рыв  на
обед. Большую часть свободного времени, которого у нас  было  немного,  мы
проводили за бутылкой пива, у аппарата, бродя наугад по разным эпохам.
     Мы побывали вместе повсюду и посмотрели  все.  То  мы  знакомились  с
фальшивомонетчиком Франсуа Вийоном, то отправлялись  бродить  по  ночам  с
Гаруном  аль-Рашидом.  (Этот  беззаботный  калиф,  бесспорно,  родился  на
несколько сот лет раньше, чем ему следовало бы.) А если настроение  у  нас
было скверным, мы могли, например,  следить  за  событиями  Тридцатилетней
войны. Майк снова и снова, как завороженный, наблюдал гибель  Атлантиды  -
наверное,  потому,  что  он  опасался,  как  бы  что-нибудь  подобное   не
повторилось еще раз. А стоило мне задремать - и он  возвращался  к  началу
начал - к возникновению нашего мира. (Что было раньше, рассказывать  здесь
не стоит.)
     Если подумать, то, пожалуй, к лучшему, что ни он,  ни  я  не  женаты.
Конечно,  мы  верили  в  лучшее  будущее,  но  пока  мы  оба   устали   от
человечества,  устали  от  алчных  глаз  и  рук.  В  мире,   поклоняющемся
богатству, власти и силе, только  естественно,  что  порядочность  нередко
родится лишь из страха перед этой жизнью или перед загробной. Мы наблюдали
столько скрытного и потаенного - если хочешь, назови это подсматриванием в
замочную скважину, - что научились не принимать на веру внешние проявления
доброты и благородства. Только один раз мы с Майком  заглянули  в  частную
жизнь человека,  которого  любили  и  уважали.  И  одного  раза  оказалось
достаточно. С тех пор мы взяли за правило принимать людей  такими,  какими
они кажутся. Но хватит об этом.


     Следующие  две  картины  мы  выпустили  одну  за  другой  -  "Свободу
американцам" - про войну за независимость - и "Братья и пушки" - про войну
Севера с Югом. И сразу каждый третий политикан, множество  так  называемых
"просветителей" и все патриоты-профессионалы возжаждали нашей  крови.  Все
местные отделения "Дочерей  американской  революции",  "Сыновей  ветеранов
Севера" и "Дочерей Конфедерации" единодушно заскрежетали зубами. Юг совсем
взбесился.  Все  штаты  крайнего  Юга  и  один  пограничный  безоговорочно
запретили демонстрацию обоих фильмов - второго потому, что он был правдив,
а первого просто за компанию. Они оставались под запретом, пока в дело  не
вмешались профессиональные политиканы. Тогда запрет был снят и оба  фильма
без конца  цитировались  в  речах  соответствующих  ораторов  как  ужасные
примеры того, во что верят и какие взгляды исповедуют некоторые  личности.
Это был прекрасный предлог ударить в барабаны расовой ненависти.
     Новая Англия попыталась было сохранить достоинство, но надолго ее  не
хватило. В штате Нью-Йорк депутаты сельских округов  дружно  проголосовали
за запрещение фильмов. И в Дэлавер, где законодательному собранию  некогда
было заниматься изданием нового закона,  пришлось  пустить  дополнительные
поезда. Вызовы в суд по обвинению в клевете сыпались на  нас  градом,  но,
хотя каждый новый иск вчинялся нам под гром фанфар, почти никто не  знает,
что мы не проиграли ни одного дела. Правда, нам раз за  разом  приходилось
апеллировать к высшим инстанциям, однако, когда дело попадало к судье,  не
заинтересованному в нашем осуждении, документы, сохранившиеся  в  архивах,
неизменно подтверждали истинность того, что мы демонстрировали на экране.
     Мы-таки  высыпали  на  воспаленную  гордость,   привыкшую   чваниться
славными деяниями предков, изрядную горсть соли! Мы показали,  что  далеко
не все власть имущие могли похвастаться незапятнанной белизной своих одежд
и что в войне за независимость далеко не все  англичане  были  хвастливыми
наглецами, но что они не были и ангелами.  В  результате  Англия  наложила
запрет  на  ввоз  этих  двух  фильмов   и   представила   государственному
департаменту  возмущенный  протест.  Было  очень  потешно  наблюдать,  как
конгрессмены южных штатов  в  полном  единодушии  с  конгрессменами  Новой
Англии  одобряют  призывы  посла  какой-нибудь   иностранной   державы   к
подавлению свободы речи. В Детройте ку-клукс-клан зажег у нашего  подъезда
довольно  дохленький  крест,  а  такие   организации,   как   Национальная
ассоциация  содействия  прогрессу  цветного  населения,  выносили   весьма
лестные для нас резолюции. Наиболее злобные и непристойные письма вместе с
адресами и фамилиями, которые были в них  опущены,  мы  передавали  нашему
адвокату, но к югу от Иллинойса ни один из их авторов не был  привлечен  к
суду.
     Постепенно страна разделилась на сторонников двух точек зрения.  Одни
- наиболее многочисленные - утверждали, что нечего нам копаться  в  старой
грязи, что подобные  вещи  лучше  всего  простить  и  забыть,  что  ничего
подобного никогда не происходило, а если и происходило, то  мы  все  равно
отпетые лгуны и клеветники. Другие рассуждали так, как мы и хотели.
     Мало-помалу складывалось и крепло  убеждение,  что  подобные  события
действительно  происходили  и  могут  произойти  снова,  а   возможно,   и
происходят в эту самую минуту - потому что  на  психологию  нации  слишком
долго воздействовало извращение истины. Мы  были  рады,  что  все  большее
число людей приходит к выводу, к которому пришли мы сами: прошлое надо  не
забывать, а понять и  оценить  беспристрастно  и  доброжелательно.  Именно
этого мы и добивались.
     Запрещение фильмов в некоторых штатах почти  не  повлияло  на  чистую
прибыль, а потому в глазах Джонсона мы были полностью оправданы.  Ведь  он
уныло предсказывал полный их провал,  так  как  "в  кино  нельзя  говорить
правду. Это вам с рук не сойдет, если зал вмещает больше трехсот человек".
Ну, а в театре? "А кто ходит куда-нибудь, кроме кино?"
     Пока все складывалось так, как мы хотели. Наша  известность  достигла
зенита - никогда еще никого с таким  жаром  не  хвалили  и  не  ругали  на
страницах газет. Мы были сенсацией  дня.  С  самого  начала  мы  старались
обзаводиться врагами в кругах, которые способны дать сдачи. Помнишь старое
присловие, что человек познается  по  своим  врагам?  Ну,  короче  говоря,
шумная известность была водой на нашу мельницу. А дальше я  расскажу,  как
мы начали молоть.


     Я позвонил Джонсону в Голливуд. Он обрадовался.
     - Что-то мы давно не виделись! Ну что, Эд?
     - Мне  нужны  люди,  которые  умеют  читать  по  губам.  И  не  позже
вчерашнего дня, как ты выражаешься.
     - Читать по губам? Это еще зачем?
     - Неважно. Они мне нужны. Можешь ты их найти?
     - Откуда я знаю? А зачем?
     - Я спрашиваю: можешь ты их найти?
     - По-моему, ты переутомился, - ответил он с сомнением в голосе.
     - Послушай...
     - Я ведь не сказал, что не могу. Спусти пары. Когда они тебе нужны? И
в каком количестве?
     - Лучше запиши. Готов? Мне нужны чтецы по губам для следующих языков:
английского, французского, немецкого, японского, греческого, фламандского,
голландского и испанского.
     - Эд Лефко! Ты совсем сошел с ума или еще нет?
     Пожалуй, моя просьба и в самом деле могла показаться странной.
     - Может быть, и сошел. Но  эти  мне  нужны  в  первую  очередь.  Если
отыщутся специалисты по другим языкам, хватай и их.  Они  тоже  могут  мне
понадобиться.
     Я представил себе, как он сидит у телефона и крутит головой: "Бедняга
Эд! Тепловой удар, не иначе. Совсем свихнулся".
     - Ты меня слышишь?
     - Да. Слышу. Если это какой-то розыгрыш...
     - Это не розыгрыш. Я говорю совершенно серьезно.
     Он разозлился.
     - Где же я, по-твоему, их возьму? Вытащу  из  собственной  шляпы  или
как?
     - Это уж твое дело. Советую начать с местной школы для глухонемых.
     Он ничего не ответил.
     - И пойми одно: я говорю совершенно серьезно. Мне все равно,  как  ты
их разыщешь и во что это обойдется, но мне нужно,  чтобы  чтецы  по  губам
ждали нас в Голливуде, когда мы туда приедем, или во всяком случае были бы
уже в дороге.
     - А когда вы приедете?
     Я ответил, что точно не знаю.
     - Дня через два. Нам еще нужно закончить тут кое-какие дела.
     Джонсон принялся проклинать все на свете, и я  повесил  трубку.  Майк
ждал меня в студии.
     - Ты говорил с Джонсоном?
     Я пересказал ему наш разговор, и он засмеялся.
     - Наверное, это и правда производит впечатление бреда. Но если  такие
специалисты существуют и не прочь заработать, он их разыщет.
     Я бросил шляпу в угол.
     - Слава богу, с этим покончено. А как дела у тебя?
     - Все готово. Кинопленки  и  заметки  отправлены,  фирма  по  продаже
недвижимости  присылает  сюда  своего  агента  завтра,   с   девочками   я
расплатился и выдал им премию.
     Я откупорил бутылку пива.
     - А как наш архив? И винный погреб?
     - Архив отправлен в банк на хранение.  Винный  погреб?  О  нем  я  не
подумал.
     Пиво было холодным.
     - Распорядись упаковать бутылки и отошли их Джонсону.
     Мы оба расхохотались.
     - Идет! Ему нужно будет успокаивать нервы.
     Я мотнул головой в сторону аппарата.
     - А это?
     - Повезем с собой в самолете. - Он внимательно посмотрел на  меня.  -
Что с тобой? Нервничаешь?
     - Немножко.
     - Я тоже. Твою одежду и свою я отправил утром.
     - Даже ни одной сменной рубашки нет?
     - Ни одной. Совсем как...
     - Как тогда с Руфью, - докончил я. - Но есть разница.
     - И очень большая, - медленно сказал Майк.  -  Что-нибудь  еще  нужно
сделать здесь, как ты считаешь?
     Я покачал головой.
     Мы погрузили аппарат в машину, оставили ключи от студии в  бакалейной
на углу и поехали в аэропорт.
     В кабинете Джонсона нас ждал ледяной прием.
     - Ну, если это была шуточка!.. Где,  по-вашему,  можно  найти  людей,
которые читают по губам японский? Или даже греческий, если уж на то пошло?
     Мы все сели.
     - Ну, что у тебя есть?
     - Кроме головной боли? Вот, - он протянул мне короткий список.
     - И когда ты их доставишь сюда?
     - Когда я доставлю их сюда?! - взорвался  Джонсон.  -  Что  я  вам  -
мальчик на побегушках, что ли?!
     - По сути - конечно. Перестань валять дурака. Ну, так как же?
     Мэре взглянул на лицо Джонсона и хихикнул.
     - Ты-то что ухмыляешься, кретин?
     Мэре не выдержал и захохотал. Я тоже.
     - Валяйте смейтесь! Ничего смешного тут нет. Когда я позвонил в школу
глухонемых, они просто повесили трубку. Решили, что я  их  разыгрываю.  Ну
ладно, об этом не будем. У меня в этом списке три женщины и один  мужчина.
Это дает вам английский, французский, немецкий и испанский. Двое  живут  в
восточных штатах, и я жду ответа на телеграммы, которые им послал.  Третий
живет в Помоне, а четвертая работает в Аризонской  школе  для  глухонемых.
Больше мне ничего найти не удалось.
     Мы обдумали положение.
     - Садись за телефон. Обзвони все штаты, а  если  нужно  -  свяжись  с
Европой.
     Джонсон пнул ножку письменного стола.
     - Ну, предположим, мне повезет. Но все-таки зачем они вам нужны?
     -  Тогда  и  узнаешь.  Ставь  условием,  чтобы  они   вылетали   сюда
немедленно. Кроме того, мне нужен просмотровый зал - не  твой.  И  хороший
судебный репортер.
     Он воззвал ко всем добрым людям - что у него за жизнь!
     - Мы будем в отеле, - сказал я и повернулся к Мэрсу. -  Пока  держите
репортеров на расстоянии, но позднее у нас будет для них кое-что.
     С этим мы ушли.


     Джонсону так и не удалось отыскать никого, кто мог бы читать по губам
греческий. Во всяком случае, такого специалиста, который  говорил  бы  при
этом еще и по-английски. Однако он снесся со специалисткой по фламандскому
и голландскому языкам в Лейдене  и  в  последнюю  минуту  нашел  в  Сиэтле
японца, который работал там в консульстве. Всего, таким образом, мы  могли
рассчитывать на четырех  женщин  и  двух  мужчин.  Они  подписали  с  нами
непробиваемый контракт, составленный Сэмуэлсом,  который  теперь  вел  все
наши дела. Перед этим я произнес небольшую речь:
     - Весь следующий год ваша жизнь будет определяться  этим  контрактом,
причем он содержит пункт, позволяющий нам продлить срок его  действия  еще
на год, если мы сочтем это нужным. Давайте сразу же поставим все точки над
"i". Вы будете жить в загородном доме, который мы для вас  снимем.  Фирмы,
которым будем платить мы, обеспечат вас всем  необходимым.  Любая  попытка
сообщения с внешним миром без нашего  ведома  приведет  к  автоматическому
аннулированию контракта. Вам это ясно? Отлично. Работа будет нетрудной, но
она чрезвычайно важна. Вероятнее всего, вы кончите ее месяца через три, но
вы в любой момент будете обязаны отправиться туда, куда мы сочтем  нужным,
- естественно, за наш счет. Ваши рекомендации и ваша прошлая  работа  были
тщательно проверены, и вы будете находиться  под  постоянным  наблюдением.
Вам придется  выверять,  а  возможно,  и  официально  подтверждать  каждую
страницу, если не каждую строку, стенографических записей,  которые  будет
вести мистер Соренсон, здесь присутствующий. У кого-нибудь есть вопросы?
     Вопросов  ни  у  кого  не  было.  Им  предстояло  получать  сказочное
вознаграждение, и все они  сочли  нужным  показать,  что  они  это  ценят.
Контракт был подписан.
     Джонсон купил для нас небольшой пансион, и мы платили бешеные  деньги
детективному  агентству,  обеспечивавшему  нас  поварами,   уборщицами   и
шоферами. Мы поставили условием, чтобы наши чтецы по  губам  не  обсуждали
свою работу между собой и воздерживались от каких-либо упоминаний о ней  в
присутствии прислуги, и они честно следовали нашим инструкциям.
     Примерно месяц  спустя  мы  созвали  совещание  в  просмотровом  зале
Джонсона. У нас была готова одна-единственная катушка фильма.
     - Ну, в чем дело?
     - Сейчас вы узнаете причину всей этой мелодраматичной таинственности.
Киномеханика не зовите. Эту ленту прокручу я сам. Посмотрите, как она  вам
покажется.
     - До чего мне надоели эти детские штучки! -  сказал  Кеслер,  выражая
всеобщее раздражение.
     Открывая дверь проекционной, я услышал, как Майк ответил:
     - Не больше, чем мне!
     Из проекционной мне  был  виден  только  экран.  Я  прокрутил  фильм,
перемотал ленту и вернулся в зал.
     - Прежде чем мы продолжим разговор, - сказал я, -  прочтите  вот  эту
нотариально заверенную запись того, что  говорили  персонами,  которых  вы
сейчас видели. Их слова читались по движению губ.
     Раздавая им экземпляры стенограммы, я добавил:
     - Кстати, они, строго говоря, не "персонажи", а вполне реальные люди.
Я показал вам документальный фильм. Из стенограммы вы узнаете, о  чем  они
говорили. Читайте. Мы с Майком привезли для вас кое-что. Пока мы  принесем
это из машины, вы успеете прочесть все.
     Майк помог внести аппарат в зал. Когда мы открыли дверь,  Кеслер  как
раз швырнул стенограмму в экран. Листки рассыпались по полу, а он  крикнул
в ярости:
     - Что, здесь, собственно, происходит?
     Не обращая внимания ни  на  него,  ни  на  остальных,  мы  установили
аппарат возле ближайшего штепселя.
     Майк вопросительно поглядел на меня.
     - Ты что-нибудь предложишь?
     Я покачал головой и попросил Джонсона заткнуться на несколько  минут.
Майк открыл крышку и после секундного колебания начал настройку. Толчком в
грудь я усадил Джонсона в кресло и погасил свет. Джонсон, глядя через  мое
плечо, ахнул. Я услышал, как Бернстайн негромко выругался от изумления,  и
обернулся посмотреть, что показывает им Майк.
     Это действительно производило впечатление. Он начал с точки над самой
крышей лаборатории и продолжал стремительно подниматься в воздух все выше,
пока Лос-Анджелес не превратился в  крохотное  пятнышко  где-то  внизу,  в
неизмеримой дали.  На  горизонте  встала  зубчатая  линия  Скалистых  гор.
Джонсон вцепился мне в локоть.
     - Что это? Что это? Хватит! - выкрикнул он.
     Майк выключил аппарат.
     Ну, ты можешь легко догадаться, что произошло дальше. Сначала они  не
верили ни своим глазам, ни  терпеливым  объяснениям  Майка.  Ему  пришлось
дважды снова включить  аппарат  и  забраться  довольно  далеко  в  прошлое
Кеслера. Тут они поверили.
     Мэре курил без передышки, Бернстайн нервно крутил в  пальцах  золотой
карандашик, Джонсон метался по залу, как тигр по клетке, а  Кеслер  сидел,
молча уставившись на аппарат. Джонсон не переставая что-то  бормотал  себе
под нос. Потом он остановился и потряс кулаком под носом у Майка.
     - Черт побери! Ты отдаешь себе отчет, что такое эта штука? Зачем  вам
понадобилось тратить время на эти фильмы? Вы же можете взять за горло весь
мир! Если бы я знал...
     - Эд, да объясни же ему! - воззвал ко мне Майк.
     Я объяснил. Не помню, что именно я говорил. Да это  и  не  важно.  Во
всяком случае, я сказал ему, как мы начали, какие  планы  наметили  и  что
собираемся делать теперь. В заключение я сообщил ему,  как  мы  собираемся
использовать ленту, которую они только что видели.
     Он отскочил, как ужаленный змеей.
     - Это вам с рук не сойдет!  Вас  повесят...  если  только  прежде  не
линчуют!
     - Конечно, но мы готовы рискнуть.
     Джонсон вцепился в свои редеющие волосы. Мэре  вскочил  и  подошел  к
нам.
     - Это действительно так? Вы действительно намерены снять такой  фильм
и показать его всему миру?
     - Вот именно, - кивнул я.
     - И лишиться всего, чего вы добились?
     Мэре повернулся к остальным:
     - Нет, он не шутит.
     - Ничего не выйдет, - сказал Бернстайн.
     Начался бестолковый спор. Я  пытался  доказать  им,  что  мы  избрали
единственно возможный путь.
     - В каком мире вы предполагаете жить? Или вам вообще жить надоело?
     - А сколько, по-вашему, нам останется жить,  если  мы  сделаем  такой
фильм? - пробурчал Джонсон. - Вы ненормальные. А  я  нет.  И  я  не  стану
совать голову в петлю.
     - Может быть, вы правы, а может быть, нет, -  сказал  Мэре.  -  Может
быть, вы свихнулись, а может быть, свихнулся я. Но я всегда говорил, что в
один прекрасный день поставлю на карту все. А ты, Верни?
     Бернстайн сказал скептически:
     - Вы все видели, что принесла последняя война. Не  знаю,  поможет  ли
это, но попробовать надо. Считайте, что я с вами.
     - Кеслер?
     Он повертел головой:
     - Детские штучки! Кто собирается жить вечно? Кто согласится  упустить
такой шанс?
     Джонсон поднял руки.
     - Будем надеяться, что нас запрут в одну палату. Уж  сходить  с  ума,
так всем вместе.
     Вот так.
     Мы взялись за работу, охваченные общим порывом надежды. Через  четыре
месяца чтецы по губам кончили свою часть. Тут  незачем  рассказывать,  как
они относились к тому, что ежедневно Соренсон заносил  на  бумагу  под  их
диктовку. Ради их же душевного спокойствия  мы  не  сообщили  им,  что  мы
намерены сделать с записями,  а  когда  они  кончили,  мы  отослали  их  в
Мексику, где Джонсон снял небольшое ранчо. Они могли нам еще понадобиться.
     Пока копировщики трудились сверхурочно, Мэре вообще не  знал  отдыха.
Газеты и радио кричали о том, что премьера нашего нового фильма  состоится
одновременно во всех  крупнейших  городах  мира.  И  это  будет  последняя
картина, которую нам потребуется сделать. Слово "потребуется" приводило  в
недоумение и интриговало. Мы разжигали любопытство,  отказываясь  сообщить
хоть что-нибудь о содержании.  Премьера  состоялась  в  воскресенье.  А  в
понедельник разразилась буря.
     Хотел бы я знать, сколько копий этого фильма сохранилось в  настоящее
время? Сколько копий избежало конфискации и сожжения? Это был фильм о двух
мировых войнах, показанных с нелестной откровенностью, с упором на  факты,
которые до сих пор можно было лишь с трудом отыскать в нескольких  книгах,
запрятанных в темных уголках библиотек. Мы  показали  и  назвали  поименно
поджигателей войны,  тех,  кто  цинично  лгал  своим  народам,  тех,  кто,
лицемерно взывая к патриотизму, обрекал на смерть  миллионы.  Мы  показали
тайных предателей наш