агентов это не очень устраивало: они считали, что  там  просто  небезопасно.
Рубин позже сказал мне, что ему пришлось связаться со своим  агентом,  чтобы
тот позвонил им и поскандалил, после чего они вроде бы отстали.  Я  даже  не
знал, что у Рубина есть агент. С ним  почему-то  легко  забывалось,  что  на
самом деле Рубин Старк - очень известный человек, известнее, чем все, кого я
знал, и уж наверняка известнее, чем, по  моим  представлениям,  могла  стать
Лайза.
   Я понимал, что мы работаем с классным материалом, но в нашем деле  трудно
предугадать, как хорошо пойдет та или иная запись.
   Однако там, в "Автопилоте", я работал с ней время  от  времени  напрямую.
Лайза просто поражала.
   Она словно родилась для этой формы искусства, хотя на самом  деле,  когда
Лайза появилась на свет, технологии, давшей эмоциозаписи жизнь, и  в  помине
не было.
   Невольно  закрадывалась  мысль:  сколько  же  тысяч  или   миллионов?   -
феноменальных художников так и умерли за прошедшие века, не выразив себя,  -
все, кто не могли стать поэтами, живописцами или саксофонистами, хотя у  них
был дар, электроимпульсы в мозгу, ждущие лишь микросхем, которые сделают  их
фантазии доступными другим...
   Работая с Лайзой в студии, я кое-что  о  ней  узнал  так,  всякие  мелкие
подробности. Родилась она в Виндзоре. Отец был американцем, воевал  в  Перу,
вернулся домой сдвинутый и почти слепой. Болезнь у нее врожденная. Нарывы  и
раздражение на коже, потому что она никогда не снимает экзоскелет: от  одной
только мысли, что она станет беспомощна, Лайза начинает задыхаться, она  уже
давно пристрастилась к магику и в день принимает столько, что хватило бы  на
целую футбольную команду.
   Врачи, которых  наняли  ее  агенты,  изготовили  пористые  прокладки  под
полиуглеродные прутья, залечили и  забинтовали  распухшие  нарывы,  накачали
Лайзу витаминами и попробовали посадить на диету, но никто даже  не  пытался
отобрать у нее ингалятор.
   Кроме  того,  агенты  притащили  с  собой   парикмахеров,   косметологов,
модельеров, специалистов по имиджу и команду шустрых "хомяков" из отдела  по
связям  с  общественностью.  Лайза  переносила  все  издевательства,   можно
сказать, с улыбкой.
   Но все эти три недели мы почти не разговаривали.
   Только чисто студийные дела, то, что обычно  бывает  между  художником  и
редактором, сплошные термины.
   Ее воображение создавало такие сильные, предельно ясные картины,  что  ей
почти не приходилось объяснять мне отдельные  эффекты.  Я  брал  ее  записи,
обрабатывал и прогонял ей то, что получалось. Она говорила "да"  или  "нет".
Обычно "да". Агенты заметили это, одобрили и, похлопав Макса Белла по спине,
пригласили его пообедать. Мне сразу же дали прибавку.
   Я действительно хороший профессионал. Дельный,  внимательный,  чуткий.  Я
решил, что теперь уже не сломаюсь, и старался не вспоминать ту  ночь,  когда
плакал. Кроме того, я прекрасно понимал, что за всю свою жизнь ничего  лучше
"Королей" еще не делал, а это тоже своего рода кайф.
   Однажды утром, около шести, после долгой-долгой  записи  -  Лайза  выдала
тогда ту жутковатую сцену с котильоном, ее еще называют "Танец призраков"  -
она со мной заговорила. Один из парней-агентов  околачивался  в  студии  всю
ночь, скалился, но под  утро  ушел,  и  в  "Автопилоте"  воцарилась  мертвая
тишина, только в кабинете Макса работал кондиционер.
   - Кейси, - сказала Лайза хриплым от магика голосом, - извини, что  я  так
на тебя... навалилась.
   На секунду я подумал, что она говорит о записи,  которую  мы  только  что
сделали. Затем поднял взгляд, увидел ее, и  мне  пришло  в  голову,  что  мы
остались одни.
   Последний раз такое было, когда я готовил демонстрационную пленку.
   Я не знал, что ей ответить. Не понимал даже, что у меня на душе.
   Экзожелет в буквальном смысле подпирал ее, держал на ногах, и сейчас  она
выглядела еще хуже, чем в тот вечер, когда мы  встретились  у  Рубина.  Даже
макияж, который постоянно обновляли спецы по  косметике,  не  спасал:  магик
поедал ее изнутри, и временами казалось, что  за  маской-лицом  не  особенно
привлекательной девчонки, по сути подростка, проглядывает  череп  с  пустыми
глазницами. Кстати, я даже не знал, сколько ей лет. Не стара и не молода, по
виду вообще не поймешь...
   - Эффект наклонной плоскости, - произнес я, сматывая провод.
   - Как это?
   - Таким образом природа предупреждает, что пора задуматься, - своего рода
математический закон: на любом возбуждающем средстве  настоящий  кайф  можно
словить только несколько раз, даже если увеличивать дозы.
   Никогда больше не будет такого же кайфа, как в самом  начале.  Во  всяком
случае, не  должно  быть.  Это,  кстати,  общий  недостаток  всех  модельных
наркотиков:  они  слишком  хитро  сконструированы.  У  чертовщины,  что   ты
вдыхаешь, на какой-нибудь из молекул есть маленький хвостик, который не даст
разложившемуся адреналину превращаться в адренохром. Если бы не хвостик,  ты
уже давно стала бы шизофреничкой. У тебя не бывает неприятностей с дыханием?
Ты, когда спишь, например, не задыхаешься?
   Я говорил каким-то злым голосом, хотя даже не понимал, был  ли  на  самом
деле зол.
   Она долго не сводила с меня своих  тусклых  серых  глаз.  Вместо  дешевой
кожаной куртки модельеры подобрали ей матово-черный блузой, который  скрывал
ребра экзоскелета гораздо лучше. Лайза всегда  застегивала  его  под  горло,
хотя в студии бывало порой слишком жарко.
   Днем раньше на ней пробовали что-то новое парикмахеры, но у них ничего не
получилось, и ее непослушные темные волосы торчали  над  треугольным  лицом,
как  перекошенный  взрыв.  Она  смотрела  мне  в  глаза,  и  я  вдруг  снова
почувствовал, насколько целенаправленно она действует.
   - Я вообще не сплю, Кейси.
   Только гораздо позже я вспомнил, что Лайза извинилась - единственный раз;
это было, как мне показалось,  не  в  ее  стиле;  больше  я  от  нее  ничего
подобного не слышал.
   Диета  Рубина  состоит  из  сэндвичей,   что   продаются   в   автоматах,
пакистанских блюд на вынос и кофе, тоже из автоматов. Я  никогда  не  видел,
чтобы он ел что-то другое.  Мы  сидим  с  ним  в  маленькой  забегаловке  на
Четвертой улице, за крошечным столиком между стойкой и дверью  в  сортир,  и
едим самосы. Рубин заказал себе двенадцать штук - шесть с мясом  и  шесть  с
овощами.
   Глотает их одну за другой, не отвлекаясь ни на что,  даже  подбородок  не
вытирает. Он здесь бывает чуть ли не каждый день, хотя не выносит  грека  за
стойкой. Тот, впрочем, отвечает ему тем же -  настоящие  прочные  отношения.
Если грек уволится, Рубин, возможно, перестанет сюда ходить. Грек пялится на
крошки, прилипшие к подбородку Рубина и осыпающиеся на куртку, а в перерывах
между самосами, сузив глаза за грязными стеклами очков  в  стальной  оправе.
Рубин отвечает ему колючими взглядами.
   Самосы - это обед. На завтрак у него  куски  подсохшего  белого  хлеба  с
яичным салатом, упакованные в молочно-белые  пластиковые  коробки,  и  шесть
маленьких чашек ядовито-горького эспрессо.
   - Ты не мог этого предвидеть, Кейси. - Рубин смотрит на меня в упор через
захватанные стекла. - Потому что у тебя слабовато с  латеральным  мышлением.
Ты всегда читаешь инструкции. Что, по-твоему, ей было  нужно?  Секс?  Больше
мошка? Мировое турне? Она все это оставила  позади.  И  оттого  стала  такой
сильной.
   Все - позади. Вот почему "Короли грез" такой крутой хит,  почему  их  все
покупают, почему верят. Им это понятно. Все те мальчишки на Рынке, что греют
зады у костров и не знают даже, где сегодня будут ночевать, они ей верят. За
последние восемь лет это самый крутой эмоциодиск. Мне тут один  из  магазина
на Гранвиллстрит сказал, что "Королей" продают больше, чем всего остального.
Замотались уже заказывать новые партии.
   Лайзу покупают, потому что Лайза такая же, как  они,  только  глубже.  Ни
мечты, ни надежды. На них, на этих мальчишках, нет клеток, Кейси, но сами-то
они все больше и больше просекают, что топчутся на месте, как  в  камере,  и
ничего им не светит. - Он стряхивает с подбородка жирные крошки, но три  все
равно остаются. Лайза им это  пропела,  рассказала  так,  как  они  сами  не
смогут, нарисовала им картину. А деньги потратила, чтобы  вырваться,  вот  и
все.
   Я смотрю, как пар оседает  на  окне  и  большими  каплями  стекает  вниз,
оставляя на запотевшем стекле мокрые дорожка. За окном угадывается  частично
"раздетая" "Лада": колеса сняты, и машина стоит осями на асфальте.
   - А много людей это с собой сделали, Рубин? Не знаешь?
   - Не очень. Хотя трудно сказать, потому что большинство из них,  наверно,
политики, про которых мы с надеждой думаем,  что  они  безвозвратно  мертвы,
взгляд у него становится какой-то странный. - Не особенно благородная мысль.
Но так или иначе, технология какое-то время была доступна прежде  всего  им.
Даже для миллионеров это пока дорогое удовольствие, но я слышал  по  крайней
мере о семи. Говорят, в "Мицубиси" раскошелились  для  Вайнберга  -  еще  до
того, как у него накрылась иммунная система. Он у них возглавлял гибридомную
лабораторию на Окаяме. Их акции по моноклонам по-прежнему идут  хорошо,  так
что, может быть, это и правда. И Ланглуа, француз  этот,  писатель...  Рубин
пожимает плечами. - У Лайзы не было таких денег. Даже  сейчас  нет.  Но  она
пробралась в нужное место и как раз в нужное время. Ей недолго оставалось до
конца, но она попала в Голливуд, а  там  уже  поняли,  что  "Короли"  пойдут
отлично.
   В тот день, когда мы закончили  работу,  челночным  рейсом  "Джей-Эй-Эль"
прибыла группа из Лондона, четверо тощих парней с гипертрофированным  чутьем
на  рынок  и,  казалось,  полным  отсутствием  эмоций  -  в  общем,   хорошо
отлаженная, смазанная машина. Я усадил их  рядом,  в  одинаковые  кресла,  в
студии "Автопилота", намазал виски  соляной  пастой,  прилепил  электроды  и
прогнал им смикшированный вариант того, что готовилось  как  "Короли  грез".
Вернувшись в реальный мир, они загомонили все разом,  на  этакой  британской
разновидности тайного языка, с которым  знакомы  лишь  студийные  музыканты,
замахали руками и полностью забыли про меня.
   Но я кое-что разобрал и понял, что они в восторге.
   По их мнению, получилось просто здорово. Так что  я  подхватил  куртку  и
смылся. Пасту могут и сами стереть.
   В тот вечер я видел Лайзу в последний раз, хотя  и  не  собирался  с  ней
встречаться.
   Мы возвращаемся назад к Рынку. Рубин звучно переваривает обед.  В  мокром
асфальте отражаются красные тормозные огни машин, а город за Рынком  кажется
чистенькой скульптурой, высеченной из света, - ложь, в которой сломленные  и
потерянные зарываются в  томи,  растущем,  словно  слой  гумуса  у  подножий
стеклянных башен .
   - Мне завтра нужно во Франкфурт, собирать скульптуру. Хочешь со  мной?  Я
могу оформить тебя как техническую службу. - Он ежится и втягивает голову  в
пятнистую куртку. - Платить не могу, но авиабилеты за счет фирмы, а?
   Странно слышать от Рубина такое предложение, но я знаю, что  он  за  меня
беспокоится, думает, я слишком завожусь из-за Лайзы, и это единственное, что
пришло ему в голову, - вытащить меня куда-нибудь из города.
   - Во Франкфурте сейчас холоднее, чем здесь.
   - Но тебе не помешало бы сменить обстановку, Кейси. Я не знаю...
   - Спасибо, но у Макса для меня много работы.
   "Автопилота теперь - известная  фирма.  Люди  прилетают  со  всех  концов
света.
   - Ну-ну...
   Оставив музыкантов в "Автопилоте", я отправился домой. До Четвертой дошел
пешком, а дальше поехал троллейбусом. Мимо витрин,  которые  я  вижу  каждый
день,  ярких,  расцвеченных,  веселых.  Одежда,  обувь,  дискеты,   японские
мотоциклы,  похожие  на  чистеньких  эмалированных  скорпионов,  итальянская
мебель...  Витрины  меняют  тут  каждый  сезон,  да  и  сами  магазины  одни
закрываются,  другие  открываются.  Чувствовалось,  что  все  происходит   в
предпраздничном режиме: больше людей на  улицах,  многие  парами,  быстро  и
целеустремленно шагают мимо ярких витрин куда-то, где продается  именно  то,
что нужно подарить тем-то и тем-то. Половина девушек в высоких, выше  колен,
дутых стеганых сапогах из нейлона - мода пришла из Нью-Йорка прошлой  зимой,
и Рубин говорит, в этих сапогах они  выглядят  так,  будто  всех  слоновость
хватила. Вспомнив об этом, я невольно улыбнулся, и тут вдруг до меня  дошло,
что все кончилось, что с Лайзой  я  расквитался,  что  теперь  ее  утянет  в
Голливуд так же неотвратимо, как если  бы  она  сунула  ногу  в  космическую
черную дыру, утянет немыслимой силы тяготение Больших  Денег.  Поверив,  что
она уже ушла из моей жизни -  уведена,