аком путь. Сейчас поворот на территорию химкомбината  -  в
этом месте разворочен и тротуар. Теперь, мимо токсичной  свалки,  въезжаем
во двор роддома. Окна все распахнуты настежь, из них  доносятся  надрывные
вопли  новорожденных.  Так  и  надо,  удовлетворился  Вас,  выживут  самые
сильные, самые  приспособленные.  Наша  страна  не  может  позволить  себе
плодить хлюпиков, неспособных выжить даже в обычном городе. И пусть  детей
останется мало, зато какие это будут дети! Он лично еще вчера  направил  в
этот роддом бригаду штукатуров -  проводить  текущий  ремонт  в  родильном
зале,  не  останавливая  его  работы,  разумеется.   Вас   притормозил   и
поприветствовал племя младое автомобильной сиреной.  Крик  из  окон  сразу
усилился - нормальные рефлексы, крепкие дети, здоровая нация  -  и  поехал
дальше.


     Дим работал экскаваторщиком. Он и  не  представлял  себе,  что  может
работать кем-то еще. Можно даже сказать, что ему нравилась эта работа.  Он
ничего больше не умел. И не хотел уметь. А зачем? Пусть каждый  занимается
своим делом, мусорщики -  убирают,  экскаваторщики  -  копают,  летчики  -
летают, начальники - м-м-м, начинают. И  все  делают  свое  дело.  А  если
делать не свое дело, то что же это может получиться? Что? Ничего  хорошего
не выйдет, это я вам точно говорю. Поэтому надо каждому хорошо работать на
своем месте, делать свою работу. Вот как я, например.  Нормальный  средний
экскаваторщик, делаю свое дело. И не дурак какой-нибудь, разбираюсь в  чем
надо. Вот ты скажи, какие грунты бывают, и как их надо ковшом цеплять. Или
что надо сделать по инструкции,  когда  видишь  транспарант:  "Не  копать!
Кабель!"? Не знаешь? То-то. И не надо тебе это знать. Каждый  пусть  сидит
на своем месте. Набираешь грунта побольше, несешь осторожно и сыплешь куда
надо. Раз, два, три, раз, два, три... Смену отработал -  имеешь  право  на
отдых.


     "...акцентировать на прикладном  эффекте  изучаемых  закономерностей.
Голая теория бессмысленна и не  усваивается  учениками.  Любой  физический
закон выведен из повседневных наблюдений человека-труженика, и так  же  на
конкретных прикладных примерах он запоминается. Кроме того, если  изучение
теории оторвано от нужд повседневности,  то  специфика  детского  мышления
будет способствовать тому, что ученики не смогут применять даже  известные
им законы в реальной жизни. Учителю надлежит помнить: конкретность  и  еще
раз  конкретность  -  если  он  хочет  хоть  чему-нибудь   научить   своих
воспитанников.
     Так, например, закон всемирного тяготения можно пояснить  на  примере
струи  жидкости,  охлаждающей  резец:  она  течет  все  время   вниз,   на
расположенную под ней заготовку.
     Свойства поверхностного натяжения и  трения  можно  проиллюстрировать
разлитым на полу цеха маслом.
     И так далее, и тому подобное. Думающий педагог  всегда  найдет  массу
подобных примеров. Понятно, что на темах, которые принципиально  не  могут
быть проиллюстрированы подобным образом, не следует  останавливаться.  Они
все  равно  не  будут  усвоены  учащимися.  А  сбереженное   время   лучше
использовать  для  практического   закрепления   полученных   знаний.   На
производительный труд, подготовку к будущей большой жизни.
     Наше  общество,  не  забывайте  об  этом,   стало   таким   благодаря
неустанной..."


     - Ты посмотри на это чудовище, Сим!
     - Я сволочь, я сволочь, я сволочь...
     - Да, зрелище...
     - Прилепился к стене, как...
     - Встань ты, животное, ты же Человек! Вспомни о своем достоинстве!
     - Я... я... ой, оставьте меня.
     - Ну, ты, не позорь звание Человека. Встань!
     - И иди!
     - Я не могу. Ребята, спасибо, что помогли, но я пока не могу.  Полежу
немного и пойду. Оставьте меня. Спасибо. Спасибо.
     - Нет, так мы тебя не оставим. Вставай, а не то...
     - Сейчас я его!
     - Под ребра, под ребра! Дай я!
     - Ой, м-м-м... Вы что?! Все-все... Я сволочь, я сволочь...
     - Нет, он безнадежен. Человека из него все равно не выйдет.  Как  они
все надоели, дерьмо, а не люди. С такими мы все погибнем. Где пистолет?
     - Не надо... Я больше не буду...
     - Надо. В назидание. Только очистив народ от такого дерьма, мы сможем
что-то сделать в этой жизни. Стреляй, чего тянешь.
     - Ребя... м-м...
     - Животное... Как жил, так и сдох... Пошли.
     - Может убрать?
     - Еще мараться... Тут позагорает.


     Да... Что-то совсем мало пищевых отходов сегодня. Так можно и  совсем
без вознаграждения остаться. Что же придумать? Может, из бака с  органикой
добрать? Нет, заметят - совсем плохо будет. Что же делать? Ну ладно, время
не ждет. Можно пока убрать правую сторону. И подумать. Чем  хороша  работа
Бора - пока подметаешь, можно подумать, о чем угодно. О чем только душа не
пожелает. Листья влево, листья  вправо.  Чем  же  дополнить  пищевой  бак?
Думаешь, о чем хочешь, и никаких забот.  Камень  -  на  совок.  Листья  на
пустырь, хорошо - домов справа нет. Умный стал народ,  пищевые  отходы  не
выбрасывает. О чем хочешь, о том и  думаешь.  А  тут  пыльно,  надо  веник
смочить. Листья влево, листья вправо. Потом на пустырь. И подальше, не дай
бог, заметит проверка. А до пустого бака им нет дела  -  вознаграждение-то
мое, а не их. И выкручиваться мне. Но зато я свободен. Никого не трогаю, и
меня  никто  не  трогает.  Самая  честная  профессия.  И  свободная.  Руки
работают, а сам думаешь, о чем хочешь. Листья влево... А это что такое?
     Бор подошел к  неподвижно  лежащему  на  тротуаре  телу.  Наклонился.
Несчастный истекал кровью, но еще дышал.
     - Эх... Кто это тебя так? А?
     - Х-х-х-х-г...
     Бор с трудом перевернул тело, пошарил по карманам,  нашел  документы.
Ишь ты, профессор... Так, пропуск на выход на улицу, талоны  на  спецпаек,
паспорт, удостоверение  личности,  пропуск  в  институт,  свидетельство  о
прописке... Район не наш. Далековато отсюда. И как тебя занесло?  Понятно,
раз полез не в свой район, то и  шлепнули.  Раненый  пошевелился  и  опять
захрипел.
     - П-пить... Д-домо...
     - Ясно, ясно, домой хочешь. Чего ж тут не понять. Детишки там всякие,
семья, ждут не дождутся... Не повезло тебе... Бедняга.
     Бор припрятал веник и  совок  за  кирпичную  глыбу,  надел  рукавицы,
подцепил профессорское тело под мышки и  поволок,  кряхтя  от  натуги.  Из
болтающейся  головы  доносились   шипение,   мычание,   стоны,   несвязное
бормотание, которое Бор истолковывал, как выражение благодарности и жалобы
на боль.
     - Ничего, ничего, не стоит... Потерпи, сердешный, скоро дойдем.
     И он волок, обливаясь чужой кровью,  тянул,  перекатывал  непослушную
груду мяса, костей, которую он раздел для облегчения веса, вперед, вперед,
к ведомой только ему цели.


     Саш остановился, переводя дыхание, давая отдохнуть сыну -  готовились
к очередному рывку. Это было второе опасное место на  их  пути  -  карьер.
Дальше канава, по которой  они  шли,  сворачивала  обратно,  и  надо  было
перебраться в заброшенные кварталы. Обычно Саш делал это на  аэродроме,  в
зоне посадки вертолетов. Ленивые, зажравшиеся летчики, как и все в  армии,
реагировали  туго.  Пока  они  оторвутся  от  непрерывной  болтовни,  пока
сообразят, что происходит, пока  вспомнят,  с  какого  конца  нажимают  на
гашетку, можно перейти даже  такое  простреливаемое  место,  как  взлетное
поле. А если повезет, и застанешь посадку вертолета, то под его брюхом еще
и отдохнуть можно успеть.
     Но сегодня этот номер не пройдет. Во-первых, Саш с сыном, а он  может
не успеть сообразить, что и как делать.  Во-вторых,  они  идут  не  в  тот
магазин... Поэтому надо переходить карьер. Собственно говоря, это  был  не
карьер, а старое кладбище. Но с тех пор,  как  естественные  месторождения
иссякли, промышленные свалки исчерпались, а все отходы прямым ходом  пошли
в переработку, выяснилось, что наиболее перспективное место добычи сырья -
старые могилы. Сырье, накопившееся в телах  при  жизни,  могло  дать  фору
любому  из  нынешних  месторождений.  А  это  кладбище  работало  в  конце
двадцатого  века  и,  потому  представляло  собой  стратегический   объект
первостепенной важности. Но, зато, не охраняемый. Кому могло  понадобиться
сырье, кроме как химкомбинату? А он как раз и вел добычу.
     Саш подождал, пока экскаватор повернет от него, вытолкнул сына наверх
и выпрыгнул следом. Сын уже бежал к  экскаватору.  Саш  быстро  огляделся,
взвел автомат и рванул  за  ним.  Залегли  у  задней  опоры.  Пока  их  не
заметили. Массивная спина экскаватора,  содрогаясь  от  натуги,  извергала
гарь и мазутную вонь. Саш проверил крепление арсенала,  поправил  шлем  на
голове сына, выждал, пока ковш пойдет вверх, и подтолкнул сына вперед.  На
них них набросился обвал земли, костей. Дан два раза чуть не протер  носом
эпитафии, но они все-таки бежали вперед. И только когда стены  домов  были
совсем  близко,  экскаваторщик  заметил  их   -   застрекотала   спаренная
установка, государственная машина требовала к себе уважения. Пули отгрызли
кусок стены над головой Саша, взвизгнули под ногами, отследили направление
бега, но было уже поздно. Закатившись за угол и увидев там сидящего  сына,
Саш перевел дух. Экскаваторщик еще несколько секунд пообижался и  экономно
замолк. А Саш похлопал Дана по плечу, и они двинулись дальше. До  закрытия
магазинов оставалось совсем ничего.


     Вас вел машину, не вслушиваясь особо в скрежет и лязг музыки. Участок
впереди   был   полностью   просматриваемым,   особенно   при   включенных
интравизорах, и можно было подумать  о  насущных  проблемах.  Например,  о
проблеме  молодежи.  Вас  с   гордостью   улыбнулся   -   для   настоящего
государственного деятеля насущные проблемы - это проблемы всего общества.
     Молодежь совершенно устранилась от мира взрослых, не участвовала в их
борьбе  за  существование,  не  признавала  ценностей,   традиций...   Это
подчеркнутое иждивенчество раздражало  и  требовало  вмешательства.  Проще
всего было бы их всех перестрелять. Но тогда кто бы стал к  станкам  через
десяток лет? Нет, так продолжаться дальше не может.
     Вас усмехнулся, вспомнив, как на совещании какой-то сморчок предложил
открыть в городе кинотеатр. Чушь. Это не тот метод. Сила, и  только  сила.
Сморчок, понятно, сразу исчез из поля зрения.  Но  проблема  от  этого  не
стала яснее. Может их всех согнать в воспитательные лагеря? Впрочем, жизнь
в городе и так...
     Вас раздраженно увеличил скорость. Пришлось отвлечься  от  неприятных
мыслей и сосредоточиться на лавировании между комьями грунта  и  обломками
стен - это был заброшенный район.  Вдалеке,  квартала  за  два  интравизор
показал какое-то движение  за  углом  дома.  Вас  еще  прибавил  скорость,
предвкушая разрядку. Перевел в  режим  боя  пулеметы  на  крыше,  выдвинул
клинки на колесах. Ну, держись, обыватель, в недобрый час ты  собрался  за
продуктами.


     "...Минувшее пятилетие убедительно  показало,  что  конвент  достойно
выполняет  роль  руководящей  силы  общества,  политического  вождя  всего
народа. Вновь  подтвердились  сила  его  научного  предвиденья  и  реализм
политики, способность направлять энергию масс на решение насущных задач.
     Важным итогом  проводимой  работы  является  историческое  событие  -
принятие новой Конституции.
     Новый Основной Закон  обеспечивает  расширение  политических  прав  и
свобод граждан. Конституция отражает качественные сдвиги  в  осуществлении
гражданами своих прав и свобод. Стали шире их  объем,  полнее  содержание,
прочнее гарантии. Основной Закон полностью подтверждает все  записанные  в
Предыдущей  конституции  свободы  -  слова,  печати,  собраний,  митингов,
уличных   шествий   и   демонстраций.   Гарантируется   свобода   совести,
неприкосновенность личности и жилища. Уважение  личности,  охрана  прав  и
свобод граждан - обязанность всех  государственных  органов,  общественных
организаций и должностных лиц..."


     Бор дотащил липкое и скользкое тело до баков, положил его на  асфальт
и присел перекурить. Затянувшись, посмотрел по сторонам. Никого не было  -
все, кто мог ходить, ушли за продуктами. А кто не  мог  -  не  ходил.  Бор
затянулся еще раз и оценил пройденный путь. Ох, и убирать  придется.  Хоть
бы дождь пошел. После него, правда, листья отдирать тяжелее, но хоть  след
смоет. А обрывки одежды убрать несложно... Ну  и  денек  сегодня  выдался.
Повезло, можно сказать...
     Бор затушил окурок, подошел к баку с органикой, приоткрыл и  пополнил
его. Подошел к баку с  пищевыми  отходами.  Отвалил  крышку,  прислонил  к
стене, осмотрелся еще раз. Потом вернулся к неподвижному профессору,  взял
его поудобнее и подтащил к баку. Подставил  колено,  перехватил,  -  ох  и
тяжелый же, хорошо, - уперся плечом в бак, присел и рывком перекинул  тело
внутрь.  Голова  глухо  ударилась  о  пустоту  железа.  Раненый   замычал,
дернулся. Бор наклонился к нему, прислушался.  Потом  ухватился  за  руку,
дернул на себя, чтобы тело легло компактнее. Профессор опять замычал.
     - Что-что? Не понимаю тебя, дружище... Лежи уж лучше. И спасибо тебе.
Мне сегодня за тебя знаешь какую премию отвалят! Еще бы,  столько  пищевых
отходов, наверное, никто в районе не сдаст!
     Бор оторвал от  стены  крышку,  рывком  поднял  ее  и  привалил  бак.
Защелкнул замки,  поставил  номерную  пломбу.  Потом  взял  ведро  воды  -
смачивать веник - и пошел за припрятанным инструментом.
     Бор подметал улицу. Кровь влево,  пыль  вправо,  пыль  вправо,  кровь
влево... А вот тут опять надо смочить,  запеклось...  Кровь  влево,  кровь
вправо...


     Оставался последний рывок. Саш  залег  в  руинах  заброшенного  дома,
перезарядил автомат, проверил  крепление  гранат.  И  осмотрелся.  На  той
стороне изрытой взрывами и траншеями дороги были магазины. Крыши и  канавы
по соседству были уже заполнены людьми, готовящимися к  схватке.  Продавцы
раскладывали продукты на витрине - готовились к закрытию. Можно двигаться.
Но  предстоит  еще  перейти  дорогу.  Сына  лучше  оставить  здесь,  пусть
переждет. Руины спокойные, за это время тут ничего случиться не должно.
     Так. Дорога. По этой дороге  ездят,  и  довольно  часто.  Поэтому  ее
просто так переходить нельзя, в любой момент может  кто-то  выехать  из-за
угла и расстрелять в упор. Лучшая гарантия удачного перехода - это  та  же
машина, но уже подбитая. Тобой. И Саш решил немного подождать.
     Послышался рев мотора. Саш выглянул за угол. Так  и  есть,  дождался,
причем, правительственная.  Тем  лучше,  приятнее  будет  подбить.  Достал
гранату, сорвал чеку и  подобрался  перед  броском.  Машина  приближалась,
быстрее и  быстрее.  Мотор  хищно  урчал,  предвкушая  жертву.  Саш  вдруг
подумал, что граната может взорваться слишком поздно или перелететь канаву
и бесполезно разрядиться там. Тогда автомобиль  уйдет.  Стрелять  вдогонку
бесполезно - бронирован. Придется ждать следующего.
     На той стороне проснулась трещотка выстрелов - видимо,  магазины  уже
закрыли. И Саш решился. Рев мотора рвал нервы. Отбежал на два шага  назад.
Уже был слышен  скрежет  музыки  в  салоне.  Перекинул  автомат  за  спину
свободной рукой. Заскрипела турель на крыше. Коротко разбежался и прыгнул.
     Пулеметы, кажется, ударили даже раньше.
     Саш перевернулся в воздухе,  оставил  гранату,  поджидать  колеса  на
асфальте.
     Оттолкнулся руками, сгруппировался...
     И  удары  пуль  о  бронежилет  погасили  скорость.  Саша   опрокинуло
навзничь. Обожгло ногу, руку. Но это уже не имело  значения.  Машина  была
совсем близко.
     Сверкнули клинки колес.
     Саш попытался вывернуться.
     И в этот момент взорвалась граната.


     Дан, сын Саша, спрятался обратно в оконный проем.
     На тротуар опадали пыль, грязь,  железо,  кровь,  обрубки  и  клочья,
взметенные взрывом. Отвернувшись от окна, Дан сел, прислонившись спиной  к
стене. В гудящей голове болью отзывалась пальба на  той  стороне,  -  есть
хотелось всем. Пограничный прожектор заходящего солнца  высвечивал  взвесь
останков, наполнивших развалины.  Дан  поежился,  сглотнул  слюну  и  тупо
уставился в небо. В сером проеме потолка зажглась звезда. Или это спутник?
Холодная точка медленно подкатывалась к  краю  проема,  пока  не  скрылась
совсем. Появилась еще одна и тоже пустилась в путь к  беспечному  краю.  И
вдруг разбухла, раздвоилась, поплыла... Подбили, что ли?  Опять  слиплась,
усохла... Нет, так не бывает... И опять разбухла. Что же это?
     Дан вытер ставшую вдруг влажной щеку  и  снова  посмотрел  вверх,  не
понимая, что это происходит со звездами. И вздрогнул -  что-то  скрипнуло.
Еще раз - где-то рядом. Заметил - посреди пола бывшей комнаты  обозначился
люк.
     Дан выхватил свой пистолет и залег. Люк распахнулся  рывком,  осветив
склеп. И из этого призрачного сияния донесся мальчишеский голос:
     - Не стреляй. Тут свои.
     Дан облегченно вздохнул, стал на колени и подполз к люку.
     - Вы кто?
     Из люка показалась голова. Потом еще одна.
     - Мы? Дети. Так нас называют. Пошли с нами.
     - Куда?
     - Ну куда? Мало ли? Накормим. Читать научим. Еще... научим.  Мало  ли
куда?
     - Так вы что, там вот и живете?
     -  Мы  везде  живем.  И  кончай  болтать.  Сейчас  запеленгуют,   где
правительственную машину взорвали, весь квартал снесут. Пошли.
     - А как же...
     - Ты жить хочешь, или что?!
     - Жить?.. Да, жить.
     Дан огляделся  по  сторонам,  спрятал  пистолет,  наклонился  вперед,
оперся руками и заглянул в люк.
     - Ой... Что это там, вон, вон то... бабуш... бабочки? Откуда?
     Чьи-то сильные руки подхватили  его,  не  дав  упасть.  Поставили  на
вздрагивающий блестящий пол. А Дан не мог оторваться от солнечной  пестрой
картины внизу, многоцветья и гомона долины подземного мира. И не  заметил,
как захлопнулся люк и быстро пошел вверх. Как вздрогнул блестящий пол, еще
и еще раз. И огромная гребнистая голова оглянулась на него - не  испугался
ли? И хорошо ли держится за крыло? А после  уже  огромное  тело  понеслось
вниз, в долину.
     Дан не заметил всего этого. Он смотрел вниз. На бабочек.





                              Игорь ФЕДОРОВ

                                 СТАРИК
                             (апрель, 2200)




     Он открыл глаза. Пыль неподвижно  висела  в  красных  лучах  восхода.
Прислушался. Из детской ничего  не  было  слышно.  Значит  Артемка  где-то
гуляет. Надо вставать. Медленно развернул одеяло, тот  кокон,  конверт,  в
который запаковывался на  ночь  -  мерз,  несмотря  на  постоянную  нужную
температуру в комнате. Подогнул ноги. Оперся рукой на подушку и рывком сел
на краю кровати. В глазах потемнело. Он положил локти на  колени,  опустил
голову, с сожалением глядя на свое  желтое  тело,  дряблые  мышцы.  Голова
мелко тряслась, руки на коленях - тоже. Опять давление с утра...  Надо  бы
еще одеться... Но это потом. Сначала музыку.
     Без музыки он, наверное, долго бы не выдержал. В годы  его  молодости
ей уделяли гораздо больше внимания, чем теперь.
     Она была и досугом, и идеологией, и символом клана  единомышленников,
и поводом для гонений. Ее  слушали,  сочиняли,  записывали,  переписывали,
давали  послушать,  исполняли  так  истово,  так  самозабвенно,   но   это
впитывалось в тебя на всю жизнь. Вот и сейчас он не мог без нее.  Нынешние
молодые этого не понимают. У них все совсем другое. Другие интересы, дела,
заботы,  цели.  Старик  готов  был  признать,   что   более   осмысленные,
благородные, но понять их он не мог.
     Старик подошел  к  музыкальному  центру,  опираясь  рукой  на  спинку
кровати и шаркая тапками, выбрал пластинку и нажал кнопку.  "Пинк  Флойд".
"Вам бы там побывать". Это лучше всего подходило к сегодняшнему утру. И  к
вчерашнему. Игла тонарма опустилась на черный диск и тишину начал медленно
подавлять  тягучий  стон  органа.  И  этот  тонарм