куда-нибудь,
где можно будет выпить еще и,  пожалуй,  перекусить.  Нам  надо  о  многом
поговорить.
     И мы поговорили.


     Пиво - отличная смазка, а я умею быть убедительным, и к тому времени,
когда мы вышли из забегаловки, между нами царило  полное  взаимопонимание.
Когда же мы устроились спать позади все того же картонного  экрана,  мы  с
Майком были уже полноправными партнерами. Наш  договор  мы,  помнится,  не
подкрепили рукопожатием, но партнерами мы остаемся по-прежнему, хотя с тех
пор прошло шесть лет. Нет человека,  которого  я  уважал  бы  больше,  чем
Майка, и он, по-моему, отвечает мне тем же.
     Семь дней спустя я  отправился  на  автобусе  в  Гросс-Пойнт  с  туго
набитым портфелем, а через два дня вернулся на такси с пустым портфелем  и
бумажником, вздувшимся от крупных купюр. Это было очень легко.
     "Мистер  Джонс   (или   Смит,   или   Браун),   я   -   представитель
Аристократического ателье, специализирующегося на  частных  и  откровенных
портретах. Мы полагаем, что вас может заинтересовать эта  ваша  фотография
и... Нет-нет, это всего лишь пробный отпечаток. Негатив находится в  нашем
архиве... Но, если  вас  это  заинтересует,  я  послезавтра  доставлю  вам
негатив... Да, конечно, мистер Джонс. Благодарю вас, мистер Джонс..."
     Подло? Безусловно. Шантаж - всегда подлость. Но если бы у  меня  была
жена, дети и безупречная репутация, я бы удовлетворялся  бифштексом  и  не
баловался бы рокфором. И тем более  весьма  вонючим.  Майку  эта  операция
нравилась даже меньше, чем мне. Убедить его  удалось  далеко  не  сразу  и
пришлось даже пустить в ход старое присловие о цели,  которая  оправдывает
средства. Да и нашим клиентам такой расход был вполне по карману.  К  тому
же мы честно отдавали им негативы - и какие негативы!
     Так мы раздобыли необходимые деньги - сумма  была  невелика,  но  для
начала ее вполне хватало. Прежде всего мы присмотрели подходящее здание  -
вернее, присмотрел его Майк, потому что я на месяц  улетел  на  восток,  в
Рочестер. Майк снял помещение бывшего  банка.  Мы  распорядились  заложить
окна в зале, обставили контору со  всей  возможной  роскошью  (бронестекло
было моей идеей) - аппарат для кондиционирования воздуха, портативный бар,
электрооборудование,    какое    только    мог    пожелать     Майк,     и
блондинка-секретарша, которая  считала,  что  служит  в  экспериментальной
лаборатории крупной электрической компании.  Вернувшись  из  Рочестера,  я
взял на себя руководство каменщиками и монтерами, а  Майк  прохлаждался  в
номере, который мы сняли в первоклассном отеле, откуда ему был  виден  его
бывший кинотеатр. Насколько мне известно, там затем была открыта  торговля
патентованными  лекарствами  на  змеиных  ядах.  Когда  "студия",  как  мы
окрестили наше новое владение, была  отделана,  Майк  перебрался  туда,  а
блондинка   приступила   к   выполнению   своих   обязанностей,    которые
исчерпывались тем, что она читала романы о любви  и  говорила  "нет"  всем
коммивояжерам и агентам самых разнообразных  фирм,  являвшимся  предложить
нам свой товар. Я уехал в Голливуд.
     Мне пришлось неделю рыться в Центральном архиве, прежде чем  я  нашел
все, что мне было нужно, а чтобы раздобыть камеру,  работающую  на  пленке
"Труколор", потребовался месяц разнюхивания и взяток. Зато  теперь  я  мог
быть спокоен. Когда я вернулся в Детройт, из Рочестера уже прибыла большая
панорамная фотокамера и целый  вагон  цветных  фотопластинок.  Можно  было
начинать.
     Мы обставили это самым торжественным образом:  закрыли  жалюзи,  и  я
пустил в потолок пробку одной из припасенных мною бутылок шампанского.  На
блондинку-секретаршу это произвело большое впечатление, тем более что  она
по-прежнему отрабатывала свое жалованье, расписываясь в получении ящичков,
ящиков и контейнеров. Бокалов у нас не было, но мы прекрасно обошлись  без
них. Мы оба испытывали такое  нервное  возбуждение,  что  нить  больше  не
смогли, и подарили остальные бутылки секретарше, сказав, что на этот  день
она может считать себя свободной.  Когда  она  ушла  (по-моему,  несколько
расстроенная тем, что веселое празднование оборвалось в самом начале),  мы
заперли за ней дверь, перебрались в студию,  заперли  внутреннюю  дверь  и
взялись за работу.


     Я уже упоминал, что окна студии мы заложили.  Внутренние  стены  были
выкрашены тусклой черной краской, и  благодаря  высокому  потолку  -  ведь
прежде это был зал банка - впечатление создавалось внушительное. Но отнюдь
не мрачное. В самой середине зала была установлена кинокамера,  заряженная
и готовая к съемке. Она заслоняла аппарат Майка, но я знал, что  он  стоит
сбоку, настроенный так, чтобы изображение появлялось у задней  стены.  Да,
именно у стены, а не  на  стене,  так  как  изображение  проецировалось  в
воздухе, точно скрещивались два прожекторных луча. Майк открыл крышку, и я
увидел ого силуэт на фоне чуть освещенных циферблатов.
     - Ну? - спросил он нетерпеливо.
     - Здесь ты командуешь, Майк, - сказал я.
     Щелкнул выключатель, и перед нами возник он - гоноша,  живший  две  с
половиной  тысячи  лет  назад.  Возник  во  плоти.  Александр.   Александр
Македонский.
     О нашей первой картине я, пожалуй, расскажу подробно. Мне никогда  не
забыть этот год. Сначала мы проследили всю жизнь Александра от рождения  и
до смерти. Конечно, мы пропускали второстепенные моменты  и  перепрыгивали
через  недели,  месяцы,  а  порой  и  годы,  после  чего  теряли  его  или
оказывалось, что он значительно сместился в  пространстве.  Это  означало,
что нам приходилось прыгать  вперед-назад,  точно  мы  вели  пристрелочный
огонь.  Существующие  жизнеописания  Александра  Македонского   почти   не
помогали нам, и мы поражались, насколько мало они  соответствуют  реальным
фактам. Я часто  задумываюсь  над  тем,  почему  вокруг  знаменитых  людей
обязательно начинают сплетаться легенды. Ведь их подлинная жизнь не  менее
поразительна,   чем   выдуманная.   К   несчастью,   мы   вынуждены   были
придерживаться принятых версий,  иначе  историки  объявили  бы  наш  фильм
безграмотной стряпней.  Рисковать  же  мы  не  могли.  Во  всяком  случае,
вначале.
     После того как мы примерно установили, что  и  где  происходило,  мы,
руководствуясь нашими заметками, отобрали наиболее фотогеничные эпизоды  и
некоторое время работали над ними. В конце концов общие  контуры  будущего
фильма стали нам ясны. Тогда мы сели  писать  сценарий  с  учетом  кадров,
которые  предстояло  в  дальнейшем  отснять  с  дублерами.  Аппарат  Майка
действовал как проектор, а  я  снимал  фиксированной  камерой,  точно  при
комбинированных съемках. Едва отсняв катушку пленки, мы тут же отсылали ее
для  проявления  в  Рочестер.  Было  бы  дешевле  прибегнуть   к   услугам
какой-нибудь голливудской фирмы, но Рочестер имел то преимущество, что там
все привыкли к жутким любительским киноподелкам, и мы могли быть спокойны,
что наши ленты ни у кого не  возбудят  нежелательного  любопытства.  Когда
проявленная пленка возвращалась  к  нам,  мы  просматривали  ее,  проверяя
динамику эпизода, цвета и прочее.
     Например, мы обязательно хотели включить в фильм хрестоматийную ссору
Александра с его отцом Филиппом, но большую ее часть пришлось оставить  до
съемок с дублерами. Для Олимпиады, его матери, подпустившей к нему змей  с
вырванными ядовитыми зубами, дублерши не требовалось,  так  как  мы  сняли
этот эпизод общим планом  и  под  таким  углом,  что  его  можно  было  не
озвучивать.  Случай,  когда  Александр  укротил  коня,  на   которого   не
осмеливался  сесть  никто  другой,  оказался  выдумкой  кого-то   из   его
биографов, однако опустить столь известный эпизод юности нашего  героя  мы
не рискнули: крупные планы мы вклеили позже, а на самом деле укрощал  коня
молодой скиф, один  из  конюхов  царской  конюшни.  Роксана  действительно
существовала, как и остальные  жены  персов,  захваченные  Александром.  К
счастью, они  оказались  достаточно  пышного  сложения,  чтобы  на  экране
выглядеть томными и соблазнительными. Филипп, Парменон и прочие  персонажи
были  бородаты,  что  значительно  облегчало   проблему   дублирования   и
озвучивания. (Если бы ты видел, каким способом они брились  в  ту  далекую
эпоху, ты бы понял, почему бороды были в такой моде.)
     Труднее всего было снимать эпизоды в помещениях.  Коптящие  фитили  в
чашах с топленым салом, сколько бы их ни было,  дают  слишком  мало  света
даже  для  самой  чувствительной  пленки.   Майк   вышел   из   положения,
отрегулировав камеру и свой аппарат так, что  каждый  кадр  экспонировался
секунду. Этим  объясняется  поразительная  четкость  и  глубина  резкости,
которая достигалась сильным диафрагмированием. У нас было  сколько  угодно
времени для того, чтобы выбирать наиболее интересные  эпизоды  и  ракурсы.
Нам не нужны были знаменитые актеры  и  хитроумное  оборудование,  нам  не
приходилось снимать по нескольку вариантов одной и той же сцены - у нас  в
распоряжении была вся жизнь нашего героя, и мы могли спокойно отбирать все
наиболее яркое и интересное.
     В конце концов мы отсняли примерно восемьдесят процентов того, что ты
видел в законченном фильме, склеили и устроили просмотр, упиваясь тем, что
нам удалось сделать. Мы  даже  не  рассчитывали,  что  конечный  результат
окажется таким блистательным. Хотя фильм еще не был смонтирован и озвучен,
мы уже видели, что создали прекрасную вещь. Мы сделали все, что  могли,  а
худшее еще было впереди.  Поэтому  мы  послали  за  шампанским  и  сказали
блондинке, что у нас праздник. Она хихикнула.
     - Но чем вы там занимаетесь? - спросила она. - Торговые агенты просто
не дают мне покоя, им обязательно хочется выведать, что вы делаете.
     - А вы отвечайте, что не знаете, -  посоветовал  я,  открывая  первую
бутылку.
     - Я так и говорю. А они считают меня дурочкой.
     Мы все трое посмеялись.
     Майк сказал задумчиво:
     - Если мы будем устраивать такие праздники часто,  нам  бы  следовало
обзавестись настоящими бокалами.
     - Их можно было бы хранить в нижнем ящике  моего  стола,  -  радостно
подхватила блондинка и мило сморщила нос. - Я ведь первый раз в жизни  пью
шампанское, если не считать свадьбы одной моей подруги. Но  там  я  выпила
всего один бокал.
     - Налей ей еще! - предложил Майк. - Да и мне тоже. А что вы сделали с
теми бутылками, которые унесли домой в прошлый раз?
     Она хихикнула и покраснела.
     - Папа хотел их откупорить, но я сказала, что вы велели приберечь  их
до особого случая.
     - Ну, это как раз и есть особый случай, - сказал я, закидывая ноги на
ее стол. - Выпейте еще  стаканчик,  мисс...  А  как  ваше  имя?  Не  люблю
официальности в нерабочие часы.
     - Но ведь вы и мистер Лавьяда выписываете мне чек  каждую  неделю!  -
обиженно воскликнула она. - Меня зовут Руфь.
     - Руфь... Руфь... - я покатал это имя на языке  вместе  с  пузырьками
шампанского и решил, что оно звучит очень приятно.
     - А вас зовут Эдвард, а мистера Лавьяду - Мигуэль, ведь так? - и  она
улыбнулась Майку.
     - Мигель, - улыбнулся он в ответ. - Старинное испанское  имя.  Обычно
сокращается в "Майк".
     - Передайте мне еще бутылку, - попросил я, - и сократите "Эдварда"  в
"Эда".
     Она передала.
     К тому времени, когда опустела четвертая бутылка, мы уже знали о  ней
все: двадцать четыре года, белая, незамужняя, любит шампанское.
     - Но мне все-таки хотелось бы знать, чем вы там занимаетесь с утра до
ночи, - добавила она, надувая губы. - А иногда всю ночь напролет...
     -  Ну,  -  заплетающимся  языком   сказал   Майк   после   некоторого
размышления, - мы там снимаем. Можем  и  вас  снять,  если  вы  хорошенько
попросите, - закончил он, подмигнув.
     - Мы снимаем модели, - перебил я. -  И  так,  что  они  выглядят  как
настоящие.
     По-моему, это ее несколько разочаровало.
     - Ну, теперь все понятно, и я очень рада. А то я подписываю  все  эти
счета из Рочестера и не знаю, за что они. И это меня беспокоило... Нет,  в
холодильнике есть еще две.
     Всего две - шампанское ей явно пришлось по вкусу. Я спросил, что  она
думает об отпуске. Оказалось, что она пока еще не  думала  об  отпуске.  Я
посоветовал ей подумать, потому что мы через два дня уедем в Лос-Анджелес,
в Голливуд.
     - Через два дня? Но ведь...
     Я поспешил ее успокоить.
     - Мы будем платить вам по-прежнему. Но  неизвестно,  сколько  мы  там
пробудем, а какой вам смысл сидеть тут, ничего не делая?
     Шампанское уже ударило  нам  всем  в  голову.  Майк  что-то  тихонько
напевал себе под нос. Руфь протянула мне последнюю бутылку.
     - Я сберегу все пробки... Нет, нельзя - папа устроит скандал: с какой
стати я пью с моими нанимателями?
     Я сказал, что раздражать папу -  очень  плохо.  Майк  спросил,  зачем
говорить о плохом,  когда  у  него  есть  одна  очень  хорошая  мысль.  Мы
заинтересовались - чем больше хороших мыслей, тем веселей.
     - Мы едем в Лос-Анджелес, - объявил Майк.
     Руфь и я кивнули.
     - Едем работать.
     Мы опять кивнули.
     -  Едем  работать  в  Лос-Анджелес.  А  кто  там  будет  вести   нашу
корреспонденцию?
     Ужасно. Кто будет  вести  пашу  корреспонденцию  и  пить  шампанское?
Печальная история!
     - Нам придется нанять кого-нибудь вести нашу корреспонденцию. А вдруг
это будет не блондинка? В Голливуде блондинок нет. То  есть  настоящих.  А
потому...
     Я уловил его блестящую мысль и закончил за него:
     - А потому мы привезем в Лос-Анджелес  хорошенькую  блондинку,  чтобы
она вела нашу корреспонденцию.
     Ах, какая это была мысль! Бутылкой раньше она бы скоро потускнела, но
теперь Руфь засияла, а мы с Майком ухмылялись до ушей.
     - Но я не могу! Я не могу уехать через два дня...
     Майк был великолепен.
     - Почему через два дня? Мы передумали. Едем сию же минуту.
     Руфь была ошеломлена.
     - Сейчас? Прямо сразу?
     - Сию же минуту. Прямо сразу, - неумолимо заявил я.
     - Но...
     - Никаких "но"! Сию же минуту, прямо сразу.
     - Мне нужно взять платья...
     - Купите на месте. Таких, как в Лос-Анджелесе, нет  нигде.  А  теперь
звоните в аэропорт. Три билета.
     Она позвонила.
     - Папочке позвоните из аэропорта.
     В Лос-Анджелесе мы отправились в отель,  трезвые,  как  стеклышко,  и
сильно пристыженные. На следующий день Руфь пошла  покупать  гардероб  для
себя и для нас. Мы сообщили ей свои размеры и дали достаточно денег, чтобы
ей легче было переносить похмелье. А мы с Майком взялись за телефон. Потом
позавтракали и сидели, сложа руки, пока портье не позвонил, что нас желает
видеть мистер Ли Джонсон.
     Ли Джонсон оказался энергичным человеком высокого роста,  не  слишком
красивым, привыкшим говорить кратко  и  деловито.  Мы  сообщили  ему,  что
предполагаем сделать фильм. У него загорелись глаза. Как раз по его части.
     - Дело обстоит не совсем так, как вы думаете, - сказал я. - У нас уже
готово процентов восемьдесят.
     Он поинтересовался, зачем мы в таком случае обратились к нему.
     - У нас  отснято  свыше  двух  тысяч  метров  пленки  "Труколор".  Не
трудитесь спрашивать, где и когда мы ее получили. Но  лента  не  озвучена.
Нам нужно ее озвучить и кое-где ввести диалог.
     Он кивнул.
     - Это нетрудны. В каком состоянии лента?
     - В безупречном. В настоящее время она находится в сейфе  отеля.  Нам
нужно доснять некоторые эпизоды, для чего потребуются дублеры. Причем  они
должны будут удовлетвориться оплатой наличными - упоминать о них в  титрах
мы не будем.
     Джонсон поднял брови.
     - Это ваше дело. Но  если  материал  чего-нибудь  стоит,  мои  ребята
потребуют, чтобы они в титрах были упомянуты. И мне кажется, у них есть на
это право.
     Я согласился с ним и добавил, что платить мы будем хорошо, но с одним
условием: они должны держать язык за  зубами  до  того,  как  фильм  будет
готов. А может быть, и после этого.
     - Прежде  чем  мы  будем  договариваться  об  условиях,  я  хотел  бы
посмотреть ваш материал, - сказал Джонсон, вставая и беря шляпу.  -  Я  не
знаю, сможем ли мы...
     Я догадывался, о чем он думает. Кинолюбители. Собственное творчество.
Не порнография ли?


     Мы набрали коробки из сейфа  и  поехали  в  лабораторию  Джонсона  на
бульвар Сансет. Верх его машины был опущен, и Майк вслух  выразил  горячую
надежду, что у Руфи хватит соображения купить спортивные рубашки полегче.
     - Жена? - равнодушно осведомился Джонсон.
     - Секретарша, - ответил Майк не  менее  равнодушно.  -  Мы  прилетели
вчера вечером, и они пошла купить нам что-нибудь летнее.
     Мы явно выросли в глазах Джонсона.
     Швейцар забрал у нас коробки, а  Джонсон  провел  нас  через  боковую
дверь и отдал распоряжение человеку, имени которого мы  не  разобрали.  Он
оказался киномехаником. Взяв у швейцара  коробки,  он  скрылся  с  ними  в
глубине просмотрового зала. Несколько минут  мы  молча  сидели  в  удобных
креслах, петом Джонсон взглянул на нас, мы кивнули, он  нажал  на  кнопку,
вделанную в ручку его кресла, - и свет в зале погас. Просмотр начался.
     Он длился час пятьдесят минут. Мы оба следили за Джонсоном, как кошка
- за мышиной норой. Наконец мелькнули заключительные кадры, Джонсон  нажал
на кнопку, вспыхнули люстры, и он повернулся и нам.
     - Откуда у вас эта лента?
     Я закинул крючок.
     - Она снималась не тут. А где - неважно.
     Джонсон проглотил крючок вместе с приманкой и поплавком.
     - В Европе! Гмм... Германия. Нет... Франция.  Может  быть,  Россия  -
Эйнштейн... или Эйзенштейн, как там его фамилия?
     Я покачал головой.
     - Не угадали. Могу сказать одно: все те, кто снимался в этом фильме и
принимал участие в работе над ним, либо в курсе, либо умерли.  Но  у  этих
последних могут отыскаться наследники... Ну, вы понимаете, что  я  имею  в
виду.
     О да, Джонсон прекрасно понял, что я имел в виду.
     - Конечно, так надежнее. Лучше не рисковать. - Он задумался, а  потом
сказал киномеханику: - Позовите Бернстайна. И еще Кеслера и Мэрса.
     Киномеханик вышел, и через  несколько  минут  в  зал  с  Бернстайном,
звукооператором,  вошли  Кеслер,  широкоплечий  крепыш,  и  Мэре,  нервный
молодой человек, куривший без передышки. Джонсон познакомил нас с ними,  а
потом спросил, согласимся ли мы еще раз просмотреть наш фильм.
     - С удовольствием. Нам он нравится больше, чем вам.
     Тут я был неточен. Едва зажегся свет, как ошеломленные Кеслер, Мэре и
Бернстайн набросились на нас с расспросами. Мы отвечали им в том же  духе,
как  и  Джонсону,  но  нам  было  приятно,  что  фильм  произвел  на   них
впечатление, и мы так и сказали.
     Кеслер чертыхнулся.
     - Хотел бы я знать, кто оператор. Черт  побери,  таких  съемок  я  не
видел со времен "Бен-Гура", только это еще лучше.
     - На это я могу вам ответить. Снимали ребята, с  которыми  вы  сейчас
беседуете. Спасибо на добром слове.
     Они все четверо недоверчиво уставились на нас.
     - Верно, - сказал Майк.
     - Ого! - пробормотал Мэре, и все они посмотрели на нас  с  уважением.
Было очень приятно.
     Наконец Джонсон нарушил затянувшееся молчание.
     - Ну, а что дальше?
     И мы перешли к делу. Майк, как обычно, сидел прищурившись  и  молчал,
предоставляя мне самому вести переговоры.
     - Мы хотим его полностью озвучить.
     - С большим удовольствием, - сказал Бернстайн.
     - Понадобится десяток дублеров, очень похожих на актеров, которых  вы
только что видели.
     - Это просто, - уверенно  заявил  Джонсон.  -  В  Центральном  архиве
имеются фотографии всех, кто  хоть  раз  появлялся  на  экране  начиная  с
девятьсот первого года.
     - Я знаю. Мы туда уже заглядывали. Значит, тут затруднений не  будет.
Но по причинам, о которых я уже  говорил  мистеру  Джонсону,  им  придется
обойтись без упоминания в титрах.
     - И улажив