рючьях освежеванные туши
оленей и собак. Продавцы птиц показывали свой яркий голосистый товар.
     В тысячный раз Грин подивился на эту странную планету,  где  животный
мир представляли только люди, собаки, травяные  коты,  небольшие  олени  и
низкорослые  животные,  похожие  на  лошадей.  Здесь  явственно  ощущалось
недостаточное  разнообразие  животных,  зато  было   очень   много   птиц.
Отсутствие быков, волов и лошадей, как полагал Грин,  и  явилось  причиной
повсеместного распространения рабства. Люди и собаки были основным тяглом.
     Несомненно, этому было какое-то ой яснение, но оно захоронено в такой
глубине веков, что никакая  история  не  докопается.  Грин,  всегда  очень
любознательный,  хотел  бы  иметь   побольше   времени   и   средств   для
исследований, но у него не было ни того, ни другого. Он все еще был  занят
тем, чтобы сохранить в целости свою шкуру и как можно скорее найти  способ
выбраться из этой дыры.
     Достаточно много сил уходило просто на  то,  чтобы  пробраться  через
узкие, переполненные толпой улицы. Приходилось часто показывать свой жезл,
чтобы толпа расступилась. Но по мере приближения к порту становилось легче
- улицы там были намного шире.
     Огромные телеги, увлекаемые толпами рабов, везли  груз  к  судам  или
обратно. Проезды должны быть достаточно широкими, иначе возы  растерли  бы
людей о стены домов. Здесь и были так называемые бараки, где жили портовые
рабы. Когда-то этот район был просто замком, в  котором  мужчин  и  женщин
запирали на ночь. Но еще во времена  старого  герцога  стены  разрушили  и
построили новые здания. "Ближайшая земная  аналогия,  -  подумал  Грин,  -
типовое  проектирование  жилых   зданий.   Небольшие   здания,   абсолютно
одинаковые, выстроенные, как солдаты на плацу".
     Он хотел было заглянуть домой, повидаться с женой Эмрой, но раздумал.
С ней ввяжешься в спор или  еще  какие-нибудь  дела  -  и  придется  потом
потратить много времени, чтобы ублажить ее,  а  он  должен  торопиться  на
рынок. Он ненавидел семейные сцены, а Эмра была  прирожденной  трагической
актрисой. Она, можно сказать, наслаждалась ими.
     Он отвернулся от бараков и посмотрел на  другую  сторону  улицы,  где
возвышались высоченные  стены  складов.  Там  суетились  рабы.  С  помощью
подъемных устройств, похожих на корабельные кабестаны, они  поднимали  или
опускали огромные тюки. "Здесь, - подумал Гуин,  -  для  меня  нашлось  бы
подходящее дело - механизация ручного труда. Внедрить бы  паровую  машину.
Какой толчок для развития всей планеты! Автомобили  на  древесном  топливе
заменили бы рикш. Подъемные краны работали бы от  паровых  машин.  Корабли
получили бы привод к колесам от парового котла. А можно было бы  проложить
рельсы через Ксердимур и пустить по ним  локомотивы  вместо  кораблей.  Но
стальные рельсы  стоят  слишком  дорого,  и  банды  варваров,  снующие  по
травянистым равнинам, будут разбивать их и ковать себе оружие".
     Кроме того, всякий раз, когда он  предлагал  герцогу  новый  и  более
эффективный способ  труда,  он  натыкался  на  каменную  стену  обычаев  и
традиций. Нельзя было внедрить ничего нового, если боги не одобрят  этого.
А божья воля передавалась  людям  через  посредников-священников.  Они  же
держатся за статус-кво, как голодные младенцы за материнскую грудь или как
старые скряги за свой хлам. Грин мог бы вступить в борьбу с теократией, но
предвидел, что ради ничтожного результата не стоит становиться мучеником.
     - Алан! Алан! - послышался знакомый голос.
     Он вздернул плечи, словно черепаха, убирающая голову под  панцирь,  и
попытался не обращать внимания на зов. Но голос, хотя и  женский,  обладал
такой силой и звучностью, что все вокруг оглядывались, чтобы посмотреть на
его обладательницу. Не было смысла притворяться, будто он не слышит.
     - Алан, демон, а не человек, стой!
     Грину пришлось  приказать  мальчишке-рикше  развернуться.  Мальчишка,
ухмыляясь, выполнил приказание. Как и все в районе порта,  он  знал  Эмру,
знал и о ее взаимоотношениях с Грином.
     Она держала на руках  годовалую  дочь  Грина,  прижимая  ее  к  своей
великолепной груди. За спиной у нее стояло еще пятеро детей: два  сына  от
герцога, дочь от проезжего князя, сын от капитана корабля с севера  и  еще
дочь от храмового скульптора. Взлеты и падения ее судьбы отражались  в  ее
детях - одушевленная картина состояния общества на планете.



                                    3

     Мать ее была рабыней-северянкой, отец  -  свободный  местный  житель,
колесных дел мастер. Когда Эмре исполнилось пять лет, случилась эпидемия и
они  умерли.  Ее  забрали  в  бараки  и  отдали  на  воспитание  тетке.  В
пятнадцатилетнем возрасте ее красота  привлекла  внимание  герцога,  и  он
настоял на переводе ее во дворец. Там она родила  от  него  двух  сыновей,
которым теперь было десять и одиннадцать лет; скоро их  у  нее  заберут  и
будут растить из них свободных и любимых слуг во дворце. Герцог женился на
нынешней герцогине через несколько лет после начала этой связи, и ревность
герцогини вынудила его избавиться от Эмры. Она вернулась в бараки. Герцог,
наверное, не слишком горевал при  расставании,  потому  что  жизнь  с  нею
напоминала жизнь с ураганом, а он слишком любил мир и покой.
     Затем, в соответствии с обычаем, герцог рекомендовал ее гостившему  у
него князю. Князь позабыл все сроки возвращения домой -  так  не  хотелось
ему расставаться с нею. Герцог надумал было подарить ему Эмру, но  тут  он
превысил свои полномочия. Даже у рабов были определенные права, а женщина,
которая родила обществу гражданина, могла быть  увезена  в  другую  страну
только по собственному желанию, Эмра не согласилась уезжать, и опечаленный
князь отправился домой, оставив, правда, память по себе.
     Потом за ней ухлестывал капитан корабля, но закон снова пришел ей  на
выручку. Он не смог увезти ее из страны, а она снова  отказалась  уезжать.
Но  теперь  она  уже  преследовала  свои  цели.  Рабам  разрешалось  иметь
собственность, в том числе и своих  рабов,  и  она  знала,  что  два  сына
герцога станут ее опорой позднее, когда будут жить в замке.
     Храмовый скульптор выбрал ее в качестве модели для большой  мраморной
статуи богини плодородия. И не мудрено: она была великолепна:  высокая,  с
длинными каштановыми волосами  и  безупречной  кожей,  с  большими  карими
глазами; рот красный, как сочные спелые сливы, грудь такая, что  ни  дитя,
ни любовник не находили в  ней  изъяна,  удивительно  гибкая  талия,  если
учитывать массу ее тела и  плодовитость.  Ее  длинные  ноги  считались  бы
красивыми даже на Земле, а уж тем  более  -  на  фоне  местных  кривоногих
жительниц.
     Но было в ней и нечто  большее,  чем  просто  красота.  Она  излучала
что-то такое, что поражало мужчин  с  первого  взгляда.  Грину  она  порой
казалась  какой-то  могучей  стихией,  пожалуй,  даже  воплощением   самой
природы.
     Иногда Грин чувствовал гордость от того, что именно его  она  выбрала
себе в супруги, выбрала тогда, когда он был рабом-новичком, едва способным
произнести несколько слов  на  довольно  сложном  агглютинативном  местном
языке. Но временами он чувствовал, что она  хоть  и  лакомый,  но  слишком
большой для него кусочек, и такое повторялось в последнее время все  чаще.
Кроме того, он чувствовал  угрызения  совести,  когда  смотрел  на  детей,
потому что полюбил их и боялся того момента, когда придется  их  покинуть.
Что касается бегства от Эмры, то он не был уверен, какие  при  этом  будет
испытывать чувства. Конечно, она будила в нем чувства, но ведь  и  удар  в
зубы, и доза вина в крови тоже будят чувства.
     Он  вышел  из  коляски,  велел  мальчишке-рикше  подождать,   сказал:
"Привет, дорогая", - и поцеловал ее. Он радовался, что  она  рабыня  и  не
носит кольца в носу. Когда он целовал  герцогиню,  оно  всегда  раздражало
его. Она отказывалась вынимать кольцо из носа, потому что это поставило бы
ее на один с ним  уровень,  а  он  не  должен  забывать  о  своем  рабском
положении. В том,  что  она  взяла  в  любовники  раба,  а  не  свободного
человека,  не  было  ничего  аморального.  А  если  она  будет   совершать
аморальные поступки, то какова же ей тогда будет цена!
     Ответный поцелуй Эмры был, пожалуй, слишком страстен -  она  пыталась
сгладить резкость.
     - Ты меня не обманешь, - произнесла  она.  -  Ты  собирался  проехать
мимо. Хоть бы детей поцеловал! В чем дело? Я надоела тебе? Ты говорил, что
принимаешь ласки герцогини только из-за карьеры и потому, что боишься, как
бы она не нашла способа расправиться с тобой, если ты ей откажешь.  Ладно,
я тебе поверила... почти поверила. Но  как  можно  тебе  верить,  если  ты
пытаешься проскользнуть мимо, даже не заглянув домой? В чем дело?  Мужчина
ты или нет? Ты что, боишься взглянуть в лицо женщине?  Не  тряси  головой!
Лжец!  Не  забудь  поцеловать  Гризкветра.  Ты  же  знаешь  -   он   очень
впечатлительный мальчик и обожает тебя, и чепуха это, будто в твоей стране
взрослые люди не целуют ребятишек такого возраста. Ты не в  своей  стране!
Что за странные бессердечные люди, должно быть, живут там! Даже  если  это
так - ты можешь позабыть тамошние обычаи и немного  приласкать  мальчишку.
Пойдем домой, и я достану из  подвала  того  удивительного  челоусмейского
вина, что доставили недавно в мой погреб....
     - С каким это кораблем оно прибыло в погреб? - со  смехом  воскликнул
Грин. - Ради всех боев, Эмра, я знаю, что прошло два дня с тех пор, как  я
видел тебя. Но не пытайся двухдневный разговор втиснуть  в  десять  минут.
Особенно при твоей манере разговаривать. И перестань  распекать  меня  при
детях. Ты же знаешь  -  это  для  них  вредно.  Они  могут  перенять  твое
презрение к главе семьи.
     - Я тебя презираю?!  Да  я  целую  землю,  по  которой  ты  идешь!  Я
постоянно говорю им, какой ты прекрасный человек, хотя трудно убедить их в
этом, когда ты вот так являешь свою сущность  и  они  видят  правду...  Да
еще...
     Был только один способ  утихомирить  ее:  переговорить,  перекричать,
перехватить инициативу. Трудная задача,  особенно  когда  чувствуешь  себя
таким усталым, а она постоянно бьется за первенство. Проблема еще и в том,
что она не чувствовала никаком уважения к мужчине, которому могла заткнуть
глотку, пологому было просто необходимо обуздать ее.
     Он достиг этого, крепко сдавив ее в объятиях, от  чего  сжатый  между
ними ребенок даже заплакал. И пока  Эмра  успокаивала  ребенка,  он  начал
рассказывать ей, что случилось во дворце.
     Она молча слушала, изредка  вставляя  острые  словечки,  а  время  от
времени просила уточнить подробности. Он рассказал ей  о  таких  вещах,  о
которых постеснялся бы говорить при детях два года  назад.  Но  необычайно
откровенное  и  свободное  общество  рабов  избавило  его   от   природной
сдержанности.
     Они  прошли  через  контору,  где  работали  шесть  ее   служащих   и
секретарей, через жилые комнаты  и  дальше,  на  кухню.  Она  позвонила  в
колокольчик и приказала Инзакс, прелестной маленькой блондиночке,  сходить
в погреб и принести кварту челоусмейского.  Один  из  клерков  просунул  в
кухонную  дверь  голову  и  сказал,  что  господин   Шезхъяренти,   хозяин
андунанагрском судна, желает видеть Эмру, чтобы уточнить,  куда  выгрузить
редких птиц, что она заказывала семь месяцев назад. Он-де ни с кем,  кроме
нее, не хочет разговаривать.
     - Пусть немного остудит свои пятки, - ответила она.
     Клерк проглотил это и убрал голову. Грин взял  Пэкси,  свою  дочь,  и
играл с нею, пока Эмра накрывала на стол и разливала вино.
     - Так долго не может продолжаться, - говорила она. - Я люблю тебя,  а
к себе не чувствую того внимания, к какому привыкла.  Тебе  надо  поскорее
найти какой-нибудь предлог, чтобы порвать отношения с герцогиней.  Я  баба
ревнивая, и мне требуется много любви. Ты нужен мне здесь.
     Грину нечего было терять, соглашаясь с ней: все  равно  он  собирался
убраться подальше в ближайшее же время.
     - Ты права,  -  ответил  он.  -  Я  скажу  ей  об  этом,  как  только
подвернется удобный случай. - Он пощупал шею в том месте, где ее  коснется
топор палача.
     - Но причина должна быть весомой.
     Эмра, казалась, вся расцвела от радости. Она подняла  свой  стакан  и
сказала:
     - За здоровье герцогини. Пусть ее заберут демоны!
     - Ты бы придерживала язык хоть при детях. Они  по  простоте  душевной
могут ляпнуть твои слова еще  кому-нибудь,  а  если  это  дойдет  до  ушей
герцогини - гореть тебе на костре при следующей охоте на ведьм!
     - Мои дети не настолько глупы! - усмехнулась она. - Они берут  пример
с мамы и знают, когда следует держать язык за зубами.
     Грин допил свое вино и встал.
     - Надо идти.
     - Ты придешь домой сегодня ночью? Должна же герцогиня отпускать  тебя
хоть на одну ночь в неделю?
     - Ничуть не бывало. И сегодня вечером я не смогу прийти,  потому  что
должен встретиться с купцом Майреном в Доме  Равенства.  Дела,  ничего  не
поделаешь.
     - Да знаю я!  Ты  будешь  только  трепаться  о  своих  намерениях,  а
решительный шаг будешь откладывать на потом. Ты будешь тянуть и тянуть,  а
ведь годы уходят...
     - Если так будет продолжаться и дальше, то  через  полгода  я  просто
помру, - ответил он. - Я устал и хочу выспаться.
     Она мгновенно перешла от гнева к сочувствию.
     - Бедный мой, почему бы тебе не забыть об этой встрече и не выспаться
здесь, а потом вернуться в замок? Я пошлю гонца к Майрену, он скажет,  что
ты заболел.
     - Нет, тут такое дело, что откладывать нельзя.
     - Что еще за дело?
     - Такое, что рассказать тебе или кому угодно, значит испортить его.
     - Какое же это может быть дело?! -  Она  снова  вспыхнула  гневом.  -
Клянусь, тут замешана женщина!
     - Я голову ломаю, как бы держаться подальше от вас, женщин,  а  вовсе
не ищу новых хлопот себе на шею. Нет, просто Майрен взял с меня клятву  во
что бы то ни стало хранить молчание, иначе на меня  падет  гнев  всех  его
богов. Ну, и я, конечно, не могу нарушить обещание.
     - Знаю я твое отношение к нашим богам, - ответила она. - Ладно, демон
с тобой! Но предупреждаю тебя: я женщина нетерпеливая. Даю тебе неделю  на
все дела с герцогиней, потом я начну действовать сама.
     - До этого не дойдет, - ответил  он,  поцеловал  ее,  потом  детей  и
вышел. Он поздравил себя с тем, что ему  удалось  нейтрализовать  Эмру  на
целую неделю. Если ему не удастся выполнить свой  план  за  неделю,  он  в
любом случае останется в проигрыше. И ему  придется  бежать  из  города  в
просторы долины Ксердимур, где по  заросшей  травой  равнине  бродят  стаи
диких собак, травяные кошки-людоеды, варвары-каннибалы  и  бог  знает  что
еще...



                                    4

     Каждый город и деревня в Империи имеют свой Дом Равенства,  в  стенах
которого запрещается разграничение людей по какому бы то ни было признаку.
Грин не знал истоков этого обычая, но признавал его  ценность  в  качестве
предохранительного клапана  для  сброса  социального  напряжения,  которою
хватало во всех классах. Здесь рабы могли проклинать своих  хозяев,  глядя
им в глаза, и оставаться  безнаказанными.  Конечно,  и  хозяина  ничто  не
удерживало от ответного действия любом рода, потому что и раб, входя сюда,
терял свои законные права. Бывали  здесь  и  схватки,  хотя  и  не  часто.
Теоретически, кровопролитие в этих стенах не влекло за собой наказания, но
каждый убийца обнаруживал, что, пусть  даже  стража  не  обратит  на  него
внимания, ему придется столкнуться  с  местью  родственников.  Много  ссор
начиналось и кончалось здесь.
     Грин хитро обосновал свой уход после вечерней  трапезы,  сказав,  что
договорился-де с Майреном о приобретении нескольких безделушек из Эстории.
Купец обмолвился, что  во  время  последнего  рейса  он  слышал  о  сборах
охотников на поимку редкостных и красивейших гетцленских птиц и что он мог
бы по  возвращении  туда  приобрести  несколько  экземпляров.  Лицо  Зьюни
буквально засветилось радостью: желание иметь дивную  птицу  было  сильнее
желания досадить мужу. Она милостиво разрешила Грину отлучиться из замка.
     Внутренне  ликуя,  но  сохраняя  на   лице   печальную   мину   из-за
необходимости расставаться с герцогиней, он, пятясь, вышел  из  обеденного
зала. Не слишком грациозно, потому что Элзоу  выбрал  этот  момент,  чтобы
преградить дорогу Грину. Грин упал, споткнувшись об огромного  мастифа,  а
тот злобно зарычал и обнажил клыки с намерением разорвать раба  на  части.
Землянин даже не пробовал подняться, он  не  хотел  давать  собаке  повода
прыгнуть на него. Вместо  этого  он  тоже  обнажил  зубы  и  зарычал.  Зал
взорвался смехом, а герцог, держась за  бока,  со  слезами  на  выпученных
глазах, поднялся и подошел, колыхаясь от смеха, к двум существам,  яростно
глазеющим друг на друга. Он схватил Элзоу за шипастый  ошейник  и  оттащил
того прочь, велев Грину убираться, пока путь свободен.
     Грин  проглотил  свой  гнев,  поблагодарил  герцога  и  вышел.  Снова
поклявшись себе когда-нибудь  придушить  собаку  голыми  руками,  землянин
отправился в Дом  Равенства.  Ему  едва  хватило  времени  в  пути,  чтобы
успокоиться.
     В большом центральном зале Дома Равенства с его тремя ярусами было  в
этот вечер многолюдно. Мужчины в длинных вечерних юбках и женщины в масках
толпились вокруг игорных столов, распивочных стоек  и  арен  недовольства.
Большая толпа стояла вокруг платформы,  на  которой  два  торговца  зерном
старались выяснить отношения и разрядиться от обид, возникших при  деловых
конфликтах. Но больше всего людей собралось на матч между мужем  и  женой.
Левая рука мужчины была  привязана  к  туловищу,  женщина  была  вооружена
дубинкой. Уравновесив таким образом свои силы, они боролись за  первенство
в семье.  Судя  по  окровавленной  голове  и  синякам  на  руках,  мужчине
приходилось туго. Если бы он  сумел  выбить  дубинку,  то  имел  бы  право
сделать с нею все, что угодно. Но если женщина сломает ему свободную руку,
то он сможет рассчитывать только на ее милость.
     Грин обошел эту арену стороной: такие  варварские  драки  ранили  его
чувства. Наконец он разыскал Майрена,  тот  играл  с  другим  капитаном  в
кости. На партнере был черный наряд и красный тюрбан клана  Аксукэнов.  Он
только что  проиграл  Майрену  и  расплачивался  шестьюдесятью  иквограми.
Значительная сумма даже для князя-купца.
     Майрен взял Грина за руку, чего он никогда бы не сделал за  пределами
Дома, и повел его в  занавешенную  кабинку,  где  они  могли  побеседовать
достаточно приватно. Купец предложил Грину выпить, Грин уступил, и  Майрен
заказал большой кувшин челоусмейского.
     - Нет лучшего способа завоевать  доверие,  чем  оплатить  расходы,  -
весело произнес Майрен. - Ну, а теперь, хоть я и люблю повеселиться, давай
приступим к делу. Так какое твое предложение?
     - Сначала я должен услышать от  тебя  торжественную  клятву,  что  ты
никому не расскажешь  об  услышанном  в  этой  кабинке.  Второе:  если  ты
отвергнешь мою идею, то не используешь ее позднее. Третье: если ты примешь
предложение, то никогда не попытаешься  убить  меня,  чтобы  оставить  всю
прибыль себе.
     Помрачневшее было лицо  Майрена  при  слове  "прибыль"  сморщилось  в
довольной улыбке. Он залез в огромный кошель, висевший у него через плечо,
и вытащил маленького  золотого  идола  -  покровителя  клана  Эффениканов.
Положив правую  руку  на  его  страшноватую  голову,  он  поднял  левую  и
произнес:
     - Клянусь Зацеффуканкуанром, что последую твоим желаниям в этом деле.
Пусть поразит меня проказа,  вши,  лишай  и  молния,  если  я  нарушу  эту
священную клятву.
     Удовлетворенный, Грин сказал:
     - Во-первых, я хочу, чтобы ты устроил меня на своем ветроходе,  когда
отправишься в Эсторию.