елись в укромном уголке под навесом в стене у Скаенских ворот, где
мы соорудили хлипкую баррикаду после того, как сняли ворота, чтобы  затащить
Лошадь.
     Лео был более пьяный и более  сонный, чем я. Я даже не успел намекнуть,
на что настроился, как его голова свесилась  набок и он захрапел,  поэтому я
дохлебал остаток не слишком-то разбавленного вина из меха, что он захватил с
собой, отчего меня  совершенно развезло. Мне казалось, что я абсолютно бодр,
но  даже когда глаза мои оставались широко открытыми, кто-то наступил мне на
лицо, раздавив нос, впечатав губы в зубы и чуть не сломав челюсть.
     Но здесь никого не было.
     Должно  быть, мне  снился сон, но ощущал  я себя хоть  и  пьяным, но не
спящим.
     Потом во сне произошел странный, неожиданный поворот.
     Несколько наших солдат (и несколько их  подружек) выбрали место для сна
меж  копыт  Лошади.  Никто  из  них,  вроде,  не  шевелился,  но  я  услышал
шелестящий, скребущий звук.
     Потом в брюхе Лошади открылся люк.
     Оттуда раздался голос, тот голос, которым всем нам, принимавшим участие
в битвах на равнине, был хорошо знаком, он принадлежал хитроумному Одиссею.
     "Эхион, ради бога,  спускайся  по веревке,  идиот!", прошипел человек с
Итаки.
     Из люка  выпала темная человеческая фигура, держащая под мышкой  щит. В
предрассветном мраке  на мгновение сверкнуло  белое испуганное лицо. Он упал
вниз головой и остался лежать на земле, очевидно, сломав себе шею.
     Потом во сне другие греки  стали скользить  вниз по веревке с мечами  и
щитами наготове, врубаясь  в наших солдат, который едва  начали просыпаться.
Одиссей с  рыжими волосами,  торчащими  из-под  шлема.  Потом  Аякс-малый  и
Менелай.  Пронзительно вопя  стали разбегаться женщины,  все в крови мужчин,
которых только что крепко обнимали.
     В  нашем укромном  уголке никто не замечал ни меня, ни Лео. Но ведь это
же сон, не так ли?
     Вывалился еще один из греков. Неоптолем. Я еще ни разу не видел его так
близко, но, минус благородство, он был вылитой копией своего отца Ахиллеса.
     У него были глаза безумца.
     Звуки воплей и боя стали подниматься вверх по дороге на холм, где греки
уже кишели. Я почуял запах  свежего дыма. Несколько греков  из  брюха Лошади
начали  растаскивать баррикаду у ворот. Открылась широкая дыра,  греки рысью
вбегали в нее, словно табун понесших скакунов.
     Какой глупый сон. Я попытался проснуться.
     Между сном и явью разницы не оказалось.
     Это была реальность.
     Я встал  и пнул Лео ногой,  чтобы он просыпался. Наши шлемы и оружие мы
вчера оставили на стенах, пока ломали ворота.  Безоруженный, я  не знал, что
делать.  Солдаты, вываливающиеся из брюха Лошади, все еще ковыляли  неловко,
словно от скрюченного положения  внутри затекли их ноги. Если б у меня  было
подходящее оружие, хорошее время их завалить.
     В соседнем дверном проеме  мы с Лео увидели толстуху-жену бронзовых дел
мастера  в  одной  рубашке.  Губы  ее  дергались,  глаза широко  открыты. Мы
ринулись  внутрь мимо нее и поискали  оружие  мужа --  мне  вспомнилось, что
бронзовщика несколько недель  назад мы  потеряли в бою. Лео  отыскал  шлем и
невзрачный  меч.  Из угла кухни жена вынесла мне иллирийский жавелин (ужасно
тяжелый) и щит (слишком легкий).
     Казалось, снаружи раздаются  голоса тысяч  греков,  толпой вбегающих  в
ворота мимо нашей двери и разливающихся по городу.
     В  дверном  проеме  вдовы Лео убил  вторгнувшегося  грека.  Она  что-то
забормотала  невнятно;  выскочив наружу, мы услышали, как она заложила засов
поперек двери.
     Я помчался к Лошади, где орал и размахивал мечом Неоптолем.
     Я был напуган.  Но  ведь это сражение, а я солдат,  поэтому я побежал к
нему, пытаясь думать о славе  победы  над сыном Ахиллеса.  У Неоптолема сила
оказалась бычья и он просто сшиб меня  на землю. Потом бросил на меня сверху
короткий взгляд, увидел вшивый щит бронзовщика и зашагал прочь.
     "Приам!", орал он. "Я иду за тобой!"
     Я стряхнул с себя пыль. "Сноб", пробормотал я ему в  спину. Но  с таким
снаряжением не хотелось открывать ему свое царское происхождение.
     Если он ищет царя Приама, ему надо пройти долгий путь. Я никоем образом
не желал допустить, чтобы этот бешеный пес напал на  царя; наверное,  именно
это имела  в виду Кассандра. Лео  куда-то  исчез,  и я остался  единственным
живым троянцем  на виду. Из  люка в брюхе Лошади появилась еще пара ног, как
раз  в тот момент,  когда я  пронырнул по трупам возле  копыт и  побежал  по
аллеям вверх ко дворцу.
     Сделав  кувырок, праздник  продолжался с привкусом  кошмара.  Я  слышал
звуки  ударов  мечей  о щиты, стало быть, хоть кто-то уже начал  отбиваться.
Куда ни  глянь, по узким дорожкам бежали  греки,  греки  выбирались из окон,
вылезали из погребов.
     Я миновал дом, где один из наших солдат (сын торговца оливковым маслом,
я бился  бок о бок с ним  всего несколько  дней назад) свешивался из  окна с
перерезанным горлом, кровь потоками стекала  по стене. Я услышал, как внутри
женщина  стонет  от  гнева  и унижения,  а греческий  солдат  повизгивает от
удовольствия.
     Пронзительный крик. Греческий  солдат пытается вырвать ребенка  из  рук
молодой женщины. Она отбивается  свободной рукой. Двумя  домами ниже из окна
со вздохом  вырывается  большой клуб пламени, освещая дорогу. Грек  отвлекся
зрелищем,  и я вонзил жавелин ему в ухо, повернул дважды, вырвал и продолжал
путь. Я  услышал сладкий  звук падения  грека на камни  мостовой  и шлепанье
сандалий убегающей женщины.
     Я нырял через улицы,  перебирался  через низкие стены, всюду видя  тела
своих  товарищей-солдат,  безоруженных  и  неподготовленных.  Везде  плакали
женщины, кричали  мужчины, горели  дома.  Неторопливо прошли  два  греческих
солдата, делясь ломтем захваченного  хлеба.  Когда  необходимо, я  прятался,
сохраняя себя для обороны дворца, в нетерпении, что так много времени у меня
заняло, чтобы добраться до него.
     Маленький человечек и громадная, странная фигура спешила вниз  по одной
из тропинок за домами. Я инстинктом понял, что они не греки. Мы разминулись,
узнав друг друга в бледном свете наступающего дня.
     Это Эней в капюшоне нес на спине своего отца, а рядом  его сын Асциней.
Он  ничего мне не сказал, лишь  бросил  виноватый взгляд. Он  бежит,  спасая
семью для лучшей участи, чем оборона Трои.
     Пусть нам помогает Зевс.
     Я повернул за угол и попал в тучу летящих  стрел. Я отпрыгнул назад. Не
знаю, были это наши стрелы или чужие, не хотелось  быть  убитым ни  одной из
сторон.
     Когда я достиг дворца, то в воротах увидел Андромаху, жену Гектора. Она
так крепко вцепилась в маленького Астианакса, что он вырывался,  но смотрела
она вниз по  дороге.  Увидев  меня, она рванулась  ко мне  и сказала: "Принц
Короэбус,  царь  ушел в  храм  Зевса, но посмотри -- жадные до  крови  греки
волокут его обратно!"
     "Где Кассандра?", спросил я.
     "В  храме",  ответила  она. И снова показала  вдаль: "Помогите  царю!",
приказала она.
     Неоптолем тащил  Приама  за бороду, тыча мечом в  ребра. Я слышал,  как
стонет и  плачет  старый  царь. "Мне надо было позволить  твоему  отцу убить
меня, когда я ходил просить тело сына! Он был благороден душой, твой отец! А
ты -- свинья!"
     "Заткнись и не болтай о моем отце!", заорал Неоптолем.
     Я набежал на него, воздев свой жавелин, но он так развернул Приама, что
я не видел, как мне рубануть его.
     "Ты хуже, чем свинья!", закричал  Приам. И взвыл, когда его  рванули за
бороду. Я теперь  только увидел, что у Приама отрублена рука и брызжет всюду
кровью.
     "Снова ты!", засмеялся Неоптолем, увидев меня. "Ты даже не снарядился к
бою", презрительно сказал он.
     "Ты хочешь взамен бороться со стариком?", спросил я.
     "Царь -- всегда добыча."
     "Я сын царя Фригии", ответил я. "Бейся со мной!"
     "Возьми мой  шлем", сказал мне Приам. "Я побежден. Теперь мне  остается
только умереть."
     Но я никак не мог подобраться близко.
     Они двое боролись,  исполняя что-то вроде танца. Думаю, сын Ахиллеса не
ожидал, что  старый царь  окажется так  силен. Я изготовил свой  жавелин, но
никак не мог найти  момент.  Потом Приам увидел свою  невестку  в  дворцовых
воротах.
     "Андромаха, беги!", прокричал он царский приказ.
     "Андромаха? Жена  Гектора?"  Я  увидел  специфический  блеск  в  глазах
Неоптолема.  Похоть.  Но  оказалось, это  глубоко  извращенная  похоть.  Ему
наскучила возня с Приамом, поэтому  он ткнул ему мечем в ребра и свалил его,
потом вырвал дымящийся кровью меч. Неоптолем был аккуратен -- Приам не издал
ни звука.
     Горе  просто пронзило меня -- он был добрым и благородным царем, гостем
и другом моего отца. Глядя в  его  глаза, уже безжизненные и стекленеющие, я
снял с него шлем, надел на голову и взял его меч.
     "Теперь бейся со мной", воззвал я.
     Но  Неоптолем  косолапо  направлялся  к  Андромахе.  На  мгновение  мне
показалось, что приятель слишком труслив, чтобы драться, но  я быстро понял,
что не имел ни малейшего представления о степени его  безумия.  Он  вырвал у
нее маленького Астианакса,  схватил ребенка за лодыжку и начал  раскручивать
над  головой. Какой-то  страшный миг казалось, что он с ним играет, как дядя
или отец  играет с  крошечным сыном,  кружа  его  над собой,  улыбаясь, даже
посмеиваясь.
     Потом он его отпустил.
     Астианакс молчал, перелетая через стену и падая вниз на камни.
     На секунду, глядя на этого  монстра,  я был ошеломлен.  Потом я  заново
обрел чувства и бросился  в  атаку. Уже  в нескольких шагах друг от друга мы
воздели мечи и его меч был более кровавый.
     Потом  между  нами оказался поток  обезумевших  дворцовых псов,  словно
разлившаяся река, затопляющая  берега. Они рычали,  щелкали  зубами и лаяли,
набрасываясь на  тело Приама и раздирая мертвого царя зубами. Даже Неоптолем
содрогнулся.
     Тогда я окончательно понял, что боги против нас.
     С  холодным отчаяньем я вдруг вспомнил  слова Касси,  сказанные прошлой
ночью на стене. Защитить ее, когда разверзнется брюхо зверя.
     Я повернулся и побежал.


x x x
     Я не смог спасти твоего отца, Касси, мысленно повторял я снова и снова,
пока бежал к храму.
     Всюду пламя. Люди, вопящие на  двенадцати языках.  Я видел, как один из
наших ребят швырнул вниз  на грека булыжник для мостовой, почти раскроив его
доспехи. Булыжник подпрыгнул, а грек остался лежать. Потом греческая  стрела
нашла троянца и  он упал  навзничь. Я видел группку теней, некоторые лишь по
колено ростом, которых вел куда-то успокаивающий голос: "Сюда, сюда, не надо
бежать. Не пугайтесь."
     Конечно, нет нужды паниковать. Мир битком забит убийцами-греками.
     Столкнувшись  с  греком,  которого  я помнил  по  прежним битвам, я был
слишком зол, чтобы что-то делать,  поэтому я просто зарубил его  и продолжал
путь.  Плечо закровило от раны, что нанес мне этот грек. Вокруг  становилось
все  кошмарнее. Женщины теперь были наги, содержимое домов выплескивалось на
улицы и аллеи. По  меньшей  мере половина наших зданий были в огне. Я увидел
Одиссея,  озирающегося на коньке  крыши,  словно в  поисках еще  нетронутого
уголка города,  безошибочно узнаваемого  по  своей имбирной  бороде и  рыжим
волосам, широкоплечего, низкорослого и жилистого.
     Я не смог спасти твоего отца, Касси.
     Я бегу.
     О, боги, почему вы бросили нас?
     Ярость зарычала моим горлом и я замахнулся  своим мечом на конек крыши,
где сидел хитроумный Одиссей.
     Когда я подбежал достаточно близко,  чтобы видеть храм Афины, то увидел
борьбу  человека с богиней. Это Аякс-малый, локриец, малорослый,  но сильный
воин,  которого я знал по битвам, странно дергал статую Афины. От пояса вниз
он был голый, хотя еще носил грудной панцирь и налокотники. Щит его свисал с
плеча, меч был заткнут сзади за кожаный пояс -- он явно не  собирался больше
драться.
     Потом я понял, что посередине находится  Кассандра. Платье ее сорвано с
плеч  и  висит  на поясе. Она  цеплялась за богиню, как  испуганный  ребенок
цепляется за собственную мать. "Великая богиня, помоги мне! Пожалуйста! Я не
хочу уезжать! Пусть кровь Агамемнона прольется без меня!"
     "Оставь ее!", закричал я, но был еще слишком далеко.
     Аякс-малый  сделал  такой  толчок,  что  статуя  рассыпалась   в  руках
Кассандры, и оба они кувыркнулись на  землю. Она цеплялась за голову богини,
оставшуюся  у нее в руках.  В тот самый миг,  когда  Кассандра увидела меня,
идущего на помощь, Аякс-малый  навалился на  нее и жестоко укусил за  грудь.
Даже на расстоянии я слышал его довольное рычание.
     Я бежал, воздев меч.
     Потом в его ногу вонзилась стрела.  Он  полупривстал и  оглянулся через
плечо. Другая стрела с глухим стуком ударила в шею. Он обмяк.
     Я  взглянул в сторону. Это  Лео. В  руках подобранный где-то парфянский
лук со стрелами. Он, шатаясь, пошел ко мне. Я увидел, что он весь изранен. И
понял, что и сам весь липкий от крови, бегущей из плеча.
     Касси, Лео и я сошлись  вместе,  обхватив руками  друг друга, смеясь  и
плача одновременно. Маленький праздник победы. Мне хотелось целовать обоих.
     "Коро,  мы  строимся  у  театра. Передай дальше  и  встречай меня там",
сказал Лео и зарысил прочь, гримасничая и прихрамывая.
     Тогда пошевелился малый Аякс.
     "Касси, беги! Найди безопасное место!", сказал я.
     Она  жестом показала на храм. "Это святилище  богини. Если не  сюда, то
куда же мне идти?"
     "Возвращайся во дворец к другим женщинам. Я скоро буду там."
     Она посмотрела на меня. Глубоко, как всегда. Но  что-то пугающее было в
ее глазах. "Об этом будут петь вечно, Коро."
     "Касси..."
     Она поцеловала меня и пошла прочь, опустив голову.


x x x
     Все  в  огне.  Достаточно светло, чтобы увидеть примерно  пять  мертвых
троянцев на каждого мертвого грека. Числа против нас.
     На рыночной площади впереди я увидел громадную стычку. Не знаю, с какой
стороны  наши, и  если у  нас, вообще, сторона.  Я пробежал боковой  аллеей,
через дворик, потом через  стену, сначала  перебросив перед  собой все  свое
снаряжение, а  потом подобрав его снова,  и вышел  на главную  улицу. Далеко
внизу я видел Лошадь, горящую громадным костром.
     Я почти задохнулся от бега.
     Люди,  упорно  сражаясь, выстроились  на  крышах  пылающих  домов.  Они
швыряли на головы дерущихся внизу булыжники и  черепицы, попадая,  наверное,
столько же в троянцев, сколько и в греков. Два приятеля выдернули деревянные
стропила и обрушили на дорогу целый пролет крыши.
     Я увидел  несколько критских  шлемов, эти  парни  в  большинстве  своем
воевали на нашей стороне, и она направлялись к театру. Поэтому, я последовал
за ними.
     И когда я перебегал аллею, кто-то вонзил мне меч в ребра.
     Такое  случалось со мной и  прежде,  после боя  раб полил рану уксусом,
перевязал, и меня лечили неделю-другую.
     Он  вырвал свой меч, отчего  заболело еще сильнее. Я повернулся,  чтобы
взглянуть ему в лицо. Меч и шлем Приама вдруг стали  очень тяжелыми, чуть не
подкашивая меня.
     Это Неоптолем. Он ухмылялся. "Юный наемный паяц", съязвил он.
     Я с ненавистью рубанул его мечом. "Убивать детей и стариков?",  спросил
я. "Ты готов теперь к настоящему бою?"
     Я  услышал какой-то треск и грохот. Еще  одним выпадом  я  взрезал  его
руку. Но он смотрел над моим плечом, отступая назад.
     Вдруг меня  ударило сильнее и  тяжелее, чем  прежде, бросив  на  землю,
распластав, одна рука оказалась подо мной, погребенным под рухнувшей стеной.
     Сын Ахиллеса стоит надо мной,  дергая  за шлем. Потом  он оглядывается,
словно кого-то слышит или видит. "Ты  уже никуда не денешься. Я  еще вернусь
за шлемом."
     Я не  мог шевельнуться. Не  видел, куда он уходит. Я  слышал только его
голос.  "Выстройте  троянцев!",  орал  он.  "Пошлите  их  ко мне!  Неоптолем
перебьет из всех!"
     "Вернись, большой вонючий бык", сказал  я, тяжко пытаясь вытащить себя.
Я совершенно не мог пошевелить ногами и лишь чуточку одной рукой.
     Я  был полностью измучен. Из того, что происходило дальше, я видел лишь
немногое. Я  видел, как  греки убили чертову  прорву троянцев, потом следил,
как  несколько  троянцев  затратили, казалось, ужасно  много времени,  чтобы
вонзить в грека достаточно  мечей  и копий, чтобы  наконец  убить  его. Моих
призывов никто не слышал.
     Потом схватка переместилась куда-то дальше.
     Стена  стала  казаться  приятной,  мирной  баней,   но  постепенно  мне
становилось все холоднее и холоднее. Свет пожара растворился в сером дневном
свете.  Вился  дым и летели  искры.  Иногда я  дремал,  иногда  нет. Ребенок
протопал мимо, остановился, посасывая леденец на палочке, посмотрел  на меня
громадными глазами, потом ушел прочь. Я даже не попробовал заговорить с ним.
     Старик наклонился  надо мной. Я с  трудом сфокусировался на него. К его
носу прямо  перед глазами  проволокой  прикреплены  кусочки  стекла.  У него
странное  выражение  лица. Радость?  Удивление?  Не этого ждешь от человека,
нашедшего раненного солдата. Может, он простак?
     "Немного воды?", попросил я. И закашлялся, было больно говорить.
     Он  глядел  на меня,  согнувшись и не шевелясь. У него странные, тесные
одежды, он лысеет. Он хмурится, втыкает палец  себе в  ухо  и бешено  трясет
головой, потом снова смотрит на меня, все еще с удивлением в глазах.
     Потом тянется за моим шлемом.
     Я  дергаю  головой.  "Оставь  шлем  в  покое."  Он  с Неоптолемом,  нет
сомнения. "Этот шлем не твой."
     Я почувствовал тепло  и какое-то спокойствие. И снова подумал  о Касси,
когда  увидел, как  этот человек уносит шлем. Шлем ржавый, побитый и кажется
древним.
     Проклятые мародеры. Похоже, без них больше не повоюешь...
     Засунув   шлем  под  пиджак,  он  взобрался  на  край  тропинки,  чтобы
осмотреться.  Рабочие, должно быть,  на обеденном перерыве,  подумал  он, их
нигде больше не видно. София все  болтает с  турецкими  чиновниками,  но они
ушли еще дальше. Нет даже необходимости посылать ей условный сигнал.
     Он  заторопился  к  хижине,  стараясь  идти  нормальным  шагом,  словно
выпуклость  под  пиджаком   всего  лишь  от  раздутой  ветром  одежды.  Даже
Дерпфельдт где-то в другом месте, хорошо.
     В  хижине  он  с благоговением  держит  шлем  в руках,  поворачивая его
туда-сюда.
     После  всех  долгих  лет,  после  полууспешных находок, после  критики,
отказов, контрверсий, обвинений. Наконец-то вот это! Наконец-то! Он едва мог
дождаться, чтобы объявить о находке миру.
     Наверняка, стопроцентно, это должен быть шлем благородного Приама!


x x x
     "Мы уж дошли?",  спросил Гомер детей. После долгого  подъема  он слегка
задыхался. Мальчишкой было гораздо легче.
     "Папа, а здесь дома", сказала дочь.
     "Дома?"
     "Ага, и в них живут люди", сказал  сын. "Они жгут уголь, стирают белье,
здесь собаки. Если б мы прошли немного дальше,  то могли  бы подниматься  по
ступенькам, а не карабкаться по пыли."
     Дома? Ступеньки? Гомер удивлялся.
     "Эй, здесь какая-то старая стена. Идем, немножко там поисследуем."
     Гомер устроился на земле, скрестив ноги. Итак, Троя заселяется вновь...
Кроме голосов  своих  детей, он слышал ветер, шелестящий  в вязах и  оливах,
пахнущий миндалем и морским бризом. Солнце греет худую спину.
     В  последний  раз  он  был здесь как  раз  перед  тем, как  его  забрал
Келевтетис на такое короткое ученичество. С тех пор много лет он все поет об
этом холме, черпая вдохновение и у греков, и у троянцев.
     И у призрачного воя, что живет на холме.
     Он сидит, дожидаясь звуков троянских женщин.
     Очень  долго  он сидит в  одиночестве. Потом подходит мужчина,  садится
рядом и рассказывает о тех, кто живет на холме теперь. Они говорят о древней
войне. Дети играют, пока не подбираются холодные сумерки.
     Голоса из-под развалин зати