от, ну вот, что я говорил, что я говорила...
   Пьер напрягся, ожидая, что вот-вот услышит властное указание Кукса  или
Кубилая: "Ярче, ярче изображайте восторг!"
   Но и Кубилай и Кукс прыгали рядом и кричали:
   - Ну вот, я же говорил! Я говорил!


   Ах, какие были проводы!
   Ставил,  конечно,  Кукс,  забияка  и  большой  любитель  покомандовать.
Толстяк, сидевший на последнем Совете за печкой, скинул повязку - мешала -
и топал впереди парадирующих войск, воздев треуголку на шпагу и  вопя  что
есть мочи: "Виват!" Бивак разбили у стен Лонгибура. Пьер сидел  на  слоне.
Пальцы ласкали твердый цилиндрик в кармане куртки  -  маленький  пенал  со
щепоткой  оранжевого  порошка,  врученный  ему  нынче  утром  доктором  из
"Осеннего  госпиталя".  Пока  пили-ели  (Кубилай  все  норовил  с   Пьером
чокнуться и поцеловаться, но не дотянулся - высоко),  площадку  огородили,
увили лентами, обставили флажками, и грузинский князь в рог затрубил. Граф
де Круа и Морис де Тардье пустили коней в галоп, сейчас сшибутся, затрещат
копья, рассыплются, и - за мечи! Нет, передумали. Алисия им язык  показала
и по хоботу - к Пьеру,  с  венком  из  ромашек.  И  села  рядом.  Елена  в
пурпурной столе перебирала струны кифары. Проскальзывая  длинными  ногами,
шел клетчатый Арлекин, смотрел провалами глаз,  изгибал  шею.  Как  ударом
хлыста, сорвало Пьера с места. Он сполз по крутому боку, вскочил на стол:
   - Там, у нас в Шатле, это делали так!
   Он пустил волну по рукам - туда, обратно, снова туда. И вдруг застыл  в
мучительном изломе.
   - Еще, еще! - ревела толпа, а мим - Пьер узнал Жоффруа - глядел на него
с восторгом темными кругами на меловой маске.
   Кукс и Кубилай, отталкивая друг друга, бросились к нему - пожать  руку,
помочь слезть. Кубилай оказался проворней:
   - Голубчик, это... это... Нет слов. Вы - гений. Умоляю, на одну минуту.
Вот это движение... - и увлек Пьера в сторону.
   Поляна за стеной жимолости раздалась, чтобы вместить всех.  На  трибуне
скрипел Алоизий Макушка:
   - Дорогие сограждане! Мы собрались здесь в  эту  торжественную  минуту,
чтобы проводить, как  говорится,  в  дальний  путь  нашего,  так  сказать,
замечательного и, я не боюсь этого слова, старого друга, - и бил пробкой о
графин.
   Из машины, весь в мазуте, вылез Калимах и  поставил  на  землю  большую
медную масленку.
   - Ты у меня полетишь, - мычал он, хмуро прицеливаясь разводным ключом к
торчащему болту, которого раньше, Пьер мог поклясться, в машине не было, -
как пить дать, полетишь.
   - Свечи прокалил? - подошел  Харилай.  -  Прокали  свечи-то.  Отсырела,
небось, стояла сколько...
   - И то, прокалить, - согласился Калимах. - Тащи паяльную лампу.
   Что-то острое уперлось Пьеру в бок.
   - Считаю своим  долгом  предостеречь,  -  зашептал  старый  знакомый  в
калошах, убирая зонтик, - шум, пение... Чего ж тут хорошего.  Произнесение
речей при большом скоплении публики. Это знаете, чревато. Полезайте-ка  вы
в машину и - скатертью... то есть счастливый, как говорится, путь.  И  вам
хорошо, и нам спокойней. К обоюдному, так сказать. А то как бы они того...
не передумали, а? - и, не выдержав, прыснул.
   Пьер еще увидел прощальный  взмах  Гектора,  немного  растерянные  лица
Полины, Ассы. Он вытер щеки.
   - Не скучай, Пьер! Счастливо!
   - Счастливо и вам! Спасибо за все.
   Люк захлопнулся.


   - Мсье! - кричал Гастон. - Стойте! Нельзя!
   Кто-то толкнул садовника в спину. В ротонду ворвались Шалон и  Дю  Нуи.
Скрипнул, распахиваясь, люк. Показалась нога  в  рифленом  ботинке.  Потом
рука и, наконец, смущенное лицо Пьера.
   - Ты сошел с ума! - закричал Шалон.
   - Пьер, милый, разве так можно, - сказал Альбер.
   - Да что вы, друзья, - медленно и тихо сказал Пьер. -  Я  только  хотел
попробовать...
   Но Шалон уже вытаскивал из машины рюкзак и, поднимая  его,  взглянул  в
глаза Пьеру:
   - Попробовать? А это что?
   - Простите меня, - еще тише сказал Пьер.
   - Слава богу, хоть ты жив. Ты включал ее?
   Пьер смотрел на них сквозь слезы, не слыша слов.
   - Ничего, ребята, не огорчайтесь.
   - Так она не работает?
   Пьер покачал головой.
   - Ты не находишь, что он какой-то  странный?  -  повернулся  Дю  Нуи  к
Шалону.
   - Он потрясен неудачей, Альбер. И нам это тоже предстоит пережить.
   - Простите, я очень тороплюсь, - сказал  Пьер.  -  Подбросьте  меня  до
Форж-лез-О, я там оставил машину.


   Он не сводил глаз с тщедушного тела, страшной иглы. Ему  казалось,  что
миновала вечность с тех пор, как он  уронил  оранжевую  крупинку  в  колбу
капельницы, хотя на самом деле не прошло и половины суток. Пьер брал  руку
девочки пытаясь ощутить намек на ответное  движение.  Но  нет,  ничего  не
изменилось. Ничего.  Утренний  луч  играл  на  красном  коленкоре  истории
болезни.
   - Ну, как ты сегодня себя чувствуешь? - Доктор вытянул из папки листок.
   - Ой, мы опять с папой купались. И ракушку нашли огроменную, во! - Руки
Люс дрогнули.
   Доктор снял очки и поднес листок к глазам.
   - Господин профессор, вас к телефону, - объявила сестра.
   - Что? А? Послушайте, мадам Планше, что вы мне подсунули? - Он  свирепо
ткнул пальцем в листок. - Чей это анализ?
   Лицо сестры покрылось  пятнами,  близкими  по  цвету  к  кресту  на  ее
наколке.
   - Это анализ Люс Мерсье, господин профессор.  Я  сама,  -  она  сделала
паузу, - сама вложила его в историю болезни пациентки.
   - А в лаборатории не могли напутать? - спросил доктор, смягчаясь.
   - В лаборатории сегодня не было других  анализов,  господин  профессор.
Вас ждет у телефона мадам Жироду, господин профессор.
   - Не было других анализов? - Доктор надел очки. Он увидел  привстающего
Пьера и повернулся к ребенку. Знают ли они, какое  чудо  произошло?  Какая
милосердная воля вернула девочку этому человеку, а ей подарила _настоящий_
мир, с _настоящей_  травой,  с  морем,  в  котором  можно  _по-настоящему_
плавать, в котором водятся живые рыбы и полным-полно огроменных раковин.
   - Ах да, иду, иду. Дождитесь меня, Мерсье.  Я  сейчас  вернусь,  только
поговорю с женой. Дождитесь меня непременно.