стороны,  дули  же  земные
ветра над морями и не теряли своей мощи даже за тысячи лиг от мест  своего
зарождения. Или они каким-то образом усиливались?  Он  не  знал.  Он  знал
лишь, что такой аномалии, как Ксердимур, просто не должно существовать. Ко
всему этому и само существование здесь человека было столь же удивительно,
сколь и нелепо. Хомо сапиенс  был  разбросан  по  Галактике.  Куда  бы  ни
попадали  корабли  землян,  они  обнаруживали,  что  каждая  четвертая  из
населенных  планет  заселена  разумными  существами,  относящимися  к   их
собственному виду. Доказательством этому была не только схожесть  внешнего
облика землян и жителей других планет, но и возможность  иметь  потомство.
Земляне, сирианцы, альдебаранцы - разницы не было. Мужчины с  этих  планет
могли иметь детей от женщин с любой другой планеты.
     Естественно, на этот счет было много разных теорий. Все  исходили  из
общего постулата, что хомо сапиенс где-то когда-то в очень далеком прошлом
возник на одной планете и оттуда расселился по  всей  Галактике.  А  потом
космические  сообщения  каким-то  образом  прервались  и  каждая   колония
регрессировала до варварства, а  сейчас  опять  начала  долгую  и  упорную
борьбу за возрождение цивилизации и космических полетов. Почему - никто не
знал. Каждый мог только предполагать.
     Существовала еще проблема языка. Казалось бы, раз  человек  произошел
от общего корня, он должен был иметь какие-то следы первоначального  языка
и  лингвисты  могли  бы  проследить  развитие  языка  и  благодаря   этому
установить взаимосвязь планет. Но нет! В каждом мире была своя Вавилонская
башня, свои десять тысяч языков. Русский, английский, шведский, литовский,
персидский и хинди - все восходили к индоевропейскому языку, как  выяснили
земные ученые. Но они не  могли  найти  на  какой-либо  планете  языка,  о
котором могли бы сказать, что он развился из древнем праязыка.
     Мысли Грина переключились  на  двух  землян,  пленников  Эстории.  Он
надеялся, что их не будут пытать слишком сильно. В мот  самый  момент  они
могли испытывать сильнейшие муки,  если  тамошний  священник  вдруг  решил
подвергнуть их небольшому испытанию на демонизм. Мысль о пытках  заставила
его потянуться и размять руки и ноги. Через час он  должен  встретиться  с
герцогиней. Для этого ему необходимо пройти через якобы секретную дверь  в
стене башенки с северной стороны, затем вверх  по  лестнице  через  проход
между стенами, и так до покоев герцогини. Там одна из доверенных  служанок
проводит его к Зьюни и  попытается  подслушать  как  можно  больше,  чтобы
позднее доложить герцогу. Предполагалось, что Зычны и  Грин  не  знают  об
этом и относятся к ней как к самой надежной посреднице.
     Когда ударит большой колокол храма бога времени  Груза,  Грин  должен
подняться со своей скамьи и идти на свою, как он считал, каторжную работу.
Если бы эта женщина интересовалась еще чем-нибудь, кроме своей внешности и
пищеварения, если бы она не болтала о  дурацких  дворцовых  сплетнях,  это
было бы не так уж плохо. Но нет, она болтала и болтала, а  Грин  изнемогал
от желания уснуть и не мог отключиться ни на секунду из страха непоправимо
оскорбить ее. А это значило...



                                       7

     Малая луна уже коснулась западного горизонта, а большая  приближалась
к зениту, когда Грин проснулся и вскочил,  потея  от  ужаса.  Он  уснул  и
заставил герцогиню ждать!
     - Бог мой, что она скажет! - вслух произнес он. - И что  мне  сказать
ей?
     - Тебе ничего не придется мне говорить, - послышался в ответ  гневный
голос рядом. Он вздрогнул, повернулся и увидел, что рядом стоит герцогиня.
Одета она была в платье, но ее бледное лицо с раскрытым ртом светилось под
тенью капюшона. Белые зубы блеснули, когда она начала  проклинать  его  за
нелюбовь к ней, за признаки скуки в ее присутствии, за любовь  к  какой-то
паршивой    рабыне,    никуда    не    годной,     ленивой,     безмозглой
пустышке-распутнице.
     Если бы ситуация не была такой серьезной, Грин,  возможно,  улыбнулся
бы:  герцогиня  мастерски  рисовала  собственный  портрет.  Он   попытался
остановить словоизвержение, но тщетно. Она заорала, чтобы он заткнулся,  а
когда он поднес палец к губам и произнес  "чш-ш-ш!!",  она  закричала  еще
громче.
     - Ты же знаешь, что тебе запрещено выходить  из  своих  комнат  после
наступления темноты, если герцога нет рядом, - произнес он,  беря  ее  под
локоть и пытаясь увлечь к тайной двери. - Если стража увидит  тебя  здесь,
будут неприятности, большие неприятности. Пойдем.
     К несчастью, стража уже  увидела  их.  Внизу  на  лестнице  появились
факелы и заблестели стальные шлемы стражников. Грин попробовал  поторопить
ее - было еще время скрыться за дверью, но она выдернула руку и закричала:
     - Убери свою грязную лапу, раб!  Герцогиня  Тропэтская  не  позволит,
чтобы ее толкало бледное животное!
     - Демон возьми! - огрызнулся он и оттолкнул ее. - Ты глупая кизмаяха!
Идем быстрее! Не тебя будут пытать, если обнаружат нас вместе!
     Зьюни отшатнулась. Лицо у нее перекосилось, а рот дважды  открылся  и
закрылся без едином звука.
     - Кизмаяха?! - наконец выдохнула она. - Сам кизмаях!
     Внезапно она начала вопить во все горло. Прежде, чем он успел  зажать
ей рот, она метнулась к лестнице. Тогда только он  очнулся  от  ступора  и
побежал,  но  не  за  ней,  а  к  секретной  двери.  Поднялась   кутерьма.
Объясняться  со  стражниками  было  бесполезно.  Ситуация  развивалась  по
шаблонному сценарию. Она скажет охране, что он неизвестно как прошел в  ее
комнату и вытащил ее на стену, по-видимому, собираясь изнасиловать. Почему
он  потащил  ее  в  людное  место,  когда  уже  был  в  тихом  уголке   ее
апартаментов, спрашивать не будут. И стражники, хотя и  будут  знать,  что
было в действительности, якобы поверят ей, с яростью схватят его и потащат
в подземную темницу. Самое абсурдное то, что  через  несколько  дней  весь
город, и сама Зьюни в том числе, поверят, будто так все и  было  на  самом
деле. Ко времени казни горожане возненавидят его всеми фибрами души, и все
рабы пострадают, потому что должны будут разделить вину Грина.
     Но он не собирался сдаваться. Сопротивление, конечно, лишь подтвердит
его вину, но это уже не  имело  значения.  Он  проскочил  через  секретную
дверь, захлопнул ее и запер, а затем ринулся вверх по лестнице, ведущей  к
покоям герцогини. Страже придется обходить далеко вокруг, и у него  будет,
по крайней мере, минуты две, прежде  чем  они  откроют  двери  приемной  и
прихожей, объяснят внутренней страже, что случилось, и начнут его  искать.
Грин  бежал,  как  заяц,  но  мысль  его  работала,  как  у  лисы.   Давно
предполагая, что такое может с ним  случиться,  он  в  деталях  разработал
несколько планов. Теперь он  выбрал  самый  подходящий  и  начал  довольно
гладко осуществлять его.
     Узкая винтовая лестница позволяла подниматься только одному человеку.
Он взбежал по ней так быстро, что у нем закружилась голова. Он покачивался
и с трудом удерживался, чтобы не упасть влево, когда очутился  на  верхней
площадке. Но он не стал задерживаться, переводить дыхание, восстанавливать
равновесие, а потянул за рукоятку и  скользнул  за  дверь.  Слава  богу  -
никого! На мгновение он остановился и прислушался, нет  ли  кого-нибудь  в
соседней комнате, затем нажал на  выпуклость  среди  бронзовых  завитушек,
которая была соединена с механизмом секретной двери. Часть стены  бесшумно
откатилась. Тогда он повернул  рычаг  так,  чтобы  дверь  невозможно  было
открыть с другой стороны. Грин нашел время горячо поблагодарить строителей
замка, которые изготовили этот механизм, чтобы спасти владельца  в  случае
восстания или дворцового переворота. Если  бы  этого  механизма  здесь  не
было, ему бы не спастись. Спастись? Он лишь избежал немедленного пленения.
Но он собирался скрываться как можно дольше, а затем драться, пока они  не
будут вынуждены просто и без затей убить его.
     Первым делом следовало найти оружие. Он  хорошо  изучил  расположение
комнат Зьюни и точно знал, где находится то, что ему надо. Он прошел через
две большие комнаты, легко находя путь даже при слабом свете масляных ламп
и  свечей.  На  стене  в  третьей  комнате  висела  сабля,   изготовленная
знаменитым кузнецом далеком и почти легендарного города Таламаска из самой
лучшей стали, какая мыслима на мой планете.  Клинок  был  подарен  герцогу
отцом  Зьюни  по  случаю  свадьбы.  Предполагалось,  что  он  перейдет  по
наследству старшему сыну Зьюни, когда тот достигнет возраста, дающем право
на  обладание  оружием.  На  гарде   эфеса,   украшенного   золотом,   был
выгравирован девиз: "Лучше  ад,  чем  позор".  Грин  пристегнул  клинок  с
ножнами к железному кольцу на широком кожаном поясе,  подошел  к  изящному
комоду, выдвинул ящик и вынул из него стилет. Его он просто сунул за пояс,
а еще - огромный кремневый пистолет с золотыми и костяными  накладками  на
рукоятке. Он зарядил пистолет порохом и стальными шариками, выудив  их  из
того же ящика, и сложил всю амуницию в мешочек,  висящий  все  на  том  же
поясе. Затем он вышел на балкон, чтобы оценить обстановку.
     Тремя  этажами  ниже  на  стене  была  дорожка,  которую  он  покинул
несколько минут назад.  Толпа  стражников  и  Зьюни  среди  них  стояли  и
смотрели вверх. Когда они увидели его в свете лун и  факелов,  послышались
крики. Несколько солдат подняли свои  длинноствольные  мушкеты,  но  Зьюни
запретила им стрелять:  он  нужен  был  ей  живым.  Кожа  Грина  покрылась
мурашками, когда он услышал мстительные нотки в  ее  голосе  и  представил
пытки, что  она  придумает  для  нем.  Он  видел  слишком  много  пыток  и
догадывался, что может ожидать его самого. Переполненный внезапным  гневом
из-за того, что она такая вероломная и неблагодарная; гневом, смешанным  с
отвращением к самому себе из-за того, что он  спал  с  нею,  Грин  нацелил
пистолет на нее. Раздался  щелчок,  блеснула  вспышка,  зашипел  порох  на
полке. Потом бухнуло,  и  все  застлало  черное  облако  дыма.  Когда  оно
рассеялось, Грин увидел, что все, в том числе и герцогиня,  разбегаются  в
разные стороны в поисках укрытия. Естественно, он  промахнулся  -  ведь  у
него почти не было практики обращения с оружием: рабам оно не  полагалось.
И даже если бы он тренировался  в  стрельбе,  то,  вероятно,  не  смог  бы
поразить цель: уж больно примитивным было оружие.
     Пока Грин  перезаряжал  пистолет,  он  услышал  крик  сверху.  Подняв
голову, он увидел над перилами  верхнего  балкона  круглое  лицо  герцога,
бледное  в  лунном  свете.  Грин  поднял  незаряженное  оружие  и  герцог,
вскрикнув от страха, отшатнулся в глубину своих покоев. Грин рассмеялся  и
подумал про себя, что если  его  и  убьют  теперь,  он  умрет  с  чувством
удовлетворения - заставил опозориться герцога,  который  всегда  хвастался
своей храбростью на поле боя. Само собой, эта его выходка заставит герцога
позаботиться о немедленной смерти Грина,  чтобы  он  не  успел  рассказать
другим, как заставил его отступить.
     Он криво улыбнулся. Что будет, если солдаты получат от герцога приказ
прямо противоположный тому, что  дала  герцогиня?  Бедные  парни  вряд  ли
сообразят, что надо делать. Мужские приказы, конечно, главнее женских,  но
женщина будет  в  ярости  и  позднее  найдет  способ  наказать  того,  кто
поторопится убить Грина.
     Именно в этот момент улыбка сошла с  его  лица,  и  он  побледнел  от
испуга. Громкий лай, рвущийся из самой глубины грудной клетки,  послышался
поблизости. Не за дверью апартаментов, а рядом! Он выругался  и  обернулся
как раз вовремя, чтобы увидеть: огромное тело  рванулось  к  его  горлу  с
обнаженными клыками и глазами, горящими зеленым пламенем в  лунном  свете.
Он понял, что забыл о маленькой дверце, встроенной  в  большую  для  того,
чтобы Элзоу мог беспрепятственно бродить по комнатам. А раз большая собака
может пройти через эту дверцу, то солдаты  тоже  смогут  пробраться  через
нее!
     Инстинктивно  он  поднял  пистолет  и  нажал   курок.   Выстрела   не
последовало - на полке не было пороха. Но ствол попал в огромную  пасть  и
не дал псу достичь цели - горла Грина. Но  он  все-таки  был  сбит  с  ног
толчком и  почувствовал  острые  зубы  на  своем  запястье.  Челюсти  были
способны прокусить руку, и, хотя Грин не чувствовал боли, ему стало  плохо
от мысли, что он увидит окровавленный огрызок,  когда  Элзоу  отскочит  от
нем.  Но  все-таки  его  рука  пострадала  не  слишком  сильно,   хоть   и
кровоточила. Пес был остановлен стволом, попавшим в пасть, и  у  него  так
перехватило  дыхание,  что  он  не  думал  ни  о  чем  другом,  кроме  как
освободиться от помехи.
     Пистолет загремел по металлическому полу балкона. Элзоу  в  бешенстве
тряс головой, не  понимая,  что  уже  избавился  от  помехи.  Из  сидячего
положения Грин рывком встал на четвереньки. Элзоу загнал  его  вплотную  к
перилам. Яростно рыча, как и собака, Грин  уперся  ногами  в  нижний  край
перил и рванулся вперед. В то же мгновение и животное  рванулось  к  нему.
Они столкнулись головами. Череп Грина ударил по открытой пасти  и  сбросил
собаку, потому что его толчок был сильнее. Хотя огромные челюсти повредили
ему скальп, но сомкнулись они в воздухе, и собака, громко взвыв, свалилась
набок. Грин схватился за длинный хвост и, увернувшись от зубов, нацеленных
теперь на его коленку, рванул его  так,  что  пасть  собаки  оказалась  на
значительном расстоянии от его тела. Он поднялся на одно  колено,  мертвой
хваткой сжимая хвост обеими руками и удерживая собаку  подальше  от  себя,
затем на обе ноги. Собака бешено дергалась и пыталась укусить его за руки,
но могла достать только собственные бока. Воя от  ярости,  пес  попробовал
вырваться,  и  Грин,  сделав  последнее  усилие,  поднял   хвост   повыше.
Естественно, тело последовало за хвостом. В то же мгновение он нырнул  под
собаку и, резко разогнувшись, швырнул злобную тварь через голову.



                                       8

     Злобное рычание сменилось отчаянным визгом,  когда  Элзоу  полетел  в
пустоту. Грин наклонился, чтобы проследить падение пса. Он ничуть не жалел
его. Он ликовал. Он давно  ненавидел  этого  пса,  давно  мечтал  о  такой
минуте.
     Вой Элзоу оборвался с глухим ударом о парапет стены рядом с дорожкой.
Тело подпрыгнуло и пропало из виду. Сил у Грина оказалось больше,  чем  он
предполагал - он хотел лишь перебросить стопятидесятифунтового зверя через
балконные перила, - но времени торжествовать не было. Если  собака  смогла
пролезть через маленькую дверь, то смогут и солдаты. Он быстро вернулся  в
комнату, ожидая встретить по крайней мере дюжину воинов, но там никого  не
было. Почему? Единственное, что он мог предположить - они боялись. Ведь он
мог легко поотрубать им головы, пока они на четвереньках лезут в комнату.
     Дверь вздрогнула от мощного удара. Они  выбрали  менее  отважный,  но
более мудрый способ - применили осадный таран. Грин зарядил пистолет, едва
не просыпав весь порох - так  дрожали  руки.  Он  выстрелил,  и  в  дереве
появилась дырка, но все-таки большая часть  дроби  застряла  в  древесине:
дверь была слишком толстой для такого оружия.
     Грохот оборвался, он услышал, как  таран  упал  на  пол  при  спешном
отступлении. Он улыбнулся. Они все еще действовали по инструкции герцогини
- взять его живым; еще не получили приказа герцога и не  хотели  лезть  на
выстрелы только с мечами в руках. Они даже забыли, что  дробь  не  пробьет
толстое дерево.
     - Вот так-то! - произнес Грин вслух. И удивился тому, что  голос  его
дрожит так же, как и ноги, что он чувствует дикое ликование, прорывающееся
сквозь страх. Это ему нравилось.
     "Возможно, - подумал он, - мне нравится это, несмотря  на  ждущую  за
углом смерть, потому  что  я  слишком  долго  сдерживал  свои  чувства,  а
жестокость  -  прекрасное  средство  для  выражения  негодования  и  долго
сдерживаемой ярости". Какова бы ни была причина, он знал, что это один  из
величайших моментов в его жизни, и если он выживет, то будет вспоминать об
этом с гордостью и удовольствием. Самое странное, что культура его  родины
уныла молодежь отвращению к жестокости. К счастью, не  до  такой  степени,
чтобы при мысли о насилии наступал паралич воли. Устойчивых нервных связей
против  насилия  не  установилось,   возникло   обыкновенное   философское
неприятие этого явления. Слава богу, оставалась еще философия тела,  самая
древняя и глубокая. И несмотря на  то,  что  человек  не  может  жить  без
философии сознания, как не может жить без хлеба, сейчас для Грина  она  не
существовала.  Огненная  стихия  наполняла  теперь  его  тело  и  помогала
оставаться живым, хотя смерть  стучалась  в  двери.  Она  родилась  не  из
каких-нибудь умственных абстракций, не из углубленных мудрствований.
     Грин скатал ковры, разложенные по комнате, чтобы ноги  имели  хорошую
опору, если понадобится разбегаться. Он надеялся попасть в ров  с  первого
раза. В противном случае ему придется валяться с переломанными костями  на
камнях.
     Он приготовился к этому прыжку не потому, что ему  больше  ничего  не
оставалось делать. Просто он оставил запасной выход на  тот  случай,  если
другая задумка не сработает.
     Он опять подбежал к буфету и вытащил мешочек пороха  весом  не  менее
пяти фунтов. В горловину мешка он вставил запал  и  крепко  привязал  его.
Пока  он  возился,  послышались  крики  возвратившихся   воинов,   которые
подобрали свой таран и укрылись за толстыми досками. Он не собирался снова
стрелять; вместо этого он свечой поджег запал.  Затем  подошел  к  большой
двери, распахнул собачью дверцу и бросил мешочек  через  нее.  Он  отбежал
подальше, хотя вряд ли взрывная волна достала бы его.
     На мгновение наступило молчание. Солдаты, наверное, замерли, глядя на
дымящийся фитиль. Затем - грохот! Комната затряслась, сорванная  с  петель
маленькая дверь упала внутрь, повалил черный дым. Грин  нырнул  в  облако,
встал на четвереньки, проскочил через дверь, отчаянно  выругавшись,  когда
рукоятка меча зацепилась за раму, оборвал петлю и двинулся вперед в густом
дыму, заполнявшем приемную. Он наткнулся  на  брошенный  таран,  потом  на
влажное теплое лицо упавшем солдата. Он сильно закашлялся,  глотнув  дыма,
но продолжал двигаться, пока не уперся головой в стену. Тогда он  повернул
направо, где, как он предполагал,  была  дверь,  нащупал  ее  и  прошел  в
соседнюю комнату, тоже наполненную дымом. Он словно жук прополз по полу  и
наконец осмелился открыть глаза, чтобы оглядеться. Дым  чуть  поредел,  но
все еще сочился в коридор через дверь  прямо  перед  ним.  Между  полом  и
нижним краем облака в чистом пространстве не  было  видно  ног.  Тогда  он
поднялся и прошел через дверь. Он знал, что  слева  коридор  сворачивал  к
лестнице, которая сейчас была  наверняка  заполнена  стражниками.  Направо
была другая лестница, ведущая в апартаменты герцога. Он  мог  идти  только
туда.
     К счастью, дым был еще достаточно плотным, и стражники, толпящиеся на
левой лестнице, не могли его заметить. Они, наверное, думали,  что  он  до
сих пор в комнатах герцогини. Грин надеялся, что когда они ворвутся  туда,
то подумают, что он прыгнул с  балкона.  В  таком  случае  они  тотчас  же
ринутся обшаривать ров  с  водой.  И,  не  найдя  его  там  плавающим  или
утонувшим, подумают, что он выбрался на другой берег и  скрылся  во  мраке
города.
     Он нащупывал дорогу вдоль стены, ведущей к лестнице,  сжимая  в  руке
стилет. Когда его пальцы наткнулись на человека, привалившемся к стене, он
тотчас отдернул руку, пригнулся и побежал к лестницам. Дым здесь  был  еще
реже, так что Грин вовремя увидел ступеньки и не споткнулся об них. Но там
уже стояли герцог и еще один человек. Они оба увидели в свете факелов  его
фигуру,