первую жертву.
     Мое тело наконец вспоминает, что к него есть ноги, и я делаю  большой
шаг в сторону... До двери шагов пять, я знаю, что не успеть, но не  стоять
же просто как овца перед мясником...
     Мелодичный звонок. Двери лифта  раскрываются,  выпуская  охранника...
Автомат выплевывает струю огня, сбивая тело с ног, брызги крови взлетают к
потолку и начинают медленно оседать на стены и пол...
     Грохот наполняет маленький холл. Его хриплый смех  настигает  раньше,
чем пули, и примораживает людей к месту... Смерть медленно движется  вдоль
левой стены, а я делаю еще один шаг вдоль правой... До двери остается  еще
три шага.
     Вой сирены, крики, стук шагов на далекой лестнице,  равномерный  стук
автомата, звон бьющегося  стекла...  Я  стою  на  баскетбольной  площадке,
осколки сыпятся вниз, и мой мяч, мой новый баскетбольный мяч  пропадает  в
чужом окне...
     Еще шаг. Запах  леса,  хвои,  запах  ее  тела,  невыразимый  восторг,
наполняющий меня, и я  тону  в  ее  глубоких  глазах...  Невнятный  шепот,
угловатые,  неумелые  движения...  Птичьи  трели...  Автоматная   очередь.
Тишина... Легкий щелчок.
     Еще шаг, и я бросаю тело вперед, вытягивая руки  к  двери.  Еще  пару
дюймов... Против своей воли, я оборачиваюсь.
     Четким, красивым движением  он  вгоняет  в  гнездо  новую  обойму  и,
опуская  дуло,  поворачивает  его  ко  мне.  Затвор  со  звонким   щелчком
становится на место.  Мелькает  мысль  -  хорошо  стоит.  Устойчиво,  ноги
расставлены, автомат у бедра, руки не напряжены, как в тире...  Неожиданно
понимаю, на кого он похож - на моего первого шефа, такое же худое, строгое
лицо, жестокие, колючие глаза...
     Мои ладони касаются двери. Я слышу, как  тихо  щелкает  открывающийся
замок, и ручка поддается под моей рукой.  Краем  глаза  замечаю,  как  его
палец медленно нажимает курок...
     Детский плач. Я  вглядываюсь  в  это  маленькое,  сморщенное  личико,
пытаясь найти в нем знакомые черты, я беру сына - своего сына - на руки, и
с еще неясными чувствами прислушиваюсь к биению маленького сердца...
     Щелчок курка. Боек  медленно  сдвигается,  и,  все  ускоряясь,  летит
вперед.  Дверь  уже  открылась  почти  наполовину,  и  я  наверняка  смогу
протиснуться... Ноги распрямляются в прыжке, бросая тело вперед...
     Боек бьет в капсюль, и порох загорается. Газ, расширяясь, выталкивает
пулю из гильзы и она, раскручиваясь, начинает свой путь в стволе...  Часть
газа отхлынула назад, поршень толкает боек на место и новый патрон  спешит
занять место старого...
     Я отрываю ноги от  пола  и  влетаю,  падаю  в  дверной  проем.  Дверь
распахивается, бьется о противоположную  стену,  и  я  уже  почти  касаюсь
первой ступени лестницы...
     Пуля, свистя, разрывает воздух и с наслаждением вгрызается в  мягкое,
трепещущее  тело.  За  ней   бьют   вторая,   третья...   Кровь   толчками
выплескивается из ран, заливая  дорогой  костюм,  и  мертвое  тело  грузно
оседает на пол, не давая двери закрыться...
     "Мама..." - успеваю еще подумать  я,  когда  боль  пронизывает  тело.
Перед глазами стоит ее лицо, она что-то говорит, но я не слышу слов...  За
ней встают отец, брат, жена, дети, друзья... И стена темноты встает  между
нами.
     Я бьюсь об нее головой и перестаю существовать.





                              Андрей АНДРОНОВ

                                КАК  ОБЫЧНО




     Как обычно, я сидел и разглядывал паутину  в  углу.  Это  занятие  за
долгое время стало обычным и даже приятным. Постепенно тонкие  серые  нити
начали приобретать вес и  смысл,  закрывая  мир  непрозрачной  завесой.  И
наконец, когда он посерел и пыль веков тихо  легла  мне  на  плечи,  сзади
раздался знакомый голос.
     - Здорово, малыш!
     Я обернулся и окинул взглядом серый балахон, нечесаную белую  бороду,
сухие, крепкие руки, сжимающие посох, и такие живые, светлые глаза в  тени
косматых бровей и крючковатого носа.
     - А, Гэндальф... Входи, входи, вечная серость.
     - Язык твой - враг мой, - констатировал он, окончательно выбираясь из
стены и теряя обычную полупрозрачность. - Чаю не найдется?
     - С кексами? - как можно язвительнее ответил я и с сожалением покинул
стул. - Чего нахлебников дома оставил?
     - Дались тебе эти гномы, злыдень, сам-то, в бытность твою...
     - Ладно, ладно... Пошли чай пить, -  прервал  я  его  и  двинулся  на
кухню. Он пошел за мной, ворча под нос: "Распустился... Щенок... Гномы ему
мешают... Что за инкарнация такая нервная?"
     - Сам такой,  -  ответил  я  оборачиваясь.  Не  тебе  мои  инкарнации
считать, понял? Щенок, а? А пришел тогда зачем? Распустился, да? Сам  меня
сюда запер, Грейсвандира на  тебя  нету,  издеваешься,  правильно  тебя  в
народе сереньким козликом кличут, не так еще надо, чтоб тебе Танелорна  не
видать, белого кролика в твою  шляпу  и  голубей  в  карманы,  чтоб  твоим
истинным именем улицу назвали, чтоб ты...
     - Спокойнее! Что ты орешь! Что ты взъелся?!
     - Ору? Я ору? Элриком на травке всю жизнь, ди Гризом по тюрьмам,  как
уголовник, Хокмуном булыжник на голове таскал,  Обероном  -  по  твоей  же
Дворкинской дури -  чуть  лапти  не  откинул,  хорошо,  инкарнаций  много,
Корумом всю жизнь калекой, думаешь, приятно?  А  Исаев,  Исаев,  это  что,
шутки твои дурацкие? Про слепую сам небось сочинил, юморист  доморощенный?
Тебе легко - ты сказал "свет" - и стал свет, а тут все своим горбом, своей
кровью, еще и помни все, как Эрикезе прямо какой-то! Был  бы  я  на  месте
того Барлога...
     - Ладно, ладно, оставим грустные темы! Чай будет?
     - Будет, будет, свинец ты б пил, будь моя воля.
     - Свинец - это  не  эстетично.  Аромат  не  тот,  да  и  вкус,  мягко
говоря... - начал было Гэндальф, размещаясь на  трехногом  табурете  между
столом и холодильником.
     - Тебе с лимоном или как обычно? - повернулся я к нему.
     - Как обычно, с лимоном, - зевнул  он  и  прикрыл  глаза.  Плечи  его
опустились, руки  неподвижно  легли  на  колени,  посох,  такой  одинокий,
прислоненный к стене под календарем... Капюшон  упал  на  плечи,  открывая
седые, сбившиеся волосы, изрезанный морщинами лоб... Я выронил  догоревшую
спичку и сунул руку под холодную воду.
     - Что, невеселая картина? - усмехнулся он, вновь открывая глаза. -  А
ты жалуешься. Грубый ты, Промя, грубый и  нервный.  И  меня  ни  черта  не
слушаешь, а надо. Надо...  -  он  опустил  голову  на  грудь,  затих...  Я
подождал, пока закипел чайник, залил заварку, накрыл  полотенцем  и  пошел
одеваться.
     Он  вошел  минут  через  десять  -  пятнадцать,  прихлебывая  чай  из
ободранной эмалированной кружки. На пороге он взмахнул рукой и  достал  из
воздуха свежий кекс.
     - Люблю мучное - пробормотал он с полным ртом.  -  Особенно  кексы  с
чаем.
     - Подержи-ка, - обернулся я к нему. Он двумя руками ухватился за дугу
лука, и кружка одиноко повисла в воздухе. Я натянул  тетиву  и  тронул  ее
пальцем. В воздухе медленно поплыла грустная нота.
     - А ты становишься романтиком, - вдруг заявил он, прихлебывая чай.
     - Сам такой, - огрызнулся я и меч привычной тяжестью лег на бедро.  -
Куда идем-то?
     - Ты там еще не был. Как обычно, -  ответил  он  и  допил  чай  одним
глотком. - Тебе понравиться. Прощаться будешь?
     - Она все равно не поверит. Опять,  -  усмехнулся  я.  -  Ты  же  сам
говорил - она везде. Так проще.
     - Хорошо... -  он  стал  ниже  ростом,  седые  космы  уступили  место
тонзуре, животик оттянул коричневую рясу.
     - Пойдем, - он взял меня за руку, и вересковое поле раскинулось перед
нами. Запах меда наполнил воздух, откуда-то донеслось тихое ржание.
     - Уэльс, - выдохнул я. - Мерлин, почему я?
     - Персиваль, мальчик, ну не мог же я отдать  Грааль  в  плохие  руки!
Идем, - он улыбнулся и у меня почему-то защемило сердце.
     Солнце клонилось к закату, и под багровым небом  лежали  синие  тени.
Впереди лежал долгий путь, мне - до Кавказа, ему - до креста, а здесь было
так хорошо...
     Мы шагнули в мягкий вереск.





                              Андрей АНДРОНОВ

                                  ОБОРОНА


                                          Панкам, и не только панкам...
                                          А вообще-то тебе, Сергеич.


                                          Солнечный мячик нелепого мира...
                                                               Егор Летов.



     Парнишка в драных джинсах  и  засаленной  футболке  сидел,  привалясь
спиной к дубу, и играл на видавшей виды гитаре  Летовскую  "Оборону".  Над
его  хайратой  головой  плыли  белые  облачка...   Вековой   лес   застыл,
наполненный звенящими аккордами, и грезил о лете.
     И протрубил седьмой ангел, и настал  День,  и  разверзлась  земля.  С
визгом и ревом в  Мир  рванулись  фаланги  Адского  воинства.  Стена  огня
покатилась впереди  демонов,  и  тьма  начала  сгущаться  за  их  спинами,
покрывая Мир пеленой вечности... Трое Адских Всадников мерили шагами коней
нелепый шарик Земли.
     Парнишка взял слишком высокую ноту, и голос дрогнул.  Его  рука  сама
нащупала бутылку пива и опрокинула над пересохшим ртом... Лес  зашелестел,
зашептал, закачались ветви... Птицы перелетели поближе, звери  переступили
лапами, разгоняя по жилам кровь... Паук поудобнее улегся на своей паутине.
Взгляд паренька терялся в листве дуба, а его руки искали нужные струны...
     Города  гибли  медленно,  крича  последнее  "Прости"   в   телефонные
трубки... Села сгорали целиком в вырывавшемся из-под земли пламени... Воли
сражаться не было. Люди сами шли под  удар  и  в  огонь.  Крылатые  демоны
влетали в окна небоскребов, добивая пытавшихся спрятаться; рогатые монстры
выбивали двери и  срывали  крыши  подвалов;  гиганты  втаптывали  в  землю
автомобили. Адское воинство совершало свое триумфальное шествие.
     Парнишка  подтянул  струну  и  начал  со  второго  куплета.   Ветерок
свернулся клубком; деревья склонили над ним свои ветви.  Солнце  искрилось
на дне бутылки, и день был так хорош...
     Армия стояла насмерть. Полковой капеллан стоял под  огненным  дождем,
крича солдатам слова благословения... Но на  месте  разорванного  снарядом
демона появлялось двое, а людей становилось все меньше и  меньше...  Седой
генерал, крестясь, повернул ключ, но взлетевшие ракеты  поглотила  Тьма...
Он кричал в микрофон, предупреждая, когда его живьем рвали на части...  Но
уже расступался Океан, и демоны шли по морскому дну, топча площади и храмы
Древних.
     Парнишка тряхнул хаером  и  одним  глотком  допил  пиво.  Руки  нежно
гладили гитару - теперь он знал, как играть.
     Кольцо Тьмы сужалось. Гиганты уже могли видеть друг друга, сходясь  к
последней точке... Крылатые выписывали в небе виражи,  разрывая  солнечный
свет... Смерть собирала свою жатву, оставляя за собой выжженную пустыню.
     Парнишка медленно начал мелодию, запел, сначала тихо,  потом  громче,
громче... Лес выпрямился и замер.
     Демоны стянули  кольцо  до  ничтожных  размеров,  и  Адские  всадники
смотрели на последних двоих - Человека и Лес.  Монстры  двинулись  вперед,
выпустили первый язык пламени... Лес всколыхнулся и стал стеной.
     Демоны увязли на метре травы  как  на  зыбучем  песке.  Сквозь  кусты
приходилось прорубаться, как сквозь  монолит;  каждое  дерево  приходилось
брать штурмом... Даже самый  маленький  клочок  паутины  не  сдавался  без
боя... И все равно круг сужался.
     Парнишка нашел верный  ритм  и  пел,  кричал,  срывая  голос,  играл,
разбивая гитару пальцами... Струны звенели чистейшим звуком,  и  последний
солнечный зайчик сверкал над его головой... Лес вздрогнул и пошел в атаку.
     Земля поглощала гигантов. Ветви и лианы опутывали крылатых,  сбивали,
вышвыривали во Тьму... Рогатых душили кусты, разрывали на  части  звери...
Птицы и насекомые тучами кружились перед  Всадниками,  мешая  им  смотреть
вперед... Круг дрогнул... Остановился... Тьма чуть-чуть отступила...
     Всадники ударили вместе.  Война,  Мор  и  Смерть  прошли  через  Лес,
разрывая его на части, и остановились у Дуба, под которым сидел гитарист.
     Дуб, упираясь корнями в землю и  ветвями  в  само  небо,  держал  их,
держал, сколько мог, держал весь  Лес,  не  давая  ему  погибнуть...  Тьма
колебалась, и последний солнечный луч  мелко  дрожал,  цепляясь  за  крону
Дуба.
     Басовая струна лопнула резко, с  глухим  коротким  вскриком,  обрывая
аккорд на середине... Парнишка ошеломленно  выронил  гитару  и  беспомощно
огляделся  по  сторонам...  Обгорелые  стволы,   вывороченные   с   корнем
деревья... Пустыня...
     "О, моя оборона...", - выдохнул Дуб, умирая и заканчивая песню.
     "Кому нужен ломтик июльского неба..." -  прошептал  парнишка,  глядя,
как гаснет Солнце. И зачем-то добавил: "Все идет по плану".
     И наступила Тьма.





                              Андрей АНДРОНОВ

                              РЫЦАРСКИЙ ДОЛГ,
                          ИЛИ КОЕ-ЧТО О КОММЕРЦИИ




     ...И победил великий Ансестор варваров, и основал королевство  Глэйн,
и породил сына Скулла для трона его.
     И был Скулл могуч и мудр, и изгнал  он  драконов,  ведьм  и  Воинство
Ночное, и воссияло над Глэйном  солнце  правды  и  веры,  и  возрадовались
жители его.
     И следовали заветам Скулла, отца своего, и Слайм Прекрасный,  и  Дулл
Мудрый, и Фибл Могучий, и славны  были  деяния  их,  и  был  народ  Глэйна
счастлив.
     И правил король Калф Хитроумный, и имел он дочь - прекрасную Огли,  и
правил он справедливо, и были богоугодны деяния  его,  и  процветал  народ
Глэйна.
     И восстало зло, изгнанное  Скуллом,  и  приняло  оно  облик  огненной
твари, и воспарил дракон над Глэйном, скрыв Солнце тенью своей.
     И поселился он в пещере у Внешних Гор, и стал жечь села и  города,  и
гибли винные погреба трактиров, и уныние воцарилось в Глэйне.
     И дракон - а имя его было Дранкард  -  наложил  на  Глэйн  великую  и
страшную дань - прекраснейшую из девственниц королевства раз в  месяц,  со
склада в столице, без предоплаты.
     И брожение началось в народе, и хитрейшие из смутьянов придумали, как
уберечь народ от  дани  драконовой,  и  исполнили  они  задуманное,  и  не
осталось в народе недовольных (впрочем, как и девственниц).
     И подошел срок... и потребовал дракон дань, и страшен был крик его, и
вздымался огонь, затмевая Солнце, ибо болела разрушенная  циррозом  печень
Дранкардова.
     И избрали дворяне прекраснейшей дочь короля - прелестную Огли,  и  не
мог он возразить, ибо  каждый  из  их  легко  живописал  недостатки  своих
дочерей и высоко превозносил достоинства принцессы.
     И обрядили принцессу в белые одежды, и печальная процессия  двинулась
к логову Дранкардову, оглашая окрестности воплями  безысходности,  скорее,
просто так, на всякий случай, ибо не знали они, как верно вести себя  пред
ликом драконовым к вящей славе государевой.
     И раздался окрик грозный, и появился из лесу великий и могучий рыцарь
сэр Варрант Хит, и был он грозен и  страшен,  и  поняли  все,  что  своими
воплями прервали они его послеобеденный отдых.
     И встретили сэра Хита Калф Хитроумный и другие  официальные  лица,  и
просили они его идти на бой с драконом, и пообещали половину Глэйна и свою
дочь в жены.
     Переговоры протекали  в  теплой  и  дружественной  обстановке.  После
непродолжительной беседы и ожесточенного торга стороны пришли к  обоюдному
согласию по основным пунктам соглашения.
     И отвели прекрасную Огли к пещере, и оставили там  в  одиночестве.  И
вздрогнула земля под пятой драконовой, но налетел  на  него  сэр  Хит  как
торнадо, и сковал ужас зрителей, и замерли трибуны в безмолвии.
     И взметнулся  огненный  столб,  и  скрыл  сражающихся,  и  заметались
букмекеры, и возросли ставки, и застонала Земля, и  содрогнулись  горы,  и
началась паника на бирже, и ставки продолжали расти. И длился бой  день  и
ночь, потрясая окрестности. Земля все стонала  и  стонала,  а  ставки  все
повышались и повышались.
     И прозвучал гонг, и  вышел  сэр  Хит  в  оплавленных  доспехах,  и  с
радостным облегчением взвыли трибуны.
     Во время краткого перерыва  в  кулуарах  были  рассмотрены  ближайшие
перспективы и направления борьбы с драконом, а также состоялось обсуждение
вопроса о выплате сэру  Варранту  Хиту  дополнительного  вознаграждения  в
размере трех провинций, двадцати винных погребов  и  сорока  тысяч  черной
налички золотом.
     И вторично потряс гонг долину, и вступил сэр Хит под своды пещеры,  и
вновь закипела битва, и длилась она еще день и еще ночь. И утром  третьего
дня раздался  нечеловеческий  вопль,  и,  с  трудом  поднимая  отяжелевшие
крылья, дракон вылетел из пещеры  и  рухнул  за  соседним  холмом  источая
зловоние смерти и предсмертные хрипы.
     И вышел сэр Варрант Хит с прекрасной Огли на  руках,  и  тяжела  была
поступь его, и упал он замертво на пороге, и выглядел он при  этом  слегка
уставшим.
     И окружили их  рыцари,  и  увезли  во  дворец  Калфа  Хитроумного,  и
пожаловал король сэру Варранту семь провинций из десяти, и вина, и  золота
в избытке, и была свадьба, и поднялся сэр Хит после пира, и взял  на  руки
прекрасную Огли, и скрылся в опочивальне, где  и  выполнил  остаток  своих
договорных обязательств.


     Две недели спустя.
     Удаленное поместье сэра Хита.
     Замок Диг.
     Ранним утром, когда туман еще клубился над замковым рвом, из  конюшни
замка Диг, зевая и сладко потягиваясь, вышел Дранкард.
     Блаженно улыбаясь, он  нежно  сорвал  лютик,  осторожно  вдохнул  его
аромат и двинулся в сторону замка.
     Дранкард робко постучал в окно и, засунув голову  в  комнату,  придал
морде нежное и подобострастное выражение.
     - Босс, просыпайтесь, пора на работу! - заискивающе прошептал дракон.
     Он вышел во двор, расправил крылья  и  полетел  в  сторону  соседнего
королевства.





                              Андрей АНДРОНОВ

                              СЛОВО  ОЧИЩЕНИЯ




     Он смотрел на ее шею, белую, как мрамор,  на  нежные  завитки  волос,
лежавшие на плечах, на прелестное лицо, длинные бархатные  ресницы,  алые,
чувственные губы...


     "Расчет. Ты должен думать быстрее,  чем  твой  противник.  Ты  должен
думать то же, что и он, но на шаг быстрее и лучше. Ты должен  видеть,  что
делает он, раньше, чем он решит это сделать. Смотри!" - меч свистнул у его
лица и плашмя ударил по плечу.  Его  собственный  лишь  беспомощно  рассек
воздух.
     "Ты не думал, это рефлекс.  Ты  должен  видеть,  думать,  знать,  что
произойдет через секунду после того, как эта секунда наступит".
     Он бежал пыльными коридорами Утги, и каменные колонны падали  вокруг,
складываясь в причудливый лабиринт... Он бежал,  считая  шаги  и  секунды,
вспоминая наскоро переведенное объяснение, увиденное за  минуту  до  того,
как обвалился потолок...
     Арка впереди рухнула, открывая темный проход, и ноги сами бросили  бы
его туда, если бы за миг до этого он не сказал им "нет". Он крепче сжал  в
руке сумку с кристаллами, из-за  которых  он  рисковал  сейчас  жизнью,  и
прыгнул на завал...
     Выход открылся неожиданно, и раньше чем его тело провалилось в черную
тьму, его губы шепнули: "все". Он по инерции перевернулся в пыли несколько
раз и побежал дальше, чтобы только уйти от этого места...


     Она  перевернулась  и  натянула  на  плечи  тяжелое  покрывало.   Оно
обволакивало ее фигуру, подчеркивая своей тяжестью изящество ее стана.  Он
тяжело вздохнул и его взгляд уперся в витражи стрельчатого окна.


     "Ты должен быть готовым. Всегда и везде.  Ты  не  можешь  глазеть  по
сторонам - ты должен знать, что там происходит. Для тебя  не  должно  быть
неожиданностей - ты должен предвидеть. Если на тебя нападают неожиданно  -
это полдела. Но если ты отражаешь неожиданный  удар  -  это  три  четверти
победы".
     Он стоял с