ать это, конечно, должен буду я! - простонал Мэре.
     - Вот именно, - отрезал Джонсон.
     - А как с недоснятыми кусками? У вас есть  на  примете  сценарист?  -
спросил Мэре.
     - У нас имеются наметки сценария. Их можно привести в рабочий вид  за
неделю. Хотите, займемся ими вместе?
     Это его вполне устраивало.
     - Каким временем мы располагаем? - перебил Кеслер. - Работа предстоит
порядочная. Когда мы должны его кончить?
     Уже "мы".
     - Ко вчерашнему дню!  -  объявил  Джонсон  и  встал.  -  У  вас  есть
какие-нибудь  предложения  о  музыкальном  оформлении?  Нет?  Ну,  так  мы
попробуем заполучить Вернера Янсена и его ребят. Бернстайн, за этот  фильм
отвечаете  вы.  Кеслер,  зовите  своих  мальчиков,   пусть   они   с   ним
познакомятся. Мэре,  вы  проводите  мистера  Лефко  и  мистера  Лавьяду  в
Центральный архив и вообще будете поддерживать с ними связь. Ну, а  теперь
пойдемте ко мне в кабинет и обсудим финансовую сторону...


     Легко и просто.
     Нет, я вовсе не хочу сказать, что  работа  была  легкой  -  несколько
следующих месяцев мы были заняты по горло. Начать хотя бы с  того,  что  в
Центральном архиве мы отыскали только одну фотографию  человека,  похожего
на Александра, - статиста, которому надоело ждать роли и который  отбыл  в
неизвестном направлении. А когда  дублеры  были  подобраны,  пришлось  без
конца с ними репетировать и ругаться с костюмерами и декораторами.  Короче
говоря, дел у нас хватало. Даже Руфи пришлось  по-настоящему  отрабатывать
свое жалованье. Мы по очереди  диктовали  ей  с  утра  до  ночи,  пока  не
получили сценария, которым остались довольны и я, и Майк, и  Мэре,  собаку
съевший на диалоге.
     Я имел в виду, что мы  легко  и  просто  нашли  общий  язык  с  этими
видавшими виды ребятами и наше самолюбив было удовлетворено. Они  искренне
восхищались нашей работой, и Кеслер даже расстроился, когда мы  отказались
сами доснимать фильм. Но мы только заморгали и сказали, что слишком залиты
и знаем, что он это сделает не хуже, чем мы. И он превзошел и себя, и нас.
Не знаю, как бы мы вывернулись, если бы он попросил  у  нас  какого-нибудь
конкретного совета. Вспоминая все это задним числом, я прихожу  к  выводу,
что им до смерти надоело  возиться  с  посредственной  дребеденью  и  было
приятно иметь дело с людьми, которые понимали разницу между  глицериновыми
слезами и настоящими и не торговались, если последние  обходились  на  два
доллара дороже.
     Наконец фильм был готов. Мы все собрались в демонстрационном  зале  -
Майк и я, Мэре и Джонсон, Кеслер и Бернстайн, и все,  кто  так  или  иначе
участвовал в работе. Получилась потрясающая вещь. Когда на экране появился
Александр, это был  подлинный  Александр  Великий.  Ослепительные  краски,
пышность, великолепие, блеск на экране буквально  ошеломляли.  Даже  мы  с
Майком, которые видели все в натуре, и то сидели с раскрытыми ртами.
     Однако, мне кажется, самым сильным в картине были батальные  эпизоды.
Это был настоящий реализм, а не увлекательные кровопролития, после которых
мертвецы встают и отправляются обедать.  И  солдаты,  посмотревшие  фильм,
писали  письма  в  газеты,  сравнивая  Гавгамелы  Александра  с  Анцио   и
Аргоннами. Усталый крестьянин,  отнюдь  не  воплощение  тупой  покорности,
который милю за милей шагает по пыльным сухим равнинам  только  для  того,
чтобы в конце пути превратиться в разлагающийся, облепленный мухами  труп,
везде одинаков, несет ли он сариссу или  винтовку.  Вот  что  мы  пытались
показать. И это нам удалось.
     Когда в зале  вспыхнули  люстры,  мы  вновь  убедились,  что  создали
настоящий боевик. Все поздравляли  нас  и  пожимали  нам  руки.  Затем  мы
удалились в кабинет Джонсона, выпили за успех и перешли к делу.
     - Как вы думаете выпустить его в прокат? - начал Джонсон.
     Я спросил о его мнении.
     - Это уж ваше дело, - он пожал плечами. - Не знаю, известно  ли  вам,
что уже давно ходят слухи, будто у вас кое-что есть.
     Я сказал ему, что к нам в отель звонили представители разных фирм,  и
назвал их.
     - Вот именно. Я этих ребят знаю. Держитесь от них подальше,  если  не
хотите потерять последнюю рубашку. Да, кстати, вы нам порядком  задолжали.
Конечно, у вас хватит заплатить нам?
     - Хватит.
     - Этого я и боялся! Не то вашу последнюю рубашку забрал бы  я!  -  он
широко улыбнулся, но мы знали, что так  оно  и  было  бы.  -  Ну,  с  этим
покончено. Вернемся к вопросу о прокате.
     - А вы сами им не занялись бы?
     - Я бы не прочь. У меня есть на примете фирма, которой как раз сейчас
до зарезу нужна кассовая вещь, а им не известно, что мне это известно. И я
заставлю их раскошелиться. А мой процент?
     - Об этом после, - сказал я. - Мы удовлетворимся обычными  условиями,
а вы раздевайте их, как хотите. То, чего мы не знаем, нас не касается.
     (Они там все норовят перерезать друг другу глотку.)
     - Договорились. Кеслер, начинайте печатать копии.
     - У нас все готово.
     - Мэре, организуйте рекламу... У вас есть какие-нибудь мысли на  этот
счет? - обратился он к нам.
     Мы с Майком уже давно все обсудили.
     - Что касается нас, - сказал я  медленно,  -  делайте,  как  считаете
лучшим. Мы не ищем известности, но и отказываться от нее не будем. Вопросы
о том, где снимался фильм, спускайте на тормозах, но не  слишком  заметно.
Решить задачу с безыменными актерами будет не так просто, но вы, наверное,
сумеете что-нибудь придумать.
     Мэре застонал, а Джонсон сказал, ухмыльнувшись:
     - Он что-нибудь придумает!
     -  Против  упоминания  в  титрах  тех,  кто  доснимал  фильм,  мы  не
возражаем, потому что ваша работа была отличной.
     Кеслер счел это комплиментом в свой адрес и не ошибся.
     - Но теперь, пожалуй, пора упомянуть, что часть фильма была сделана в
Детройте.
     Они прямо подскочили.
     - Мы с Майком разработали новый метод трюковых съемок.  Касаться  его
сущности мы не будем  и  не  скажем,  какие  именно  эпизоды  снимались  в
лаборатории. Однако  вы  же  не  станете  отрицать,  что  отличить  их  от
остальных невозможно. Как мы этого достигаем, я вам не скажу,  потому  что
мы не запатентовали наше изобретение и  не  будем  его  патентовать,  пока
возможно.
     Это они  понять  могли.  Подобную  штуку  выгодней  всего  хранить  в
секрете.
     - Мы практически гарантируем, что в  будущем  сможем  предложить  вам
подобную работу.
     Это их явно заинтересовало.
     - Мы не можем назвать точный срок или говорить о конкретных условиях.
Но у нас в колоде еще остается пара-другая  козырей.  С  вами  мы  отлично
ладили, и это нас вполне устраивает. А теперь, с вашего разрешения, мы вас
покинем - у нас свидание с блондинкой.
     Джонсон оказался прав. Мы - вернее, он -  заключили  весьма  выгодный
контракт с "Юнайтед эмьюзментс". Джонсон, настоящий бандит, получил с  нас
причитавшиеся ему проценты и, по всей вероятности, содрал солидный  куш  с
"Юнайтед".
     Фильм вышел на  экраны  одновременно  в  Нью-Йорке  и  Голливуде.  Мы
торжественно отправились на премьеру вместе с Руфью, надуваясь  гордостью,
точно трио лягушек. А как приятно рано поутру сидеть на ковре и  упиваться
хвалебными рецензиями! Но еще приятнее разбогатеть за один вечер.  Джонсон
и его ребята тоже не остались внакладе. По-моему, до нашего знакомства  он
сидел на мели и теперь не меньше нас смаковал свой финансовый успех.
     Каким-то образом по Голливуду прошел слух, что мы  разработали  новый
метод трюковых съемок, и все крупнейшие кинокомпанни  загорелись  желанием
приобрести  на  него  исключительное  право,  что   обещало   значительную
экономию. Мы получили несколько весьма  выгодных  предложений  -  так,  во
всяком случае, казалось Джонсону, но мы сразу поскучнели и  сообщили,  что
на следующий день отбываем в Детройт, а ему поручаем оборонять крепость на
время нашего отсутствия. По-моему, он нам не поверил, но мы тем  не  менее
уехали - и на следующий же день.
     В  Детройте   мы   немедленно   засели   за   работу,   подкрепляемые
уверенностью, что стоим на  верном  пути.  Руфь  трудилась  в  поте  лица,
отвечая отказом бесчисленным посетителям, которые во что бы  то  ни  стало
хотели нас увидеть. У нас не было на них времени. Мы работали с панорамной
фотокамерой. Каждый день мы отправляли в Рочестер проявлять  все  новые  и
новые пластинки. Нам присылали по отпечатку с каждой, а негатив  оставался
в Рочестере до наших  дальнейших  распоряжений.  Потом  мы  пригласили  из
Нью-Йорка представителя одного из крупнейших издательств.  И  заключили  с
ним контракт.
     Если тебе интересно, то в своей  городской  библиотеке  ты  наверняка
найдешь комплект наших фотоальбомов  -  сотни  толстых  томов  безупречных
фотографий, отпечатанных с  негатива  20х25  сантиметров.  Комплекты  этих
альбомов поступили во все крупнейшие библиотеки и университеты мира. Мы  с
Майком наслаждались, решая загадки,  над  которыми  ученые  ломали  головы
столетиями. В  римском  альбоме,  например,  мы  раскрыли  тайну  триремы,
включив в него серию снимков внутреннего устройства не только триремы,  но
и   военной   квинквиремы.    (Естественно,    ни    профессионалов,    ни
яхтсменов-любителей наши снимки ни в чем не убедили.) Мы включили  в  этот
альбом серию снимков Рима  с  птичьего  полета,  сделанных  на  протяжении
тысячелетия. И такие же виды Равенны  и  Лондиниума,  Пальмиры  и  Помпеи,
Эборакума и Византии.  Сколько  удовольствия  мы  получили!  Мы  выпустили
альбомы Греции, Рима, Персии, Крита, Египта и Византийской империи. В  них
можно было найти снимки Парфенона и Фаросского маяка, портреты  Ганнибала,
Карактака и Верцингеторикса, снимки стен Вавилона, и строящихся пирамид, и
дворца Саргона, а также факсимиле утраченных книг Тита  Ливия  и  трагедий
Еврипида. И еще много всего в том же роде.
     Хотя эти альбомы стоили безумных денег, второй тираж разошелся  весь.
Если бы их можно было удешевить, история, вероятно, вошла бы  в  моду  еще
больше.
     Когда шум несколько поулегся, какой-то археолог,  раскапывая  еще  не
исследованный  квартал  погребенной  под  пеплом  Помпеи,   наткнулся   на
маленький храм, причем на том самом месте,  где  он  был  виден  на  нашей
фотографии "Вид Помпеи с птичьего полета". Ему  увеличили  дотацию,  и  он
расчистил еще несколько зданий, которые имелись на нашем снимке,  но  были
скрыты от мира почти две тысячи лет. Немедленно нам приписали удивительную
удачливость, а глава одной  из  калифорнийских  оккультных  сект  публично
объявил, что мы, вне всякого сомнения, - новое воплощение двух гладиаторов
по имени Джо.
     В поисках покоя и тишины мы  с  Майком  перебрались  в  свою  студию,
забрав туда  все  наши  пожитки.  Бронированные  хранилища  бывшего  банка
гарантировали полную безопасность нашего оборудования в наше отсутствие, а
кроме того, мы еще  наняли  дюжих  частных  сыщиков  для  приема  наиболее
назойливых  посетителей.  Нам  предстояла  новая   работа   -   еще   один
полнометражный художественный фильм.
     Мы опять выбрали историческую тему. На этот раз мы попытались сделать
то же, что сделал Гиббон в своем "Упадке и разрушении Римской империи". И,
мне кажется, в целом нам это  удалось.  Конечно,  за  четыре  часа  нельзя
полностью охватить два тысячелетия, но  можно  -  как  это  сделали  мы  -
показать  постепенное  разложение  великой  цивилизации   и   подчеркнуть,
насколько мучителен такой процесс. Критики ругали нас за то, что мы  почти
полностью игнорировали роль Христа и христианства, но, право же, зря. Хотя
это известно лишь немногим, однако в первоначальный вариант мы  для  пробы
включили несколько эпизодов, показывавших Христа и  его  время.  Как  тебе
известно, в просмотровый совет входят и католики, и  протестанты.  И  вот,
все они - то есть совет в полном составе - буквально полезли на стену. Они
утверждали (а мы не  спорили),  что  наша  "обработка"  священного  сюжета
кощунственна, непристойна, пристрастна и  противна  "истинно  христианским
нормам". "Да ведь  тот,  кого  вы  показываете,  не  имеет  с  Иисусом  ни
малейшего сходства!" - вопили они. И мы тут же решили, что с  религиозными
верованиями лучше не связываться. Вот почему, как ты можешь убедиться,  во
всех своих работах мы тщательно избегали любых фактов, которые вступали бы
даже в легкое противоречие с историческими, социальными  или  религиозными
представлениями кого-либо из тех, "кому это лучше известно".  Кстати,  наш
римский фильм - и отнюдь не случайно  -  так  мало  отступал  от  школьных
учебников, что лишь горстка специалистов-энтузиастов смогла указать нам на
отдельные ошибки. У нас  по-прежнему  не  было  возможности  приступить  к
систематической переработке  истории,  потому  что  мы  не  могли  открыть
источник своей осведомленности.


     Джонсон,  увидев  римский  фильм,  пришел  в  восторг.   Его   ребята
немедленно взялись за дело, и вначале все шло так же, как и  в  предыдущий
раз. Но затем в один прекрасный день Кеслер буквально взял меня за горло.
     - Эд, - сказал он, - я намерен  точно  выяснить,  откуда  у  вас  эта
лента, а до тех пор я палец о палец не ударю.
     Я ответил, что со временем он все узнает.
     - Нет, теперь же! И можете не втирать нам очки насчет Европы - больше
на эту удочку никто не попадется. Где ваша студия? Кто ваши актеры? Где вы
снимаете батальные сцены? Откуда у вас костюмы и статисты? В одном  только
кадре у вас снято не меньше сорока тысяч статистов! Ну, так как же?
     Я ответил, что должен посоветоваться с Майком. И посоветовался.  Итак
- началось! Мы созвали совещание.
     - Кеслер сообщил мне о своих недоумениях. Думаю, вы в курсе, - сказал
я.
     Они были в курсе.
     - Он абсолютно прав, - заявил Джонсон. - Откуда у вас эта лента?
     Я повернулся к Майку.
     - Ты будешь говорить?
     Он покачал головой.
     - У тебя это получается лучше.
     - Ну,  ладно.  -  (Тут  Кеслер  наклонился  вперед,  а  Мэре  закурил
очередную сигарету.) - Мы сказали вам чистую правду. Все снято  нами.  Все
до единого кадры этого фильма снимали здесь, в Штатах, в течение последних
нескольких месяцев. А как и где, мы пока вам сказать не можем...
     Кеслер раздраженно фыркнул.
     - Дайте мне кончить. Мы  все  знаем,  какие  деньги  мы  получили.  И
получим даже больше. У нас задумано еще пять картин. Мы хотим,  чтобы  три
из этих пяти вы обработали, как предыдущие. Последние же две объяснят  вам
и причину этого "детского секретничания", как  выражается  Кеслер.  И  еще
одно обстоятельство, которого мы пока не касались. Последние  две  картины
позволят вам понять  и  наше  поведение,  и  наш  метод.  Ну,  как?  Этого
достаточно? Можем мы продолжать на таких условиях?
     Они согласились - не слишком охотно.
     Мы не поскупились на выражения самой горячей благодарности.
     - Вы не пожалеете!
     Кеслер в этом усомнился, но Джонсон, который думал о  своем  счете  в
банке, отправил их всех заниматься делом. Так мы взяли еще один барьер.  А
вернее, обошли его.


     "Рим"  вышел  на  экраны  точно  по  плану,  и  рецензии  опять  были
доброжелательными. Хотя  "доброжелательные",  пожалуй,  не  то  слово  для
определения отзывов, благодаря которым очереди за  билетами  растягивались
на несколько кварталов. Мэре организовал отличную рекламу. Даже те газеты,
которые позже преисполнились самой дикой злобы, тогда клюнули на  словечко
Мэрса "колдовство" и всячески  рекомендовали  своим  читателям  посмотреть
"Рим". В нашей третьей картине "Пламя над Францией" мы исправили некоторые
неверные представления о Великой  Французской  революции  и  наступили  на
кое-какие любимые мозоли. К счастью (не  только  по  нашим  расчетам),  во
Франции в тот момент у  власти  было  либеральное  правительство,  которое
оказало нам всемерную поддержку. По нашей  просьбе  оно  опубликовало  ряд
документов, до той поры дремавших в хранилищах Национальной  библиотеки  в
тихом  забвении.  Я  забыл  имя  очередного   извечного   претендента   на
французский трон. Однако я убежден, что он подал на нас с  Майком  в  суд,
протестуя против клеветы на славную династию Бурбонов только  по  наущению
одного из вездесущих агентов Мэрса. Адвокат,  которого  для  нас  раздобыл
Джонсон, подготовил  процесс  и  сделал  из  бедняги  отбивную  котлету  -
претендент не получил  ни  гроша  возмещения.  Сэмуэлс,  адвокат,  и  Мэрс
огребли премиальные, а претендент отбыл в Гондурас.
     Примерно тогда же начал  изменяться  тон  прессы.  До  той  норы  нас
рассматривали как нечто среднее между Шекспиром и  владельцем  ярмарочного
балагана. Но теперь,  когда  на  свет  начали  извлекаться  давно  забытые
неприятные факты, несколько заядлых пессимистов принялись намекать, что мы
- весьма вредоносная парочка. "Кое в чем не стоило  бы  копаться".  Только
огромные  средства,  которые  мы  тратили   на   рекламу,   заставили   их
воздержаться от прямых нападок.
     Тут я сделаю небольшое отступление и расскажу о  том,  как  мы  жили,
пока все это происходило. Майк продолжал  оставаться  на  заднем  плане  -
потому что ему так хотелось. Я кричу и спорю, а  он  сидит  себе  в  самом
удобном кресле, какое только окажется под  рукой,  и  молчит  -  и  никому
невдомек, что под этой смуглой вежливой маской прячется  ум,  цепкий,  как
медвежий  капкан,  и  куда  более  быстрый.  И  еще  -  чувство  юмора   и
находчивость. Да, конечно, иногда мы кутили напропалую, но обычно нам было
не до развлечений. Работа нас  увлекала,  и  мы  не  хотели  терять  время
впустую. Руфь, пока она оставалась с нами, всегда была не прочь  выпить  и
потанцевать. Она была молода, почти красива, и между мной  и  ею  начинали
складываться отношения, которые могли перейти в нечто серьезное. Однако мы
вовремя обнаружили, что на очень многое смотрим по-разному. А потому я  не
слишком   горевал,   когда   она   подписала    контракт    с    компанией
"Метро-Голдвин-Мейер". Этот контракт знаменовал для нее ту славу, деньги и
счастье, на которые она, по ее мнению, имела полное право. Ей дают роли во
второклассных и многосерийных картинах, и с финансовой  точки  зрения  она
устроилась даже лучше, чем могла бы мечтать. Но что касается счастья -  не
знаю. Она недавно нам написала - она снова разводится. Но, может быть, это
и есть то, что ей нужно.
     Но хватит о Руфи. Я опережаю события. Все время, вплоть  до  "Пламени
над Францией", мы с Майком хотя и работали вместе, но ставили перед  собой
разные конечные цели. Майк помешался на мысли сделать мир лучше, уничтожив
самую возможность войны. Он постоянно повторял: "Войны  всех  и  всяческих
родов свели почти всю историю человечества к одним только усилиям  выжить.
А теперь, получив в свои руки атом, оно располагает средством  вовсе  себя
уничтожить. И если в моих  силах  сделать  хоть  что-нибудь,  что  поможет
предотвратить катастрофу, я это сделаю, Эд, клянусь богом!  Иначе  и  жить
незачем. И это не пустые слова".
     Да, это были не пустые слова. Он рассказал мне о своей заветной  цели
в первый  же  день  нашего  знакомства.  Тогда  я  решил,  что  он  просто
расфантазировался с голодухи. Мне его аппарат казался всего лишь средством
достижения личных благ. И я думал, что и он вскоре  станет  на  мою  точку
зрения. Но я ошибся.
     Когда живешь и работаешь бок о  бок  с  хорошим  человеком,  невольно
начинаешь восхищаться качествами, которые и делают его хорошим.
     К тому же, когда человеку живется  приятно,  его  начинают  тревожить
беды человечества. Во всяком случае, так произошло со мной. Когда я понял,
каким чудесным мог бы стать наш мир, победила точка зрения Майка. Кажется,
это произошло, когда мы работали над "Пламенем", но точная  дата  роли  не
играет. Важно то, что с этого момента  между  нами  уже  не  было  никаких
разногласий, и спорили мы только о том, когда именно устроить  пере