ц -- наиболее близкий к 
швабре объект, судорожно вцепившийся в ее ручку. Когда Павел Лаврентьевич 
сообразил, кто же именно этим объектом является,-- он уже летел вниз головой 
через пространственно-временной континуум, больно обдирая живот о 
хроносинкластические инфундибулумы. 
Первые пять минут полета кувыркающийся Манюнчиков, не стесняясь в 
выражениях, крыл Мать-Вселенную на чем свет стоит. Однако ж, на шестой 
минуте дошло до него, что летит он как раз через то, на чем этот самый свет 
стоит -- после чего Павел Лаврентьевич умолк и с полчаса летел молча, 
подыскивая нужные эпитеты. 
Постепенно общая раздражительность Манюнчикова отходить стала на 
второй план, сменяясь интересом к происходящему -- правда, надо заметить, 
интересом довольно-таки раздражительным. Вокруг планирующего 
Манюнчикова мелькали общественные формации и пластические деформации, 
пронесся и исчез в бездне обломок мироздания с корявой клинописью: 
"Ашурбанипал + Настя =?"; вдалеке замигала неоновая реклама: "Бытие 
определяет сознание! Покупайте определитель сознания компании "Господь и 
Кo"! Только у нас..." -- и светящаяся лента исчезла за поворотом; 
усатый тираннозавр с золотыми коронками на передних коренных и в 
милицейской фуражке, подозрительно смахивающей на головной убор 
пропавшего Амбарцумяна, подлетел поближе, приценился к зажатой в руках 
Павла Лаврентьевича швабре,-- и, не сторговавшись, куда-то в сторону по 
силовым линиям ускакал; и едва хвост склочной рептилии (надо сказать, весьма 
неприличной формы хвост!) скрылся за вихревым поворотом,-- как увидел 
Павел Лаврентьевич сперва покосившуюся табличку "Великий Предел", а 
следом за ней -- другую табличку "Великий Беспредел", и немедленно ощутил 
почву под ногами, а потом и под тем, из чего его ноги росли. 
Посидел немного Павел Лаврентьевич, поразмыслил о судьбе своей пакостной, 
после голову поднял -- и увидел мордатого субъекта в залатанной бордовой 
мантии и островерхом колпаке, делающем его похожим на отъевшегося 
Буратино с отрезанным носом. 
-- Как зовут тебя, вызванный мною для устрашения непокорных?! -- гнусаво 
забубнил субъект, жмурясь и облизываясь от удовольствия. 
-- Манюнчиков,-- хмуро ответил честный Манюнчиков.-- Павел Лаврентьевич. 
И ткнул Буратину кулаком под отвисшую челюсть. 
 
...На Земле-Аж-В-Квадрате Великий Инквизитор Торквемада собирался сжечь 
великого ученого Галилео Галилея за вредные гипотезы о вращении планеты. 
На Земле-Бета-прим великий ученый Галилео Водолей сделал себе харакири, 
узнав о самосожжении своего лучшего друга, Великого Инквизитора 
Торквемады. 
Земля Ом-439908 прочно покоилась на трех глянцевых китах. 
На Земле-Си-Эс круглый дурак Лева Бармалей и Великий Инквизитор 
Торквемада пили розовое столовое, дружно проклиная вращающуюся под 
ногами планету. 
На Земле-Зет в кубе состоялось заседание высшего органа местной власти -- 
Ветхого Совета. 
Зал гудел. Ведущие маги современности, брызжа слюной, наматывали седые 
бороды собеседников на сучковатые волшебные палочки. Амнистированные 
демоны, возникающие по углам, в страхе бежали на галерку, откуда мерными 
воплями подбадривали заседающих. 
Шутка ли -- впервые за всю многовековую историю Атлантиды на ее землю 
вступал лично Демон Юнчиков, Факел Лабиринтович, в древних пророчествах 
предсказанный. 
Однако ж, для уяснения происходящего необходимо уделить внимание нюансам 
проблемы параллельных миров и образовавшегося между ними смесь-
пространства, на местном жаргоне "миксера". (Просим прощения за сложность 
формулировки. См. магический словарь Пакгауза и Фреона). 
Всякому известно о существовании параллельных миров, а также о 
существовании обилия литературы на эту тему. Но лишь немногим ведома 
тайна смесь-пространства и суть метаморфоз любых объектов, в нем 
оказавшихся. Поясним на примере. 
Допустим, из пункта А в пункт В, находящийся в мире ином (просьба не путать 
с загробным!) переправляется рыжая корова Елизавета ярославской породы, 
дабы проживающий в пункте В гуру Джавахарлал мог ее доить. 
В то же время из пункта С в пункт Д переправляется рыжая Елена Прекрасная,-
- дабы проживающий в пункте Д Парис мог ее любить. 
Что произойдет с посылками, если принять во внимание непрерывно 
действующий миксер? Ответ приводится в любом учебнике для практикующих 
заклинателей. Гуру Джавахарлал рискует получить Елену а ля натурель, но с 
печальной рогатой головой ярославской Елизаветы -- и попытка подоить 
полученный результат вряд ли приведет аскета к желаемым последствиям. 
В свою очередь, страдающий Парис вряд ли сумеет достойно любить 
оставшееся на его долю, при всех Парисовых выдающихся мужских 
способностях. 
Что и требовалось доказать. 
Многочисленные попытки магов Атлантиды преодолеть упрямый закон 
"миксера" привели к резкому увеличению числа смешанных и помешанных, а 
оставшиеся нетронутыми люди и нелюди лезть в "миксер" отказывались 
категорически. 
К счастью, в древних пророчествах упоминался некий могущественный Демон 
Юнчиков, никогда и ни с чем не смешивающийся -- и способный начертать на 
Алтаре вселенской и еще какой-то там ихней Матери тайное заклятье, Не-
Ведомое-Всяким-Там. К чему это должно было привести, никто не знал, но все 
считали, что хуже, чем есть, уже не будет. 
Наивный оптимизм населения Атлантиды и членов Ветхого Совета только 
упрочился в связи с появлением долгожданного мессии. 
Вы спросите, почему это именно Манюнчиков Павел Лаврентьевич чести такой 
сподобился?! Все очень просто. Дело в том, что миры-то были друг другу 
параллельны, а Павел Лаврентьевич был всем этим мирам глубоко 
перпендикулярен!.. 
...К Алтарю соответствующей Матери Манюнчикова сопровождали 
первооткрыватель Акведук и его ассистент, застенчивый зомби Филимон, по 
прозвищу Живее-Всех-Живых. 
-- Чтоб ты сдох! -- ругался возмущенный Павел Лаврентьевич, когда 
неуклюжий Филимон в сотый раз наступал ему на ногу. 
-- Не могу, Факел Лабиринтович,-- виновато сипел Живее-Всех-Живых, руками 
разводя.-- Я уже сдох... 
-- Это когда ж? -- интересовался Манюнчиков с присущим ему тактом. 
Зомби морщил синюшный лоб, загибал корявые пальцы и, не отвечая, 
шкандыбал дальше. 
-- Отстань от парня, демон! -- вступался за приятеля Акведук Торнадо.-- Сам 
видишь, склероз у него... Зомби, они все такие -- физически еще ничего, а вот 
морально разлагаются... 
-- Да я ж ничего,-- сдавал позиции пристыженный Павел Лаврентьевич.-- Я ж 
так просто... 
Тут Филимон снова наступал Манюнчикову на ногу, и все начиналось 
сначала... 
...Вообще-то Демон Юнчиков, легендой предсказанный, оказался существом 
строптивым и малосимпатичным. То он требовал возвратить ему некий "ком-
пот", якобы украденный Акведуком; то призывал на помощь своего коллегу, 
горного демона Амбар-Цумяна, то просто ругался на забытых диалектах и 
идти к Алтарю наотрез отказывался. 
Вышеупомянутый демон Амбар-Цумян появился в Атлантиде неделей раньше, 
без всякого вызова и с доставшимся ему в "миксере" огромными клыками; а 
также с некоторыми отвратительными чертами его пылкого характера. 
Еще в бытность свою участковым уполномоченным, испытывал товарищ 
Амбарцумян гипертрофированную склонность к полу противоположному (он 
же женский, слабый или прекрасный) -- а попросту говоря, был заядлый 
бабник. 
Теперь же, унаследовав от неведомого попутчика обаятельный оскал и 
неукротимый звериный норов, клыкастый блюститель порядка немедленно стал 
грозой местных упитанных кариатид, к немалому удовольствию последних -- и 
к не меньшему неудовольствию их мужей-атлантов, которые и рады бы были 
отвадить разрушителя и наплевателя в их семейный очаг, да побаивались 
новых атрибутов его мужского достоинства. Когда же товарищ демон Амбар-
Цумян изредка отрывался от любимого эротического времяпровождения -- он 
тут же, по старой памяти, принимался наводить порядок, чем приводил 
население в дикий ужас; и в конце концов атланты стали выделять пришельцу 
по даме в день, решив, что так будет дешевле. Жертва оказалась единственным 
способом укротить служебное рвение саблезубого уполномоченного. 
Выяснив связь между демоном Амбар-Цумяном и еще более могущественным 
Демоном Юнчиковым, перепуганный Акведук Торнадо поспешил облить 
выбиравшегося из пентаграммы Манюнчикова святой водой -- за что 
немедленно схлопотал шваброй по колпаку. И если бы не малочувствительный 
к швабре Живее-Всех-Живых, явившийся на вопли Акведука и отобравший у 
Павла Лаврентьевича его магическое оружие, то неизвестно еще, чем бы вся 
история закончилась. Но при виде зомби несговорчивый демон малость поутих 
и со скрипом согласился пойти к Алтарю. 
По дороге они пару раз слышали торжествующее рычание с восточным 
акцентом и веселый женский визг пополам со стонами -- и Филимон крепче 
сжимал в руках отобранную швабру, озираясь по сторонам. 
Над последней дверью прямо в воздухе горела метровая надпись: "Поту-и 
посюсторонним вход воспрещен!" -- так что к Алтарю Павел Лаврентьевич 
подошел уже один. 
Алтарь был дощатый, покосившийся, выкрашенный в ядовито-зеленый цвет, и 
над ним болтался оптимистичный транспарант: "Выхода нет!" 
-- Ну и не надо! -- буркнул Манюнчиков, и сразу же понял, что напоминает ему 
алтарь. Святыня до крайности походила на сарай под окнами Павла 
Лаврентьевича, давно мозоливший чувствительные Манюнчиковы глаза. 
Сходство странно усиливалось до боли знакомой банкой из-под вишневого 
компота, стоявшей у подножья. Впрочем, компота в банке уже не наблюдалось, 
хотя жестяная крышка оставалась нетронутой. 
Поглядев с минуту на сей сюрприз природы и вспомнив несколько подходящих 
к случаю идиом, взял Павел Лаврентьевич огрызок мела, под ногами 
валявшийся, и задумался. После руку протянул и изобразил на фасаде кривую 
пятиконечную звезду. Отошел, творением полюбовался -- затем вспомнил 
неожиданно своего сослуживца Сашку Лихтенштейна, и пририсовал сбоку еще 
одну звезду, на этот раз шестиконечную. Больше на ум ничего не приходило. 
И вдруг Манюнчикова осенило. И, кроша скрипящий мел, вывел он поперек 
Алтаря ту самую фразу, которая уже с полгода красовалась на соседском сарае, 
возмущая стыдливых старушек и радуя глаз местных алкоголиков -- а в конце 
слово приписал, им же самим в начале нашей истории произнесенное. 
Дрогнула земля, звякнула под ногами Манюнчикова трехлитровая банка экс-
компота, краснеющая Мать-Вселенная вчиталась в тайное заклятье, неведомое 
просвещенным магам Атлантиды -- и пробудившийся "миксер" всосал в себя 
все параллельные миры, повинуясь великому и могучему русскому языку, к 
месту употребленному перпендикулярным Манюнчиковым. 
...Не верьте измышлениям о параллельных мирах. Их больше нет. 
Оскорбленный "миксер" создал из них всего один мир -- тот самый, извините за 
выражение, "коктейль", который мы с вами имеем на сегодняшний день. Не 
верите -- оглядитесь по сторонам. Ну как? То-то же... И ничего, однако, не 
поделаешь -- закон матери нашей, природы... 
А вот что касается Атлантиды... Одни утверждают, что она накрылась тем 
самым, о чем упоминалось в тайном заклятии. Другие настаивают, что 
соседский сарай с его вечной нестираемой надписью и двумя разноконечными 
звездами -- это и есть все, что от Атлантиды осталось. Третьи считают, что 
Манюнчиков скрывает Атлантиду у себя в подвале в банке из-под компота -- 
но проверить данный факт никак нельзя, поскольку ключ от подвала Павел 
Лаврентьевич никому не дает. Четвертые... 
Впрочем, мы и не обещали давать ответы на все загадки Мироздания. 
ВТОРОЙ ДЕНЬ ИЗОБИЛИЯ 
-- ...Больше двух изобилий в одни руки не давать!.. 
Вынырнул Павел Лаврентьевич из-под колес грузовика, обалдевшего от прыти 
такой неожиданной, и сломя голову кинулся к хвостовому сегменту очереди. 
-- Кто последний? -- риторически поинтересовался встрепанный Манюнчиков, 
пристраиваясь за двумя мрачными субъектами в одинаковых лохматых 
тулупах, из воротников которых торчали одинаковые оттоптанные 
физиономии. 
-- Что дают, братцы? 
Братцы-разбойники подозрительно скосились на объемистый Манюнчиков 
портфель и отвечать раздумали окончательно и бесповоротно. 
-- Изобилие дают,-- влезла в несостоявшийся разговор общительная дама, 
поразительно напоминающая свиноматку-рекордистку, недавно вышедшую в 
тираж.-- Вчера завезли. Просили не занимать. Сами второй день стоим. 
-- Второй день изобилия,-- неудачно сострил очкастый представитель 
межклассовой прослойки между свиноматкой и тулупоносителями.-- Вы б за 
деньгами сбегали, а то вдруг не хватит... 
Сунул Павел Лаврентьевич руку в карман, мелочью побренчал и понял, что 
наличных и на пол-изобилия не наберется... 
-- Я сейчас, сейчас,-- засуетился расстроенный Манюнчиков, искательно 
заглядывая всем близстоящим в глаза,-- я мигом, жене вот только позвоню, и 
все... Скажете, что я за вами? 
-- Без номера не скажем! -- категорически отрезала Свиноматка, багровея 
медальным профилем.-- Мы тут все... пронумерованные. Четырехглазый, 
покажи новенькому... 
Четырехглазый покорно вздохнул и принялся расстегивать пальто. 
-- Да что вы, что вы! -- замахал на него руками испуганный Павел 
Лаврентьевич. Четырехглазый увернулся от зажатого в Манюнчиковом кулаке 
портфеля и продолжил стриптиз. 
Павел Лаврентьевич зажмурил глаза, но перед внутренним взором продолжал 
маячить надвигающийся кошмар: голый синий Четырехглазый, стоящий за 
изобилием. 
-- Ничего, земляк, не боись,-- доверительно прогудел Манюнчикову в ухо Тулуп 
Первый.-- Мы сами поначалу того... сбежать намылились, да попривыкли... оно 
только сначала боязно, а там дальше полегче... Давай, профессор, давай 
рубашечку-то, чего зря в грязь кидать... 
Повернулся Четырехглазый к обомлевшему Манюнчикову, и увидел Павел 
Лаврентьевич номер заветный, и тянулся оный номер от ключицы до ногтя 
пальца безымянного, и стояла в нем цифирь римская, арабская, и уж совсем 
никому неведомой национальности. 
Поглядел Павел Лаврентьевич на Четырехглазого с уважением неподдельным, 
поинтересовался, где ж красоту такую пишут на человеках, да и побрел в 
указанном направлении. 
-- Пропадет, родимый,-- жалостливо всхлипнула жилистая бабуся с метлой за 
плечами, немедленно влезшая на освободившееся место.-- Не дойдет, 
болезный... И до чего ж люди-то живучие... Иная животина сдохла б давно, а 
ваш брат... Не по зубам, видать, изобилие... 
-- Наш брат,-- строго поправили Ягу из очереди.-- Наш брат вашей сестре не 
товарищ. И не каркай, старая... Не по зубам... Тебе зато по зубам, да не по 
тем... 
Захлопнула бабулька ротовое отверстие и отлетела на безопасное расстояние. 
И правильно, поскольку очередь за ней выстраивалась большей частью 
несуразная и со странностями: кучка пионеров с зелеными галстуками до колен, 
панки, похожие на инопланетян, инопланетяне, похожие на панков в третьем 
поколении, синдикат вездесущих "наперсточников", тут же приговоривших 
братьев по разуму на летающий чайный сервиз на двенадцать персон... 
Но дальнейших событий ушедший Манюнчиков уже наблюдать не сподобился, 
а посему не станем заострять на них внимания. 
...к Писарю тоже стояла очередь, но немного меньше. 
-- Пол? -- тыча бородой в дисплей, бодро интересовался Писарь.-- 
Вероисповедание? Педикулезом не страдали?.. 
Компьютер уныло жевал данные и в муках рожал номера. Ветераны 
Пунических, Отечественных и Шестидневных войн лезли прямо к окошечку, 
тыча в нос возмущавшимся костылями и справками о похоронах. 
Обномеренные счастливчики застегивались и вливались в основной поток. За 
спиной Манюнчикова любопытные толпились вокруг раскосого азиата в 
шафрановой ночной рубашке. 
-- Наса здеся стояла,-- вежливо кланяясь, разъяснял Косой.-- Наса здеся в 
осередь завсегда стояла. Вся одна миллиарда сетыреста тысясь сто сорок сетыре 
селовека стояла. 
Писарь проштемпелевал Манюнчиков бок и с криком: "Следующий!" 
захлопнул окошечко, закрыв его на большой амбарный замок. Расстроенный 
следующий подергал замок за чугунную дужку. 
-- Отцепись! -- сказал ему замок.-- Перерыв у нас... Небось, мы тоже люди... 
-- Наса холосая,-- продолжал между тем Косой.-- Наса понимает: по два 
исобилия в одни руки. У китайса два рука. Всего полусяется два миллиарда 
восемьсот тысясь двести восемдесят восемь исобилий. Наса совсем мала-мала 
нада... 
Обогнул Павел Лаврентьевич ходока из Поднебесной, собрался было обратно 
идти, да забыл напрочь, в какой стороне это самое "обратно" лежит. Налево 
глянул, направо, затылок поскреб и двинул вдоль очереди наугад -- назад, мол, 
не вернусь, так хоть к изобилию поближе буду!.. 
Шел Манюнчиков, шел, и неожиданно обнаружил он между собой и очередью 
сходство немалое. Сами посудите: Манюнчиков движется, и очередь движется, 
и оба в одном направлении, да только туда-то они движутся, а вот назад с 
изобилием вожделенным ни одна зараза не возвращается! Задумался над 
проблемой Павел Лаврентьевич, ан тут из-за угла мужик здоровенный 
выныривает, и идет-то мужик как раз против движения, и несет мужик на плече 
ящик картонный, а ящик-то размером тютелька в тютельку с изобилие, как оно 
Павлу Лаврентьевичу представляется!.. 
-- Мужик, а мужик,-- подскочил к нему подмигивающий Манюнчиков.-- Скажи 
хоть, по чем оно там идет?.. 
-- Полсотни рваных за трехлитровую банку...-- воровато озираясь, просипел 
мужик. 
-- Банку? -- оторопел Павел Лаврентьевич.-- А оно что -- жидкое? 
-- Кто -- жидкое? -- почему-то обиделся мужик. 
-- Как кто? Изобилие... 
-- Изобилие -- оно завсегда жидкое,-- ухмыльнулся мужик.-- Дрожжей не 
достать, сахар весь с чаем выпили, вот и гоним... чего пожиже... 
Тут из очереди двое вышли, с маузерами и в куртках кожаных покроя 
старомодного -- носами крутят, вроде как принюхиваются. Мужик ящик на 
плечо и в переулок! -- а Манюнчиков от греха подальше в телефонную будку 
схоронился и номер свой домашний крутить стал -- для конспирации и деньжат 
недостающих. 
-- Да не избили меня! -- орал взбешенный Манюнчиков в глухонемую трубку.-- 
Изобилие, говорю, дают! Да, и без талонов! Талоны, они на бедность, а тут 
совсем наоборот... Деньги неси, дура! Конец связи! 
Собрался было Павел Лаврентьевич из будки наружу выбираться, да не тут-то 
было -- очередь за это время вокруг телефона морским узлом обмоталась, двери 
чьим-то ухом заклинило, а на крыше уже тарелка космическая 
прителефонилась, и давешний наперсточник закатал по плоскости шарик 
фиолетовый, с параллелями да меридианами по контуру!.. 
Высунулся в окошко заточенный Манюнчиков, а вокруг -- камзолы, парики, 
ботфорты -- и все за изобилием! Трое усатых парней в плащах с крестами все 
норовили всунуть впереди себя еще одного коллегу, но очередь пружинила и 
возражала. 
-- Пропустите, месье! -- умолял усатый. 
-- Пардон тебе с маслом! -- огрызалась очередь.-- Шерше ля вам в душу! 
Сначала, дескать, три мушкетера, а теперь и четвертый объявился... Вали 
отсюда и приходи двадцать лет спустя! 
Четвертый хватался за шпагу, намереваясь резко сократить поголовье 
взыскующих изобилия. 
-- Выпустите меня! -- заорал в разбитое окно будки Павел Лаврентьевич.-- У 
меня номер есть! Я изобилия хочу! 
-- Все хотят,-- урезонивала скандалиста непреклонная очередь.-- Хоти молча... 
-- Я больше всех хочу! -- не унимался несчастный Манюнчиков.-- Я его не видел 
никогда!.. 
-- И не увидишь,-- успокаивала его очередь.-- Тебе очки нужны, а не изобилие... 
Рванулся Павел Лаврентьевич, выпал из будки и бросился вдоль очереди. 
Замелькали перед Манюнчиковым ливреи, короны, латы, шлемы, тоги, туники -
- и у каждого номера, и всем изобилие требуется! И когда волосатый 
неандерталец впился зубами в Манюнчиков портфель, понял Павел 
Лаврентьевич, что никакой жизни ему не хватит, чтобы достояться, дойти, 
пощупать это трижды проклятое изобилие!.. 
Впрочем, выход был, был -- нет безвыходных ситуаций для гомо сапиенс Павел 
Лаврентьевич вульгарис! -- и Манюнчиков ринулся на поиски. И уже над 
совсем другой очередью в совсем другом месте вз