это  уже  не  ощущение,  а  ясное
понимание, когда оно очевидно  настолько,  что  не  вызывает  ни  малейших
сомнений и касается  любого  аспекта  творческой  деятельности,  то  жизнь
становится   невыносимой   и   нередко   приводит   людей   в    состояние
умоисступления, которое заканчивается полнейшим ступором.
     Ничего удивительного не было и в том, что людей  бесило  непрестанное
бдение пришельцев, внимательнейше присматривавшихся ко всему,  что  бы  ни
делали люди -  будь  то  красочно  оформленные  карнавальные  шествия  или
подледный лов рыбы, мучительные поиски решения проблемы бесшумной  посадки
гигантских трансконтинентальных воздушных лайнеров или ритмичное отбивание
поклонов  в  полутемных  культовых  зданиях  под   монотонные   песнопения
современных шаманов. И уже воспринимались как обыденность те случаи, когда
люди хватали заржавевшие обрезы или сверкающие вороненой сталью  охотничьи
двустволки и выпускали одну карающую пулю за другой в  небо,  оскверненное
наглым и высокомерным  любопытством  со  стороны  коричневых,  желтых  или
ярко-пунцовых "бутылок".


     Положения  дел  это  все  по  сути  не   меняло.   Однако   приносило
определенное облегчение натянутым, как струны,  нервам.  Но  пришельцы  не
замечали людского гнева, и вот это-то и было самым существенным.  Они  как
ни в чем ни бывало продолжали свое наблюдение, как будто вся эта пальба  и
переполох, все эти проклятья и бряцанье оружием были всего лишь частью все
того  же  захватывающего  представления,  просмотр  которого  был  заранее
оплачен, и непоколебима была их решимость досмотреть спектакль  до  конца,
прекрасно  при  этом  понимая,  что  ничего  интересного  больше  уже   не
предвидится, разве что  вдруг  невзначай  совершит  какую-нибудь  забавную
оплошность один из участников неопытной труппы исполнителей.
     Пришельцам обстрелы никакого вреда не приносили, они, возможно,  даже
и не подозревали  о  том,  что  подвергаются  нападениям.  Пули,  снаряды,
картечь, стрелы, камни из  рогаток  -  все  эти  проявления  человеческого
гнева, похоже, совершенно их не задевали.
     Тем не менее,  их  недоступным  человеческому  пониманию  телам  была
свойственна некая материальная основа. Об этом можно было судить по  тому,
что они не пропускали свет и тепловое излучение. А также...
     А также по случавшемуся время от времени "дзыньканью".
     В кои-то веки кому-либо все-таки удавалось слегка  задеть  одного  из
пришельцев.  Или,  что  более  вероятно,  досадить  каким-то   неизвестным
фактором, сопутствовавшим ружейной пальбе или метанию копья.
     И тогда слышался всего лишь какой-то намек на звук - как будто  некий
гитарист уже прикоснулся самыми кончиками пальцев к струне, но в последний
момент передумал извлекать из нее звук,  а  пальцы  отреагировали  на  это
решение с некоторым запозданием. И после того, как  раздавалось  нежное  и
едва уловимое "дзынь",  совершенно  не  производящее  какого-либо  особого
впечатления, стрелок оказывался обезоруженным. Он так и оставался стоять в
полнейшем недоумении, тупо проводя взглядом по ничего не держащим, но  еще
согнутым  пальцам,  по  устремленному  вверх  локтевому  сгибу  руки,   по
напрягшемуся   в   ожидании   отдачи   плечу,   напоминая   не    очень-то
сообразительного ребенка, который забыл,  когда  нужно  кончать  игру.  Ни
самого ружья, ни даже каких-либо отдельных его  деталей  после  этого  уже
никогда не находили. А пришелец продолжал вести наблюдение -  все  так  же
сосредоточенно и беззастенчиво нагло.
     Такое "дзынькание" направлено было, главным образом, против различных
видов оружия. Однажды, например, "дзынькнулась" стопятидесятимиллиметровая
гаубица,  в  другой  раз  такая  же  участь  постигла  мускулистую   руку,
занесенную с целью швырнуть еще один  камень  -  она  просто  исчезла  под
аккомпанемент едва слышного волшебного звука. Но иногда случалось и так  -
может быть, пришелец просто оказывался несколько небрежным?  -  что  живой
человек,  еще  мгновенье  назад  такой  разъяренный  и  настроенный  самым
решительным образом, вдруг весь целиком "дзынькался"  -  и  только  его  и
видели!
     При этом, очевидно, не применялось  какое-либо  оружие,  а  следовала
реакция вроде шлепка в ответ на укус комара. Хебстер, вздрогнув, припомнил
случай,  когда  вытянутая   черная   "бутылка"   пришельцев,   заполненная
непрерывно перемещавшимися  янтарными  точками,  зависла  над  только  что
произведенным уличным раскопом,  привлеченная  зрелищем  множества  людей,
копошащихся в земле прямо под нею.
     Один  рыжебородый  гигант-ирландец,  огромный,  как  секвойя,  долбил
неподатливый манхэттенский гранит и так заработался, что  пот  уже  совсем
залил ему глаза. Когда он чуть разогнулся, чтобы смахнуть пот, краем глаза
увидел над собой мерцавшие точки.
     Прорычав нечто нечленораздельное,  он  высоко  поднял  пневматический
молоток, продолжавший громко стучать, как бы бросая шумный и дерзкий, но в
общем-то, совершенно безобидный вызов небу,  терпящему  присутствие  столь
наглых соглядатаев. Товарищи по бригаде почти не обратили внимания на  эту
выходку, а вот вытянутый, весь в крапинку представитель явившейся со звезд
расы перекувыркнулся в небе с одного конца на другой и - "дзынькнул".
     Тяжелый отбойный молоток на какое-то мгновенье как бы сам собой завис
в воздухе, затем рухнул вниз, словно догадавшись  о  том,  что  исчез  его
повелитель. Исчез? Впечатление было  такое,  что  его  вообще  никогда  не
существовало.  Настолько   полным   было   это   исчезновение,   настолько
мгновенным,  что  никто  не  успел  даже  глазом  моргнуть  и  не   ощутил
какого-либо дуновения воздуха. Никто из окружавших  ирландца  рабочих  при
этом ничуть не пострадал.  "Дзынькание"  производило  впечатление  некоего
действа поистине космического штаба, противоположного акту творения.
     "М-да, - отметил про себя Хебстер,  -  делать  какие-либо  угрожающие
пришельцам жесты - чистое самоубийство. И притом, как  это  было  доказано
бессчетное число раз,  совершенно  бессмысленное".  А  с  другой  стороны,
агрессивность, характерная для сторонников движения "Человечество  превыше
всего!" была вполне объяснима. Какой же подход к этой болезненной проблеме
был ближе всего ему самому?
     Покопавшись у себя в душе в поисках чего-либо такого, что могло  быть
предметом  абсолютной,  совершенно  непогрешимой  веры,  Хебстер  довольно
быстро нашел то, что искал.
     "Я умею делать деньги, - напомнил он самому себе. -  Вот  каково  мое
призвание и моя обязанность. Это то, чем я при любых обстоятельствах смогу
заниматься".


     Но настоящее потрясение испытал Хебстер, когда принадлежащая фараонам
машина в  конце  концов  дотащилась  до  унылого  приземистого  здания  из
красного кирпича,  занимаемого  когда-то  складом  боеприпасов,  а  теперь
приспособленного для нужд  ОСК.  На  противоположной  стороне  улицы  была
расположена табачная лавчонка, единственная  на  весь  квартал.  Фирменные
названия различных сортов сигарет, еще недавно украшавшие фасадную витрину
лавки,   были   закрыты   огромными   лозунгами,   тщательно   выписанными
позолоченными буквами.  Подобные  транспаранты  в  последнее  время  стали
довольно  привычными  -  но  в  непосредственной  близости  к  одному   из
учреждений ОЧ, всемирно знаменитой Особой Следственной Комиссии?
     Верхняя   часть   витрины    демонстрировала    партийно-политическую
принадлежность владельца лавки тремя огромными словами, кричавшими на  всю
улочку:

                       ЧЕЛОВЕЧЕСТВО ПРЕВЫШЕ ВСЕГО!

     Под этим  лозунгом,  точно  в  центре  витрины  красовалась  огромная
эмблема организации. Переплетенные между собой золотые буквы ЧПВ опирались
на символическое изображение огромного лезвия безопасной бритвы.
     А еще ниже эта же тема развивалась более пространно, однако все в той
же лозунговой манере - в выполненной от руки корявой надписи:
     "Человечество превыше всего, везде и во все времена!"
     Но куда более мерзкой была надпись, прикрывавшая верхнюю часть двери:
     "Пришельцев - вон! Пусть катятся туда, откуда они заявились!"
     И уже в самом низу двери можно было  прочесть  то,  что  хоть  как-то
указывало на причастность лавчонки к некоему виду бизнеса:
     "Покупайте здесь! Покупайте у гуманиста!"
     - Ничего себе гуманист!  -  пробрюзжал  сидевший  рядом  с  Хебстером
Фунатти. - Хотелось бы видеть, что осталось бы от  первака,  если  бы  его
прихватила  шайка  вот  таких  чепэвистов-гуманистов,  а   поблизости   не
оказалось бы кого-нибудь из  ОСК!  Одно  только  упоминание  на  страницах
газет! Не думаю, что  вам  доставляет  удовольствие  любоваться  подобными
художествами.
     Хебстер вымученно улыбнулся, когда они проходили мимо вытянувшихся по
струнке часовых в зеленых мундирах.
     - К табаку не  так  уж  много  подсказанных  перваками  штучек  имеют
какое-либо отношение, - произнес он. - А если бы таковых было  немало,  то
все равно бойкот  со  стороны  какой-то  убогой  лавчонки  "гуманиста"  не
расстроил бы мой бизнес.
     "Тем не менее, еще как расстраивает", - с горечью  признался  себе  в
душе Хебстер. Все еще могло полететь в тартарары  -  если  события  станут
развиваться в неблагоприятном для  его  бизнеса  направлении.  Планетарный
патриотизм - это одно, а вот бизнес - совсем иное.
     Губы  Хебстера  непроизвольно  зашевелились  -  он  как  бы   силился
вспомнить свод  несколько  подзабытых  заповедей.  Одна  из  них  гласила:
независимо от того, каких  убеждений  придерживается  предприниматель,  он
должен извлекать определенную прибыль из деятельности своего  предприятия,
если не хочет, чтобы в один прекрасный день пришел судебный исполнитель  и
опечатал двери его предприятия как обанкротившегося. Но предприниматель не
сможет этого добиться,  тут  же  сообразил  Хебстер,  если  его  убеждения
задевают чувства большей части предполагаемой клиентуры.
     Следовательно, поскольку владелец этой табачной лавчонки все еще  при
деле и, судя по внешним признакам, дела у него идут довольно неплохо,  то,
очевидно, он может себе позволить пренебречь  спросом  на  свой  товар  со
стороны одного из учреждений ОЧ, расположенного на противоположной стороне
улицы. Следовательно, должен существовать  весьма  значительный  спрос  со
стороны случайных прохожих, которых не только не смущает чепэвизм  хозяина
лавки, но которые согласны добровольно  отказаться  от  многих  интересных
новинок, подсказанных  перваками,  и  переплачивать  при  покупке  обычных
потребительских товаров, цена на которые во многих магазинах стала гораздо
ниже  благодаря  удешевлению  их  производства  с  помощью  полученных  от
перваков технологических усовершенствований.
     "Из итого  весьма  красноречивого  факта  с  очень  высокой  степенью
вероятности можно сделать вывод о том, - рассудил Хебстер, -  что  газеты,
которые я читаю, все это время лгут напропалую, а нанятые мною социологи и
экономисты недостаточно  компетентны.  И  очень  возможно,  что  общество,
которое в основном интересует  меня  как  совокупность  потребителей  моих
товаров, начинает  менять  общие  установки,  и  со  временем  они  окажут
глубокое влияние на его потребительскую ориентацию".
     Вполне возможно, что экономика ОЧ уже прошла пик  своего  расцвета  и
теперь постепенно сползает к хозяйничанью в ней ЧПВ,  к  той  сравнительно
безопасной форме, когда ее устойчивость, пусть и на гораздо  более  низком
общем  уровне,  поддерживается  фанатичной  слепотой  таких   людей,   как
Вандермеер Демпси, определяющих рамки потребительского спроса, за  которые
опасается выходить общество в целом. Примерно  такую  же  эволюцию  -  или
скорее, инволюцию - совершила экономика Рима времен империи две тысячи лет
тому назад, но в гораздо более замедленном темпе. Основанная  на  активной
ростовщической и коммерческо-спекулятивной деятельности, она за три быстро
промелькнувших  столетия  настолько   деградировала,   что   вся   империя
превратилась в статичный, безынициативный мир, в котором  совершенно  угас
бизнес, банковская  деятельность  стала  считаться  грехом,  а  богатство,
которое не было унаследовано от предков, вызывало самые громкие  нарекания
и рассматривалось как неправедно нажитое.
     "И  сейчас  люди  тоже  уже,  возможно,   начинают   задумываться   о
приобретении  тех  или  иных   товаров,   исходя   из   морально-этических
соображений, а не из их потребительских свойств, -  понял  Хебстер,  сводя
разрозненные, довольно смутные умозрительные догадки  к  беспристрастному,
вполне определенному  выводу.  Ему  припомнилась  целая  папка  блиставших
остроумием  объяснений,  которые  направил  ему  Отдел  изучения  рыночной
конъюнктуры по поводу упорного  нежелания  покупателей  приобрести  наборы
блицпосуды "Ева", в названии которой была отражена быстрота и легкость  ее
мойки. Тщательно проработанные выкладки  исследователей,  насколько  понял
Хебстер, сводились к тому, что женщины  непроизвольно  связывали  название
товара с некоей Евой Блинштейн, фотографии которой  недавно  появились  на
первых полосах газет всего земного шара в связи с тем, что  она  настолько
наловчилась орудовать ножом для резки хлеба, что умудрилась перерезать  им
глотки пятерых своих же детей да еще и двух любовников в придачу. Взглянув
на приведенные в конце отчета красочно оформленные  диаграммы  и  графики,
Хебстер тогда только скучающе зевнул и усмехнулся.
     "Вероятно,  все  это  -  не  более,  чем   обычная   подозрительность
домохозяек к абсолютно новой идее, - пробормотал тогда  Хебстер,  -  когда
после многих лет тщательного отмывания посуды им вдруг сказали, что такого
же эффекта можно достичь  в  десять  раз  быстрее!  Домохозяйке  никак  не
верится, что ее блицпосуда осталась такой же после снятия самого  верхнего
слоя  молекул.  Надо,  пожалуй,  посильнее  подналечь  на  соответствующие
разъяснения - например, связать  этот  процесс  с  безвозвратно  теряемыми
частицами эпителия во время купанья под душем".
     Он сделал несколько карандашных пометок на полях и отпасовал проблему
для  немедленного  доведения  до  нужной  кондиции  в  Отдел   рекламы   и
маркетинга.
     Но тогда же произошел и резкий спад спроса на мебель - почти за целый
месяц  до  обычного  прогнозируемого  сезонного  спада.  Поражало   всякое
отсутствие  интереса  к  "Креслу-люльке  Хебстера",  которое  должно  было
произвести настоящую революцию в отношении позы, в которой  люди  привыкли
сидеть за последние несколько тысячелетий.
     В памяти всплыли и еще более десятка трудно объяснимых сбоев, имевших
место на рынке сбыта за последнее время, и притом только  на  рынке  сбыта
потребительских товаров.
     Все сходится, решил Хебстер.  Изменение  покупательских  привычек  не
отражается на положении дел в тяжелой промышленности  по  меньшей  мере  в
течение  года.  Машиностроительные  предприятия  почувствуют  это   раньше
металлургических   заводов,    а    те,    в    свою    очередь,    раньше
горно-обогатительных комбинатов и рудников. Банки и крупные инвестиционные
компании будут последними среди валящихся костяшек домино.
     А вот его бизнес, тесно связанный с исследованиями и внедрением новых
технологий, не переживает даже временного изменения конъюнктуры  подобного
типа, а "Хебстер секьюрити инкорпорэйтед"  может  свалиться  в  финансовую
пропасть, как ворсинка, сдутая с воротника пальто.
     "Да, страхи Фунатти  перед  все  нарастающей  в  обществе  поддержкой
чепэвистов не лишены оснований!  -  подумал  Хебстер.  -  Если  бы  только
Клейнбохеру удалось решить проблему общения! В этом  случае  мы  могли  бы
переговорить с пришельцами и попробовать отыскать для себя пристойную нишу
в их вселенной. Чепэвисты  тогда  останутся  без  какой-либо  политической
опоры!"
     Только теперь он  вдруг  понял,  что  находится  в  большом,  страшно
неопрятном служебном помещении, сплошь  заваленном  различными  картами  и
папками, а его конвоиры отдают честь огромному, как медведь, и  еще  более
неопрятному мужчине, который нетерпеливым жестом дал им понять, чтобы  они
не слишком-то усердствовали в соблюдении  этикета,  и  кивнул,  чтобы  они
вышли, после чего предложил Хебстеру располагаться там, где он сам  сочтет
наиболее для себя удобным.  Выбор  оказался  невелик:  несколько  длинных,
отделанных под орех скамеек, разбросанных здесь и там по комнате.
     "П.Браганца"  -  гласила  табличка  на   торце   письменного   стола,
выведенная витиеватой готической вязью. У П.Браганцы  были  длинные,  лихо
закрученные, чудовищно густые усы. Кроме того, П.Браганце давно не  мешало
бы постричься. Впечатление было такое, будто и сам он, и вся обстановка  в
этой комнате были умышленно  подобраны  таким  образом,  чтобы  как  можно
сильнее оскорблять  чувства  чепэвистов.  Что,  учитывая  склонность  этих
парней  к  аккуратненькой  прическе  "ежиком",  гладко  выбритым  щекам  и
непрестанному повторению  лозунга  "Чистота  -  единственное  естественное
состояние человека", предполагало  многочисленные  вспышки  гнева  в  этой
комнате после  каждого  разгона  уличных  демонстраций,  когда  сюда,  как
сельдей в бочку, запихивали прилизанных фанатиков, одетых с преувеличенной
простотой и аккуратностью.
     -  Итак,  вас  тревожит  влияние  размаха  активности  чепэвистов  на
состояние вашего бизнеса?
     Хебстера крайне поразило такое начало.
     - Нет, я не читаю ваши мысли, - произнес, смеясь,  Браганца,  обнажив
при этом пожелтевшие от  табака  зубы,  после  чего  показал  на  окно  за
письменным столом. - От моего внимания не ускользнуло, как  вы  вздрогнули
при виде вон  той  табачной  лавки,  а  затем  в  течение  двух  минут  ее
разглядывали. Я понял, о чем вы думали.
     - Потрясающая проницательность, - сухо заметил Хебстер.
     Представитель ОСК отрицательно мотнул головой.
     - Нет, дело вовсе не в этом. Проницательность здесь  ни  при  чем.  Я
понял, о чем вы думаете, потому что сам сижу изо дня в день, глядя на  эту
табачную лавку и думаю точно о том же. Браганца, говорю я себе, вот  конец
твоей работе. Конец научно обоснованному подходу к руководству  населением
земного шара. Он уже просматривается в витрине этой табачной лавки.
     Он  со  злостью  бросил  мимолетный   взгляд   на   свой   заваленный
всевозможными  бумагами  письменный  стол.  Доселе   дремавшие   инстинкты
Хебстера вдруг встрепенулись: запахло  серьезным  деловым  разговором.  Он
почуял, что человек, который находится перед ним, ощущает себя не в  своей
тарелке, мучительно подыскивая удобный предлог для  того,  чтобы  поскорее
перейти к делу и сразу же завладеть инициативой. От  этой  мысли  Хебстеру
самому стало здорово не по себе - не так уж часто страху удавалось сдавить
его внутренности.  Для  чего  это  понадобилось  ОСК,  могущество  которой
практически превышало даже силу закона,  а  уж  правительства  и  подавно,
пытаться заключить с ним какую-то сделку?
     Учитывая его  репутацию  следователя,  перемежающего  при  проведении
допросов угрожающее рычанье с  холодным  металлом  в  голосе,  слишком  уж
каким-то миролюбиво настроенным казался Браганца, слишком  уж  говорливым,
даже, пожалуй, доброжелательным. Хебстер  почувствовал  себя  загнанной  в
угол мышью, в чьи поникшие от страха уши кошка начинает изливать жалобы на
рассевшегося чуть повыше пса.
     - Хебстер, скажите мне вот что. Какую цель вы преследуете?
     - Прошу прощения?
     - Что вам нужно от жизни? Какие планы вы строите днем, о чем мечтаете
по ночам? Йосту нравятся девчонки - и чтобы  их  было  как  можно  больше.
Фунатти -  человек  семейный,  пятеро  душ  детей.  Ему  нравится  работа,
поскольку она неплохо оплачивается плюс приличная  пенсия  и  всевозможные
страховки, позволяющие достойно провести остаток жизни.
     Браганца поднялся  из-