как косились  они  в  сторону  ее  кульмана,  как
табунились вокруг нее на разных собраниях и вечерах. Но  среди  всех  этих
претендентов, по мнению Олега Петровича, не было никого, кто был бы ей под
стать. Проживая в одной  из  комнат  кварт  тиры  Ивана  Семеновича,  она,
разумеется, не могла привести кого-то к  себе,  а  вот  теперь...  "И  вот
теперь ей вольготно, никто не увидит, никто не  узнает,  недаром  она  так
охотно поселилась у меня, - заключил Олег Петрович, но тут  же  и  одернул
себя: - А мне-то что до этого! Не жена  она  мне  и  вообще  не  пара,  мы
существуем даже как бы в разных плоскостях,  которым  не  пересечься.  Она
вольна располагать собой, как ей заблагорассудится, а мне, старому дураку,
даже и думать о чем-либо таком глупо и стыдно..."
   Вернулся Олег Петрович  в  выходной  с  утренним  поездом,  но  к  дому
добрался  только  около  десяти  и,  стесняясь   воспользоваться   ключом,
позвонил. Афина Павловна  открыла  не  сразу.  В  халатике,  с  заспанными
глазами и помятым лицом она выглядела  совсем  не  так  ослепительно,  как
обычно, и несколько тонких морщинок предательски обнаруживали, что она  не
так уж и молода.
   - Не предупредили и застали врасплох, - проговорила она, - у  меня  тут
не прибрано. Вы раздевайтесь и будьте как дома, а я,  извините,  пройду  в
спальню и приведу себя в должный вид.
   Олег  Петрович,  сняв  полушубок,  задвинул  чемодан  на  антресоли   и
огляделся. Большая комната за его отсутствие будто уменьшилась.  На  столе
вперемешку с книгами и журналами мод покоилась  неубранная  посуда,  книги
валялись также на серванте, на диване находились какая-то шкатулка, щетка,
и со стула свисал длинный перекрученный женский чулок.  Второго  почему-то
нигде не было, зато в углу прямо на пол была брошена простыня,  скомканная
и не очень свежая. На столе у дивана стоял ангел -  вместо  торшера,  надо
полагать, - на тумбочке, на телевизоре, на подоконнике, -  всюду  валялись
шпильки, расчески, разнообразные баночки и пузырьки, а из-под стола  хищно
разинула пасть  хозяйственная  сумка  с  заглотанной  полбуханкой  черного
хлеба, тут же приютились перчатки и электрический утюг.
   "А я еще пожалел, что не сообщил ей о "лентяйке" и тряпках! Она,  поди,
даже к венику ни разу не прикасалась", - усмехнулся Олег Петрович и  пошел
на кухню готовить завтрак. Он сварил  кофе,  сделал  яичницу,  прежде  чем
Афина Павловна вышла, из спальни во всем сиянии  искусно  реставрированной
юности. Ничего не скажешь, это у нее было выполнено артистически.
   - Я вас немножко задержала... Что это вы читаете?
   - Вспоминаю сопромат.
   - А-а, это, как видите, новейшее издание руководства по сопромату.  Мне
вздумалось сравнить его подробно с трудом  Ивана  Семеновича.  Ну,  с  тем
самым, который у него провалили в свое время и из-за которого Погорельский
на рожон полез.
   За завтраком Афина Павловна перечислила заводские новости,  из  которых
главными были сообщения о  полученном  долгожданном  координатно-расточном
станке, о приеме в бюро двух молодых инженеров и о том,  что  Погорельский
отбыл свое наказание и его почти сразу  же  откомандировали  в  Москву  на
курсы переподготовки. Это пришлось очень кстати, иначе  ему  первое  время
было бы неловко работать у  нас  после  отсидки.  Олег  Петрович,  в  свою
очередь, рассказал о поездке,  об  Уфе,  а  потом  осторожно  спросил,  не
случилось ли за время его отсутствия чего-нибудь странного.
   - В бюро?
   - Нет, здесь, в квартире.
   - Что вы, собственно, имеете в виду?
   - Ну, нет так нет.
   - Нет, вы уж говорите, раз начали. - "Наверное, опасается,  что  соседи
чудили", - подумала Афина Павловна.
   - Соседи тут ни при чем, -  механически  откликнулся  Олег  Петрович  и
запнулся, заметив, что собеседница взглянула на него как-то ошарашенно.  -
Вы что?
   - Я? Я, кажется, ничего не сказала. А вы что?
   - Да и я ничего особенного не сказал.
   - Но вы что-то имели в виду, не  зря  же  вы  спросили  о  странностях.
Впрочем, я не настаиваю, можете не продолжать.
   - А-ах, вздор! Мне  почему-то  странные  сны  здесь  снились  последнее
время.
   - Уж не полагаете ли вы, что они мне передались?
   - Я же говорю, что зря затронул это. Не подумайте, что я и в самом деле
суеверен.
   - Не так давно мне тоже приснился странный сон. Только не  здесь,  хотя
именно об этом месте. По-моему, я вам даже говорила что-то об  этом  перед
вашим отъездом?
   - Начинали, но уклонились, не рассказали.
   - Мне снилось, что я пришла к вам на именины вот в эту  самую  комнату.
Представляете? И все это происходило так реально,  удивительно  отчетливо.
Вот все эти вещи, мебель и вы приснились, как наяву.  Я  будто  бы  хотела
танцевать, а вы усадили меня играть в шахматы. Мы даже выпили с вами.
   - Нет, это не я, а вы усадили меня играть в шахматы.
   - Правда, я ошиблась... А вы откуда знаете, что мне снилось?
   - И вы с блеском выиграли у меня две  партии,  а  теперь  морочите  мне
голову, списывая на сон то, что было на самом деле.
   - Тоже верно, выиграла.
   Вид  у  Афины  Павловны  был  такой  растерянный,  что  Олег   Петрович
растерялся: "То ли она чокнутая, то ли кокетничает  так  оригинально?"  Он
прошел в спальню, достал  из  письменного  стола  мундштук  с  дарственной
надписью и положил перед гостьей на стол.
   - Вам не знакома эта вещь из вашего сна?
   Потом  он  разыскал  недопитую  бутылку  коньяку  и  поставил  рядом  с
мундштуком:
   - А этот напиток вы принесли или мне бог подал?
   - Слу-ушайте! - с  изумлением  протянула  Афина  Павловна.  -  В  вашей
квартире, действительно, место нечисто! Выходит, это был не сон?  То-то  я
утром недосчиталась у себя пятнадцати рублей...
   Афина Павловна помолчала, проверяя впечатление,  и  перешла  на  другой
тон:
   - Ну, а если без всякого розыгрыша, то все равно  остаются  странности:
как мне удалось выигрывать, ведь я давным-давно не занимаюсь шахматами  да
и  раньше  играла  весьма  слабо.  А  придя   к   вам,   я   почувствовала
необыкновенную приподнятость -  как  в  восемнадцать  лет.  В  меня  будто
вложили  новый  заряд,  сильнее  захотелось  жить,  действовать,   творить
что-нибудь. Поэтому и в шахматы я играла с удовольствием. Я  предугадывала
ваши ходы и знала нужные ответы, это было именно  как  во  сне.  Моя  мать
верила, что бывают вещие сны, а как же назвать то, что  произошло  у  вас?
Вещей явью?
   - Она умерла? - спросил почему-то Олег Петрович.
   - Да, как и многие ленинградцы.
   - А папа у вас жив?
   - Убит в сорок третьем под Славянском.
   - А вас, значит, эвакуировали, а  потом  воспитали  в  детском  доме  в
Алма-Ате.
   - Не трудно догадаться о детдоме, но разве я уже упомянула и Алма-Ату?
   - Не помню. Вы простите, что я нечаянно разворошил эти воспоминания.
   На самом деле Олег  Петрович  уже  несколько  раз  заметил,  что  Афина
Павловна иногда начинала говорить, как по шпаргалке:  будто  он  улавливал
сказанное ею еще до того, как она произносила  эго  словами.  "Сейчас  она
уйдет", - заключил он, и на самом деле,  Афина  Павловна  поднялась  из-за
стола.
   - Погостила - и хватит, пора переселяться. Вы сидите, пока я соберусь.
   Собралась Афина Павловна быстро и сноровисто.
   "Не успела прибраться до хозяина!" - досадливо  подумала  она,  и  Олег
Петрович уловил это.
   - Я провожу вас, - сказал он, подавая ей пальто. - Не холодновато вам в
нем сейчас ходить?
   - У меня кровь еще достаточно горяча, на ходу не замерзну,  -  пошутила
гостья...



9

   Разговор с  Афиной  Павловной  навел  на  размышления.  Не  на  работе,
конечно, - там голова была  занята  другим,  -  но  дома,  управившись  по
хозяйству, Олег Петрович призадумался. Ему  надо  бы  составить  отчет  по
командировке, он даже достал бумаги и документы, перенес  из  столовой  на
прежнее место ангела, сел за стол, да вместо отчета стал рисовать  рожицы.
Не об отчете думалось. Пересилив себя, он его все-таки написал,  но  потом
его мысли вернулись к Афине Павловне, и он вдруг почувствовал облегчение.
   Ну как же: столько времени угнетали его происходившие с ним странности,
а оказывается, причина их не  в  нем;  Афина  Павловна,  женщина  молодая,
вполне здоровая,  с  крепкими  нервами,  побывав  у  него,  тоже  пережила
необычное. Это же неспроста!
   "Значит,  -  размышлял  Олег  Петрович,  -  вся  чертовщина  кроется  в
особенностях окружающей меня обстановки, вернее - в изменении  ее,  потому
что началось все не так давно, а до этого не  случалось.  Что  же  это  за
изменения? При жене и дочери ничего такого не было. И после их  отъезда  я
очень долго ничего не замечал, стало быть, причина не в них  и  не  в  тех
вещах, которые они забрали. После них не стало  кошки  Чебурашки,  так  уж
кошка-то тем более не причастна, черт побери в конце-концов,  хотя  именно
после нее все и закрутилось.
   Тут вскоре в дом провели газ, но никакой  утечки  не  чувствуется.  Что
еще? Ах да, по телевидению начал работать еще один канал, но он же не  для
одного меня работает..."
   А вообще,  все  это  становилось  очень  интересным,  и  Олег  Петрович
почувствовал, что он соприкоснулся с объективной  тайной  и,  может  быть,
находится на пороге крупного открытия. Здесь уже не  игра  воображения,  а
реальность, следовало накапливала факты, а пока Олег Петрович  записал  на
листе с рожицами то, чем располагал. Правда, исходных данных  было  обидно
мало: всего два эпизода наяву и один во сне, когда был Лией,  да  одна  не
очень отчетливая странность  с  Афиной  Павловной.  Но  зато  ему  удалось
установить определенную  периодичность:  выходило,  что  одно  событие  от
другого отделяло время, от двадцати пяти до тридцати дней...
   В этот вечер он терпеливо просмотрел всю программу телевидения,  ничего
не дождался  и  несколько  раздосадованный  лег  спать,  подсчитывая,  что
последняя странность произошла двадцать восемь дней  тому  назад,  и  если
явления действительно периодичны, то им следовало  бы  повториться  именно
сегодня или завтра, в крайнем случае - послезавтра. С тем и заснул.
   Ночью Олег Петрович был снова на астероиде. Он опять был Лией и  вместе
с другими членами экипажа переживал сообщение о гибели Фаэтона.
   Сразу после того, как Наблюдатель, отсияв, передал все  накопленные  им
за века сведения, и Фада заложила его  сигналы  в  программу  Комбинатора,
были приведены к нормальному ритму жизни все жители астероида,  которые  с
нетерпением ждали перед Большим  Экраном  появления  полученных  сведений,
переработанных Комбинатором. То, что они увидели, потрясло их.
   Перед ними развернулась  история  Фаэтона  за  столетия,  прошедшие  со
времени, когда там побывали их предки к оставили  в  дар  обитателям  этой
молодой планеты драгоценные научные  и  технические  знания.  Не  к  добру
привел этот дар.
   Обитатели Фаэтона за какие-нибудь два десятка своих лег овладели ключом
для расшифровки оставленных знаний и сумели постигнуть и  воплотить  их  в
реальность. В благодарность за этот дар во всех крупных поселениях планеты
были воздвигнуты памятные сооружения.
   И вот Наблюдатель стал свидетелем развития  этого  разума.  На  Большом
Экране величаво поворачивалась прекрасная планета, на которой  только  при
очень  большом  увеличении  можно  было  заметить  признаки  развивающейся
культуры.
   Проходили ускоренные годы вращения Фаэтона, а в окружающее пространство
он все еще ничего не излучал. Но вот от  Фаэтона  донеслись  слабенькие  и
редкие электромагнитные сигналы, которые своей упорядоченностью отличались
от стихийных грозовых разрядов. Фада вновь растянула масштаб времени.  Да,
на Фаэтоне научились создавать колебания, мощность  и  количество  которых
все росли, а форма и частота разнообразились так,  что  на  эти  колебания
стали накладываться даже сигналы изображений.  Дошло  до  того,  что  весь
Фаэтон, как второй атмосферой, стал окружен густой  оболочкой  непрерывных
электроколебаний.
   Повинуясь  немому  указанию  командира,   Фада   применила   дискретное
управление  масштабами,  и  на  Большом  Экране  история   Фаэтона   стала
подаваться в виде смены отдельных картин,  разделенных  орбитными  циклами
планеты. Это ускорило  просмотр,  события  стали  развиваться  значительно
быстрее.
   Было видно, как крупные поселения становились еще крупнее, здания в них
неудержимо росли  в  вышину  и  над  ними  сгущались  искусственные  тучи,
множились нити паутины, протянутой между поселениями.
   - Зачем они так спешат, это же требует  непомерных  затрат  энергии?  -
удивилась Фада.
   - Да,  согласился  Зор,  -  они  очень  расточительны  и  с  непонятным
легкомыслием  уничтожают  невосполнимые  сырьевые  ресурсы.  На  что   они
рассчитывают,  не  постигнув  даже  атомной  энергии?   Нам   жалко   было
переработать в информацию даже Наблюдателя, а они готовы превратить в  дым
бесценные сокровища, создававшиеся миллиардами лет!
   А на Большом Экране события принимали другой  характер.  Сначала  стали
исчезать  тучи  дыма  над  крупными  поселениями,  а  интровизор   показал
образование  подземных  вместилищ,  в  которых  ворочались   металлические
чудовища. Потом большие скопления зданий начали  безлюдеть  и  ветшать,  а
люди стали расселяться в многочисленных и крохотных жилищах, а затем и они
скрылись под землю. Планета словно опустела.
   И вдруг какой-то мощный всплеск света заставил Фаду затормозить  время.
И тут все увидели, как над планетой вспучивается громадная вихревая туча.
   - Они овладели наконец атомом! - обрадованно воскликнула Лия. -  Теперь
начнется стремительное развитие и облагораживание планеты.
   И хотя все шло к этому и не могло  быть  иначе,  факт  овладения  новой
энергией возбудил всех так, что  бессловесного  обмена  мнений  показалось
недостаточно, и перед Большим Экраном послышался гул голосов  космонавтов,
привыкших быть сдержанными и не тратящих эмоций попусту. И лишь  несколько
секунд спустя резким диссонансом прорезалась  чья-то  несдержанная  мысль:
"Как бы они не обратили эту силу во зло!"
   Все переглянулись, пытаясь вникнуть в суть этой мысли и узнать, кто это
подумал, но тот предпочел не раскрываться.
   Фада вновь закрутила планету быстрее, уже не останавливаясь при  каждом
световом выбросе, и вскоре они стали свидетелями взлета с  Фаэтона  первых
ракет,  маленьких  и  слабых,  отдалявшихся  от   планеты   на   небольшие
расстояния, потом наблюдали, как  ее  обитатели  принялись  колонизировать
Селену, бывшую до того безжизненным спутником Фаэтона.
   А  вслед  за  тем  случилось   нечто   ужасное:   Фаэтон   вдруг   стал
разваливаться.
   Началось  с  того,  что  во  многих  местах  взметнулись  ослепительные
выбросы, потом по поверхности зазмеились многочисленные трещины, и планета
разломилась на многие части, которые стали отходить друг от друга, обнажая
огненное нутро планеты.
   - Остановите это безумие! - дико и бессмысленно закричал Олег Петрович,
ставший на миг самим собой, но тут же утратил  это  сознание,  став  снова
Лией, не обратившей, как и остальные, внимания на вырвавшийся вопль. Да  и
вряд ли он прозвучал на  астероиде,  где  тоже  все  были  взволнованы  до
предела.
   - Спокойнее, Лия! - прошептал Зор, которого она схватила  за  плечо.  -
Все это - в прошлом, не забывай, что мы видим лишь запись и не в состоянии
вмешаться.
   А на Большом Экране стало дробиться и пылающее ядро планеты, большими и
малыми раскаленными брызгами, сгустками, космами и каплями разлетающееся в
разные стороны, преодолев взаимное притяжение. Силой взрыва была отброшена
со своей сложной орбиты и Селена, оказавшаяся теперь крупнее всех осколков
и  сгустков,  и  Наблюдатель,  захваченный  цепями   притяжения,   покорно
последовал за ней.
   - Стой,  Фада!  -  скомандовал  командир.  -  Ты  что-то  перепутала  в
программе Комбинатора или в нем остались следы заданий на  фантазирование,
которым ты вечно тешишься. Такая катастрофа немыслима:  обитатели  Фаэтона
уже достигли такого уровня, при котором в  их  силах  предотвратить  любой
планетный катаклизм. Выключи  все,  сведи  к  нулям  датчики  и  рецепторы
аппарата, а сама немедленно погрузись в электросон. А когда отдохнешь  как
следует, начни все сначала, не торопясь. Я дам тебе трех помощников.
   - Командир, - вмешалась Лия, - я смогу начать с нуля сейчас же и сделаю
все вместо Фады, зачем откладывать!
   - Я тоже смог бы. Да и не только я, Лия,  но  для  этого  нужно  полное
спокойствие, которого нет сейчас ни у кого. К тому же Фада все-таки больше
других привыкла к аппарату, она справится  лучше,  когда  отдохнет,  да  и
спешить с этим делом незачем.  Приказываю  всем  забыть  о  Фаэтоне.  Всем
смотреть на меня, кроме Лии и Реи. Навигатор, служба обеспечения и связь -
отвернитесь, остальным - смотреть  на  меня!  Забыть  о  Фаэтоне!  Забыть!
Забыть!
   Потом командир повернулся к Лие и сказал:
   - Тебя оставлю  старшей  по  астероиду,  мне  тоже  следует  отвлечься.
Заставь меня заснуть без электроаппарата и  забыть  о  Фаэтоне.  Разбудишь
через три оборота астероида.
   Внутренне довольная оказанным доверием, Лия подождала,  когда  командир
сядет в кресло, взглянув в глаза командира, приказала:
   - Подчинись мне! Забудь о Фаэтоне! Спать!!!
   Глаза командира закрылись, голова откинулась на  спинку  кресла.  Видя,
что командир дышит ровно и спит спокойно, Лия занялась проверкой  наружных
курсовых датчиков астероида, а в назначенный срок подошла  к  командиру  и
вновь скомандовала:
   - Проснись, командир!
   Командир поднялся, а Лия, освободившись с этой секунды от  обязанностей
старшей, подошла к зеркалу, чтобы по женской извечной  привычке  осмотреть
себя перед повторением общего сбора. Должно быть, Лия, взглянув в зеркало,
еще не успела погасить свою приказывающую волю и потому  этот  же  взгляд,
прорвав бездны мирового пространства и непостижимые пласты времени, проник
в душу спящего Олега Петровича и заставил его проснуться.
   Он был в своей комнате, куда еще светила луна, но он  уловил  это  лишь
боковым зрением, а прямо  перед  ним  была  Лия,  и  ее  взгляд  проникал,
кажется, во все извилины его мозга, парализовав его волю и приковав к себе
безвозвратно  и  без  остатка.  Какой-то  восторг,  полное  подчинение   и
готовность поступить как  угодно,  лишь  бы  смотреть  и  смотреть  в  эти
покоряющие глаза. Сколько это продолжалось? Наверное,  всего  лишь  миг  -
пока Лия смотрела в зеркало. А потом она отвела взгляд, и  он,  задыхаясь,
повалился на подушку  и  снова  стал  Лией,  которая  продолжала  контроль
наружных датчиков в ожидании большого сбора всех вахт астероида.
   Проснувшаяся Фада тем временем вместе с помощниками и  под  наблюдением
самого  командира  тщательно  проконтролировала  все   цепи   Комбинатора,
выверила задающую программу и снова привела аппарат в действие, хотя и без
того было ясно, что изменений ждать нечего, так как никакой ошибки не было
обнаружено. Командир не стал даже повторять большой  сбор  космонавтов,  а
лишь с ограниченной группой оказавшихся поблизости лиц просмотрел еще  раз
то,  что  уже  видели,  и  когда  события  дошли  до  катастрофы,  и  Фада
вопросительно взглянула на него, дал знак не останавливать Комбинатор.
   "Приходится примириться с очевидностью, -  уловила  Лия  его  мысли.  -
Население   Фаэтона   не   смогло   вырваться   из   цепей    разобщенного
частновладельческого общества, а оставленное нашими  предками  техническое
наследие не способствовало объединению народов в единую семью, потому  что
нравственное развитие, по-видимому, отстало от технического, и  социальное
уродство погубило планету".
   - Увеличить скорость проекции! - сказал Зор Фаде, а  командир  приказал
навигаторам отмечать курс закрутившейся на Большом Экране  Селены.  Где-то
под ее  поверхностью  в  сооруженных  ранее  укрытиях  находились  остатки
обитателей Ф