р 174? Лайль! Лучшего не придумать. Лайлю
на лето предоставил свою комнату его знакомый, служащий в английском
посольстве. Правда, здание посольства находилось в конце Унтер ден Линден,
рядом с Тиргартеном, совсем недалеко от места преступления Марамбалля. Но
зато экстерриториальность[17] посольства была лучшей охраной от вторжения
полиции. Согласится ли, однако, Лайль взять на хранение такой документ?
Можно обойтись и без его согласия! И, когда Марамбалль подъезжал к зданию
посольства, у нею уже был готовый план.

IX. ПОЗДНИЙ ВИЗИТ

Марамбалля знали в посольстве, - он не раз бывал у Лайля; и ему без особого
труда удалось проникнуть на "английскую территорию".

Лайль был дома.

Марамбалль приготовился к быстрым действиям. Перед тем, как позвонить, он
вынул папку и заложил руку с нею за спину. Как только Лайль открыл дверь,
Марамбалль, повернувшись, направился к кровати, отвернул матрац и сунул
туда свое сокровище. Все это было сделано с таким расчетом, чтобы Лайль не
заметил подкинутого дела, когда сцена появления Марамбалля проявится. "Под
матрацем папка может пролежать благополучно несколько дней. А когда все
уляжется, я таким же манером извлеку ее оттуда", - думал Марамбалль.

Засунув папку, он уселся на край кровати.

- Уф, ужасно устал! - сказал Марамбалль, прислоняясь к спинке кровати.

- Да вы куда уселись? - услышал он голос Лайля. - На кровать? Садитесь вот
сюда, на кресло.

- Благодарю вас, дайте отдышаться. Я предпочитаю садиться на кровать. Эти
кресла теперь предательская штука. Никогда не знаешь, стоят они на месте
или нет. Я уже не раз падал, садясь в воображаемое кресло. А кровать всегда
стоит на одном месте. Кровать надежная штука, - любовно похлопал Марамбалль
по тому месту, где лежала заветная папка.

Где-то на башенных часах пробило полночь.

Лайль выжидательно молчал.

Надо было придумать повод неожиданного визита.

- Я так взволнован, что не мог сидеть дома, - сказал Марамбалль, - и пришел
к вам поделиться своими опасениями. Сейчас я был в астрономическом
обществе. Один астроном делал доклад. Он предсказывает, что скорость света
замедлится еще больше. Свет будет проходить один метр в двенадцать часов
три секунды! Представляете себе, что это будет? Всю ночь по улицам и в
учреждениях будут бесшумно толкаться дневные тени. а днем Берлин будет
казаться пустыней... Электричество надо будет зажигать рано утром, чтобы
оно горело вечером, а гасить днем. Представьте, что будет делаться в
Рейхстаге по ночам! Освещенный зал, и призраки политических деятелей,
вершащих судьбы миллионов... Нам, корреспондентам, днем придется слушать, а
ночами снимать эти призраки Или, скажем, банк. Как вы получите деньги, если
кассир увидит вас и ваши документы только через несколько часов? И как
убедиться, что вы получили действительно деньги, а не старые номера
"Берлинер Тагеблатт"? А промышленность Она приостановится совершенно. Мы
как бы ослепнем Весь мир ослепнет. Это будет катастрофа, гибель, конец,
смерть...

Марамбалль так увлекся, что сам себя напугал этими страшными картинами. Но,
повернувшись на кровати, он вспомнил о драгоценной папке и, чтобы еще
больше отвлечь внимание Лайля от настоящего, патетически закончил:

- Как ничтожны кажутся при свете - вернее говоря, при умирающем свете, -
все "великие" дела, хитроумные дипломатические соглашения и тайные
договоры! Прах! Тлен.

Лайль, как истый англичанин, выслушал спокойно, не прерывая своего гостя.
Только клубы дыма неразлучной трубки как будто стали гуще.

- Какой астроном говорил это? - спросил Лайль.

- Да этот, как его, вот на языке так и вертится. Не то Шварцброт, не то
Буттерброт, - никак не запомню эти немецкие фамилии.

- Странно, - процедил Лайль.

- Об этом скрывают, чтобы не волновать публику.

- Странно; я тоже был на заседании астрономического общества, - продолжал
Лайль.

"Носит этого долговязого англичанина, куда не надо!" - с досадой подумал
Марамбалль.

- И все ученые единогласно утверждали, что, по их наблюдениям, скорость
света за истекшие сутки возросла еще на четыре секунды - метр.

- Вот и поймите этих ученых! - широко развел руками Марамбалль. Он старался
казаться равнодушным, но в душе эта новость, которой он еще не знал,
чрезвычайно обрадовала его. "Тленная папка", на которой он сидел,
увеличивала свою ценность с каждой секундой ускорения света и возвращения к
нормальной жизни.

Опасаясь дальнейших вопросов Лайля о заседании астрономического общества,
Марамбалль поспешил переменить тему.

- Вы меня утешили. А то, представьте, сижу в опере. Валентин поет "Бог
всесильный, бог любви", а на сцене в это время Мефистофель занимается еще
омоложением Фауста. Однако мне пора.

Поправив незаметно матрац, Марамбалль распрощался и ушел, нимало не
заботясь о том, что он подвергает друга серьезной опасности, скрывая в его
комнате украденный документ.

X. ПРОПАВШИЕ ДОКУМЕНТЫ

Вильгельмина слыхала шум в саду, возникший после ухода Марамбалля, но она
поняла это по-своему. Марамбалль, очевидно, не захотел назвать себя, чтобы
не скомпрометировать ее еще раз своим тайным визитом.

"Да, он благороден, - думала девушка, покачиваясь на качалке. - И как
удивительно он был сдержан со мною!.. Неужели он любит меня?.."

В душе Вильгельмины, чемпиона различных видов спорта, девушки с коротко
остриженными волосами и юбкой, едва прикрывавшей колени, - начали
просыпаться чувства, уснувшие, казалось, навеки, ее сентиментальных бабушек
и прабабушек, носивших парики и кринолины.

Тайное свидание... Несчастный любовник... Суровый отец... Соперник... Все
элементы романа!

"Отец, конечно, не согласился бы на наш брак. Ну что же, тем лучше. Я
бежала бы с Луи, как моя прабабушка Каролина бежала с прадедушкой... Ницца,
Сорренто, Алжир"...

Мечты девушки был прерваны топотом четырех ног. Она почти с неприязнью
встретила это вторжение двадцатого века в ее фантастический мир минувшей
романтики, - в особенности, когда узнала характерное прихрамывание
лейтенанта.

Вильгельмина знала, что на нее опять будет сделано "нападение". После
рокового поцелуя отец долго и скучно проповедовал ей о морали, о правилах
хорошего тона, о своем служебном положении, о ее обязанностях к нему, о ее
легкомыслии и в заключение заявил, что он успокоится только тогда, когда
она выйдет, наконец, замуж за лейтенанта.

"Лучшего мужа не найти. Он еще не стар, на отличном счету у начальства,
имеет прекрасные связи, личный друг кронпринца... - Отец понизил голос,
хотя они были одни в кабинете, и продолжал. - Республика не долговечна.
Немецкий народ на стороне монархии. Германия должна стать вновь империей.
Это неизбежно. И ты должна понимать, какие перспективы откроются тогда
перед бароном Блиттерсдорфом!.. Ты должна быть благодарна, что он не
отказался от своего предложения после всего, что произошло. Но он настаивал
на том, чтобы бракосочетание было совершено возможно скорее, и я вполне
понимаю его".

Тогда Вильгельмина ничего не ответила и молча ушла в свою комнату: она была
слишком горда, чтобы оправдываться и принять "великодушие" лейтенанта.

А отец еще долго убеждал ее "призрак", прежде чем убедился, что его дочери
давно нет в кабинете.

И вот теперь они идут, идут за ответом... Шаги поднялись по лестнице.
Слышались уже голоса отца и лейтенанта. Вильгельмина хотела убежать в свою
комнату, но, вспомнив, что это бегство будет обнаружено, осталась сидеть.

- Вы это или ваш призрак, фрейлейн Вильгельмина? - услышала она голос
вошедшего в гостиную лейтенанта.

- Призрак, - ответила она. - Призрак прабабушки Каролины. Разве вы не
видите буклей и кринолина?

Вильгельмина, как все женщины ее круга, отлично умела скрыть свои чувства
под маской внешней непринужденности: уменье лгать считалось высшим
проявлением воспитанности в том мире, в котором она жила.

Лейтенант, напрягая свой тяжеловесный ум, старался быть остроумным. Они
начали весело болтать, в то время как отец Вильгельмины прошел в свой
кабинет.

- Вильгельмина, ты не трогала бумаг на моем столе? - вдруг послышался
тревожный голос Леера.

- Нет, я не входила в кабинет, - ответила она.

- Странно, - ворчал Леер, хлопая ладонями по сукну стола. Потом он вышел из
кабинета и дрожащим голосом сказал:

- У меня со стола пропали папки с документами... Очень важные, секретные
документы...

- Ты просто не можешь найти их, - ответила Вильгельмина спокойно, хотя в ее
душе шевельнулось какое-то смутное, еще не оформившееся, но неприятное
ощущение.

- Пойдем поможем ему искать, - сказала она. Все трое принялись шарить, но
на столе папок не было.

- Может быть, ты спрятал дела в шкаф? - спросила Вильгельмина.

- Да нет же, - раздраженно ответил ее отец. - Бумаги лежали вот здесь, с
краю, в желтых папках. У нас в доме никого не было посторонних?

У Вильгельмины перехватило дыхание. "Марамбалль! Неужели?.. Он заходил в
кабинет, ушел так поспешно, бежал от стражи... Это мог сделать только он..."

Никогда еще Марамбалль не был так близок к катастрофе, как в этот момент.
Назови Вильгельмина его имя, - и все выгодное предприятие с делом номер 174
рухнуло бы, а он оказался бы в тюрьме. Но, на его счастье, в душе
Вильгельмины еще не замолкли голоса ее романтических бабушек, и она
ответила "нет", прежде чем осознала все вероломство "несчастного
любовника". Сказанное слово связало ее. Но, не успела она вымолвить "нет",
как в ее душе поднялась целая буря негодования. Марамбалль обманул ее, как
провинциальную дурочку! Разыгрывая несчастного любовника, он использовал ее
доверие для самых низменных целей... И она вновь начала колебаться, не
выдать ли Марамбалля.

А Леер уже звонил, созывая слуг. Он узнал о преследовании неизвестного в
саду, который мог, очевидно, проникнуть в дом только через дверь сада. Но
кто открыл ему? Это осталось невыясненным. Звонил телефон, суетились слуги.
Из полицейского управления сообщили, что преступнику удалось скрыться.
Вильгельмина не знала, радоваться ей этому или печалиться. Она была так зла
на Марамбалля, что была бы рада, если бы его поймали. Но, с другой стороны,
это открыло бы ее невольное соучастие. Конечно, никто не заподозрил бы ее в
сознательной помощи преступнику. Но какой позор, какой стыд быть так
обманутой!

Волнение Вильгельмины дошло до крайнего предела. Оскорбленная женская
гордость бушевала в ней, ежеминутно готовая прорваться наружу. И, когда
отец сказал трагическим голосом: "Неужели в моем доме есть предатели?" -
она не выдержала:

- Отец, мне нужно поговорить с тобой. Но в этот самый момент в комнату
вошел новый свидетель - повар, который пожелал сообщить важные показания.

- Говорите, - нетерпеливо сказал Леер.

- К нам в кухню, - начал повар свое повествование, - нередко заходил
какой-то грек, торгующий шелковыми материями. Он продавал их очень дешево.
Моя жена, и судомойка, и жена швейцара очень охотно покупали шелковые
ткани. Этот грек заходил и сегодня вечером. Когда он поставил на пол свою
корзину и разложил ткани, женщины начали выбирать шелка. Это продолжалось
несколько минут. Вдруг электричество погасло. Это случалось не раз в
последнее время, и потому мы не обратили особого внимания. Жена швейцара
только посмеялась, что свет погас так не вовремя... Я попробовал повернуть
выключатель, и через несколько минут свет загорелся вновь; грека на кухне
уже не было, а корзина с шелками и сейчас стоит. Мы думали, что грек вышел
во двор и вернется, но он так и не вернулся.

- Почему же вы не сказали мне обо всем этом раньше?

- Мы только что сейчас узнали о пропаже бумаг, ваше превосходительство. А о
греке мы не беспокоились: грек не подарит корзину шелка.

- Вы можете идти, Карл. - И, когда повар ушел, Леер сказал: - Да, это очень
возможно. Из кухни ход ведет в столовую, а из столовой - в кабинет.
Преступник мог незаметно погасить электричество в кухне, пробраться сюда,
похитить документы и уйти незамеченным. У преступника было совершенно
достаточно времени. Но что же тогда значит шум в саду? Кто был там?

- Тот же преступник-грек, - высказал предположение лейтенант. - Он мог
попытаться пройти через сад и выйти на Будапештерштрассе, но, очевидно,
наскочил на сторожа, который и поднял тревогу.

- А может быть, это был один из сообщников, - сказал Леер. - Я попрошу вас,
господин лейтенант, съездить к начальнику полиции и передать ему мою
просьбу мобилизовать для поисков преступника все свободные силы. Дело
большой государственной важности.

Барон по-военному щелкнул каблуками и, наскоро простившись, ушел. Когда его
ковыляющие шаги замолкли, Леер устало уселся в кресло.

- Ты мне хотела что-то сказать, Вильгельмина?

- Да... - Она хотела признаться в том, что в доме был Марамбалль. Но
рассказ повара поколебал ее уверенность в том, что Марамбалль похитил
документ. И она не призналась отцу о тайном визите Марамбалля. Быть может,
еще немного времени спустя она и вообще ничего значительного не сказала бы.
Но буря негодования еще не улеглась в ее душе. Оскорбленная гордость
требовала мести.

- Отец, я согласна принять предложение господина лейтенанта.

С романтическим духом прабабушки Каролины было покончено.

XI. ТРЕВОЖНАЯ НОЧЬ

Марамбалль провел тревожную ночь. Раздумывая над событиями минувшего дня,
он пришел к выводу, что опасность еще не миновала для него. Правда, ему
удалось замести следы. Но не все прошло так гладко, как ему хотелось бы.
Его бегство должно было взбудоражить весь дом. Исчезновение дела, вероятно,
уже обнаружено, и для Вильгельмины станет ясною цель его "последнего
свидания". И тогда... тогда она, конечно, выдаст его. Марамбалль с минуты
на минуту ожидал вторжения полиции. Хорошо еще, что ему удалось припрятать
похищенные документы в надежном месте. Марамбалль не раздевался в эту ночь.
Он тихо ходил по комнате, прислушиваясь к звукам в коридоре. Он обдумывал
план бегства. Одно окно его комнаты выходило на улицу, другое - в небольшой
сад. Это последнее окно он и избрал как путь отступления.

Марамбалль открыл окно в сад. Ночь была душная. На темно-лиловом небе
светила оранжевая луна, как китайский фонарь, привешенный над сизым
трехэтажным домом. От времени до времени слышался гром. Приближалась гроза.
Обострившийся слух Марамбалля уловил какие-то шорохи в саду под окном.

"Неужели это засада?" - с тревогой подумал он.

Страшный удар грома вдруг потряс весь дом, хотя на небе не было видно ни
одного облачка, и в ту же минуту послышался шум дождя. Странно было слышать
этот шум, не видя ни дождя, ни тучи над головой. Шумел ветер, а деревья в
саду, казалось, стояли недвижимыми: ни один лист не колыхался.

Когда раздался удар грома и зашумел дождь, в кустах под окном послышался
шорох и как будто заглушенные голоса.

Дождь прекратился так же внезапно, как и начался. И в наступившей тишине
Марамбалль отчетливо услышал чьи-то приближающиеся по коридору осторожные
шаги. Шаги остановились у его двери. Кто-то тихо постучал.

У Марамбалля перехватило дыхание.

"Полиция!"

Для Марамбалля выхода не было. Под окном была засада, в коридоре - отряд
полиции; он не сомневался в этом. Но в саду он имел больше шансов избежать
врагов, чем в узком коридоре.

Марамбалль быстро выпрыгнул из окна и упал на чьи-то широкие плечи. В то же
время он услышал женский крик и узнал голос почтенной вдовы Нейкирх.

- Что это? Кто это? Что с вами? - послышался второй, мужской голос,
принадлежавший, без сомнения, тромбонисту, который занимал соседний с
Марамбаллем номер. Тромбонист и Нейкирх, очевидно, вышли в сад подышать
вечерней прохладой.

Марамбалль соскользнул с могучих плеч Нейкирх и, гонимый ужасом, побежал в
Тиргартен.

Здесь царила бесшумная буря. Ветра не было, но деревья гнулись как будто
под напором страшного урагана; листья трепетали, и с них стекали ручьи;
желтые молнии бороздили тучи. Дождь лил как из ведра, но это был призрачный
дождь, - на Марамбалля не падало ни капли.

Ночная свежесть освежила Марамбалля и привела в порядок его мысли. В саду
перед его окном, во всяком случае, не было засады. Но кто же стучался в его
дверь?

Всю ночь Марамбалль бродил по аллеям парка и только на заре решил вернуться
домой.

- Вы уходили? - спросил удивленный швейцар, открывая ему дверь.

- Да, - ответил Марамбалль. - Ко мне никто не приходил?

- Ночью приходил какой-то человек. Я не пускал его, но он ответил, что
пришел по очень срочному и важному делу и что вы сами ждете его.

- Вы не заметили его внешности после проявления?

- Шляпа была надвинута на его глаза, воротник приподнят. У него как будто
была черная борода, а говорил он с иностранным акцентом.

"Кто бы это мог быть?" - думал Марамбалль, осторожно пробираясь по
коридору. Ночные страхи прошли, но все же он еще не успокоился окончательно.

- Доброе утро, фрау Нейкирх, - приветствовал Марамбалль шумное дыхание
хозяйки.

- Доброе утро, - сердито ответила она, хлопнув дверью. Марамбалль осторожно
вошел в свою комнату. Там никого не было.

XII. "ЗВУКОВАЯ ДРАМА"

В Рейхстаге только что окончилось заседание, на котором обсуждались
положение промышленности и мероприятия правительства. Целый ряд министров
выступил с докладами. По их сообщениям, в фабрично-заводской промышленности
положение было не так уж плохо, как можно было ожидать. Успешно шла
реконструкция машин, применительно к "слепому" методу работ. Широко
использован был хронометраж; установлены были "нормы времени" для тех или
иных процессов, введены часы с колокольчиками, отбивающими не только
минуты, но даже, в некоторых случаях, четверть минуты.

Разумеется, это официальное благополучие не совпадало с действительным
положением вещей, которое было далеко не блестящим; но катастрофическим его
действительно нельзя было назвать.

Сверх ожидания, наиболее угрожающим оказалось положение сельского
хозяйства. Даже выступавший министр не мог не высказать самых серьезных
опасений. Длительность инсоляций[18] не уменьшилась, - докладывал министр,
- хотя восход и заход солнца и не соответствуют теперь действительному
положению солнца: мы видим взошедшее солнце лишь после того, как его лучи
проявятся - как теперь говорят, - то есть дойдут до поверхности земли и
нашего зрения. Но это компенсируется тем, что солнце продолжает светить еще
некоторое время после его фактического захода. Наше несчастье, однако, в
том, что благодаря замедлению в прохождении света в единицу времени на
поверхность земли падает меньшее количество света. Он сделался как бы
разреженным. Благодаря замедлению света мы могли наблюдать, что некоторые
цвета как бы исчезли, другие изменились; наконец появились новые цвета или
их сочетания. Это также не могло не оказать действия на произрастание
зерновых хлебов и технических растений. Некоторые из них, например лен, под
влиянием, очевидно, ультрафиолетовых лучей начали расти необыкновенно
быстро и высоко, не успевая, однако, окрепнуть, - как анемичные,
слабосильные дети Вообще же созревание злаков чрезвычайно замедлилось.
Однако для паники не должно быть места. Мы выйдем из затруднения. Наши
химики и ученые-агрономы усиленно работают над изысканием средств к
скорейшему созреванию растений. Отепление корней, электрификация почвы,
новые химические удобрения идут на помощь земле. И за урожай следующего
года мы можем быть почти спокойны. Весь вопрос в том, удастся ли нам спасти
хлеба, стоящие на корню, - спасти урожай текущего года. Будем надеяться,
что удастся. Эту надежду мы возлагаем не только на нашу науку.
Обнадеживающее и радостное сообщение я приберег к концу. Наблюдения над
светом, произведенные сегодняшним утром, показали, что скорость света
возросла еще па четыре секунды.

На скамьях правых депутатов раздались аплодисменты.

- Выразить министру благодарность за прибавку четырех секунд, - послышался
чей-то иронический голос слева.

- Теперь обедать, - толкнул Марамбалль Лайля. И они отправились в Тиргартен
в сопровождении Метаксы, ко