- Да, мне говорили об этом. Правда, несколько  другими  словами.  Еще
раз простите за ошибку.
     - Никакой ошибки нет. Со мной вы можете говорить  вполне  откровенно.
Но разговоры эти не должны касаться чужих ушей. А  теперь  задавайте  ваши
вопросы.
     - Спасибо. Но сначала  я  должна  хорошенько  их  обдумать.  Вопросов
столько, что голова идет кругом. Может, мы увидимся  завтра  где-нибудь  в
другом месте?
     - Хорошо, - Пряжкин почувствовал легкое  головокружение.  -  Где  вас
поселили?
     - Пока в министерстве пропаганды. Дали  койку  в  какой-то  крошечной
комнатке. Но там ночуют еще три женщины.
     - Я найду вас. До свидания.
     - До свидания. - Наташа широко улыбнулась и побежала к выходу.
     Такую улыбку Пряжкин видел впервые в жизни. "Еще три  женщины  ночуют
там", - вспомнил он ее слова. - Что она имела в виду? Любопытно...  Весьма
любопытно..."
     Мыслями он был уже целиком в завтрашнем дне. Многое отдал  бы  сейчас
Пряжкин за то, чтобы эти сутки миновали как можно быстрее.


     Лирика лирикой, мечты мечтами, но мысль о дровах, - вернее, о  полном
их отсутствии - подспудно  не  давала  Пряжкину  покоя.  Поскольку  первый
вариант их приобретения уже  отпал,  а  путешествие  в  Ливонию  требовало
определенных подготовительных мероприятий, оставался  единственный  выход:
идти на поклон в министерство  градостроения.  Хотя  в  государстве  давно
ничего не  строилось  и  даже  не  проектировалось,  старые  избы  все  же
ремонтировались,   сторожевые   башни   подновлялись,   идолы   продолжали
выпекаться дюжинами, как блины, - а значит, древесина  имелась.  Да  и  на
складах  за  Тухлой  речкой  сушился  лес,  предназначенный  для  закладки
трехпалубного   фрегата,   чертежи   которого   обнаружились   в   журнале
"Моделист-конструктор"  полувековой  давности,   невесть   каким   образом
попавшем в архив министерства пропаганды. На худой конец Пряжкина устроило
бы даже какое-нибудь гнилье - старые заборы, выбракованные  венцы  срубов,
отходы лесопилки. Но загвоздка состояла в том, что  градостроители  никому
даром не давали, а задобрить их министра,  а  тем  более  сторожа  склада,
Пряжкину было нечем. Топоров у них своих хватало, а вместо спирта  обильно
употреблялась политура.
     От этих невеселых размышлений Пряжкина отвлекло появление Пашки - его
собственного денщика,  адъютанта  и  порученца,  носившего  громкий  титул
коменданта штаба. Был он  человеком  скользким,  вороватым  и  пьющим,  но
совершенно незаменимым.  Для  него  не  существовало  невыполнимых  задач,
запертых дверей, секретных тем, незнакомых мужчин  и  недоступных  женщин.
Никто не помнил его родителей и не знал, откуда появился он  сам.  И  хотя
перед ликом бога войны Святовида он был наречен гордым именем Полкан,  все
продолжали звать его дурацкой кличкой - Пашка.
     - Что ты, начальник, стоишь здесь, как будто в  штаны  наложил?  -  в
детской непосредственностью спросил он. - Чего в  штаб  не  идешь?  Я  уже
баланду разогрел. И к баланде кое-что имеется.
     - И на чем разогрел? -  подозрительно  спросил  Пряжкин,  но  все  же
задержал занесенную для оплеухи руку.
     - На печке, само собой.
     - А дрова откуда?
     - Достал, - одутловатая от природы, да к тому же еще и вечно  опухшая
физиономия Пашки хитро скривилась.
     - Где? А ну-ка докладывай толком! Может, ты на  эти  дрова  секретные
документы сменял.
     - Дело нехитрое. - Пашка  стрельнул  по  сторонам  узкими  глазами  и
откашлялся в кулак. - У вас на следующий квартал  запланирована  установка
трех идолов. Радегаста, Нияна и Чапая. Ну, думаю, на кой нам хрен три еще,
когда и тех, которые имеются, сосчитать невозможно. Вот я с  богорезами  и
договорился. Они мне две сажени чурок отвалили, а я им акт приемки наперед
подписал. Еще и штоф на прощание налили. И нам хорошо, и  им  без  хлопот.
Так что до тепла нам дров должно хватить.
     - Богорезы известные святотатцы. А ты куда лезешь? Вдруг узнает кто?
     - Ну, началось, - Пашка ненатурально изобразил  обиду.  -  Другие  из
этих идолов избы себе выстроили, а тебе трех штук на дрова жалко.
     -  Мне  тебя  жалко!  Ведь  скоро  вчистую  проворуешься.  Куда  дары
девались, которые Святовиду предназначены?
     - Ты что, начальник! - глаза Пашки округлились. - Я здесь причем?  Ты
его, болвана восьмиглазого, спроси, как он ими распоряжается.  Может,  сам
жрет, может, с кодлой своей делится. Я за него не ответчик.
     - Дать бы тебе хорошенько, - с чувством сказал  Пряжкин.  -  Да  руки
марать не хочется. Сам допрыгаешься.
     - Это еще посмотрим, кто из нас первым допрыгается, - обиделся Пашка.
- Тебя, между прочим, в министерство бдительности вызывают. Велели  спешно
явиться. Опять, наверное, кого-то из соратников облаял.
     Из  соображений  секретности  весь  руководящий  состав  министерства
бдительности состоял из членов одной семьи. Заместителем министра была его
теща, начальниками основных отделов - жена,  дочка  и  племянник.  Каждый,
вновь  поступающий  на  службу  сотрудник,  должен  был  так   или   иначе
породниться с министром. Одного особо ценного  агента  ему  даже  пришлось
усыновить.
     Учреждения  этого  Пряжкин  особо  не  опасался  (как-никак  он   был
единственным  человеком  в  державе,  знавшим  в  теории,  а  главное,  на
практике, как запускаются и наводятся на цель стратегические  ракеты),  но
ухо привык держать востро.  Не  приходило  и  месяца,  чтобы  министерство
бдительности не выявляло каких-нибудь очередных вражеских происков. То  на
пустой бочке, выловленной в Великом Ледяном  Море,  оказывалась  какая-то,
хоть и не вполне понятная, но явно провокационная надпись, то через  рубеж
проникал  зараженный  бешенством  песец,  то  в  жертвенном  роге   Перуна
оказывались оленьи экскременты.
     Министр принял Пряжкина не в кабинете, а где-то  на  задворках  своей
конторы, по соседству с персональным утепленным  нужником.  Возможно,  это
было связано с особо  конфиденциальным  характером  встречи,  а  возможно,
министр (фамилия которого, кстати, была Зайцев, а имя -  Любомысл)  просто
накануне объелся на тризне по одному своему дальнему  родственнику,  давно
списанному  в  резерв  по  причине  старческого  слабоумия  и   физической
ветхости.
     По ходу беседы министр несколько раз скрывался  в  нужнике,  оставляя
Пряжкина  в  одиночестве   на   морозе.   Чувствовалось,   что   громадная
ответственность, возложенная на Зайцева еще в ранней юности,  основательно
расшатала его здоровье. Да и теперь, по слухам, он  не  щадил  себя.  Чего
стоил только один план поголовной проверки всех перелетных птиц, по  весне
массами нарушавших рубежи государства.
     - Ты эту девчонку-перебежчицу видел?  -  без  всяких  обиняков  начал
Зайцев.
     - Ну, видел, - нехотя признался Пряжкин.
     - Беседовал?
     - Беседовал.
     - И что?
     - А ничего.
     - Подкатывалась к тебе?
     - Это как?
     - Ты давай не юли! Сам  знаешь,  как  баба  к  мужику  подкатывается.
Ребенком не прикидывайся.
     - Никто ко мне не подкатывался. Соплячка она еще.
     - Соплячка, - согласился Зайцев. - Вот это меня и настораживает.  Сам
знаешь, какие козни днем и ночью плетет враг. Сам знаешь, сколько  агентов
проникает на нашу территорию. А вражескому агенту что надо? Догадываешься?
Правильно догадываешься. Ведь ты к той тайне ближе всех  стоишь.  Помнишь,
прошлым летом я двух перебежчиков разоблачил? Прикидывались, что грибы  на
нашей территории собирали. Так вот, выяснилось,  что  они  за  тобой  шли.
Похитить хотели.
     - Да ну? - искренне удивился Пряжкин.
     - Вот тебе и ну! Матерые мужики были. Да только меня не проведешь.  Я
врага насквозь вижу. Две недели только и отпирались.
     - И что им за это было?
     - Да ничего. Признались и померли. Две недели  без  воды  и  пищи  не
всякий враг выдержит... Вот я и думаю, что те, кто их посылал, после этого
случая решили тактику изменить. - Он махнул рукой куда-то на юг. - Поняли,
что мужиков мы сразу расколем, и потому девчонку к тебе послали.
     - Это что, точные данные или так, предположения?
     - Когда у меня точные данные  появятся,  она  и  глазом  моргнуть  не
успеет. Ты вот что, - Зайцев понизил голос до шепота, - сближайся  с  ней,
не противься. Рано или поздно она свои  планы  раскроет.  Тогда  мы  ее  и
возьмем.
     - А если не раскроет?
     - Должна раскрыть. Чует мое сердце. Но и ты олухом не ходи,  подмигни
ей или погладь где-нибудь. Чем раньше она свое вражеское нутро  обнаружит,
тем лучше. Конечно, приказывать я тебе не могу, ты не по  моему  ведомству
числишься, но ради безопасности державы нужно постараться. Все понял?
     - Что ж тут не понять.
     -  Ну  тогда  иди  себе.  Нельзя,  чтобы  нас  вместе  кто-нибудь  из
министерства  пропаганды  видел.  Они  за  нее,  котята  слепые,  как   за
палочку-выручалочку держатся. Раскудахтались!  Заслуги  свои  расписывают.
Ничего, когда все раскроется, их тоже по головке не  погладят.  Пособники,
чтоб их псы разорвали!
     Хотя в структуру министерства обороны кроме пехотных частей и оленьей
кавалерии входили также  псовые  заградотряды  и  даже  гребная  флотилия,
состоявшая из трех лодок-однодревок, главной заботой и гордостью  Пряжкина
были ракетные войска стратегического назначения. Именно на  них  зиждились
безопасность и процветание государства. Считалось,  что  только  благодаря
постоянно  готовым  к  старту  ракетам  с  ядерными  боеголовками   рубежи
считаются неприкосновенными, а закрома более или менее полными.  Супостаты
и злопыхатели всего мира просто тряслись от страха при одном упоминании  о
ракетно-ядерном мече и согласны были платить за  свою  безопасность  любую
цену.
     Само собой, все самое  лучшее,  самое  питательное,  самое  теплое  и
удобное доставалось ракетчикам. Правда, сам Пряжкин от этого  имел  только
моральное  преимущество.  Можно  было  промотать  всю  пехотную  амуницию,
зажарить и сожрать любого боевого оленя, вылакать в санчасти  весь  спирт,
но любой болт, любой кусок сахара,  предназначенный  для  ракетчиков,  был
неприкосновенен. Самые могучие и грозные идолы - златоусый Перун, каменный
Симаргл, Железный Феликс - охраняли люк пусковой шахты.
     Пост министра обороны достался Пряжкину в наследство  от  отца,  и  с
самого раннего детства он знал то, что  никогда  не  суждено  было  узнать
другим. Он  рос,  вглядываясь  в  мерцающую  глубину  локаторных  экранов,
перегоревшие радиолампы были его первыми игрушками,  а  первым  чтением  -
расписание боевых дежурств. Когда Пряжкин стал знать примерно столько  же,
сколько и отец, а может, даже и больше, потому что  тот  со  временем  уже
многое начал забывать, в узком кругу влиятельнейших особ  государства  его
посвятили в члены коллегии волхвов,  заставили  принести  в  жертву  богам
кубок крови и прядь волос, произвели в звание  "сподвижника"  и  назначили
министром. Буквально через пару дней  его  отец,  отправившись  на  зимнюю
рыбалку, провалился под лед - по крайней  мере,  так  гласила  официальная
версия. Тело его обнаружить не удалось, и спустя месяц, на чисто  условной
тризне, никто не плакал.
     После  этого  Пряжкин  стал   таким   же   неотчуждаемым   достоянием
государства, как земля и вода. Случись с ним какая-нибудь беда - это  было
бы  непоправимым  ударом  по  существующему  порядку  вещей.  Поэтому   за
самочувствием  Пряжкина  внимательно  следило  министерство  здоровья,  за
лояльностью  -  министерство  бдительности,   за   моральным   обликом   -
министерство пропаганды. Все это в конце концов привело  к  тому,  что  он
сознательно и интенсивно стал разрушать  свое  здоровье,  втайне  от  всех
слушал по единственному в  стране  радиоприемнику  ложь  и  дезинформацию,
заполнявшую эфир, а также постоянно нарушал все и всякие нормы морали.


     Весь остаток дня и ночь Пряжкин провел в сладком томлении, а  с  утра
пораньше заставил Пашку скрести избу  и  готовить  праздничный  ужин.  Еле
дождавшись сумерек (а ходить на свидание по свету здесь было не  принято),
он отправился в министерство пропаганды.
     Однако  там,  в  действительно  крошечной  комнатке,   почти   сплошь
заставленной  узкими  железными  койками,  его  ожидал  сюрприз  не  менее
впечатляющий, чем ушат ледяной воды, внезапно опрокидывающийся на  голову.
На одной койке с Наташей сидел министр пропаганды Гремислав Овечкин, более
известный по кличке Погремушка, и,  раскрыв  рот  до  ушей,  нес  какую-то
ахинею (ничего другого, по убеждению Пряжкина, он нести не мог).
     Но не это было самым страшным.
     Самым страшным была реакция Наташи на эту ахинею - серебристый смех и
милая улыбка. В руке она  держала  кружку,  в  которой  дымилась  какая-то
черная бурда.
     Кофе, по запаху определил Пряжкин. Он  терпеть  не  мог  это  горькое
пойло, но знал, что для многих оно дороже и желанней спирта.
     - Ну, зах-х-ходи, - по-хозяйски  сказал  Погремушка,  хотя  рожа  его
выражала совершенно противоположные пожелания.
     Наташа сразу умолкла и уставилась в свою кружку.
     Погремушка только с виду казался  полным  придурком.  Во  всех  своих
делах,  в  особенности,  если  они  касались  женщин,  он  был   настырен,
изобретателен и почти всегда  добивался  успеха.  На  этой  почве  он  уже
неоднократно  схлестывался  с  Пряжкиным.  Ходили  слухи,  что  Погремушка
приходится внебрачным сыном самому Силе Гораздовичу Попову, который лет до
сорока действительно был неутомимым  женолюбом.  Косвенным  подтверждением
этому служила его высокая должность, доступное немногим звание "соратника"
и масса  всяких  поблажек  и  льгот,  которыми  пользовалось  министерство
пропаганды. В другой ситуации Пряжкин, возможно,  и  отступил  бы,  да  уж
больно дорог был нынче приз.
     - Тебе нужно что-нибудь? - спросил Овечкин. - Видишь, я  занят  пока.
Завтра к утру заходи. А лучше - к обеду.
     - Я не к тебе, - холодно ответил Пряжкин, проходя вперед.
     Наступило долгое тягостное молчание. Наташа  не  шевелилась  и  вроде
даже дышать перестала. Погремушка медленно наливался дурной кровью.
     - Я в твои дела лезу? - спросил он голосом,  не  предвещающим  ничего
хорошего. - Я тебе работать мешаю?
     - А ты разве работаешь? - делано удивился Пряжкин.
     - Работаю!
     - Ну и чем же конкретно ты сейчас занят?
     - Готовлю текст выступления перед оленеводами Туркестана.
     - Покажи.
     - А ты кто такой, чтобы я его тебе показывал? Или ты  начальник  мне?
Катись отсюда!
     - Только после тебя.
     - Ах так! - Погремушка вскочил.
     - Знаете что! - подала, наконец, голос Наташа. - Уходите оба  отсюда!
Немедленно! Ну что вы за люди! Прямо петухи какие-то. Все  настроение  мне
испортили.
     Плечом к плечу Пряжкин и Погремушка дошли до сеней, а на крыльце  как
по команде остановились.
     - Я это тебе, гад, никогда не забуду, - от всей души пообещал министр
пропаганды.
     - Не прыгай, а то по стенке размажу, - предупредил Пряжкин.
     - Да я таких вояк, как ты...
     Что делал Погремушка с такими вояками, как Пряжкин, осталось  тайной,
потому что спустя секунду он лежал  головой  в  сугробе.  Министр  обороны
несколько раз обошел вокруг поверженного коллеги, но бить больше не стал -
очень уж непрезентабельно выглядел тощий зад Погремушки, а  в  особенности
его голая спина, на которой задралось с полдюжины  нижних  рубашек  разной
степени свежести.
     - Вставай, - сказал Пряжкин, вполне миролюбиво. - Не трону.
     Погремушка с усилием выдернул из снега голову и глубоко, со  всхрапом
вздохнул, словно ныряльщик, вернувшийся с большой глубины.
     - Все, - печально произнес он. - Все тебе, Пряжкин. Конец.
     - Ползи, ползи...
     - Все, - повторил Погремушка, как  сомнамбула.  -  Все.  Конец  тебе,
Пряжкин.
     - Ползи, говорю. Папочке пожалуйся.
     - А за это тебе дважды конец.


     К счастью, министр бдительности был еще на службе.  Увидев  входящего
Пряжкина, он мановением руки отослал из кабинета троюродную  племянницу  и
деверя, что-то докладывавших ему перед этим.
     - Что случилось? - спросил он. - На тебя глядеть страшно.
     - Невыполнимое задание вы мне поручили, - сообщил Пряжкин. -  Овечкин
ее ни шаг от себя не отпускает. Чуть ли не под арестом держит.  Вижу,  она
бы и хотела со мной поговорить, да не может. Надо что-то предпринимать.
     - У тебя самого какие-нибудь соображения есть?
     - Первым делом ее надо из министерства пропаганды  вытащить.  Пошлите
ее, к примеру, в Ливонию. Пускай расскажет народу, какая невыносимая жизнь
за рубежом. А я сопровождающим поеду.
     - Губа у тебя не дура, - Зайцев почесал свой бледный остренький  нос.
- Вот что. Завтра  к  рубежу  отправляется  караван  за  данью.  С  ним  и
поезжайте. Думаю, двух суток тебе на все хватит. А я тем временем и камеру
подготовлю. Вот только куда на это время Овечкина деть?  Еще  увяжется  за
вами.
     - Вы его в противоположную сторону пошлите. К оленеводам  Туркестана.
Он давно туда рвется.
     -  Это  ты  неплохо  придумал.  Вот  только  с   Силой   Гораздовичем
согласовать надо.
     - А разве он сам за данью не едет?
     - Приболел Сила Гораздович. Вместо себя Шишкина посылает.
     - Так мне, значит, на завтра готовиться?
     - Готовься. Все детали я беру на себя. Но только смотри,  не  подведи
меня!
     - Что ж ты один, начальник? - удивился Пашка, когда Пряжкин  вернулся
в штаб. -  Выходит,  я  зря  половицы  ножичком  скреб!  А  какая  закуска
пропадает  -  глянь!  Я  за  этого  лосося  теплые  портянки   отдал.   Не
сговорились?
     - Не сговорились, - признался Пряжкин.
     - Если тебе баба нужна, я мигом организую.
     - Нет... Мне на твоих баб сейчас смотреть противно. Эх,  Пашка,  если
бы ты ее видел...
     - Не печалься, командир. Не все еще потеряно. Сокол, и тот не  всякую
утку с первого захода бьет.
     - Завтра утром пораньше встанем. К рубежу пойдем. За данью. Ты  нарты
приготовь.
     - Дело хорошее. За данью я хоть на край  света  поеду.  Только  одних
нарт, думаю, мало будет. Я к утру штук пять пригоню.
     - Хватит одних.
     - Твое слово последнее, командир. Одни,  так  одни,  -  разочарованно
протянул Пашка. - Только это дело сначала отметить не мешает. А  то  удачи
не будет.
     - Бес с тобой, - сдался Пряжкин. - Только для порядка  сначала  идола
ублажи.
     - Это я мигом! -  Прихватив  кружку  спирта  и  хвост  лосося,  Пашка
вылетел из избы.
     Продышав в оконном стекле  глазок,  Пряжкин  глянул  наружу  и  успел
застать самый конец обряда жертвоприношения - выпив до дна  кружку,  Пашка
топнул ногой, утерся рукавом и что есть силы шлепнул  идола  лососиной  по
носу.
     - Исполнено, - доложил он, возвращаясь. -  Доволен,  кол  деревянный.
Дары с благодарностью принял и счастливого пути нам пожелал.
     Спустя час Пряжкин, обнимая Пашку, заплетающимся  языком  втолковывал
ему:
     - Ты знаешь, что такое тангаж? Да где тебе... Тангаж  -  это  угловое
движение летательного аппарата относительно оси,  проходящей  через  центр
массы  летательного  аппарата  и  перпендикулярное  продольной   плоскости
симметрии. Смотри, рисую... Понял? Никто этого  здесь  не  знает!  Один  я
знаю...
     - А теперь и я буду знать! - промычал Пашка. - Мне, начальник,  знать
можно?
     - Тебе можно! Наливай...
     - С нашим уважением. За тангаж!
     - За тангаж!


     Ранние,  но  все  равно  запоздалые  сборы  в  дорогу  больше   всего
напоминали паническое бегство из осажденного города.  Все  без  исключения
участники экспедиции накануне  отметили  столь  знаменательное  событие  и
сейчас  походили  на  людей,  пострадавших   от   инфразвукового   оружия,
вызывающего, как известно, поражение центральной нервной системы и органов
пищеварения. Министр транспорта орал  что-то  нечленораздельное  и  вскоре
опять заснул, повиснув на ро