блестевшие, как медные днища кувшинов,
слышал незнакомые слова...
     Вот передние ряды булгар встали один к одному, сломав крылья  большой
птице, и побежали на приступ. Задние ряды легли  на  землю  и  взялись  за
луки. Их белохвостые стрелы пробивали насквозь стоявших на  валу  угорских
воинов. Первым упал в вала и  покатился  вниз,  ломая  концы  стрел,  брат
Шавершола, старейшина рода крепкогрудых. Потом один за другим скатились  с
вала еще десять угорских воинов.
     Угры теряли людей, но не множество. Их чернохвостые  стрелы  сыпались
на булгар частым дождем. Булгары дрогнули и покатились назад, оставляя  на
пути раненых и убитых.
     Старый Кардаш вытер глаза, залитые соленым потом, отбросил лук и стал
наблюдать за остановившимися на середине горы булгарами. Десять их  воинов
побежали в сторону правой руки, десять - в сторону  левой.  Кардаш  понял:
враги хотели узнать, как укреплено городище с боков. Он спокойно глядел на
военную хитрость врагов: по крутым бокам  городища  не  мог  подняться  ни
зверь, ни человек. У булгар крыльев нет...
     Дочь принесла ему  воды  в  узкогорлом  серебряном  кувшине.  Он  пил
родниковую воду и думал, что воины отдохнут,  что  враги  не  скоро  снова
пойдут на приступ. Враги будут ждать  посланных  на  разведку  воинов.  Но
старый вождь ошибся: однорукий военачальник взмахнул длинным мечом и опять
повел булгар на приступ. Огромная, поблескивающая огромным оперением птица
опять поползла в гору.
     Угры подняли руки. Но  навстречу  одной  чернохвостой  стреле  летело
полдесятка булгарских. На этот раз враги подошли к валу. Защитники  города
стали сбрасывать на них камни, скатывать тяжелые бревна и обливать кипящей
смолой. Булгарские воины дико выли от ран и ожогов, но упрямо лезли вперед
по деревянным лестницам и шестам,  рубили  ступени  в  крепком  каменистом
валу. В нескольких местах их островерхие рыжие шапки показались над валом.
Враги встретились лицом к лицу. Угры взялись за тонкие мечи,  острые,  как
жало осы.
     Черный дым от горевших лестниц и бревен закрывал жестокую сечу, душил
воинов гарью и смрадом жженого мяса. Только слышался рев и стон озверевших
от крови людей, звон и лязг каленого железа.
     Поредели защитники города, как зубы старого  волка,  но  мужество  не
оставило  живых.  Один  угорский  воин  дрался  против  десяти  булгар  и,
смертельно раненый, падал вместе с врагом, вцепившись зубами в его  потное
горло.
     Булгары не  могли  сломить  гордого  племени  всадников,  дрогнули  и
покатились назад.
     Старый Кардаш вырвал из ноги  засевшую  стрелу  и  огляделся.  Позади
мягко горели костры; перед  ними,  как  тени  предков,  тихо  покачивались
женщины. Они варили  сладкое  мясо  жертвенных  лошадей,  ждали  воинов  -
жадных, живых...
     Булгары уходили дальше полета стрелы, отдыхать,  копить  силы,  чтобы
снова идти на приступ.  Вот  сейчас  они  остановятся  на  середине  горы,
соберутся в круг на военный совет. Но  булгары  не  остановились.  Булгары
побежали дальше вниз, к своим лодкам.
     Вождь угров боялся поверить в победу. Может, мстящие боги  типчаковой
степи помутили уставший разум, может, старые глаза обманули его...
     - Шавершол!
     - Шавершол!  -  кричали  на  валу  угры  и  показывали  на  всадника,
мчавшегося с поднятым топором на булгар. Кардаш понял,  от  кого  побежали
булгарские воины, понял и пожалел молодого кузнеца...
     Сотня шакалов сильнее матерого  волка.  Не  спасет  молодого  кузнеца
богатырская сила, не защитит тяжелый топор-клевец, насаженный еще отцом на
крепкий березовый сук. Двадцать десятков булгар сильнее одного угра. Враги
уже увидели, что бегут от одного всадника, повернули назад  и  закрыли  со
всех сторон богатыря.
     Первыми скатились с вала воины из рода крепкогрудых, спеша на  помощь
сородичу и брату. За ними покатились остальные с боевым кличем племени.
     - Урга! Урга-а-а...
     Пять десятков угорских воинов бежали  навстречу  смерти.  Они  видели
только клевец Шавершола, черной птицей  мелькающий  над  головами  врагов.
Первые ряды булгар были смяты и втоптаны в землю.  Но  крепче  вросшего  в
землю камня стоял на пути угров высокий  военачальник  булгар,  окруженный
щитами своих воинов.
     Падали  угры,  умирало  гордое  племя  всадников  под  ударами  диких
пришельцев.  Но  племя  не  погибло.  Шавершол  пробился   на   лошади   к
непобедимому военачальнику булгар и тяжелым клевцом  расшиб  его  железный
шлем. Однорукий рухнул, как подгнившее дерево; булгары завыли и  бросились
к своим лодкам. Но некому было догонять их...
     Заходящее солнце пылало большим костром над черным лесом, на  бледное
небо ложились кровавые отсветы.
     Два десятка смертельно  уставших  воинов  стояли  посреди  мертвых  и
умирающих. Они слушали, как шумит их родной Меркашер, убегая на восход,  к
Великой Голубой реке.
     Спускались на землю вечерние сумерки, ложились серые тени  на  мягкий
вереск, на измятую траву, на холодные лица воинов.
     Наступили тишина и покой.
     Вздрагивая синими и красными головками, поднимались смятые цветы. А к
ним летели желтые пчелы за данью.
     Успокоившиеся птицы искали в траве корм, а с  неба  следили  за  ними
парящие коршуны.
     Вышел из леса осторожный сохатый и долго чесал рога о старую сосну.
     Шавершол нашел брата среди мертвых. Рядом с ним лежал старый Кардаш и
тихо стонал. Шавершол поднял раненого вождя и понес в город.



                        4. ПОСЛЕДНЕЕ СЛОВО ВОЖДЯ

     Печаль долго висела над племенем, как сизый бус над землей  в  мокрые
осенние дни. Оскору казалось, будто сердце его  наполнялось  слезами  всех
женщин из рода черных орлов, печалью  всех  девушек  из  рода  коршунов  и
суровой тоской оставшихся воинов из славного рода крепкогрудых.
     Печаль гнала певца из городища на крутой берег Меркашера. Он  садился
там под  старой  сосной,  перебирал  тугие  струны  деревянного  лебедя  и
рассказывал  речке  о  большой  печали  гордого  племени   всадников.   Он
рассказывал тихой речке, что священный огонь  родовых  костров  съел  тела
павших воинов, что души их поднялись с дымом костров  к  великим  предкам,
что быстрая птица вурсик хорошо знает дорогу в страну мертвых, с ней  души
воинов не заблудятся...
     Приходили к нему, на крутой  берег  Меркашера,  постаревшие  от  горя
женщины, молчаливые воины и притихшие дети. Они слушали  скорбный  рассказ
певца и чего-то ждали. Горе не могло убить в них звериного желания  жизни.
Люди хотели услышать песню о тепле и радости, песню о продолжении жизни.
     Чаще других приходила на берег Меркашера дочь вождя  Илонка.  Девушка
садилась рядом с певцом, обнимала его сильными  и  ласковыми  руками.  Она
говорила, что будет хорошей женой, что  родит  ему  сына,  который  станет
вождем племени всадников.
     Оскор  слушал  девушку  и  молчал.  Быстроногие  дзуры  -   удачливые
охотники, но у них мало скота, нет красных ковров.
     - Почему ты молчишь? - спрашивала она Оскора. - Я умею шить крепкие и
красивые рубахи  из  кожи  теленка,  вышивать  семь  черных  всадников  на
жертвенном  покрывале.  Я  лучше  всего  рисую  священную   птицу   карсу,
приносящую людям счастье. Смотри...
     Она показывала Оскору наколотую на руке  двухголовую  синюю  птицу  с
желтыми большими глазами.
     - Я открою тебе, любимый, - говорила ему Илонка, -  тайну  священного
рисунка женщин. Ты наколешь тонкими железными иглами на своем  теле  знаки
Ош. И станешь сильнее болезней и смерти.
     Слушая дочь вождя, Оскор забывал большую печаль  своего  народа.  Ему
становилось теплее. Он пел Илонке песни радости, подслушанные в  солнечное
утро у пробудившихся птиц. Громче звенел его семиструнный лебедь,  быстрее
текли серебристые волны Меркашера к Великой Голубой реке.
     Илонка понимала песни Оскора, верила им и, счастливая, убегала в юрту
отца. Певец оставался один с думами... Мужем Илонки  будет  самый  богатый
старейшина. Так хотят предки его народа, так скажет маленький шаман  перед
живым огнем племени... Оскор может говорить с вождем как друг.  Но  старый
Кардаш скажет ему: "Давно души наших воинов поднялись с  дымом  жертвенных
костров в страну теней. Давно высохли слезы  у  наших  женщин.  А  родовые
костры все еще горят в моем городе, люди не уходят на родные  селища.  Они
ждут мое последнее слово. Помоги найти это слово, певец Оскор!"
     А что он ответит старому вождю? Мудрое слово не родится,  как  песня.
Его не подслушаешь у птиц или в поле у ветра.
     - Оскор! Оскор! - кричал Вургаш, маленький сын брата, и бежал с  горы
к нему.
     - Кто послал тебя, Вургаш? - спросил его Оскор.
     - Я сам... Вождь  собирает  воинов  племени  на  совет.  Все  большие
мужчины идут к юрте вождя...
     В городище старого Кардаша было печально и тихо, как в  зимнюю  ночь.
Неподвижно сидели у родовых костров притихшие женщины, закрывшись  черными
платками из мягкой шерсти. Лица женщин были торжественны и спокойны.  Дети
не играли и не ссорились. Маленькие лежали на коленях у женщин на  кожаных
мешках-равдугах, ребятишки, что постарше, прятались в высокой траве.  Одни
только собаки бродили от костра к костру, покачивая колечками хвостов.
     В городище Вургаш отстал и, как  серая  куропатка,  нырнул  в  траву.
Оскор пришел к высокой юрте старого вождя.
     Четыре десятка угорских воинов, суровых и уставших от горя, сидели на
мягких медвежьих шкурах вокруг  большого  каменного  очага.  Они  молчали,
глядели на серебряное лицо и думали.
     На красном ковре лежал раненый вождь. В ногах у него, спиной к очагу,
стоял на коленях маленький шаман. Он стучал кулаком по брюху идола и уныло
тянул:

                            Мы кормили тебя
                            Жирным мясом,
                            Мы поили тебя
                            Горячей кровью -
                            Сделай нас сильными,
                            Сделай нас мудрыми...

     Воины не слушали причитаний шамана. Они ждали, когда заговорит старый
Кардаш.
     Раненый вождь с трудом поднялся, сел, навалившись широкой  спиной  на
деревянное тело идола, и сказал воинам:
     - Булгары вернутся. Они уведут наших  женщин,  детей  и  скот.  Племя
лесных всадников высохнет, как капли росы на солнце.
     - Надо уходить, - сказал старейшина рода быстроногих.
     - Надо уходить, - сказал Шавершол.
     - Надо уходить, - сказали воины из рода черных орлов.
     Старый вождь спросил:
     - Кто знает дорогу в неизвестную страну, где сочная и  густая  трава,
где лес полон красного зверя и птицы, где речки богаты рыбой?
     Ничего не  сказал  торопливый  старейшина  из  рода  быстроногих.  Не
ответил вождю кузнец Шавершол. Молчали воины из рода черных орлов.
     - Кто знает такую землю? - спрашивал старый вождь своих воинов. - Кто
найдет новую родину, куда не дотянется длинный меч врагов племени?
     Воины молчали.  Трудно  бороться  с  булгарами  одному  воину  против
десяти, но еще труднее назвать невиданную никем счастливую землю.
     Кто поведет обессиленное племя  трудными,  нехожеными  дорогами?  Кто
знает волю богов?...
     - Пусть говорит шаман Урбек, - сказал седой воин из рода коршунов.  -
Пусть он спросит великих предков...
     Четыре десятка угорских воинов ударили о глиняный пол боевыми  щитами
в знак согласия.
     Маленький шаман  встал  на  ноги,  поглядел  на  сумрачных  воинов  и
затрясся. Он прыгал, стонал и выл, будто одержимый болотной хворью.  Воины
смотрели на священную пляску и терпеливо  ждали,  что  скажут  им  великие
предки. По худым щекам скачущего шамана  стекал  грязный  пот,  овчина  на
спине смокла и стала черной. Изнемогая от усталости,  он  упал  на  колени
перед ярко горевшим очагом и закричал:
     - В степь... Души предков зовут нас в степь!
     Гордые и сильные воины  плохо  верили  маленькому  шаману.  Он  часто
обманывал народ угров, боги редко говорили ему правду. Только большое горе
заставило мужчин племени поклониться  сыну  шакала.  Сильные  надеются  на
силу, а слабые - на волю богов.
     Но даже горе не отняло разума у  воинов  гордого  племени  всадников.
Великие предки опять не сказали правды маленькому шаману.  Великие  предки
не пошлют в степи свой народ. Разве не оттуда приходят враги угров?
     Четыре десятка воинов молча сидели вокруг очага и смотрели с  тяжелой
обидой на серебряное лицо  идола.  Они  думали  о  горькой  судьбе  своего
племени, о детях и женщинах. Великие  предки  забыли  их  жертвы.  Великие
предки не видят и не слышат горя своего народа.
     Старый Кардаш подал знак и заговорил:
     - В глухих и темных лесах  Великой  Голубой  реки  живут  угры,  наши
братья по крови. Мы были богатыми и сильными. Мы забыли о  них.  Слушайте,
воины племени, мое последнее слово: идите к Большому шаману наших  братьев
по крови, идите к хозяину Синей пещеры. Певец Оскор знает туда  дорогу.  С
ним пойдет молодой, сильный и смелый воин. Они вернутся  с  мудрым  словом
Большого шамана и принесут нам спасение.
     Слова вождя сняли с души воинов  тяжесть  незнания.  После  долгой  и
темной ночи наступил ясный день.
     Посветлели лица угров, увереннее и крепче стали их голоса.
     - Будь здоровым и сильным, мудрый вождь!
     - Слава тебе, старый Кардаш!



                          5. К БОЛЬШОМУ ШАМАНУ

     Зелеными лугами ехали на восток два всадника. Горячий летний  лес  то
подступал к самой речке, загоняя их в воду, то уходил далеко от  берега  к
северу и перед ними расстилались густые желтоголовые травы.
     Уже солнце грело им спины, покатившись к закату, уже из лесу потянуло
теплой сыростью, а они все еще не кормили лошадей. Послы  старого  Кардаша
спешили к Великой Голубой  реке,  крепкие  угорские  кони  бежали  широкой
рысью.
     Молодой  конь  Оскора  рвал  на  ходу  хохлатый  курослеп  и  высокий
чеменник, белый жеребец Шавершола бежал ровно, только покачивал тугой шеей
да косился на блестевшую воду.
     Не сбавляя ходкой  рыси,  кони  стали  подниматься  в  гору,  выбирая
открытые, не заросшие крепким вереском и ломкой ольхой прогалины.
     На горе всадники остановились. Внизу, как  широкий  серебряный  пояс,
брошенный на траву, блестела большая река.  Стремительная  и  беспокойная,
она несла свои воды к югу, вгрызаясь на поворотах в крутые темные берега.
     С реки дул  свежий  ветер  и  лизал  щеки.  Оскор  любовался  широким
просторами могучей реки. Шавершол выбирал место для ночлега.
     - У старой сосны остановим коней. Ты видишь ее? - спросил он Оскора.
     - Я вижу большую и вечно живую воду, вижу красные  берега  и  дальний
синий лес.
     - Старая сосна под нами. Рядом сушняк, кругом густая трава. У лошадей
будет ночью корм, у огня - пища...
     - Ты хочешь переждать ночь у сосны?
     - Кони наши устали. Им не переплыть Великую реку.
     Всадники начали спускаться. Умный и осторожный Арагез  шел  под  гору
спокойно. Горячий конь Оскора приседал,  крутился  и  бил  копытами  сухую
крепкую землю.
     У старой сосны угры спешились и привязали тянувшихся к воде  лошадей.
Оскор снял седло и ушел ломать сушняк на  ночь,  Шавершол  стал  разжигать
костер.
     Собрав в кучку сухую траву, он снял с шеи кожаный мешочек, в  котором
бережно хранил шерстяной трут, кусок каленого  железа  и  белый  кремневый
камень. Резким ударом кузнец высек из белого камня длинную искру  и  сунул
затлевший трут в сухую траву. С трута сбежали капельки искр -  и  вспыхнул
веселый огонь, окутанный облачком дыма. Он  быстро  съедал  тонкие  стебли
травы, слабел и угасал. Но кузнец  не  дал  ему  умереть.  Он  кормил  его
покрасневшими лапами елок и ломкими прутьями луговой  ольхи.  Костер  рос,
становился сильным и ненасытным, с треском кусал толстые сучья.
     Повеселели серые глаза Шавершола. Теперь не страшна им  темная  ночь,
не опасен остроглазый и хитрый лесной зверь.
     Пришел Оскор с черными сучьями сухой  черемухи,  постоял  у  веселого
костра и сказал Шавершолу:
     - Ржал чужой конь. Ниже нас по реке...
     - Это стрекотала лесная пеструха, Оскор, или хитрый див  заманивал  в
зыбуны наших лошадей.
     - Я слышал, Шавершол. То голос коня.
     - Но кони нашего племени не заходят сюда, а чужие воины  приходят  на
лодках. Тебя обманул хитрый див, Оскор.
     Угры напоили отдохнувших коней и пустили их на  густую  траву.  Оскор
стреножил своего крепким ремнем, чтобы не  ушел  молодой  конь  с  берегов
Великой Голубой реки обратно, к родному табуну.
     Одевались сизым туманом прибрежные лозняки. Вышла  на  охоту  крупная
щука, начали свои шумные перелеты свистухи и  шилохвостки.  Оскор  взял  у
Шавершола топор-клевец, затесал старую сосну и стал вырезать острым  ножом
двух всадников и воду. Он умел  вырезать  на  мягких  лубняковых  дощечках
настоящих коней, красивых, быстрых, как  степные  дзуры.  Но  сейчас  надо
оставить  только  письмо  -  вырезать  ножом  знаки,   которые   расскажут
сородичам, что два угра  на  лошадях  переждали  здесь  ночь  и  переплыли
Великую Голубую реку. Оскор выскоблил две глубокие бороздки поперек  сосны
и две вдоль, поменьше, под ними нанес поперечные зарубки, обозначающие для
любого угра воду. Выскобленные на старой сосне знаки он не успел  натереть
железной краской - спустилась с потемневшего неба на землю ночь.
     Ночь была темной, она лежала на земле,  как  огромная  черная  шкура,
только чуть поблескивала река, да искрились на небе звезды. Поев  крепкого
вяленого мяса, у костра спокойно заснул Шавершол, положив на седло голову,
укрывшись медвежьей шкурой. Кожаный шлем и  меч  лежали  рядом,  с  правой
руки, а лук и сагайдак - с левой. Молодой кузнец всегда был воином.
     Тяжелая сытость и тепло от костра клонили ко сну и певца  Оскора,  но
он долго не мог уснуть. Волки рыскали рядом, а стреноженный конь -  легкая
добыча густогривому хищнику. Оскор несколько раз поднимался  и  уходил  от
костра в темноту смотреть лошадей. Кони шли к лесу,  ему  приходилось  все
дальше и дальше уходить от костра. Последний раз он ходил  смотреть  их  в
полночь, вернулся напуганный и разбудил Шавершола. Тот вскочил,  схватился
за меч, но кругом было тихо и темно.
     Оскор повел его к лесу.  Они  остановились  около  лошадей,  и  певец
показал на пылающий вдали костер.
     - Видишь... Ржал чужой конь, а не хитрый див.
     - Ты говорил правду, Оскор.
     Они долго думали, кто пришел на их землю? Кто зажег огонь  на  берегу
Великой реки?
     Шавершол хотел ползти к чужому костру, но Оскор отговорил его -  один
всадник не страшен для племени. Взволнованные послы потушили свой костер и
стали ждать утра.
     Утром они набросили на спины отдохнувших лошадей высоколукие седла  и
поехали вдоль реки искать следы огня. Ночной огонь мог  вызвать  множество
дум, даже испугать, но все-таки остаться  для  них  загадкой.  Они  должны
увидеть его пылающим рядом или взять в руки еще не остывшую мягкую золу.
     Угры нашли в кустах тлеющий еще  костер  и  следы  человека,  который
провел около него беспокойную ночь. Чужой воин не ложился на  траву,  спал
сидя и не ходил, а ползал за сушняком для огня, как зеленая ящерица.
     - Здесь был человек, - сказал Шавершол. - Он был один и боялся нас.
     - Мы найдем его. Наши кони легки, как птицы, и быстры, как дзуры.
     - Скоро высохнет трава, Оскор, и мы потеряем его  след.  Легче  найти
куницу в лесу, чем одинокого всадника. Нас послал вождь к Большому шаману.
     - Зачем приходил чужой воин на нашу землю? Зачем?
     Шавершол снял меч, лук и сагайдак со стрелами, стащил с себя  тяжелую
кожаную рубаху, привязал все к седлу и повел Арагеза к воде.  Оскор  долго
возился с тихо звенящим лебедем, привязывая его тонкими ремнями под  гриву
коню. Кузнец был уже далеко, а он только зашел в реку и,  крепко  взявшись
за железное стремя, поплыл рядом с конем к далекому берегу.
     Вода пени