арлик  время
от времени приводил то детей, то взрослых людей - все они были молчаливыми и
бледными, похожими больше на призраков чем  на  живых  людей;  тогда  карлик
взмахивал маленькой своей ручкой, а крысы  облачались  в  поварские  одежды,
начинали готовить для пленников питье. Девочка пыталась предупредить их, что
пить нельзя, однако, карлик  в  очередной  раз  взмахивал  своей  ручкой,  и
пленники теряли остатки своей воли  -  выпивали,  и  вскоре  превращались  в
крыс...
   Шло время. Очень-очень  много  времени  прошло  -  уже  огромное  полотно
соткала девочка, и благо, что нити живые, ее мечты воплощающие, сами  лились
с окончания золотистых игл, и что полотно было тонким-тонким - иначе бы  эта
пряжа заполнила бы уже  весь  подвал.  Так  была  лишь  аккуратно  сложенная
стопка, с полметра высотою, однако - она знала, что,  ежели  развернуть  это
полотно, то оно займет не только весь подвал, не только весь  подвал,  но  и
вообще весь город...
   Карлик часто наблюдал за ее работой - стоял безмолвный, недвижимый, и она
бы вовсе забывала  про  его  присутствие,  как  забывала  бы  о  присутствии
какой-нибудь статуэтки, если  бы  не  чувствовала  постоянно  его  тяжелого,
угнетающего взгляда. Несмотря на то, что карлик был ужасно  скупым,  и  даже
крыс своих морил голодом, пленницу свою он кормил хорошо, и вообще  -  ни  в
чем ей не отказывал (кроме, свободы, конечно). Она говорила,  что  ей  нужна
вода, чтобы умываться, и вообще - все, чтобы держать  в  себя  в  чистоте  -
карлик сделал для нее небольшую купальню: в  дальней  части  подвала,  крысы
разобрали кладку пола, выложили там все глянцевыми  плитками,  из  стены  же
выступала голова некоего сказочно зверя - из пасти его лилась  благоуханная,
теплая, чистая вода; наверное - это было лучшее, что сделал  в  своей  жизни
карлик Сроби.
   Да - время шло, и из девочки выросла прекрасная девушка. Ничего,  что  ее
лика никогда не касались лучи настоящего солнца, а ветер бескрайних полей не
обвивал ее - все это она несла в себе, все это обретало жизнь на полотне,  и
от этого она была прекрасной.
   Она чувствовала, что полотно близится к  завершению,  и  немного  боялась
этого - хоть и мрачна была жизнь в подвале с крысами, все-таки она  привыкла
к этому... Когда же появились Михаил и Унти, она  сразу  почувствовала,  что
они то и изменят ее судьбу, еще больше испугалась, но и  придумала,  как  им
помочь.

                                           *                       *                       *

   Итак, вся эта трагическая, мрачная  история  пролетела  перед  внутренним
взором Михаила, в то недолгое время, пока он был  в  забытьи;  пока  девушка
пела карлику свою колыбельную. Очнулся он от прикосновения ее нежных  теплых
пальцев. Было темно, но полного мрака не было: в двух разных местах комнаты,
создавая образ парения в просторах космоса,  сияли  звезды,  волосы  девушки
изливали призрачное золотистое сияние, а  еще  -  безумные  глаза  многих  и
многих крыс выступали, и тут же вновь погружались во мрак  -  казалось,  что
это даже и не отдельные крысы, но сам мрак ожил,  и  теперь  вот  наступает,
пытается дотянуться до них своими отвратительными отростками.  Что  касается
карлика, то он заснул -  повалился  среди  крыс,  и  теперь  слышалось  его,
похожее на скрип несмазанных дверных петель храпение - первый звук,  который
они услышали  от  него.  Глаза  Михаила  уже  достаточно  привыкли  к  этому
призрачному освещению, и он смог разглядеть, что девушка ободряюще улыбается
ему:
   -  Я  не  обманула  старого  Сроби  -  полотно  действительно  уже  почти
завершено. Да - осталось нанести лишь несколько штрихов, и, по  правде  -  я
очень, очень волнуюсь... Знаешь ли, что мне осталось?.. Одну звезду  выткать
- самую большую, самую яркую - уже вижу ее  пред  собою...  Ну  да  ладно  -
сейчас завершу то, что должно, а там уж - будь что будет...
   И вот она повела своими спицами - они уже не были золотистыми, они  вдруг
все так и засияли сильным  серебристым  светом  -  таким  прекрасным,  таким
чарующим, что и Михаил забыл обо всем. Девушка заплакала  толи  от  счастья,
толи от душевной печали.  Что  касается  маленького  Унти,  то  он  стоял  с
вытаращенными глазами, зачарованный глядел на это величайшее и прекраснейшее
чудо в своей жизни. Итак, звезда сотканная девушкой зажила своей  жизнью,  и
лучи ее заполнили весь подвал - свету ее явно было тесно в этом  закутке,  и
Михаил уже знал, что дом карлика озарялся из глубин этим  светом,  выделялся
среди иных стоящих на улице домов также, как мертвый выделяется среди живых.
Это же почувствовала и девушка, и Унти - мальчик тут же проговорил:
   - Плохо. Ведьма может увидеть - этот свет ей не понравится; она  направит
сюда слуг  Атука  жестокого,  а  то  и  сама  прилетит.  Да  -  скорее  сама
прилетит...
   - Ведьма Брохаура, - вздрогнула девушка, - я слышала это  имя.  Все  злое
подчиняется ей. И этот город только служит ее  прихоти.  Она  самая  могучая
колдунья... И буря, и тьма - все подвластно Брохауре...
   При упоминании имени этой ведьмы, свет от звезды стал все более меркнуть,
в углах появились зловещие  тени,  а  над  головами  завыло,  загрохотало  -
потолок стал сотрясаться. В это же время, крысы очнулись,  они  засуетились,
забегали вокруг недвижимо лежащего, дремлющего карлика Сроби. Но вот все они
замерли, и вдруг построились в прямые колонны, подхватили своего  господина,
и стремительно унесли в одно из чернеющих отверстий в стене. Подвал опустел,
а над головой продолжала неистовствовать, реветь  буря;  потолок  содрогался
все сильнее, с него сыпала какая-то труха - становилось все темнее и темнее;
вот неожиданно взвыл и ворвался в помещение ток ледяного воздуха.
   - Это Брохаура... - промолвил  тогда  Унти,  и  обнял  за  руку  девушку,
прижался к ее плечу.
   - Нам нужно уходить. Скорее! - вскочил на ноги.
   - Поползем следом за крысами. Иного пути нет, да и бедного  Сроби  нельзя
оставлять в такой беде. Быть может, он и скуп и угрюм,  но  ведь  не  только
плохое в нем...
   Тогда девушка подхватила свою косу,  прошептала  несколько  едва  слышных
слов, и вот огромные эти пряди уменьшились, сложились ей по длине  до  плеч,
но при этом сияли не менее сильно, чем солнечные лучи в  летний  безоблачный
полдень - стоило только взглянуть на них, и вот на душе  становилось  тепло,
легко. Но не время было любоваться на волосы - потолок в нескольких местах с
ужасающим треском проломился,  и  из  проломов  этих  хлынули  стремительные
полчища снежинок - они с ревом  складывались  в  стремительно  изгибающиеся,
нестерпимым холодом обдающие колонны, и колонны эти разрастались, выбивались
из глубин своих темными  вуалями,  трепетали,  разрывали,  вновь  сходились.
Только за мгновение до этого любовался Михаил на пряди солнечные, а тут  уже
оторваться не мог от этой ужасающей круговерти. Вот  показалось  ему,  будто
выступает необычайно длинный нос, вот еще и расширяется, воздух вдыхая,  вот
рокочет: "У-у-у - русским духом пахнет!.."  -  вот  уж  и  глаза  выпученные
проступили, но тут девушка подхватила его за руку, и повлекла за собою. Унти
сам держался за ее платье, так как вторая рука девушки была занята -  в  ней
она несла свою пряжу. Но вот черный провал в  крысиную  нору  -  возле  него
Михаил уже достаточно опомнился, и  пропустил  вперед  мальчика  и  девочку;
затем,  окруженный  воем  и  полчищами  снежинок,  ожидающий,  что  в  любое
мгновенье  вцепиться  в  него  сзади  костяная  длань,  опустился   и   стал
пробираться на карачках. Стены были очень узкими, покрытыми какой-то темной,
смрадной слизью - ползти было тяжело, постоянно  царапался  он  за  какие-то
выступы. Впрочем, хорошо еще, что вообще  можно  было  протиснуться  -  этот
туннель, конечно нельзя было сравнить с обычной крысиной норой...
   Ну а позади вдруг  раздался  страшный,  завывающий  голос  -  слова  были
подобны глыбам льда; ни одного из этих слов не знал Михаил, но он уже  знал,
что это ведьма, и что она зовет его вернуться. И не было сил противиться - в
голосе была такая мощь, что, казалось, весь мир может рассыпаться в прах, от
любого из этих слов; казалось,  что  всякое  сопротивление  тщетно.  Но  вот
позади раздался ужасающий треск и грохот  -  туннель  содрогнулся  -  проход
позади обрушился, и заклятье ведьмы хоть и слышалось  еще,  но  было  теперь
таким слабым, что не имело никакого значения. Наступил бы  полный  мрак,  но
волосы девы сияли и в этом месте - Михаил видел темные стены, видел  проходы
меньшие которые то и дело появлялись перед ним - раз из такого прохода прямо
перед ним высунулась черная  крысиная  морда,  и  тут  же,  испугавшись  или
ослепнув от света волос, юркнула обратно. И потом Михаил полз и  чувствовал,
как от напряжения пот стекает по его телу - он то все ожидал, что сейчас вот
эта, или какая-нибудь иная крыса вцепиться в него.
   - А-а-а-а-а!!! - протяжно закричал где-то впереди Унти.
   - Не бойся - все так и должно быть. - тут же успокоила его девушка.
   Спустя несколько мгновений, Михаил уже  понял,  почему  закричал  Унти  -
проход под резким углом пошел вниз, и они попросту заскользили  вниз  как  с
детской горки. Довольно долго  они  неслись  все  вниз  и  вниз,  и  Михаилу
подумалось, сколь же долго потом придется выбираться  -  все  карабкаться  и
карабкаться - стало до слез горько - так захотелось  поскорее  вырваться  из
всей этой круговерти да оказаться поскорее дома.
   Но вот стены стремительно раздались в стороны, и они  вылетели  в  весьма
обширную пещеру, в которой на вертелах поджаривались некие здоровенные туши,
где мириады поваров, среди которых были и совсем уж удивительные, похожие не
то на исполинских тараканов, не то каракатиц создания - все они суетились  и
готовили кушанья, от одного вида которых  уже  выворачивало  наизнанку.  Так
получилось, что упали они за какую-то печку, да там  и  замерли  -  услышали
некие тоненькие, злые голоса, поняли, что -  это  их  касается  и  осторожно
выглянули.
   Оказывается, говорили черные крысы  из  дома  карлика  Сроби.  Они  тощей
толпой стояли  перед  двухметровым,  ослепительно  красным  крабом,  который
щелкал над их головами своими клешнями так, будто собирался всех их казнить.
Точнее  -  слышен  был  в  основном  лишь  необычайно  глубокий,  из   груди
подымающийся голос краба - крысы же только пищали.
   - И зачем мне он, - выражал недовольство этот повар. - Вы  посмотрите  на
него - сплошные кости, да мускулы - разве его разжуешь...
   Тут он тыкнул клешней в самого Сроби, который в бессознательном состоянии
лежал среди своих слуг. Он бы уже должен был  очнуться,  однако,  по  дороге
крысы изрядно покусали его, впрыснули яда - от этого весьма сильного  толчка
он лишь слегка вздрогнул.
   - Вы можете приготовить его так, что он станет вкусным. - верещали крысы.
   - Нет, нет - его не приготовишь. Сами им питайтесь. А у нас есть из  чего
готовить - давненько такого  не  приходило,  и  все  для  нее,  для  великой
Брохауры!..
   Как-то особенно тревожно прозвучало имя могучей колдуньи,  и  как  только
прозвучало, тут же раздался детский  плач.  Плакали,  звали  мама  несколько
маленьких девочек. Михаил увидел их - бедные  дети,  тринадцать  девочек,  и
двенадцать девочек - они стояли связанные на огромном, потемневшем от  крови
столе, а вокруг них валялись тесаки, топоры, стояли огромные мясорубки, были
еще какие-то катки, буравы - все  весьма  подходящее  для  изысканной  кухни
какого-то ресторана, но вызывающее и дрожь и отвращение, при осознании,  для
чего все это предназначено.
   - Нам бы это! - хором воскликнули крысы. -  Ну  хоть  одну  мальчика  или
девочку - мы бы ни одной косточки не оставили.
   - Ну, уж нет... - неосторожно махнул клешнею краб  и  размозжил  одну  из
крыс. - Все они предназначены на обед нашей великой гостьей. Всех их с таким
трудом изловили, и  мы  даже  не  знаем,  где  найти  столько  же  детей  на
завтрашний день - ведь детей почти  не  осталось  в  нашем  городе.  Как  бы
Брохаура нас самих съела. Да и сейчас - не хватает одного мальчишки  -  этот
негодник сбежал из под носа у наших агентов, мы обшарили уже все, что только
можно обшарить, но нигде его не  нашли.  Вот  если  вы  найдете  его,  тогда
получите вдоволь сыра...
   - Видели! Видели мы этого мальчишку! - тут же заверещали крысы.
   - Где же?
   - Да в жилище  нашего  господина  -  он  вытащил  его  с  улицы  -  хотел
превратить в одного из нас. Это девка наколдовала...
   - Ах, негодный карлик! Придется ему иметь дело с самим Атуком жестоким...
   - Так положено нам какое-нибудь вознаграждение?!
   - Сначала приведите этого негодника.
   - Так там уже Брохаура. Когда мы убегали, то слышали, как она стала  одно
из своих заклятий реветь...
   - Хорошо - значит, она уже унесла его...
   И в это время, златовласая  девушка  повернулась  к  Михаилу  и  Унти,  и
молвила чуть слышно:
   - Мы должно выйти...
   - Что?! - вытаращив глаза, хором переспросили они.
   - Да, да. На не остается никакого иного выхода. Ты, Унти, наш ключ, чтобы
проникнуть к Брохауре. И не бойся - я не позволю, чтобы эти  ужасные  повара
хоть что-нибудь с тобой сделали... А ты - возьми-ка мое  полотно.  -  и  она
протянула Михаилу свою работу, которая оказалась совсем невесомой.
   Она нагнулась, обняла мальчика за плечи, поцеловала его в  лоб  -  и  вот
Унти уже перестал плакать, но  посмотрел  на  нее  доверчиво.  Что  касается
Михаила, то он все-таки весьма удивился, что и девушка  хочет  пробраться  к
Брохауре. (А он к тому  времени  и  вовсе  стал  забывать,  зачем  он  здесь
находится - что ему надо выкрасть метлу).
   И вот девушка взяла Унти за плечи, развернула, и так, вместе с ним, вышла
к поварам. Тут и рак, который был среди них главный,  и  все  остальные  эти
причудливые создания замерли - даже и крысы прекратили свою голодную  суету,
насторожили свои усы. Но вот оцепененье прошло, и первыми заверещали  именно
крысы:
   - Это она! Она! Колдунья ненавистная!  У  нее  волосы  такие,  что  и  не
подступишься!.. Но мы  ее  больше  всех  ненавидим!  У-у-у-х!  Дайте  только
добраться до нее!..
   Тут защелкали их зубы, затрещали клешни, заскрежетали клыки -  повара,  а
их, оказывается, было здесь великое множество, стали надвигаться на  них  со
всех сторон. В отростках своих они сжимали свои ужасные орудия, все верещали
что-то угрожающе. Но вот  дева  златовласая  вышла  вперед,  и,  подняв  над
головой руку, властным голосом потребовала:
   - Остановитесь, выслушайте меня.
   Они не могли не остановиться  -  это  был  голос  повелительницы,  в  нем
чувствовалась сила, власть, и все они, так похожие друг на друга, решили что
перед ними еще одна могучая колдунья - они привыкли исполнять волю колдуний,
потому и ждали, что она скажет.
   - Я привела вам этого беглеца, и за это мне полагается  награда,  не  так
ли?..
   - Да, все что угодно. - пробормотал краб.
   - Тогда я хотела бы встретится с Брохаурой.
   - Да, да - это можно; она ведь гостит сейчас в нашем славном городе.
   - Я знаю, что она гостит в городе. Я хотела бы подняться в ее покои, пока
она отлучится куда-нибудь. Ведь  я  ее  младшая  сестра  -  она  будет  рада
неожиданной встречи. А того, кто доложит ей о моем прибытии раньше срока,  я
разорву в клочья.
   - Как вам будет угодно. - пролепетал этот  краб,  который  мог  бы  легко
перекусить своей клешней и человека и железную трубу - он припал  к  полу  -
его примеру последовали и все остальные повара.
   И только крысы так и не  поняли,  что  же  происходит  -  они,  продолжая
щелкать зубами, надвигались и на девушку, и на Унти, и  на  Михаила;  сейчас
они жаждали только одного - разорвать этих ненавистных в  клочья,  поглотить
их. Но вот Михаил догадался - чуть приподнял край полотна  -  хлынул  оттуда
звездный свет - крысы отпрянули, да и бросились, поджав хвосты,  в  один  из
темных проломов в стене. Этот свет только укрепил  чудовищных  поваров,  что
перед ними могучие волшебники, и они, окончательно сбитые  с  толку,  готовы
были исполнить любое их повеление  -  это  поняла  девушка,  и  голосом,  не
терпящим возражений, голосом, от которого все эти повара передернулись,  она
потребовала:
   - Я требую, чтобы блюдо из детей было приготовлено так, как это любит моя
старшая сестра.
   - Как же она любит? - подобострастно вопрошал исполинский рак.
   - А вот как: чтобы было побольше приправы, но чтобы дети были живы.
   - Значит...
   - Вы к ним вообще не должны прикасаться - ясно?
   - Ясно. Ясно. Ясно. - закивали повара.
   А дальше началась сутолока, канитель - повара очень долго  возились,  так
как боялись приготовить приправы не так как надо, боялись рассердить могучую
Брохауру, а еще больше - ее грозную сестру, которая так  пугала  их  блеском
своих золотистых  волос.  Они  тащили  и  тащили  какие-то  банки,  бочонки,
выкладывали из них коренья, фрукты, овощи, поливали все это ароматными,  или
напротив  -  смрадными  подливками,  посыпали  еще  каким-то  порошком;   во
многих-многих   котлах   что-то   варилось,   булькало;   исходило    самыми
разнообразными дымами; воздух был такой жаркий, что тяжело было дышать. Да -
долго это продолжалось, и все больше усиливалось волнение девушки и  Михаила
- Унти же, которого поставили  на  стол,  рядом  с  другими  детьми,  вскоре
зарыдал так же, как и все они. Наконец, девушка спросила:
   - Долго ли вы еще собираетесь возиться?
   -  О,  чтобы  приготовить  все  как  любит  ваша  старшая  сестра,  может
понадобиться еще около часа.
   - А скоро ли она вернется?
   - С минуту на минуту.
   - Так что же вы медлите! К  черту  эти  подливки  -  главное  сделать  ее
сюрприз моим неожиданным появлением. Давайте - ведите нас.
   Однако, идти никуда не пришлось. В центре этой залы была  большая  черная
платформа на цепях. На нее и  поставили  многометровое,  наполненное  тушами
всяких животных да бессчетными пряностями блюдо - в центре же стояли, но уже
не рыдали, ибо уже совсем истомились, двадцать  шесть  ребятишек.  По  краям
этого блюда торжественно встали несколько  метровых,  одетых  во  все  белое
тараканов, и как только девушка и Михаил  присоединились  у  ним,  платформа
начала подъем.
   Долгим-долгим был этот  подъем.  Толчками  отползали  вниз  однообразные,
темные стены, скрежетали цепи; кальмары стояли без всякого движения, и в  их
черных, завешенных блестящей оболочках глазах тоже не было никакого движения
-  можно  было  подумать,  что  и  они  часть  блюда,  и,  если  бы  девушка
предостерегающе не взяла  его  за  руку,  то  Михаил  непременно  сказал  бы
что-нибудь необдуманное, что могло бы их выдать.
   Велико было волнение - боязнь, что они не успеют до  возвращения  ведьмы;
но, все-таки, они успели. Они оказались в таком месте из  которого  хотелось
бежать - бежать с криком, а потом долго-долго пытаться забыть эту жуть.  Там
были призрачно-темные стены, которые вдруг, сами собою, сильно  вздрагивали,
передергивались; бежали по ним трепещущие, дрожащие призраки, разрывались  в
клочья, вновь собирались; все это беспрерывно стенало, выло,  сотрясалось  -
отовсюду чудилось движенье, будто неслись некие ужасные,  адские  чудища;  в
каждое мгновенье приходилось отдергиваться - потому что краем  глаза  всегда
видел этих, изготовленных к прыжку тварей. Это  помещение  постоянно  меняло
свои очертания: то там не было окон, то вдруг появилось - громадное, во  всю
стену, стал виден мрачный город, переплетенье улиц - сколько же, сколько  же
было этих улиц больших и малых! Удивительным казалось, что они вообще смогли
добраться от окраин и до этого места. Вот оглушительно, резко взвыл ветер  -
мириады снежинок, что неслись там сложились  вдруг  в  исполинскую,  мрачную
тень; и Михаил не смог сдержать мучительного стона - он был  уверен,  что  -
это Брохаура вернулась; однако - это была не ведьма; те