и не шелохнется). Перебежав через дорогу, я ломанулся в стеклянную дверь
метрополитена. Отрыв между мной и преследователями был  довольно  значи-
тельный, и я рассчитывал уехать от них на метро. Однако поездов как наз-
ло на платформе не было и ждать их было рискованно: с  одной  стороны  -
дорога каждая секунда, а с другой - не час пик, поезда нечасто ходят.
   Тем временем преследователи показались на  платформе,  с  примкнувшим
милиционером впереди. Мне ничего не оставалось делать, как  сигануть  на
шпалы и скрыться в тоннеле. Теперь за мной бежал один только "мент", ос-
тальные не рискнули спрыгнуть с платформы, испугавшись, очевидно,  высо-
кого напряжения на рельсах. Впереди показались огни приближающегося  по-
езда - мент с воплем "назад!" с еще большей прытью бросился  в  обратную
сторону. Но я не привык отступать! Удача приходит к тем, кто рискует.
   Очертя голову, я понесся навстречу "свету в конце тоннеля", свято ве-
ря в то, что из самого безнадежного положения в последнюю секунду должен
найтись хоть какой-нибудь выход.
   И выход нашелся! Когда расстояние между ослепительными огнями  грохо-
чущей стальной махины и горящими волей к жизни глазами загнанного в  ту-
пик живого существа сократилось до нескольких десятков метров,  в  свете
бегущих по шершавому бетону косых лучей сверкнула искрой надежды  метал-
лическая ручка спасительной дверцы. Да, это был ВЫХОД! И вместе с тем  -
вход в новую жизнь. Но о последнем я еще не догадывался, когда под рев и
свист проносящихся на расстоянии вытянутой руки высоких колес  буквально
ввалился в раскрывшуюся в стене сумрачную нишу.
   Я отдышался и огляделся: передо мной зиял темнотой дальнего конца уз-
кий коридор. Собутыльники-работяги частенько травили байки про секретный
подземный город, в который можно попасть из метро - неужели передо  мной
вход в эту святая  святых  государственной  безопасности?!  Кровь  пред-
ков-первооткрывателей взыграла во мне (мама рассказывала в детстве,  что
моим пра-в-энной-степени дедушкой был Кристобаль Коломб, как она  произ-
носила это имя), и я бесстрашно ринулся в разведку. Городом это, правда,
трудно было назвать - скорее, сеть сооружений на случай  ядерной  войны:
командные пункты, склады продовольствия и медикаментов, госпитальные па-
латы, столовые и даже конференц-залы  для  проведения  партсобраний.  Но
больше всего меня в этом подземном царстве поразила не широта его  прос-
торов, а никудышняя охрана. Ну нельзя же оставлять без присмотра страте-
гический объект гражданской обороны! Меж тем, сколько  я  ни  плутал  по
бесконечным лабиринтам, мне за несколько часов всего два  раза  попались
на глаза караульные солдаты, да и тех мне удалось незаметно обойти  сто-
роной благодаря разветвленности проходов.
   Впрочем, каждый, кто попадал без схемы в это хитросплетение  ходов  и
лазов, должен был неминуемо в нем заблудиться. Чем советские архитекторы
в погонах хуже доморощенных мудрецов - строителей пирамид! К вечеру  мне
уже смертельно надоело слоняться по холодным подземным катакомбам, но  я
не имел ни малейшего представления о том, где искать выход. Жутко  хоте-
лось есть, но продовольственные склады охранялись сигнализацией.
   Клонило в сон, но на дверях спальных помещений висели увесистые  зам-
ки. В этом "городе" мне не было жизни...
   Как заблудшему страннику, мне оставалось лишь тыкаться во все двери.
   Поистине "метод научного тыка"! После нескольких часов бесплодных ша-
таний по неисчислимым коридорам  я  наконец  увидел  массивную  железную
дверь с горящей над ней красной лампой. Под дверью дремал, обняв автомат
и прислонясь спиной к стене, сопляк-мальчишка, тощий курсант со штык-но-
жом на поясе. Скорее на волю! Я потихоньку  перешагнул  через  ноги  го-
ре-часового и дотронулся до двери... В это время паренек  шумно  пошеве-
лился во сне у меня за спиной, я дернулся вперед и ввалился в душную на-
куренную комнату. В глаза ударил яркий электрический свет, я  заслонился
ладонью, прищурился и невольно отстранился в неприятном удивлении:  пос-
реди комнаты стоял большой дубовый стол, за которым на  высоких  стульях
восседало человек двадцать, большинство в военной форме и при погонах  с
крупными звездами, трое даже со слишком крупными,  генеральскими.  Прои-
зошла немая сцена. Они в набыченном  удивлении  рассматривали  меня  как
марсианина. Не растерявшись, я проявил  смекалку  -  сильно  качнулся  и
пьяным, заплетающимся голосом спросил:
   - Му... мужики! Зак-курить не найдется?
   Взгляды потеплели, собравшиеся расслабленно  закряхтели  и  заухмыля-
лись:
   перед ними был не злостный американский шпион, а свой родной  придур-
коватый алкоголик.
   - Часовой! - закричал грузный человек в штатском, сидевший  во  главе
стола. - Спишь, твою мамашу!
   В комнату вбежал перепуганный паренек с красными глазами и помятой об
автомат щекой.
   - Под трибунал сучкиного сына, - пробубнил генерал с багровой рожей.
   - А чо... Чо вы тут делаете-то? - осторожно поинтересовался я, обводя
всех косым, под алкоголика, взглядом.
   - Забрать! - рявкнул главный. - Отвести в караулку. Я  лично  допрошу
этого кадра. Перерыв на полчаса.
   Курсант затолкал меня в тесную комнату. Через несколько минут появил-
ся главный. У него было усталое раздраженное лицо,  но  за  этой  маской
угадывалась сильная натура уверенного в себе человека, умного,  прямоли-
нейного и справедливого. Интуитивно я понял, что он не  профессиональный
следователь, но врать ему бесполезно  как  человеку,  которому  доступны
высшие истины. Более того, он понимал меня с полуслова: стоило мне прек-
ратить разыгрывать из себя пьяного и принять серьезный вид,  он  тут  же
махнул рукой часовому, чтобы тот убирался.
   Когда мы остались наедине, я рассказал ему как на духу о всех жизнен-
ных злоключениях последних лет, начиная с момента моего прибытия из Ита-
лии в СССР. Перерыв затянулся на два часа. Он слушал внимательно и  сос-
редоточенно, не перебивая. Когда я закончил, он коротко спросил:
   - Профессия?
   - Полковник НКВД в отставке, - доложил я.
   - Это не профессия, а звание, - резонно возразил он.
   - Тогда профессии нет...
   - Будет, - заверил он меня. - Позвоните завтра по этому телефону.
   Вернее, сегодня, после девяти утра.
   Он написал на бумажке номер и приказал часовому вывести меня  наружу.
Мы прошли всего метров пятьдесят по коридору, курсант отпер ключом обыч-
ную с виду фанерную дверь - и я очутился прямо в вестибюле станции метро
Новослободская-кольцевая. На часах было пять  утра,  первые  поезда  шли
почти пустыми. Я доехал до "дома", разбудил сожительницу  и  устроил  ей
хорошую взбучку. Она тут же во всем  призналась,  правда,  взяв  с  меня
предварительно обещание, что я ее не прогоню. Оказалось, моя  возлюблен-
ная промышляла кражами. То есть, попросту говоря, была "домушницей", из-
вестной в воровских кругах под кличкой Нинка-Лотерейка.
   Она никогда не была замужем, а в квартире, из которой мы вынесли  ве-
щи, проживала та самая бородавчатая тетка, вцепившаяся в меня на  рынке.
Ее рассказ меня больше вдохновил, чем расстроил: да, она воровка, но,  с
другой стороны, у нее нет мужа, и это главное!
   - С сегодняшнего дня ты начинаешь честную жизнь! - сказал я ей. - Во-
ровать больше не будешь. Пойдешь на работу. Брак оформим  официально.  И
чтобы без фокусов!
   - Да, - согласилась она.
   В тот же день я позвонил по выданному мне ночью номеру телефона. "От-
дел кадров," - ответили на другом конце провода. Мне несказанно повезло:
   человек, с которым я беседовал ночью, оказался Генеральным директором
Центрального ракетно-космического конструкторского бюро.  В  ту  роковую
для меня ночь в подземном оперативном штабе проходило объединенное засе-
дание руководства КБ и представителей заказчиков из  ВВС  (РВСН  еще  не
оформились в отдельный род войск). Фамилия и имя Генерального тогда были
засекречены, и все сотрудники КБ, начиная от первых замов  и  заканчивая
уборщицами, обращались к нему по отчеству, по-домашнему ласково:
   "Палыч". Звание полковника в отставке позволило мне сразу занять  вы-
сокую  должность  заместителя  начальника  Отдела  безопасности  по  хо-
зяйственной части. В мановение ока я стал большим человеком: в моем рас-
поряжении находились стратегические запасы ректификата - высокоочищенно-
го технического спирта - и не проходило и дня, чтобы похмельные генералы
не клянчили у меня "регламентную дозу" (так для  конспирации  называлось
сто грамм). Нашлась работа и для Нины.  Она  теперь  стучала  костяшками
счет в Отделе труда и заработной платы.
   В конце рабочей недели, по пятничным вечерам, ко мне в кабинет  наве-
дывался сам Палыч. Расходились мы с ним далеко заполночь, после обильных
"регламентных" возлияний. Вернее, нас развозили по домам казенные  шофе-
ры, потому что идти мы уже не могли. О чем мы говорили во время этих за-
душевных всреч? В основном о звездах и  о  космических  полетах.  Помню,
когда запустили на орбиту Белку, Палыч поднял тост "за наших  четвероно-
гих коллег" и произнес историческую фразу:
   - Недалек тот день, когда и "человек" в космосе будет звучать гордо!
   - И прозвучим! - ответил я, хотя и слабо  верил  в  свои  собственные
слова:
   тогда полеты человека в космос еще представлялись делом далекого ком-
мунистического будущего.
   - Ты о чем? - очнулся Палыч от своих мыслей.
   - Прозвучим, говорю!
   - Куда прозвучим?!
   - Так ты ж сам сказал...
   - Кому? Тебе?
   - Ну да! Вот я и звучу... Говорю, то есть... Прозвучу, во!
   - Кто, ты?
   - Ага!
   - А что, это идея! Только придется бросить пить. На время...
   - Если на время, тогда согласен.
   Вот так и решился вопрос о том, кому быть первым в мире  космонавтом.
На трезвую голову у Палыча, конечно, возникли сомнения  по  поводу  моей
пригодности. Во-первых, мне было уже под пятьдесят (хотя выглядел  я  на
тридцать), а во-вторых, мои познания в технике оставляли желать лучшего.
   Прямо он мне об этом из деликатности не говорил, пытался лишь отшучи-
ваться:
   - Ты улетишь - с кем я пить буду? С Белкой и Стрелкой?
   - Да я, Палыч, ненадолго, - успокаивал я его. - Маленько  проветрюсь,
и обратно.
   - Ну смотри, Шурик! Если с тобой что случится, я этого не переживу.
   - А что со мной будет? И не в таких передрягах бывал. Вон, Белка, ду-
ра дурой, а слетала! Без всякого технического образования, между прочим.
   Раз уж собаки...
   - Так то собаки, - серьезно задумывался Палыч. - Тут надо все предус-
мотреть, чтобы учесть отличия человека от его "лучшего друга".
   Полгода за "рюмкой чая" (любимое питье Палыча - чифир со  спиртом)  я
уговаривал своего начальника и друга, в одном лице,  отправить  меня  на
медицинское освидетельствование. Вздохнув в сотый раз, он сдался  -  на-
верное, надеялся, что эскулапы меня завалят. Но дудки-с! От предков  мне
досталось лошадиное здоровье. Курить, правда, пришлось  бросить  (с  тех
пор уже сорок лет как не балуюсь дымом).
   И началась "обкатка": часами меня крутили на центрифугах, чтобы орга-
низм привыкал к перегрузкам. Технике тоже учили, но поверхностно.  Палыч
сразу предупредил: "Полетишь в режиме автоматического  пилотирования.  И
ничего не трогай. Понял? Ничего!" Старт был назначен на 7 ноября -  день
ВОСР.
   Но в начале апреля грушники доложили, что американцы  спешно  готовят
свой суборбитальный полет. Дело приняло политическую окраску: кто первым
выйдет в космос, бездуховный загнивающий капиталист  или  наш  плоть  от
плоти советский человек,  воодушевленный  коммунистическими  идеями?  На
срочном совещании в Кремле с участием секретарей ЦК и руководства косми-
ческой программы после шести часов  обсуждений  Хрущев  поставил  вопрос
ребром: "Мы или они, мать их?!" - и сам же на него  ответил:  "Мы,  мать
нашу!" Палыч предложил стартовать в день рождения Ленина, 22 апреля,  но
Хрущев был так напуган конкуренцией со стороны американцев,  что  сурово
отрубил: "Нехрен на печи отлеживаться! Сегодня  и  полетите".  С  трудом
удалось убедить Никиту Сергеича, что  ракету  необходимо  подготовить  к
старту, и выпросить на это неделю.
   Через семь дней лихорадочных сборов наступила знаменательная ночь пе-
ред полетом. Палыч запретил мне  спать:  он  сильно  волновался,  что  я
просплю.
   Как сейчас помню, мы собрались вчетвером в байконурской квартире  Па-
лыча:
   он, я и мои дублеры Гагарин и Титов. Здесь надо заметить, что с само-
го начала этих двух парней на самом высоком уровне отодвинули на  второй
план по той причине, что у них не очень подходили фамилии.  "Гагарин"  в
ушах цековских спецов по идеологии звучало  по-дворянски,  а  "Титов"  -
слишком избито. Вместе с тем, имя "Ромашкин" как нельзя лучше  подходило
для всенародного героя. Тут вам  и  романтика  коммунистического  строи-
тельства, и бескрайние ромашковые поля среднерусской возвышенности.
   Короче, утверждение в ЦК я прошел без проблем. Но вернусь к  памятной
ночи. Врачи запрещали космонавтам пить крепкие напитки, поэтому мы втро-
ем пробавлялись светлым "Жигулевским", в то время как Палыч глушил  свой
"огненный чай". "Кто до утра не сломается, тот и полетит", - пошутил  он
в самом начале нашей посиделки. К трем часам ночи Гагарин с Титовым были
в отрубях: они понимали, что им все равно ничего не  светит,  и  с  горя
наклюкались. Я держался молодцом: после четырнадцати бутылок ни в  одном
глазу.
   Наконец, в четыре утра выпили "напосошок",  и  Палыч  собственноручно
надел на меня скафандр, который до того лежал под столом (тогда еще  все
было по-простому, без церемоний). Под окном ждал автобус.  До  стартовой
площадки нужно было трястись по разбитой тягачами дороге около  часа,  и
уже в начале пути я понял, что не доеду - пиво со страшной силой "давило
на клапан". "Стой, - попросил я шофера, - отлить надо!" Я вышел и оросил
правое заднее колесо. С тех пор это стало доброй традицией: по дороге на
площадку поливать автобус. Чтобы повезло. Даже Терешкова с  Савицкой  (и
совсем недавно - американская астронавтка, забыл как зовут)  омыли  пок-
рышки ритуальными струйками. На выходе из автобуса меня  подхватили  под
руки два крепких парня из техобслуги, благополучно погрузили в кабину  и
пристегнули ремнями к креслу. Потом еще час ничего не происходило,  лишь
в наушниках слышались какие-то взволнованные крики и ругань Палыча.
   Меня уже начало клонить в сон, когда под  сидением  что-то  загудело,
зарычало и загрохотало, вокруг все задрожало, стены  дернулись,  и  меня
вжало в кресло. "Поехали," - догадался я. Наконец, можно  было  спокойно
поспать. Проснулся я от сильнейшего удара - и тут же  опять  отключился,
потеряв сознание от боли. Очнулся - вокруг люди в белом.  Сначала  поду-
мал, архангелы, но оказалось, врачи. Перед глазами увидел подвешенные  к
специальным перекладинам руки и ноги в гипсе. В  первый  момент  подумал
"чьи?", но тут же сообразил, что мои. Не зря предупреждал меня  Палыч  о
том, что люди отличаются от собак: парашют-то был рассчитан на годовалых
щенков, а не на такую упитанную тушу, как я!  Вроде,  все  предусмотрели
конструкторы, а человеческий фактор не учли. Вот меня и тряхануло в "ко-
робчонке" об землю, руки-ноги переломало. А какой, скажите  на  милость,
герой на костылях?! Это ведь не герой, а смех один.
   Поэтому было решено объявить на весь мир, что слетал Гагарин.  Его  и
наградили Звездой Героя, а меня строго засекретили, как неудачный  обра-
зец космической программы. И пока Юрик разъезжал по всему свету,  одари-
вая лучезарными зубастыми улыбками прогрессивные народы Азии,  Африки  и
Латинской Америки, я глотал кровавые сопли от обиды (у меня в довершение
ко всему был разбит нос).
   Модуль, в котором я спустился на Землю Лишь через год  меня  выписали
из госпиталя, взяв подписку о неразглашении сведений о том,  где  и  при
каких обстоятельствах я получил увечия.
   Правда, мне определили первую группу инвалидности и назначили  персо-
нальную пенсию в размере 70 рублей (по тем временам  несказанно  много),
но на душе у меня от этого было не легче. Я жаждал справедливости и стал
жаловаться самому Хрущеву, наивно полагая, что он не в курсе, кто на са-
мом деле летал в космос. После первой же жалобы за мной приехала  карета
скорой спец-помощи и увезла меня в Белые Столбы.
   Так закончилась моя космическая одиссея.
   Все, что было не со мной, помню... (глава одиннадцатая, в которой я
   кропотливо восстанавливаю свою память по обрывочным дневниковым
   записям) Невероятно, но факт: 35 (тридцать пять!) лет, с 1962 по 1996
год, я пробыл в активно-сомнамбулическом состоянии, "благодаря"  советс-
кой психиатрии  превратившись  в  ходячего  робота,  энергичного  зомби.
По-просту говоря, меня залечили до потери памяти. Показателен мой случай
не только "успехами" кодирования психики, но и тем, что, находясь в бес-
сознательном состоянии, я занимал высокие государственные посты.
   Когда в доброй памяти ноябре 1996 года благодаря знакомству с  Интер-
нетом я вновь обрел сознание, мне случайно попалась под руку  пылившаяся
на антресолях высокая стопка дневников, туго перетянутая суровой нитью.
   Набросившись на отрытый в подвалах сознания клад с  любопытством  не-
винного младенца в сказочной стране, я не без удивления узнавал день  за
днем все новые подробности о своей прошлой жизни.
   В тогдашнем своем положении я уподабливался археологу, пласт за плас-
том открывающему новые и новые слои богатой древней культуры,  артефакты
которой долгое время считались безвозвратно утерянными. Например, я  уз-
нал про себя, что послужил прототипом главного героя популярного телеви-
зионного фильма, исполнял обязанности Чрезвычайного и Полномочного посла
Советского Союза в одной Латиноамериканской стране, написал модную книгу
и был назначен Комендантом "Белого  дома".  Поначалу  я  пытался  как-то
обобщить свои записки, но они оказались  слишком  фрагментарными,  чтобы
составить из них резюме или хотя бы конспект, поэтому привожу  избранные
из них в оригинале, без правок и купюр, лишь выстраивая в  хронологичес-
ком порядке, с приблизительным указанием года. Первые  из  записок,  как
мне удалось умозаключить по разным мелочным приметам, писались кровью на
обрывках простыней, заворачивались в фольгу от  таблеточных  упаковок  и
складировались в целях конспирации в слепую кишку. Каким именно образом,
кем и при каких обстоятельствах они были оттуда извлечены - загадка,  на
которую я до сей поры не нашел ответа.
   Единственный след изъятия биографических скрижалей из моего организма
- кривой розовый шрам в нижней части живота.
   Итак, воспоминания, которые я буквально носил в себе.
   1962-1964 наконец я могу пи...
   за мной следит се...
   у нее большие си... (очевидно, синие глаза) не да...
   объявляю го...
   взяли пу...
   было бо...
   в третьем квадрате хро...
   сламбо крю...
   1965 За окном весна. Греет солнышко,  природа  оживает.  Щебечут  во-
робьи, синицы, зяблики, грачи, вороны, соколы. Повсеместно слышен  треск
скорлупок. Вылупливаются воробушки, синички, зяблички, грачики, воронят-
ки, соколята, ужата и прочая гадость. Трещат с утра до ночи. Пишу жалобу
на шум во Всемирный обком.
   Говорят, оттепель закончилась. Наконец все эти воробушки-синички вым-
рут как пингвины. Суки.
   Весь день сижу дома. В окно заглядывают солнечные лучи и космонавты.
   Морда первого космопонавта показалась знакомой. Пытался заглянуть ему
в глаза, но он отвел взгляд, прищурился, поднял воротник скафандра, уку-
тался в шлем и улетел. Холодно.
   1966 Записался в библиотеку. Читал Гоголя и Гегеля. Или наоборот,  не
помню точно. В комментарии Бебеля к Гегелю (или наоборот) нашел интерес-
ную мысль о био-герметическом устройстве Вселенной. Материя - это  говно
(sic!), которое движется по прямой кишке (времени). Аппендикс  -  Апока-
липсис (или наоборот). Путешествие в прошлое на машине времени - абсурд.
Это все