еся до плеч, были перехвачены у лба серебряным
обручем. Всю его фигуру окутывал невообразимо старый, видавший виды и
дороги плащ.
   - Не вовремя ты пришел, незнакомец, - мрачно заметил хозяин, - большая
гроза надвигается.
   - А в чем дело? - спросил тот глубоким приятным голосом и заказал
плотный ужин и комнату.
   - Короток вопрос, да длинен ответ, - вздохнул хозяин.
   - Я не спешу, - устроился поудобнее посетитель.
   - Ну что же, слушай, - начал хозяин, не успев удивиться своей
откровенности, - Черт его знает где, в варварском каком-то государстве
пришла ихнему правителю дурость помереть. Осталась одна только дочь.
Маленькая такая мерзавка. За злобу ее Волчицей прозвали. Недолго хватило
ее сидеть спокойно, собрала свои орды и покатила на восток. Вот и
добралась до нашей долины. А мы-то не воины. И никогда ими не были.
Столетиями горы спасали. Всего-то два перевала к нам ведут. Да и те
труднопроходимы. Так вот пришла она и встала сразу за перевалом - Западным
Проходом. Как только она его нашла? Мы и сами-то забыли о нем давно. Тропы
те давно быльем поросли, а она дозналась как-то.
   Есть сразу за перевалом терраса не терраса, плато не плато но это еще в
горах, и места ее войску довольно. А завтра она в саму долину спустится.
Уж все наши, кто мог поуехали...
   Во время этого горестного, обрывающего всю его жизнь, рассказа хозяин
уткнулся головой в стойку. Когда же он поднял глаза, пришельца не было.
Хотя обед остался не тронут.
   В шатер Волчицы ворвался встревоженный Харт:
   - Какой-то человек, неизвестно как прошедший через посты, просит сейчас
вашей аудиенции, предостойнейшая.
   Однако сразу вслед за ним в шатер вошел незнакомец. Харт, оглянувшись,
попытался, было, возмутиться, но, глянув на Волчицу, вышел из шатра.
Военачальница отослала его потому, как сразу по глазам вошедшего почуяла -
зла он не сделает.
   Без вступлений и приветствий, он подошел вплотную:
   - Дай мне свою руку, девочка.
   Государыня, поначалу попыталась негодовать, но, услышав мягкий,
уверенный и по-особому твердый голос, и опомниться не успела, как ее рука
оказалась в теплой широкой и по-отечески доброй руке незнакомца.
   - Пойдем, я покажу тебе кое-что, - позвал он.
   Под удивленными взглядами стражников Волчица под руку с пришельцем
невозмутимо прошла в окружающую лагерь тьму к скалистому обрыву.
   - Смотри, - коротко остановился незнакомец, остановившись у самого края
бездны.
   Восток осветился розовым и окрасил верхушки горной цепи, что окружала
долину. Волчица терпеливо стояла и смотрела, как солнце величаво тяжело
поднималось из-за пиков гор; как первые лучи окрасили нежными цветами
поля, спускавшиеся террасами в долину, бесчисленные сады и цветники,
уютные мирные домики. Запели птицы. Здесь наверху этого не было слышно, но
это было так. Какие-то земледельцы, забыв обо всем, кроме своей работы,
вышли в поля. А солнце все поднималось и поднималось, окутывая долину
тончайшим розовым покрывалом.
   - Смотри, - сказал незнакомец, обводя рукой долину, - посмотри на все
это. Скоро ты увидишь здесь совсем другое. Вытоптанные поля, уничтоженные
сады, обугленные руины разграбленных домов. Смотри, пока солнце встает,
ибо когда оно встанет...
   Он говорил дальше, но внимание государыни привлек его голос - до боли
знакомый. Теплый, глубокий, низкий, сильный. Слезы навернулись на глаза
девочки.
   - Отец? - робко подняла она голову.
   - Иди сюда малышка, - сильные родные руки обхватили ее и подняли.
   Она зарылась лицом в бороду, темную с проседью, такую знакомую.
   - Почему ты так долго не приходил?.. - лепетала оно и лепетала, и
плакала, - ...а дядя Харт сказал, что ты бы хотел... и вот я здесь...
   - Глупышка, - мягкий голос чуть отстранил ее, - разве этому я тебя учил?
   Хозяин гостиницы очнулся от дремы и поднял голову, услышав шаги на
крыльце. Ночь была беспокойной, голова налилась непривычной тяжестью. В
вошедшем он узнал вчерашнего посетителя.
   - Я должен вам за ужин, - сказал тот, кладя плату на ближайший столик,
- кстати, скоро этот зал опять будет полон.
   Последнее он сказал через плечо.
   А через дверной проем уже вовсю светило утреннее солнце.
 
 
   Скиталец.
 
 
   - Ты уже уходишь?
   - Надо идти.
   - Ты знаешь, теперь я стала бояться этих слов: "надо идти". Если услышу
их от кого-нибудь, вздрагиваю, как от удара.
   ***
 - Когда я шел, я все думал о тебе, представлял, как приду, тихонько
поднимусь по лестнице, подойду. Ты меня заметишь, и даже не обрадуешься,
только немного улыбнешься...
   - А я бросилась тебе на шею.
   - Да.
   - Ты что-то ищешь?
   - Одежду.
   - Опять уходишь?
   - Опять.
   - Неужели ты не можешь остаться? Ты же знаешь, здесь у тебя будут все
условия, все возможности. И, в конце концов, ты мог бы остаться здесь ради
меня!
   - Я же уже говорил тебе...
   - Что тебе душно в городе?..
   - Да...
   - Что тебе нечем здесь дышать?..
   - Угу...
   - Но это же чушь!
   - Ага...
   - Ну что ты все заладил - "ага" да "ага"!
   - Ага...
   - Скажи,..
   - Что?
   - Там, в дороге, у тебя ведь есть другие женщины?
   - Да... ты ревнуешь?
   - Нет. Не к ним.
   - А к кому?
   - К дороге.
   - Извини...
   - Возвращайся...
   ***
 - Эй! Красавица! Нет ли у вас воды, напиться?
   - А шо же вам в колодце?!. Ой! Це ж ты!
   Любый ты мой! То така радость, така радость! Ай! А чого же ты не
упредил, за то, шо приходишь? А у меня же все не прибрано! Ой! Ты же,
наверное, йисты хочешь?
   - Как стадо волков.
   - А у меня ничого не готово! Ну, проходи скорее в хату! Шо же ты так?!
   - Да ладно тебе, не суетись.
   - Ну, как это не суетись? Как не суетись?! Тебе же вон, и баньку
истопить треба. Хочешь же попариться с дороженьки-то?
   - Ой, а я так ждала тебя, так ждала. Мэне уж и все говорят: брось ты
его, вин тэбе не дело.
   Выходи замуж вон, хоть за Петро, давно ужо сватается. А я все не могу!
Уж соберусь будто, но вдруг как вот здесь что-то сожмет, и все!
   Не могу! А тут ужо ты знаешь, яка у нас картошка, да огурцы зараз
народились. Я уже с ног сбилась закатывать их!
   - Картошку?
   - Да ни... ха-ха... огурцы. Да ты ешь, ешь. Исхудал то как, любый ты
мой, дролечка.
   - А ты это куда пошел?!
   - Мне уже пора.
   - Ой! Как же ты это, ужо не останешься?!
   Ну, хоть на месяц-другой.
   - Не могу...
   - Ты мэне не любишь!..
   - Ну, подойди сюда...
   - Чого?
   - Вот. И стоило обижаться?
   - Не любишь ты мэне, остался бы.
   Обвенчались бы ужо... Жили б, как люди... А ты уходишь!..
   - Плачь, плачь... боль, она со слезами выходит.
   - А горюшко-то?.. Горюшко-то...
   остается!..
   ***
 - А я что-то весь день провела в огороде, смотрю - солнце уже к закату, и
человек стоит какой-то, руку на забор положил, голову ею подпер и смотрит.
И тут я как обмерла вся. Лица-то не видно - солнце-то прямо на меня
светит, но внутри все как перевернулось.
   - Бросилась ты ко мне.
   - Обвила тебя, прижалась и хорошо-то как стало. Мне всегда с тобой
хорошо. Чего смеешься? Приятно, небось.
   Идешь, знаешь, что тебя ждут... мучаешь ты меня. А теперь, вот, опять
уходишь.
   - Мне пора.
   - Уходишь. И ведь уйдешь, я знаю. Не остановишь. И чего тебя только
тянет в дорогу эту, проклятую!
   - Пойми, я и сам не знаю. Порой идешь целыми днями, а последнее время я
и ночую под крышей все реже, то в чистом поле, то в салоне машины, под
крылом самолета, за штурвалом.
   Иду, мечтаю о горячем супе. От меня разит, как от коня, так, что птицы
с деревьев падают. Только и вижу, что горячая вода, да кусок мыла. А вот с
тобой лежу, а вижу дорогу, серое полотно под ногами...
   - Обними меня, милый мой... крепче...
   вот так. А теперь иди.
   - Я вернусь.
   - Я знаю...
 
 
 
   Хранитель.
 
 
   Дорога кончилась как-то сразу, рывком. Еще мгновение назад казалось,
что этой серой ленте нет конца. Теперь же парень стоял на небольшой
лужайке в лесу. Лес был какой-то странный. Вроде бы и не дремучий, но
мертвенная его безмолвность и неестественная четкость теней говорили об
одном - все пути в этом лесу ведут сюда. На другой стороне лужайки
нерушимым монолитом уходила в кроны деревьев скала. У ее подножья чернел
грот.
   А перед этим входом сидел на камне человек. Сидел, положив руки на
воткнутый в землю меж ног прямой меч, склонив голову на его рукоять.
Человек сидел здесь давно. Очень давно. Он казался даже не живым, но
статуей, растением, сродни стебельку травы, проросшего в трещине камня,
под ним.
   Все это место было насквозь пронизано тишиной. Тягучей, растительной
какой-то тишиной.
   Тишиной Деревьев, что росли вокруг поляны, тишиной травы.
   Человек поднял голову, и тишина разлетелась множеством звенящих
осколков.
   -
 360Пришел, - вскрикнула тишина, - как долго...
   Парень взглянул в его лицо. Невольно отпрянул. Этот человек ждал. Ждал
немыслимо давно.
   Никогда еще юноша не видел таких уставших людей.
   - Кто ты? - спросил он.
   - Хранитель, - спокойно ответил человек, потихоньку освобождаясь, от
застывшей своей позы.
   - А ты - Крис. Крис Искатель.
   Хранитель не спрашивал. Он утверждал.
   - Откуда ты знаешь? - оторопел Крис.
   Хранитель посмотрел на него, задумчиво перевел взгляд на камень, на
котором сидел. Только сейчас Крис заметил, сколь замшел этот камень. Сам
человек этот был какой-то выцветший. И, хотя Хранитель не был стар лицом,
и тело его было телом человека едва перевалившего зрелость, но от него
веяло самим Временем. Серые, как небо над ним, его глаза бесконечно
глубокие и мудрые пугали бездонной своей усталостью.
   - Ты бы знал еще больше... - меж тем ответил он, склонив голову.
   - Ну, что же, теперь все кончено, - решительно взмахнул мечом
Хранитель, разминаясь.
   - Это что же, теперь обязательно драться? - не понял Крис, - может,
как-нибудь без того обойдемся?
   Хранитель оглянулся на грот, и в глазах его мелькнул потухший огонек
алчности.
   - Нет, - коротко тряхнул бесцветными волосами, схваченными у лба
стальным обручем, - ты должен убить.
   Крис разглядел в траве у камня выбеленные временем кости. Сейчас ему не
хотелось спорить. Пусть так.
   Чем скорей, тем лучше. Он отбросил свою накидку, оставаясь в одном
трико. В бою так удобнее. Он и доспехов не признавал. Однако меч вынимать
не спешил - надежда еще не оставляла его.
   - Слушай, мне бы не, хотелось... - начал, было он.
   - Учись, - коротко нанес удар Хранитель.
   Энергичное молодое тело Криса развернулось, меч сам оказался в его
руке. Звякнула сталь.
   - Учись перешагивать через себя, как уже умеешь перешагивать через
других.
   Сталь сверкала в воздухе и пела. Свою, чуждую жизни, но полную
неодолимого очарования песнь.
   - Учись, парень, - приговаривал Хранитель, показывая отменное владение
мечом. - Ошибешься - умрешь.
   Крис всегда был способным учеником.
   Песнь оборвалась. Недоуменно Хранитель посмотрел на пронзенную грудь.
Он уже не верил в смерть. Пошатнулся.
   - Молодец, малыш... - глаза его наполнились скорбной радостью.
   Ноги все-таки подвели его, и он рухнул в траву. Крис склонился над ним,
встретив его взгляд.
   - Я вижу ты... славный малый. Я скажу...
   не гляди... изумрудную шкатулку, - он перевел взгляд в небо, -
наконец... я свободен!.. И видят боги, я играл честно.
   Сердце Искателя было полным блаженства, он действительно нашел то, что
искал. Он перекинул сумку через плечо, отправился к выходу, но, еще раз
поглядев на изумрудную шкатулку, остановился. Шкатулка стояла в самом
центре на небольшим золоченом постаменте, посреди груд не нужного Крису
золота. И любопытство взяло верх. Он осторожно подошел к ней, открыл и
застыл в изумлении. Он - ничтожнейший из смертных держал в руках
Сокровище, перед которым бледнело все, что лежало вокруг. Долго он стоял и
любовался. Но тяжелые мысли упрямо лезли в голову: что же ему теперь
делать? Нести шкатулку отсюда нельзя, мир полон злых людей, которые
посягнут на его Сокровище. Оставить ее здесь - тогда любой придет и просто
возьмет ее себе.
   И тогда Хранитель вышел из грота, сел на камень и склонил голову на
рукоять меча.
    
 
 
   Дриада.
 
 
   В первый раз Велеслав попал в эту рощу в далеком детстве. Так было с
каждым из его семьи. Однажды он с отцом приехал на все лето в деревню к
дедушке Никифору. Деревня была очень старой, истлевшей. Затерянная среди
полей и лугов, она неожиданно открывалась путнику в ложбинке, проточившей
себе дорогу среди пологих бугров. Хотя уже и не деревня это была. По
большей части она заросла вековыми деревьями, скрывшими труху
развалившихся домов. Брошенная давно, еще в эпоху бурного роста городов,
она так и не восстановилась после. Постоянно здесь жил только дед Никифор
и то, только потому, что он следил за рощей.
   По обычаю семьи Велеслава, при рождении ребенка в роще сажали дерево.
Три раза в жизни человек должен был здесь побывать. Кто-то, исполнив
обряд, сразу уезжал. А кто-то бывал здесь каждый год. Но, так или иначе,
летом всегда старый дом переполнялся людьми. Потому семья часто собиралась
вместе и поражала остальных своей сплоченностью.
   Отец с дедом привели Велеслава на опушку рощи к его дереву - очень
молодому ясеню - и оставили. Тонкий робкий ствол ясеня боязливо жался к
опушке, к дереву отца, но корни, уже обнявшие землю, не пускали его,
призывая встречать жизнь, расстилавшуюся вокруг синью далеких полей.
   Велеслав проводил взглядом отца с дедом и обернулся к роще. Посидел
рядом со своим деревом, пытаясь уловить связь между ним и собой. Гладил
его листья и тонкие ветви. Но это занятие быстро наскучило ему, и он решил
пройтись по роще. Он подошел к дереву отца - молодому еще, но уже готовому
склониться перед временем, широко раскинувшему свои ветви. Дерево
приветливо зашуршало листвой, добродушно улыбаясь плотной зеленью
глубокого шатра кроны.
   Велеслав подержал руку на коре дерева, ощущая привычную силу отцовской
ладони, и направился, было, идти вглубь рощи, как что-то довольно
болезненно стукнуло его по затылку.
   Он резко обернулся и, подняв голову вверх, попытался отыскать врага в
густых кронах. Но деревья вокруг лишь насмешливо шевелили листками, бросая
резвые тени от яркого солнца на его лицо и землю вокруг. Решив, что
случившееся - событие случайное, Велеслав вновь развернулся к глубине рощи
и тут же ощутил жгучий удар по плечу. Краем глаза он заметил орудие
обидчика - отскочивший в прошлогоднюю листву желудь. Он вновь поднял
голову к верху, но никого не увидел.
   - Ты что, так и будешь прятаться?! - прорезал тишину его звонкий
мальчишеский голос.
   Никто не ответил, лишь деревья по-прежнему шелестели листвой, оттеняя
редкое пение птиц.
   - А, может, ты меня боишься?! - попробовал еще раз Велеслав и, видя,
что никто не собирается ему отвечать, сделал обличающий вывод, - Трус!
   - Сам ты трус, - неожиданно резко донеслось в ответ.
   И он увидел гибкое тело, ловко спускающееся по ветвям отцовского
дерева. Когда противник коснулся ногами земли, Велеслав безрадостно понял
что перед ним девчонка. Она заносчиво выпрямилась, одетая в
коричнево-зеленую куртку и штаны, лихо встряхнула головой, откидывая назад
русые волосы, и, подняв на него зеленые насмешливые глаза презрительно
фыркнула.
   - Чего фырчишь, девчонка? - разочарованно протянул Велеслав. - Тебе и
ответить то толком нельзя.
   - Может и девчонка, а не слабее тебя, - не задумываясь, выпалила она.
   - Ха! Вот уж и нет! - в свою очередь усомнился он.
   - А вот и да! Ну, догони! - крикнула она и пустилась бежать вглубь рощи.
   Бежала она на диво легко и красиво, не так, как бегают все девчонки -
нелепо выкидывая ноги и размахивая руками - а будто какой лесной зверь. Он
долго не мог ее догнать, чувствуя равную себе силу, но признавать это было
бы зазорно - все-таки, она была девчонкой.
   Наконец он догнал ее, но она вывернулась. Тогда он схватил ее, и они
повалились на землю. Она попыталась вырваться, и они еще немного
обессилено пыхтели, катаясь по земле. В итоге он положил ее на обе лопатки
и победно спросил:
   - Сдаешься?
   - Вот еще, - заявила она и, давая понять, что игра окончена, попыталась
освободиться.
   Он отпустил ее.
   Отряхиваясь, к ужасу своему Велеслав обнаружил, что разорвал футболку
на плече.
   - Гляди, мне отец из-за тебя теперь уши оборвет, - не преминул он
свалить все на недавнюю свою противницу.
   - Ничего и не оборвет, - отмахнулась она, - он тебя любит.
   Наконец оба привели себя в должный вид, и он спросил:
   - А ты кто вообще такая?
   - Я - дриада твоего дерева. - гордо ответила она.
   - "Дриада", это имя?
   - Ну, ты даешь! Тебе почти десять лет, а не знаешь что такое "дриада"!
   - Откуда же мне знать? В школе такого не было. - робко попытался
оправдаться Велеслав, но она уже благосклонно разрешила вопрос.
   - Дриада это фея твоего дерева.
   - Врешь! Может, еще какую сказку расскажешь? - рассмеялся он.
   - Хочешь - верь, хочешь - не верь, - повела она плечом.
   Она скользнула к кусту ракитника и отломила ветку. Потом, помахав ею
перед его лицом, приставила обратно, провела пальцем в месте слома,
замерла ненадолго, закрыв глаза, и разжала руки. Живая, будто никогда не
ломаная ветвь упруго выпрямилась и закачалась.
   - Ух, ты!.. - только и смог сказать Велеслав, - а как ты это делаешь?
   - Потом покажу, - замялась она и, внезапно вспомнив, встрепенулась, -
только ты никому не рассказывай, что видел меня. Мы, дриады, редко
показываемся людям, особенно хозяевам своих деревьев.
   - Чего же ты мне показалась?
   - А ты мне понравился, - смутила она его, и заразительно засмеялась.
   Они еще долго играли в роще и, когда Велеслав собрался уходить, она
потребовала, чтобы он вернулся завтра.
   И он вернулся. И все это лето провел с дриадой. Никогда еще у него не
было такого друга, да и не будет, понимал он с жестокой рассудительностью.
   Однажды, играя, они забежали в самую глубь рощи. Здесь не пели птицы.
Само солнце стало, будто тусклее, а сквозь густой полог палой листвы не
пробивался ни один росток. Деревья застыли здесь молчаливыми великанами.
Тишина стояла пронизывающая, и сразу Велеслав ощутил какую-то пустоту,
незаполненность и только потом понял, отчего - не было шелеста листвы.
Сами листья, конечно, были - зеленые, и, казалось бы, радостные, но
мертвенно застывшие.
   - Что с ними? - спросил он у дриады.
   - Их хозяева умерли, и давно, - с грустью ответила она, и пояснила, -
когда человек умирает, дерево - его близнец - как бы застывает навсегда,
не высыхая. И, вроде бы, соки по-прежнему бегут по стволу дерева, но это
уже не то.
   Дриада этого дерева уже, это... ну, не может с ним жить, но не может
его оставить. Она чахнет и высыхает совсем.
   Затем они продолжили игру. Но все же Велеслав уже по-другому смотрел на
деревья и иногда замечал таких застывших среди живых. Чуть позже, они
как-то натолкнулись на надпиленное, наполовину высохшее оголенное дерево.
   - Что с ним? - спросил Велеслав. - Ты знаешь?
   - Я все про рощу знаю! - заносчиво ответила дриада. - Его хозяин к
старости свихнулся, и решил поглядеть, что будет, если спилить свое дерево.
   - Ну, и?
   - Дурак, - пожала плечами дриада, - то ли печень ему прихватило, то ли
паралич разбил, он и сбрыкнулся.
   Оба рассмеялись над нелепым случаем.
   Потом дриада часто рассказывала о других членах семьи Велеслава. Он
полюбил эти рассказы.
   ***
 Его ясень все еще стоял на опушке, потому как у Велеслава еще не было
детей, чьи деревья заслонили бы его от любопытных трав окрестных лугов.
Теперь, в двадцать лет это было уже стройное дерево, цепко вросшее в землю
и небо и гордо смотрящее вокруг.
   Он постоял немного, любуясь собой, потом пошел вглубь рощи. Поклонился
дереву отца, нынешнего смотрителя рощи.
   Почтительно задумался перед замершим деревом деда.
   - Ты забыл меня, - прервал его мысли тихий легкий голос.
   Он обернулся. Из-за ствола дерева