ат с нехитрой ношей
     Пылится пыль, парит парей
     Стоит задумчивая лошадь
     Бездумьем тянет от земли
     Как, впрочем, и вчера тянуло
     Сверкнуло где-то там вдали
     Опять сверкнуло, и опять
     сверкнуло! и опять сверкнуло!
     и опять сверкнуло, и опять! и
     опять! и опять
     И опять сверкнуло


x x x

     Ко мне подходит мой злодей:
     Вот я злодей твой прирожденный
     На это дело порожденный! --
     Ну, что ж! -- я говорю -- Злодей
     Давай работать


x x x

     Ружье живое он наводит
     Да все берет он полевей
     И это нас на мысль наводит
     Что кто-то им руководит
     Высший

     Советскья власть -- та метит точно
     А Бог -- так и того точней
     Но Бог бывает человечным
     Точно
     Бывает скажет: Полевей
     Возьми
     Жалко подлеца


x x x

     Оно живет змееобразно
     Но тот, кто выпрямит его
     Он как бы взаимообразно
     Часть змеевидности его
     В себя вберет, но так легко
     Но и настолько, что легко
     За так просто
     Не отделаешься


x x x

     Я вышел в сад светящийся как призма
     Где листья трепетали при луне:
     Кто -- спрашиваю -- вы? -- и отвечают мне:
     Мы вызванные дети соцьялизма

     Я воскричал: Родные! Как я рад!
     Вот я -- ваш единоутробный брат! --
     Но отвечали мне: Изыди же!
     Ты временного, а мы вечного уже
     Социализма


x x x

     Кто не жизнью с жизнью связан
     Тот ничем ей не обязан
     Тот готов на смертный бой
     И даже не самим собой
     А всей массою народа
     Потому что он -- свобода
     Ни к чему отдельно здесь не привязанная


x x x

     Вот юноша подходит к гробу:
     Прощай! -- он гробу говорит
     А тот вдруг хвать его за оба
     Да и с собою в гроб тащит

     Тут юноша томиться, рваться
     А что томиться! что метаться!
     Срок неминуймый подойдет --
     Еще не всякий и возьмет
     К себе


x x x

     Я вышел в сад -- он полон был сполна
     Врагов и наших трупами полегших
     Я в дом ушел -- там было все полегче
     Хотя и там была уже она

     Я ей сказал: Ирина, ты -- медведь
     Доделывай свой святое дело
     Смотри, два листика еще не облетело!
     И ты -- она мне отвечала -- ведь --
     Что я? --
     И ты, и ты! --
     Что я? что я? --
     И ты, милый, и ты! --
     Что, что, что я? --
     И ты, и ты, я говорю: и ты! --
     А что, что я? --
     И ты! --
     Что? --
     И ты!


x x x

     Вот души основных народов
     Собрались вместе в небесах
     И порешили там за всех
     Как жить им средь людей-природы

     Немецкая душа сказала:
     Мне жизни мало, смерти мало
     А мериканская сказала:
     Мне смерти много, жизни мало
     Китайская что-то сказала
     И что-то русская сказала
     И порешили; а напротив
     Вторая русская стояла
     Душа и ровно все напротив
     Говорила


x x x

     Вот воздух изогнувши тело
     Над душным стогом пролетает
     И тихий сельский пролетарий
     Косясь глядит на это дело

     Как местная родная высь
     В какой-то дальней выси тает
     И тихий сельский пролетарий
     В улыбке становясь как рысь
     Родную высь когтит умело
     Чтобы она не отлетела
     В ту высь -- рассудочную


x x x

     Садится солнце за холмы
     Так думаю и я
     Уйду-исчезну и меня
     Растений смутные умы
     Неспешно станут вспоминать:
     Ведь вроде тут вот кто-то, блядь
     Был
     Только что


x x x

     О, мальчик мой, я так тебя любила
     Ты спал, а я неслышная входила
     И молча над тобой стояла
     Прозрачною водою одеяло
     Тебя опутывало -- я следила
     И струи чистые рукою отводила
     Потом ложилась рядом и дрожала
     Ты вскакивал, кричал -- но я держала
     Тебя
     В объятьях своих жарких


x x x

     Стоит мужичок под окошком
     И прямо мне в очи глядит
     Такой незаметный на вид
     И так подлетает немножко

     И сердце внутри пропадает
     И холод вскипает в крови
     А он тихонечко так запевает:
     Ой, вы мене, вы текел мои
     Фарес!


x x x

     Вот Бао Даю сон приснился
     Что некой деве молодой
     Приснился некий Бао Дай
     И к ней немедленно явился
     И молвит ей: О молодая!
     Я первый ведь тебя приснил
     Потом уж ты по мере сил
     Себе приснила Бао Дая
     Во сне моем


x x x

     Когда бы сильные метели
     Наш этот домик занесли
     Мы б тихо-тихонько сидели
     На высоком воздухе земли
     Куда-то там -- не разобрать --
     С седьмого этажа смотрели
     О, Господи -- ведь в самом деле
     Ни капельки не разобрать
     Кругом одна Природа-Мать
     А там, за этой канителью
     Там Батюшка-Народ -- он злится
     Он хочет к нам сквозь Мать пробиться
     Он бьется, но рожает Мать


x x x

     Вот молодежь ко мне приходит
     А что я ей могу сказать
     Учитесь? -- да уже сказали
     Женитесь? -- женятся и так
     А поженившись-научившись
     Так это каждый проживет
     А я скажу ей как злодей:
     Живите там, где жить нельзя --
     Вот это жизнь!


x x x

     Вот пурга отошед позабылась
     Утром выглянешь -- Боже, прости!
     Пухлым снегом вся местность забилась
     Так что слова не произнести
     Да какая-то виснет досада
     Говорить-то, выходит, что надо
     Что ж сказать-то, чтоб вышло красиво
     Разве вот что: Ебитская сила
     Экая!


x x x

     Нет, мир не так уж и убог
     Когда в любую щелку глянешь
     За угол за любой заглянешь
     И видишь -- вон сидит там Бог
     Как пташка малая тоскует
     Лукавой ласкою глядит
     А то как вскочет, как помчится
     И снова нету никого


x x x

     Вот великий праздник праздничный
     У окошка я сижу
     В небо высшее гляжу
     И салют там вижу праздничный
     А над ним цветочек аленький
     Невозможный расцветает
     Следом сходит Будда маленький
     Всех крестом благословляет
     Тут же наступает тьма
     Как кошачий орган жуткий
     На коротком промежутке
     Все срывается с ума --
     Бьется, рвется, цепи гложет
     Пропадает, но не может
     Только я сижу здесь маленький
     Словно тот цветочек аленький
     Нетленный


x x x

     Господь листает книгу жизни
     И думает: кого б это прибрать
     Все лишь заслышат в небе звук железный
     И словно мыши по домам бежать

     А Он поднимет крышу, улыбнется
     И шарит по углам рукой
     Поймает бедного, а тот дрожит и бьется
     Господь в глаза посмотрит: Бог с тобой --
     Что бьешься-то?


x x x

     Я поглядел в дверной глазок
     А там она стояла
     И на меня глядела
     Не опуская век

     И я вскричал: О номму! номму!
     Зачем я подошел к глазку дверному!
     Теперь не отойти вовек


x x x

     Такой бывает вечер беспричинный
     Особо в нашей средней полосе
     Когда вдруг исчезают все
     Все эти женщины-мужчины
     Все эти знаки различенья
     И над землею на весу
     Гуляют ангелы внизу
     Исполненные среднего значенья
     Средней полосы нашей


x x x

     Мы не от страшных ран помрем
     Конечно ежели помрем
     Но так как все же мы помрем
     Выходит, мы помрем от ран
     Нестрашных


x x x

     Вот завилась пыль воронкой
     Это смерть сюда идет
     Может и пройдет сторонкой
     В смысле, мимо обойдет

     А чего идти ей мимо
     Ей и здесь ведь хорошо
     Вот когда ведь ты прошел --
     Ведь понравилось, не правда ль?


x x x

     Весна под окошками бродит
     Родимая! Личко покажь!
     На седьмой поднимися этаж
     А то все внизу пропадаешь

     Она ж отвечала смеясь
     Гуляя средь гущи народа:
     А на седьмом -- там уже не природа
     На седьмом -- там уже черт те что


x x x

     Странна ли, скажем, жизнь китайца
     Когда живет на свете грек
     И русский тоже жить пытается
     И мериканец тот же грех
     Берет на душу -- средь природы
     Жить не как дерево там вишня
     Или там камни или воды
     Иль, скажем, небеса, а видишь ли --
     Как мериканец


x x x

     Ты помнишь край, где все мы жили
     Где пел полночный соловей
     И некторый мужик двужильный
     Пахал поля при свете дней

     И возвращался с работы
     На наш невинный палисад
     Как будто из потьмы египтской
     Бросал свой истомленный взгляд

     И были мы не виноваты
     И лишь сводящая с ума
     Во всем была здесь виновата
     Одна великая потьма
     Египтская


x x x

     Всюду мясо женское летает
     Просит одевать-любить его
     От души бывало отлетает
     А душа не просит ничего
     Потому что голая душа
     Женская -- безумно хороша


x x x

     Вот он ходит по пятам
     Только лишь прилягу на ночь
     Он мне: Дмитрий Алексаныч --
     Скажет сверху -- Как ты там?

     -- Хорошо -- отвечу в гневе
     -- Знаешь кто я? Что хочу?
     -- Даже знать я не хочу!
     Ты сиди себе на небе
     И делай свое дело
     Но тихо


x x x

     Вот человек и нет ему призванья
     Ни ласкового средь других людей прозванья

     Ни места, ни жены, ни сына
     И плачет по нему в лесу осина

     Но если что-то плачет по тебе
     То это уж само серьезно по себе

     * Имеется в виду Бродский? -- С. В.


x x x

     Вся жизнь исполнена опасностей
     Средь мелких повседневных частностей:
     Вот я на днях услышал зуммер
     Я трубку взял и в то ж мгновенье
     Услышал, что я чистый гений
     Я чуть от ужаса не умер --
     Что это?


x x x

     Вот Он едет на осляти
     Отчего же он убог? --
     А потому что это, дети
     Вочеловечившийся Бог

     Отчего ж он так страдает
     Волочит ужасный крест? --
     А потому то, дорогие
     Это дело Бога есть

     Отчего же это люди
     Чуть чего -- за топоры? --
     А потому что они -- бляди
     Но до времени-поры


x x x

     Ах, будущей жизни счастливой
     Отсыпьте немного в пригоршню
     От этого станет ли горше
     Что вот подержу я в руках
     Ну, не ее -- так хоть прах
     Ее
     Будущей


x x x

     Прекрасные девушки бродят по пляжу
     Нагие как серны альпийских лугов
     Я взглядом их трогаю нежно и глажу
     И в море бросаю под ропот валов:

     Они ко мне руки с пучин простирают
     А я уже небо глазами держу
     И солнце заходит и след их стирает
     И я одинокий под взглядом лежу
     Чьим-то


x x x

     Как много женщин нехороших
     Сбивающих нас всех с пути
     В отличие от девушек хороших
     Не миновать их и не обойти
     Куда бежать от них! куда идти!
     Они живут разлитые в природе
     Бывает, выйдешь потихоньку вроде
     Они вдруг возникают на пути
     Как дерева какие


x x x

     В ней все, Господь не приведи!
     И как вошла и как приветствовала
     И наполнение груди --
     Все идеалу соответствовало
     И мне совсем не соответствовало
     Я тонок был в своей груди
     Со впадиною впереди
     И вся фигура просто бедствовала
     Так -- что Господь не приведи!


x x x

     Женщина плавает в синей воде
     Гладкою кожей на солнце сверкает
     Ведь человек! -- а как рыба какая
     Неуловимая в синей воде

     Но подберется когда не спеша
     Ужас какой или пакость какая --
     Вот уже только глазами сверкает!
     Только безумие! Только душа!


x x x

     Давайте думать как бывает
     О том, что так легко не быть
     О том, что каждый забывает
     При том, что так легко забыть
     Так как же этому не быть
     Когда оно так и бывает


x x x

     Он вспомнил о дальнем но главном
     О родине вспомнил своей
     Привиделись свет и пространство
     И блики знакомых людей

     Он двинулся в том направленье
     И в стенку ударился лбом
     И это родство и знакомство
     С тех пор узнает он в любом


x x x

     Прозрачные сосны стояли
     Меж ними стояли прекрасные ели
     Но все это было когда-то вначале
     Когда мы и ахнуть еще не успели
     Все это по-прежнему где-то стоит
     Но мы уже мимо всего пролетели
     И мимо сосны, что прозрачна на вид
     И мимо прекрасной и памятной ели
     Куда ж мы спешили-летели?
     И где отошли от летучего сна? --
     Да там, где уже не прозрачна сосна
     И где не прекрасны, но памятны ели


x x x

     Солдат лежал напротив неба
     И был он намертво убит
     Иль притворялся, чтобы пуля
     Которую на нитке Бог
     Сквозь все миры привел к солдату
     Чтоб познакомить их, но пуля...

     Но пуля! Но солдат! Но Бог!


x x x

     Если смерти не бояться
     То не так прекрасна жизнь
     Потому бояться смерти
     Жизненный закон велит

     Так и ты вот -- бойся смерти
     Ну а сам смотри вперед
     И представь что смерть вся сзади
     Хотя смерть вся здесь вокруг


x x x

     В любую вещь вхожу до середины
     А там уж Бог навстречу мне идет
     Бутылку выпьешь так до половины
     А там само без удержу идет

     Вот так нас любит Бог -- лишь пальцем поманит
     А сам уж со всех ног навстречу нам бежит


x x x

     Как же так? --

     В подворотне он ее обидел
     В смысле -- изнасиловал ее
     Бог все это и сквозь толщу видел
     Но и не остановил его

     Почему же? --

     Потому что если в каждое мгновенье
     Вмешиваться и вести учет
     То уж следующего мгновенья
     Не получится, а будет черт те что --

     Вот поэтому.


x x x

     Нет последних истин -- все истины предпоследние
     И в смысле истинности и в смысле порядка следования

     Да и как бы человек что-то окончательное узнал
     Когда и самый интеллигентный, даже балерина,
        извините за выражение, носит внутри себя,
         в буквальном смысле, кал


25-Й БОЖЕСКИЙ РАЗГОВОР

     Бог меня немножечко осудит
     А потом немножечко простит
     Прямо из Москвы меня, отсюда
     Он к себе на небо пригласит

     Строгий, бородатый и усатый
     Грозно глянет он из-под бровей:
     Неужели сам все написал ты? --
     -- Что ты, что ты -- с помощью Твоей!
     -- Ну то-то же


x x x

     Скажи мне, о чем ты сейчас размышляешь
     Взирая на этот квадрат
     А я размышляю о ласковом круге
     Который квадрату ни друг и ни брат
     А кто же квадрат этот названный круга?
     Убийца он кругу квадрат
     Однако в квадрате хоть жить нам возможно
     Ах, где только щас ни живут


x x x

     Посредине мирозданья
     Среди маленькой Москвы
     Я страдаю от страданья
     Сам к тому ж ничтожно мал
     Ну, а если б я страдал
     Видя это или это
     То страдания предметы
     Принимали б мой размер
     Но страданьем же страданья
     Я объемлю мирозданье
     Превышая и Москву


x x x

     Скажем, грек поднимет голову
     Что же видит над собой? --
     А он видит Бога голого
     Потому что жарко там

     Ну а мы поднимем голову
     Что ж в отличье видим мы? --
     Тоже видим Бога голого
     Но посереди зимы
     В отличье


x x x

     Вот дождик на улице хлещет часами
     И пусть его хлещет по травам и веткам
     Вот я и поднялся до мудрости самой
     Какая возможна по слабости ветхой

     А мудрость вся эта -- не хитрость какая
     Но лишь повторение мысли убогой
     Что все происходит со смыслом глубоким
     А вот что за смысл -- это мудрость иная


x x x

     На том свете по идее
     Нам несложно будет жить
     Мы уж ко всему привыкшие
     Да и от всего отвыкшие
     Вот в раю сложнее жить --
     Им ведь надо дорожить
     По идее


x x x

     Отчего бы мне не взять
     Да и не решиться на бессмертье
     Это непонятней смерти
     Но и безопасней так сказать
     Безопасней в смысле смерти
     А в смысле жизни -- как сказать


ЗВЕЗДА ПЛЕНИТЕЛЬНАЯ РУССКОЙ ПОЭЗИИ

     Поэту  нельзя  без  народа.  Народные   корни  поэта  --  в  народе,  а
поэтические корни  народа --  опять-таки  в народе. Все это  понимал великий
русский поэт Александр Сергеевич Пушкин.
     Была  в ту  пору  сложная  внутренняя  и  внешнеполитическая  ситуация.
Обложил  тогда Россию Наполеон, блокировал все порты и магистрали, готовился
напасть на нашу родину. А внутри страны,  в самом ее сердце, в столице ее, в
древнем Петербурге, при попустительстве и прямом содействии царского двора и
государственных чиновников  французский посол Геккерен  и его племянник вели
разложение русского  общества в пользу французского влияния. Уже весь высший
свет  говорит только  по-французски с прекрасным, даже  на французское  ухо,
прононсом,  а сама  императрица  ведет  переписку с  одним  из вдохновителей
французской революции, позднее переросшей в  диктатуру Наполеона, Вольтером,
и   тоже   по-французски.  Небольшая  часть   несознательной   молодежи  при
попустительстве  властей поддалась  пропаганде и в  этот сложный  и  опасный
момент  вышла   на   Сенатскую   площадь  с  профранцузскими,  антинародными
лозунгами, рассчитанными на раскол русского общества перед лицом захватчика.
     Один  Пушкин понимал  всю  опасность,  нависшую  над  Россией. Где мог,
обличал он Наполеона,  этого  апокалиптического  зверя,  обличал  трусость и
разложение высшего  общества,  которое  пыталось  закрыть  глаза на грозящую
разразиться катастрофу мирового масштаба и глушило страх балами и  приемами,
на которых желанным гостем  был наполеоновский ставленник и агент  Геккерен,
не жалевший сил на очернение всего  русского и особенно -- великого русского
поэта, видя в нем единственного,  но  могучего,  благодаря  поддержке  низов
общества,  противника.  Наполеоновский  агент подбил Чаадаева  на  написание
печально  известных  философических писем,  где  последний  обливает  грязью
Пушкина и весь русский народ,  говоря,  что  неплохо  было  бы  попасть  под
французов, называя их передовой и культурной нацией.
     А  тут  Наполеон без  объявления  войны  перешел  наши  государственные
границы и стал углубляться  на  территорию  нашей  Родины.  Но Пушкин  решил
заманивать узурпатора  в глубь российских снегов, справедливо рассчитывая на
слабую выдержку и непривычную к страданиям французов  по сравнению с русским
мужиком.  Решил  Пушкин  подпустить  его  поближе, а сам  пока  разъезжал по
необъятным  просторам  Родины  и  призывал  народ  готовиться  к  борьбе   с
захватчиками: копать  траншеи, собирать  оружие и  бутылки  с  зажигательной
смесью, сжигать хлеб и не сдаваться в плен.
     Тогда решили Геккерен с  племянником действовать против поэта  впрямую.
Знали  они огромную нетерпимость поэта  ко всякого рода случаям недостойного
поведения  и низкого  отношения к женщинам. Однажды  собрался  на балу  весь
высший  свет. Только и  разговору,  что  о  последних  парижских новинках, о
художественных  выставках,  о  журналах,  как  будто  на  Руси  нет   ничего
достойного для предмета разговора и рассуждения. Входит тут Пушкин, высокий,
светловолосый, с изящными руками, оглядел все это космополитическое общество
и говорит зычным голосом: "Господа, на нас движется Наполеон".
     Все смущенно  посмотрели друг на  друга, словно  он  какую глупость при
иностранце сморозил.  А  племянник Геккерена,  маленький, чернявенький,  как
обезьянка, с  лицом не то негра, не то еврея, вдруг ловко подставил великому
поэту  ножку  и ушмыгнул,  как  зверек, в  толпу засмеявшихся великосветских
бездельников.  Поднялся Пушкин, кулаки стискивает, но понимает, что  нарочно
провоцирует его французский ставленник на скандал. Хочет на дуэли из-за угла
как-нибудь  убить  его.  Нет, не  быть  этому,  -- думает Пушкин --  я нужен
народу, и честь народа выше личной.
     А племянник Геккерена в толпе мелькает, всем что-то на ухо нашептывает.
Вот  около Потемкина мелькнул, а вот около и самой Императрицы.  И  отказали
Пушкину от дома друзья Кюхельбекер и Баратынски